Легендарный сборник мастера фэнтези Спрэга Де Кампа, трибьют Лавкрафту, Смиту, Говарду и журналу Weird Tales — впервые на русском! В числе действующих лиц — культовые писатели, сюжеты — переосмысление традиций "страшного рассказа" 1930-1940-х годов!
Пурпурные птеродактили — вид редкий, исчезающий. Обитают — пока — у меня в квартире
Сегодняшний автор в рамки жанра вмещается с трудом – да и известен он любителям хоррора одним-единственным сборником, который пару раз переиздавался с добавлением пары рассказов. Однако сравнить этого сочинителя не с кем, а совершенство его прозы несомненно – достаточно прочесть пару страниц любого рассказа Эдварда Гарри Уильяма Мейерштейна, филолога и сочинителя. Он написал биографию поэта-самоубийцы, любил жестокие шутки и никогда не выбрасывал рождественские открытки, которые предпочитал использовать повторно, шокируя чопорных знакомых. Он собирал редкие рукописи – и хлысты и плети, на уникальную коллекцию которых тратил большую часть скудных средств. Он писал смешные книги в стилистике «классиков» — и кошмарные рассказы, от которых любой классик предпочел бы держаться подальше.
Чтобы понять уникальность прозы Мейерштейна, надо немного рассказать о нем самом. Он родился в 1889 году в Лондоне и был единственным сыном крупного предпринимателя, известного благотворительной деятельностью (Мейерштейн-старший в 1938 году был посвящен в рыцари). Мейерштейн получил очень хорошее образование, познакомился в школе с Седриком Моррисом, позднее известным художником, начал собирать редкие рукописи и получил премию Харроу за работу по истории. После обучения в Харроу поступил в оксфордский колледж Магдалины; и вновь среди его друзей оказались художники и поэты. С 1910 года он публикует стихи в оксфордских сборниках практически ежегодно. В 1914 он поступил в армию, но был очень быстро демобилизован как «неэффективный солдат». После этого вернулся в Британский музей, но постоянная работа его тяготила. Этот период жизни Мейерштейн описал в романе «Боллонд» (1920, опубл. 1958) В этой книге описаны злоключения молодого человека в Вест-Энде; главный герой привлекает внимание нескольких гомосексуалистов – мягко выражаясь, текст выглядел достаточно смелым. В общем, помаявшись, Мейерштейн решил посвятить жизнь коллекционированию предметов искусства и сочинению литературных произведений. В 1930 году он написал книгу, которая привлекла к нему внимание в ученых кругах – «Жизнь Томаса Чаттертона», биографию многообещающего поэта, в юном возрасте покончившего с собой. Вся жизнь Мейерштейна была связана с колледжем Магдалины – туда он передавал ценнейшие рукописи, именно там читаются ежегодные «Чаттертоновские лекции о поэзии» — молодой исследователь рассказывает о каком-либо забытом английском поэте; в 1955 году лекцию о самом Мейерштейне прочел Лайонел Батлер.
Жил Мейерштейн в Кенсингтоне, очень редко выходил из дома и считался странным типом. Не зря. По собственному мнению, он родился от «Джейн Остин и Апулея». Видимо, эта странная наследственность и объясняет многое в жизни и творчестве писателя.ю Помимо «Боллонда», посмертно была напечатана автобиография Мейерштейна, о которой рецензент написал: «История странной одержимости, которая привела к созданию странных и безумных рассказов и романов, которые не смог бы написать никто иной». Мейерштейн и при жизни не делал секрета из своей страсти к флагелляции. Он с восторгом рассказывал о том, как наставник пытался «выбить из него дурь» — но вместо этого вбивал…
Садомазохистские элементы присутствуют и в опубликованных при жизни комических романах, и в напечатанных посмертно текстах.
Но известность Мейерштейна связана с двумя десятками рассказов, большая часть из которых представлена в сборнике «Маскарад и другие рассказы» (1934). Очень немногие посвящены сверхъестественным ужасам, но все – по-настоящему кошмарны. Ощущение присутствия нездешнего, коварного зала пронизывает все рассказы Мейерштейна. Проявления зла различны: это может быть злая воля людей, изобретательных, умных и жестоких («Поэты-соперники»), это может быть физическое насилие, абсурдное, по сути экзистенциальное («Любители кошек»), а может быть сексуальный страх («Ванная комната»). Последний из названных рассказов может показаться просто образцом женоненавистничества, но сама «история с привидениями» построена по более сложным законам. Дело не в ненависти, а в ужасе, который рождают в человеке другие; потом он начинает бояться себя… И кошмар нельзя остановить, зло повсюду, и его следы, подчас незаметные, остаются в каждом герое.
Идеальным примером рассказа Мейерштейна является уникальная по насыщенности письма «Мясная Лавка». На этих трех страницах нет ни одного лишнего слова, в рассказе сталкиваются три типа зла: жестокое принуждение общества, мерзкий цинизм маленького человека и скрытая жестокость праведника. Результат – потрясает; в рассказе нет ничего мистического, он просто кошмарен. В некоторых рассказах Мейерштейн обращался к религиозным проблемам, пересказывая библейские сюжеты на новый лад; выходило забавно и страшно. Но особого эффекта он добился в большом рассказе «Джошуа Гринвей» — одном из лучших произведений об алхимии во всей мировой литературе. Несмотря на мистическую подоплеку, ничего фантастического в рассказе не происходит. История жизни заглавного персонажа сильно напоминает историю самого автора – вроде бы тот же цинизм, то же отшельничество, то же разочарование… Только алхимическая трансмутация описана в тексте так убедительно, что не поверить в нее нельзя. Когда я читал последние страницы, мне просто было страшно до дрожи. Такого я не испытывал очень давно; Мейерштейн – добился почти невозможного.
По сути, экзистенциальным страхом полон и рассказ, который я предлагаю Вашему вниманию. Короткая история о том, как мистер Боксбаг красил кухню – не лучшее, но типичное произведение Мейерштейна. Здесь видно, как писатель трансформирует события повседневной жизни, вызывая у читателей сильнейшую реакцию. Это не очень приятные тексты и не очень приятные ощущения, но ведь хоррор не должен быть «мягким и пушистым». Не был таким и писатель…
Когда Мейерштейн умер (это случилось в 1952 году), душеприказчики обнаружили у него под кроватью огромную коллекцию плетей и хлыстов. Денег на похороны не было, и кто-то предложил продать ценные экспонаты. Но в конце концов похороны оплатил колледж, а орудия флагелляции сожгли… Судьба циников печальна, но они сами выбирают ее… Рассказы Мейерштейна – прекрасные образцы английского литературного стиля и точные воплощения кошмаров английского джентльмена. Да только ли английского и только ли джентльмена?
В общем, можно уже догадаться, к чему я веду все эти рассказы о забытых писателях. Но если кто и угадал — прошу неделю потерпеть, потом будет анонс вместе с историей про очередного сочинителя.
Ричард Миддлтон (1882 – 1911) многим известен как автор веселого рассказа «Корабль-призрак»; прочитав его, можно подумать, что автор работал в лучших традициях «легкой» английской прозы рубежа веков. Но на самом деле этот эстет, погруженный в себя, «сумрачный гений», который совершил самоубийство в 29 лет, писал о другом и по-другому. И жизнь Миддлтона, и многие его рассказы – очень мрачны, юмор кажется скорее «черным», а эстетская поза исключительно убедительна. В общем, непонятый классик…
Миддлтон не любил факты – он предпочитал фантазии. Посему рассказы о предках-шотландцах, о древнем роде и о столь же древнем семейном бизнесе можно смело отнести к сфере легенд. Самым убедительным изложением автобиографии стала повесть под названием «Позавчера»; воображение юного героя не может не произвести на читателя впечатления. Единственное, с чем можно сравнить эту небольшую книгу – «Вино из одуванчиков» Брэдбери; я еще могу поставить рядом автобиографию Чарльза Финнея, на которую Брэдбери явно ориентировался, и «Дни грез» Кеннета Грэма. «Тьма и одиночество», «зловещие планы мести» и «кошмары» переполняют эту книгу, но исключительное дарование юного героя преображает все темные силы; в итоге создается исключительно гармоничная феерия. Становится понятно, что детство писателя было счастливым, но уже в детстве были заложены все те травматические переживания, которые привели Миддлтона к трагическому финалу.
Миддлтон в маскарадном костюме
Закончив школу, Миддлтон нашел «обычную» работу – он стал клерком в страховой компании в 1901 году и продолжал трудиться до 1907 года. Этот период его жизни документирован в «Дневнике клерка», опубликованном Джоном Госвортом и Эдгаром Джепсоном в 1933 году. Служащим Миддлтон был старательным, но гораздо больше его занимали книги и «странствия души», он мечтал, сочинял и фантазировал. Хотя писал он и стихи, и прозу, но никаких успехов не добился до 1905 года – тогда за один из рассказов Миддлтон получил пять гиней на конкурсе газеты «Морнинг лидер». Идеалом в поэзии для него стал Г. Гейне, в прозе – Стивенсон, Дж. Барри и Эндрю Лэнг.
собрание "Новой богемы" — угадайте, кто эти люди...
Именно тогда Миддлтон задумался о карьере профессионального писателя; ступенью к этой карьере стало его участие в клубе «Новая богема», о котором немало сказано в романе Э. Джепсона «Дом 19», а также во многих других книгах начала ХХ века. Именно здесь прозвучали лучшие стихи Миддлтона, начиная с «Последнего круиза». Увы, широкая публика их не оценила – тексты были слишком традиционны и в то же время необычны. Здесь Миддлтон высказывает свои взгляды на литературу; увы, многие его статьи будут напечатаны лишь посмертно; то, что написал он о Стивенсоне и Честертоне, об иллюзорной детскости «Острова сокровищ» и ужасах «Человека, который был Четвергом» — далеко опередило свое время.
Журнальные заработки, на которые жил Миддлтон с 1907 года, были случайными – иногда он получал неплохие деньги, иногда жил впроголодь. В 1908 году он впервые влюбился – все избранницы Миддлтона были обычными, весьма посредственными барышнями, которых он наделял неземными совершенствами.
Миддлтон в 20 лет Карикатура на Миддлтона
И все это время Миддлтон писал. Генри Сэведж, его биограф, построил свою книгу на анализе стихов Миддлтона; книжные публикации этих текстов состоялись вскоре после смерти сочинителя. Конечно, «любовная лирика» Миддлтона сейчас кажется устаревшей; этого, впрочем, не случилось с прозаическими сочинениями. «Продавец гробов» в конце 20-х был перепечатан в «Вейрд тэйлз». На страницах журнала этот рассказ был исключительно уместен. Но многие рассказы последних лет связаны с прогрессирующей болезнью – невралгией, от которой Миддлтон тщетно пытался излечиться.
Его герои находят спасение от ужасов окружающего мира в реальности сновидений. Наиболее типичный пример таких сновидческих фантазий – опубликованный на русском рассказ «Дети Луны». Можно также упомянуть «Птицу в саду» и «На Брайтон-роуд». В этом шедевре речь идет о цепи реинкарнаций, но ничего менее похожего на ориентальную фантазию и вообразить себе нельзя.
Многие рассказы Миддлтона, даже юмористические, теснейшим образом связаны с развитием литературы ужасов. Достаточно прочитать «Удивительные иероглифы» (рассказ был напечатан лишь в 1933 году, но Миддлтон не раз читал его самым разным лицам), чтобы понять, кто подсказал Артуру Мейчену идею «Сияющей пирамиды». А история под названием «Поворот не туда» исключительно занимательна с точки зрения развития жанра триллера; триллеры в дальнейшем сочиняли многие члены клуба «Новая богема».
Миддлтон продолжал странствовать: в 1910 году он вернулся в родительский дом, потом вторично отправился в Брюссель. Здесь и произошла трагедия: измученный непониманием, разочарованный в жизни и в любви, нищий писатель покончил с собой, воспользовавшись выписанным от невралгии хлороформом.
Успех пришел к Миддлтону слишком поздно – его начали печатать за океаном, но первые чеки пришли через неделю после смерти. Это был гонорар за «Корабль-призрак» — рассказ, навеянный бельгийскими впечатлениями. Появились некрологи, в том числе в «Таймс», трогательные воспоминания известных сочинителей. Двадцать рассказов составили сборник «Корабль-призрак»; здесь интересны не только склонность к демонизации «реального мира» и экстатические описания мира грез, но и отклики Миддлтона на сочинения Б. Шоу и Д. Голсуорси (злая пародия на «Синюю птицу» Метерлинка будет напечатана посмертно). В сборник «Монологи» вошли эссе Миддлтона, особый интерес представляют тексты о снах и видениях, а также об английском декадансе. После этого многим показалось, что о Миддлтоне позабудут – но постоянные перепечатки его лучших рассказов показали, что прогнозы не оправдываются. В 1933-м Госворт и Джепсон составили книгу «Клоун и другие рассказы», где собрали множество неопубликованных текстов, в том числе в жанре хоррора и мистики. Но и это был еще не конец: на основе заметок Миддлтона Джепсон дописал ряд рассказов (так сказать, предвосхитив посмертное сотрудничество Лавкрафта и Дерлета), они печатались в середине 30-х годов. Среди них много текстов, посвященных насилию над женщинами. Но в честь дня 8 марта, думается, стоит представить замечательного писателя по-иному. И вот рассказик совсем не про убийство женщины… Называется он «Как стать мужчиной» и демонстрирует все особенности авторской манеры повествования. Напоминаю, что собрание прозы Миддлтона сейчас в работе и должно появиться в серии «Книга чудес». Практически все вышеназванные тексты в книгу войдут.
Итак,
скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)
Как стать мужчиной
Он был мелким нескладным клерком; отправившись ночью на Воксхолл-стейшн, он сбился с дороги и теперь робко бродил по одинаково грязным и незнакомым улицам. Клерк боялся, что опоздал на последний поезд, но когда к нему приблизился какой-то человек — он испугался и не спросил дорогу. Он подумал, что незнакомец может оказаться вором. А еще клерк понял, что дождь промочил насквозь его единственное пальто, и мысль об этом сделала клерка несчастным. Почему он не отправился на Ватерлоо, как предлагал Мюррей? Почему он отказался от предложенного зонтика? Почему нигде нет полисменов? Он с облегчением заметил, что дома, стоявшие вокруг, выглядели все лучше. Они становились больше и казались более респектабельными; клерк надеялся, что приближается к одной из центральных улиц.
Внезапно он заметил, что в одном из окон на первом этаже горит свет; когда он приблизился к этому дому – дверь распахнулась и на улицу выглянула женщина, которая внимательно осмотрела прохожего.
Симмондс успокоился, завидев ее – он не боялся женщин. Он был еще очень молод.
— Вы не могли бы подсказать мне, как пройти к Воксхолл-стейшн, мисс, — спросил он, приподняв шляпу и стараясь демонстрировать хорошие манеры.
Женщина все так же внимательно разглядывала его.
— Вы студент-медик? – решительно спросила она.
Симмондс был поражен тем, что перед ним леди, притом весьма приятная на вид, и ее вопрос застиг клерка врасплох.
— Студент-медик? – глупо переспросил он.
— Нет, вижу, что нет, — сказала женщина; Симмондс увидел, что она наморщила брови, пытаясь поскорее что-то придумать.
— Если я могу быть чем-то полезен… — величественно произнес он, подражая героям романов.
Леди мгновенно приняла решение.
— О да, вы можете помочь, — воскликнула она. – Мне необходима помощь. – И она сделала шаг в сторону, чтобы он мог войти в дом.
Симмондс заколебался; он уже готов был сбежать, но какой-то инстинкт, которого он не мог понять, заставил его принять приглашение; клерк вошел за женщиной в холл и остановился под газовой горелкой; женщина в это время заперла за ним дверь. Теперь Симмондс убедился, что имеет дело с леди: на пальцах у нее было множество колец и платье было просто великолепным, хотя спереди на нем расплылось огромное пятно. Дама, в свою очередь, отошла от двери и с сомнением оглядела гостя; пауза затянулась, и молчание показалось клерку пугающим.
— Это наверху, — сказала дама; она зашагала к лестнице, и гостю оставалось только последовать за хозяйкой.
Симмондс заколебался, но отступать ему не хотелось; вдобавок пришлось бы признаться, что ему страшно. В конце концов он поднялся по лестнице и увидел, что дама ждет его на площадке, положив руку на дверную ручку. Когда он приблизился, дама отворила дверь и наполовину ввела, наполовину втолкнула его в комнату.
— Сюда! – сказала она. – Сюда!
Симмондс осмотрелся – и испугался до полусмерти.
Судя по обстановке, это была гостиная; помещение освещала одна-единственная газовая горелка, которая издавала страшное шипение. Возле нее на полу стоял маленький чемодан, и на краю его сидел человек – точнее, тело человека, которому перерезали горло. На мертвеце не было ни пиджака, ни жилета, а белая рубашка была залита свежей кровью.
Симмондс с трудом подавил тошноту – а дама с интересом смотрела на своего гостя.
— И что вы собираетесь делать? – спросила она, когда клерк слегка оправился.
Он почти не слышал ее; он ничего не слышал, кроме шипения газа, вырывавшегося из горелки; и этот звук беспокоил Симмондса.
— Он мертв? – прошептал клерк.
— Мертв, — повторила женщина. – Мертв! – Она сделала шаг в сторону гостя, но он отпрянул при ее приближении. На платье дамы была кровь.
— Вы должны мне помочь, — решительно заявила женщина. – Вы должны! Должны! Я не могу засунуть это в ящик. Я пыталась снова и снова, но не смогла. Вы должны мне помочь это разрезать. Потом можете поцеловать меня. Потом – все что угодно.
Симмондс молча смотрел на нее. Он никогда никого не целовал, кроме матери – и это было очень давно. Он думал, что особого удовольствия не испытает. По правде сказать, ему идея не слишком понравилась. И еще эта женщина… Конечно, в конторе он слышал разные истории, весьма вульгарные истории. Он и сам их рассказывал. Но он никогда не думал о том, чтобы поцеловать женщину. И все же – а это важно – ее губы казались теплыми. Кажется, другим людям это нравится… Возможно…
— Все что угодно – потом, — заученно повторила она, глядя на клерка.
Симмондс почувствовал слабое возбуждение; ему как будто захотелось поцеловать эти теплые губы; захотелось попробовать… Он понял, что смотрит на тело без прежнего ужаса. Он подумал, что будет не так уж и неприятно разрезать это мертвое тело острым ножом. Ему показалось, что он сможет разрубить труп.
— Давайте же! – сказала женщина, показывая гостю полдюжины ножей. – Вы ведь сделаете это, не так ли – ради меня?
Она неожиданно наклонилась к Симмондсу и поцеловала его в губы.
Что ж, все это ерунда – все на свете ерунда… И в следующее мгновение клерк понял, что мир для него изменился раз и навсегда. Губы коснулись его лишь на долю секунды – легко, как дуновение ветра. А что будет, если он прижмет свои губы к ее губам? Если укусит их до крови? Если крепко обнимет женщину? Он посмотрел на нее совершенно иначе, и она поняла смысл его взгляда.
— Потом, — сказала она. – Потом.
Он подхватил один из ножей и приблизился к телу.
— Я испачкаю одежду, — запинаясь, проговорил он.
— Так снимите ее, — ответила женщина. – Боже, какой наивный… — Он зарделся от смущения.
Она быстро удалилась за занавески в смежное помещение и принесла ему какую-то одежду, которую тотчас бросила к ногам гостя.
— Это можно испачкать, — сказала она. – Одежда ему больше не понадобится. – Увидев, что Симмондс все еще медлит, леди добавила: — Все в порядке, я не смотрю.
Она отвернулась от клерка, который переоделся в костюм мертвеца. Обернувшись, женщина пережила настоящее потрясение.
Разобравшись с одеждой, Симмондс взял нож и принялся за дело – сначала осторожно, потом решительно. То и дело он оборачивался и смотрел на женщину – и один вид ее губ заставлял его трепетать. Но через некоторое время ужас, порожденный прикосновением к холодным кускам мертвой плоти, стал сильнее, чем страсть; и Симмондс работал механически, хотя и по-прежнему упрямо, не думая о том, зачем он все это делает. Он хотел справиться с делом как можно скорее. Еще, еще – и все было позади.
Ножи оказались тупыми, анатомии он не знал, и к тому времени, как работа подошла к концу и крышка чемодана захлопнулась, сквозь шторы пробились первые слабые лучи света. Он сделал дело и поднялся. Он почти забыл о женщине, о своей одежде и о том, что его лицо и руки залиты кровью.
Он чему-то радовался. Чему? – Он не понимал. Он очень устал и чувствовал себя немыслимо дряхлым.
В комнате он увидел женщину – как будто в тумане; она стояла и странно смотрела на него. И было что-то еще – что же?
Она распахнула объятия и крикнула ему из немыслимой дали:
— Иди же!
И когда раздались эти слова, как будто прорвалась какая-то преграда – и горячая кровь потекла по его венам.
Это была она. Женщина! Женщина!
Он бросился вперед, сдерживая рвущиеся рыдания, он сжал женщину в своих объятиях и коснулся губами ее страстного лица; так он стал мужчиной.
В общем, да… Представительниц прекрасного пола поздравляю с праздником. Очередной рассказ про очередное убийство очередной женщины я, кстати, сегодня перевел. Жена на меня смотрела как-то недобро… Пойду, что ли, подарок готовить.
ПС: Следующий забытый классик будет тоже очень "веселый". А потом будем раскрывать карты...
Рассказы, вошедшие в сборник "Пурпурные птеродактили", написаны классиком фэнтези в 1970-х годах. Цикл из 15 рассказов — история похождений преуспевающего банкира В. Уилсона Ньюбери, который ввязывается в самые разные неприятности со сверхъестественными силами — от призраков до богов. Но это не просто сборник веселых и страшных историй; книга Де Кампа — классика "рекурсивной фантастики", здесь воспроизводятся темы и сюжеты, характерные для литературы прошлого; все рассказы построены на использовании популярных литературных мифологий, а в лучших — сталкиваются знаменитые авторы и их миры. В "Сундуке мертвеца" мы обнаружим цитаты из Стивенсона и К. Э. Смита, а в "Послании змей" — нам встретятся персонажи Р. Говарда, Г.Ф. Лавкрафта и того же Смита. Конечно, центральным персонажем оказался Г.Ф. Лавкрафт, для поклонников которого знакомство с книгой Де Кампа — настоящий праздник. Не всегда синтез выглядит стопроцентно убедительным, но как эксперимент — этот сборник Де Кампа мало с чем можно сравнить.
И, конечно, во многих рассказах сочинитель отдал дань своим любимым темам — здесь появляется Чарли Кэтфиш, герой "Шамана поневоле", многие персонажи как будто сошли со страниц других сочинений Де Кампа.
Вот что сам писатель сообщил о своем герое:
В. Уилсон Ньюбери моложе меня, и он гораздо лучше меня играет в теннис. Кроме того, я очень долго был дровосеком, офицером ВМФ, учителем, лектором и нотариусом, а он выбрал себе профессию вскоре после окончания колледжа и с тех пор не изменил своему выбору.
Вилли — банкир; не один из тех безликих субъектов, которые выглядывают из окошечка кассы, а аккуратный, коротко стриженый джентльмен в темном костюме, который священнодействует за столом в огромном зале с мраморными колоннами в одном из крупнейших банков города. И Вилли (так его называют друзья, чтобы он не слишком зазнавался) по-настоящему умен.
Хотя мы во многом непохожи друг на друга, но у нас с Вилли всегда была одна общая черта: живой интерес к оккультизму. И, кажется, все оккультное буквально притягивает Вилли.
Почему адептов так влечет к обычному, честному, солидному В. Уилсону Ньюбери — я даже вообразить не могу; но так или иначе обитатели метафизических сфер, миров за пределами миров то и дело вторгаются в его жизнь. Может статься, что предвидение или интуиция, позволяющее ему отличить заслуживающего доверия человека, обращающегося за ссудой, от проходимца, раскрывает двери его разума шире и делает его более чутким к тайным знаниям; но этот дар — или проклятие — не из тех, о которых банкир может побеседовать с обычными людьми.
Банкиры считаются нормальными и разумными — они столпы общества. Если финансист заговорит о своей связи с миром фей, это может вызвать крах банка, обвал котировок или, по крайней мере, привести к потере места. Я целыми днями сижу над своей пишущей машинкой и не люблю пустых сплетен; так я и оказался одним из немногих людей, которым смог довериться Вилли.
Вилли был преданным читателем «Вейрд тэйлз», давно почившего фантастического журнала; и некоторые события, которые там описывались, а также авторы, которые создавали эти описания, оказали немалое влияние на него.
Безымянный друг из «Зеркала Бальзамо» — это Говард Филипс Лавкрафт, писатель-фантаст из Провиденса, Род-Айленд. В письме к своей тетушке Лилиан Кларк Лавкрафт сообщил о покупке небольшого глиняного светильника, сделанного в Древней Греции. Лавкрафт писал: «Он сейчас стоит передо мной, окутанный ореолом волшебства; и он уже подсказал мне по крайней мере один странный сюжет: сюжет, в котором светильник окажется реликвией не из Греции, а из Атлантиды». Хотя Лавкрафт так и не написал подобного рассказа, Вилли неким необъяснимым способом узнал всю историю.
В рассказе «Далекий Вавилон» любители фэнтези легко опознают человека в ковбойской шляпе. Это Роберт И. Говард, плодовитый поэт и прозаик из Кросс-Плейнс, Техас. В письме к Лавкрафту Говард упоминает о неком сюжете, связанном с «посланием змей». И здесь снова в историю вторгся оккультизм. Этот образ, соединившись с определенными событиями в жизни моего философски настроенного друга-банкира, воплотился в приключении, которое описано под названием «Послание змей». В том же рассказе Вилли упоминает о «Зиккарфе» — то есть о вымышленной планете Ксиккарф, на которой разворачивались события нескольких рассказов Кларка Эштона Смита.
Я, со своей стороны, благодарю Вилли Ньюбери за то, что он поделился со мной рассказами о приключениях — иногда пугающих, всегда забавных и подчас невероятных. Надеюсь, что вам эти истории тоже понравятся.
Думаю, любителям классических страшных историй книга покажется занимательной. Однако этот сборник требует некоторых комментариев — я их составил и приложил к основному тексту.
Общий объем 312 с., твердый переплет, шитый блок, оформление — по типу книги "Бар Гавагана"
В настоящее время книга переведена, макет сверстан и отправлен в типографию.
облако тэгов
