| |
| Статья написана 17 июля 2017 г. 11:46 |
В 1976 году в апрельском номере «Немана» была опубликована статья Вадима Барцевича «Должна быть!» — о белорусской фантастике. Прошло довольно много времени, и вот на страницах журнала — целая подборка научно-фантастических рассказов молодых авторов. Имена все новые, хотя внимательному читателю некоторые из них знакомы — встречались в «Знамени юности». Редакция «Немана» имеет опыт публикации научной фантастики: в романе К. Воннегута «Сирены Титана» она предстает, так сказать, в чистом виде, а в романах Г. Маркеса «Осень патриарха» и П. Вежинова «Весы» использована как прием. Помимо переводов, на страницах «Немана» мы читали повесть Г. Попова «За тридевять планет» и ее продолжение «В гостях хорошо, а дома лучше»; в 1977 году печаталась повесть Н. Сердюкова «Два бессмертия».
Если же говорить о развитии фантастики в белорусской литературе, то как жанр она возникла в 20-е годы, но корни ее надо искать еще в более отдаленном прошлом. Анонимные поэмы «Энеида навыворот» и «Тарас на Парнасе», притчи Ядвигина Ш., аллегорические «Сказки жизни» и «Сымон-музыкант» Я. Коласа, романтические поэмы Я. Купалы, романтико-философская лирика М. Богдановича, новеллы М. Горецкого, художественная практика и фольклорные исследования 3. Бядули — все это создавало почву для развития не только чисто фантастических мотивов, но художественной условности в молодой литературе. Затем под ударами теории «живого человека» фантастико-романтическая струя постепенно распалась и ушла в глубину... Научная фантастика в белорусской литературе послевоенных лет связана с именами Я. Мавра, Н. Гомолки и В. Шитика. К сожалению, в творчестве Г. Попова и Н. Сердюкова она оказалась лишь эпизодом. Представленные в данной подборке авторы — люди самых разных профессий. Е. Дрозд и Б. Зеленский — математики-программисты; Н. Чадович и Ю. Брайдер являют собою сотрудничество электротехники и милиции; Н. Новаш — врач; В. Цветков — редактор издательства. Если же говорить о литературных интересах, то все они намерены (или, по крайней мере, заявляют об этом) посвятить себя жанру научной фантастики и только ему. О научной фантастике сейчас пишут и говорят как о некоей самостоятельной области литературы. Это связано с ее спецификой, проблемами, поднимаемыми писателями-фантастами, и, наконец, с известной сложностью ее восприятия. В самом деле, она представляет собой сложный сплав научной информации, фантастических гипотез, соединение ретроспективных мотивов с прогнозами будущего. В качестве персонажей выступают не только люди, но и искусственные разумные существа, роботы (причем созданные и людьми, и иными цивилизациями), мутанты, обитатели других космических миров. Местом действия фантастических произведений являются практически вся Вселенная и все временные эпохи. Словом, мы вовлекаемся в такую захватывающую литературно-интеллектуальную игру, что окружающий мир, мир реальный, начинает светиться яркими красками. Произведения научной фантастики подчас странны и абсолютно неожиданны, но надо знать литературу, чтобы понимать внешний характер этой неожиданности, ее «смоделированную реальность». Фантастика возрождает древние сюжеты: путешествия в дальние неизвестные страны, кораблекрушения, приключения, удачи и несчастья, поиски, потери, находки. Фантастика ЗНАЕТ предыдущую литературу — она свободно черпает из ее сокровищницы, где спрятаны и художественные приемы, и детали литературной техники, и образы, и вполне готовые сюжеты... Нельзя забывать, что в центре научной фантастики всегда остается ЧЕЛОВЕК, его жизнь, радости, невзгоды, удачи, поражения и вечный поиск смысла жизни. Образ человека здесь порой приобретает подлинно космическое величие. Столь же выразительно разоблачаются в фантастике людская глупость и ограниченность. Оба поворота сюжетов необходимы нам: величие, чтобы вдохновляться на подвиги, разоблачение, сатира — как предостережение. Особой трудностью для чтения научной фантастики и ее восприятия является то, что она не проверяется энциклопедией, а с научными авторитетами обращается порой непочтительным образом. Читателя подчас раздражает поразительная убедительность явной выдумки, но эта убедительность — первый признак настоящего искусства. Игровая форма, в которую облачаются сложнейшие проблемы, у одних вызывает острое неприятие, у других — повышенный интерес, поток ассоциаций, мыслей, чувств... Чтобы не ходить далеко, возвратимся к рассказу Ю. Брайдера и Н. Чадовича «Опасное лекарство». Он построен на уэллсовском мотиве «путешествия во времени», из которого вырастает целый «букет» сюжетов: обыгрываются гипотезы о возникновении древних сооружений, само путешествие во времени используется в военных целях (вмешательство в прошлое для того, чтобы победить противника в какой-то бесконечной и бессмысленной войне, изменив для этого ход истории). Возможность влиять на прошлое и усталость от войны приводит одного из героев к мысли об изменении всей истории жизни на земле в таком направлении, чтобы исключить войну из обихода человечества. Это богатство содержания не является замкнутой на себе системой. Так, идея устранения агрессивности, художественно смоделированная С. Лемом в романе «Возвращение со звезд», уже показала не то чтобы «нежизнеспособность», а, скорее, нравственную несостоятельность подобного жизненного хода. В то же время в художественно-философском плане она достаточно плодотворна как «информация к размышлению». В романе С. Лема путем определенной операции над человеческим мозгом («операция бетризации») уничтожалась агрессивность и оказывалось, что вместе с нею люди утрачивали способность к творчеству, умение рисковать, совершать подвиги, просто мыслить высокими категориями и переживать глубокие чувства. Наши авторы пошли другим путем: темпоральный бомбардировщик проникает в самое начало времен, когда на Земле еще только-только начинает зарождаться жизнь, и вносит «антиагрессивное вещество» в первоначальный «бульон». Результат оказывается поразительным. Биологическая эволюция не может начаться. Вернувшись в свою эпоху (по показаниям приборов), пилот бомбардировщика обнаруживает, что цивилизации нет. Вместо нее над планетой по-прежнему ревут ураганы, извергаются вулканы, бьют молнии — продолжаются судорожные роды. Но планета не в состоянии произвести жизнь. Это уже находка. И на мысли она наводит любопытные. А не является ли то, что мы называем эволюцией, плодом деятельности некоей предельно экономно устроенной «машины», созданной усилиями Вселенной? Множество факторов сходятся вместе — и возникает жизнь. Но энергетически живое создано таким образом, что оно может функционировать главным образом за счет исчезающего живого. Человек дал этой особенности имя агрессивности, имея в виду, по сути дела, чисто человеческие аспекты, которые он вообще имеет привычку переносить на животный мир. Экономность природы состоит в том, что исчезновение живого не только не противоречит принципу существования жизни, но является ее основой. Упрощенно картина рисуется так: растения берут нужные вещества из почвы, травоядные питаются растениями, травоядными питаются хищники, не брезгующие, впрочем, и себе подобными, а в конце концов, все вместе возвращается в землю — и процесс возобновляется. В этом круговороте ничто не пропадает, а наоборот — находится в многократном обращении. Эволюция идет вперед, раз и навсегда решив энергетическую проблему. Высвободившееся время посвящается созданию разума. Человек, несомненно, любимое дитя эволюции и ее гордость, но на нем, конечно, история не прекратит течение свое... Человек сам должен будет найти пути своего дальнейшего совершенствования. Рассказ Ю. Брайдера и Н. Чадовича откровенно антивоенный. Его в известном смысле хочется поставить в ряд с такими произведениями, как «Ржавчина» Р. Бредбери, «Эффект профессора Барнхауза» К. Воннегута, «Абсолютное оружие» Р. Шекли. Предостерегающий мотив в рассказе таков: нельзя безнаказанно вмешаться в процессы, отработанные эволюцией за миллионы лет. Но этого не избежать земной науке. Значит, надо действовать архимедленно, архиосторожно, отмеряя не семь раз, а куда больше,— столь велика мера ответственности человека при вторжении в природу. Что же касается агрессивности, то с нею можно справиться только социальными мерами, то есть созданием такого общества, которое полностью устранит агрессивность из человеческого обихода. Мы знаем, каким должно быть это общество. Рассказы подборки написаны в разном ключе. Один вызывает множество ассоциаций, зовет к серьезному размышлению, второй откровенно юмористичен, третий — психологичен... Так, рассказ Е. Дрозда «Эффект присутствия» начинается как веселый анекдот, а завершается раздумьем героя над самим собой и окружающим миром. В центре — мотив «частного контакта» человека с представителем иной цивилизации, причем цивилизации высокоразвитой. Этот мотив достаточно распространен в научной фантастике, в общелитературном плане представляя собой ситуацию, в которой человек должен проявить свою глубинную сущность. Это касается человека. А в отношении «пришельца» перед нами еще один сюжет, вернее его трансформация,— это сюжет о потерпевшем кораблекрушение. У путешественника — во времени или пространстве — выходит из строя транспортное средство, и он оказывается на нашей планете. Ему нельзя раскрывать себя — обнаружение может нарушить стабильность человеческого мира, да контакт и не входит в его полномочия. Приходится маскироваться. Сделать это легко. Автор наделил инопланетянина фантастической способностью к внушению. Вот путешественник и внушает сослуживцам по учреждению, куда был вынужден устроиться на работу, якобы он присутствует на рабочем месте, а сам в это время благополучно занимается собственными делами. Пришелец пользуется технической базой учреждения, но как честный человек платит за это. Платит качественно выполняемой работой и тем, что подбрасывает новые научно-технические идеи, не выходящие, разумеется, за пределы уровня земной науки. «Прокол» происходит случайно. Герой-рассказчик на какое-то время выходит из-под телепатического контроля пришельца и узнает правду. Примечательно, как разрешает Н. Дрозд эту ситуацию. Ведь в фантастике имеет хождение сюжет, когда человек, вроде бы умный, сам считающий, по крайней мере, себя таковым, и не очень трусливый, попав в некую экстремальную ситуацию, ведет себя самым нелепым и необъяснимо трусливым образом. Параллельно необходимо отметить и другой аспект сюжета о пришельце, предложенный нашим автором,— гуманизм. В англо-американской литературе излюбленным поворотом сюжетов подобного рода являются непременно завоевательские намерения пришельцев. У Е. Дрозда просто происходит встреча двух разумных существ, воспитанных, интеллигентных. Один из них знает, что его цивилизация еще многого не достигла, другой понимает, что кардинально новая информация может вызвать нежелательные последствия. Более того, герой-землянин даже не знает, как использовать неожиданную встречу, что спросить у пришельца, вообще о чем говорить... Он задает какой-то глупый вопрос. И в этом заключена глубокая психологическая правдивость рассказа. Показательно, что у человека нет испуга при столкновении с необычным. В этом, конечно, имеется определенный прогресс в изображении личности в подобного рода литературе. Слишком част в фантастике сюжет, в котором люди только и знают, что пугаются и подозревают себя в сумасшествии. Е. Парнов в статье «Звезды без шлагбаума» («Правда», 2 января 1984 г.) замечает, что «...если в один прекрасный день газеты сообщат о том, что установлен контакт с внеземной цивилизацией, мы и это воспримем без особых потрясений для психики». Справедливости ради стоит добавить, что тут будет большая заслуга научной фантастики. Именно она, моделируя ситуации, которые вполне могут осуществиться («что будет, если...»), готовит нас к необычайному. И, воспроизводя в произведении необычайное, фантастика призывает человека быть человеком, человеком разумным, добрым, знающим. В рассказе Е. Дрозда только первая его половина напоминает веселый анекдот, рассказ же Б. Зеленского «Адепты адаптации» весь выдержан в юмористическом духе. Его цель — показать, что человек всегда останется умнее самого совершенного робота. «Непрочитанная тетрадь» Н. Новаш в данной подборке наиболее психологична. Главный герой ее чем-то напоминает персонажей произведений Д. Гранина. Перед нами старый ученый, которого мучают воспоминания. Они беспокоят, замутняют чистую картину сегодняшнего дня... Излагается вроде бы реальная ситуация, но в ней есть настораживающая тайна. Воспоминания героя идут по спирали, медленно подводя нас к развязке. Предсказать концовку абсолютно невозможно. Н. Новаш активно использует знания профессионального медика, стремящегося через литературу проторить пути к новым гипотезам. А цель поисков — благородная цель врача: «Как же все-таки помочь человеку?» Рассказ строится таким образом, что читатель приучается считаться с неожиданным, потому что загадки постоянны. Разгадка природы шизофрении — это победа разума, добытая великими мучениями. В целом рассказ построен на серьезнейшем жизненном материале. Рассказ В. Цветкова «Второе лето» при его небольшом объеме содержит информацию, которой хватило бы для повести,— настолько глубока и серьезна поставленная проблема. Трагичность и загадочность финала жизни Хемингуэя, великого жизнелюбца, вдруг решившего умереть... Слабость это или мужество? Настала для писателя трудная минута выбора: жить и писать, зная, что пишешь ниже своих возможностей, хуже своих известных вещей, пойти на содержание к своей собственной славе — или?.. Для Хемингуэя, такого, каким мы его знаем, новый путь означал бы поражение. А он хотел быть победителем. Везде и во всем. Воскрешенный и перенесенный в XXX век писатель, однажды уже решивший для себя эту проблему, не мог решить ее иначе и в этом будущем, ибо для него главным оставалось не то, в каком времени жить, а реализация себя как художника. И «второе лето» закономерно становится повторением «первого», лета 1961 года. Условием для понимания рассказа Цветкова является знание произведений Хемингуэя, его писем и знакомство с воспоминаниями хорошо знавших писателя людей. Условие, надо признаться, не из легких, но понимание человека, даже не такого масштаба, как великий писатель, никогда не было легкой задачей. В подборке могло быть больше авторов, больше рассказов. Но и то, что представлено, еще раз свидетельствует: феномен научной фантастики должен рассматриваться серьезно. Сейчас человечество выходит в космос и уже создана техника, позволяющая установить радиосвязь с иной космической цивилизацией, расположенной в нашей области Галактики. Интенсивно идут работы по созданию искусственного интеллекта. Практически заменяются все органы человеческого тела, кроме головного и спинного мозга. Созданы такие средства ведения войны, которые могут уничтожить не только противника, но и все живое на нашей планете. Будущее открывает перед нами множество проблем, из которых на первом месте — проблемы энергетические и проблемы ресурсов. Все перечисленное и многое сверх того входит в «сферу интересов» научной фантастики и не как нечто фантастическое, а как вполне реальное, реальное для нас, наших детей и внуков. А думать обо всем этом должны мы уже сейчас. Предлагая читателям беглый анализ и истолкование некоторых научно-фантастических рассказов данной подборки, автор статьи прекрасно сознает, что в ней, быть может, многовато похвал и восторга. Пусть это будет воспринято как аванс и надежда. Белорусских писателей, выступавших на ниве научной фантастики, излишне ругали, причем ругали зачастую мелочно и предвзято. А ведь подойди к их поискам одобрительно, да нет, просто по-деловому, но доброжелательно, исходя не из желания показать собственную эрудицию, а из интересов литературы,— белорусская проза, несомненно, шагнула бы в этой области гораздо дальше. Кстати, один из авторов, представленных сейчас в журнале, заинтересовался научной фантастикой именно после того, как прочитал в детстве «Шестой океан» Н. Гомолки. Призывая к развитию фантастики, собственно, к созданию белорусской школы, необходимо задуматься о выработке системы оценок. В целом пока нет единого критерийного стержня, позволяющего точно квалифицировать произведения с тем или иным объемом фантастического. Это приводит к путанице и ненужным дискуссиям. Критерийно-организующим принципом может быть само понятие фантастического и его роли в искусстве. Фантастическое присутствует в мифологии, отражая,таким образом определенные периоды исторического развития человечества. При этом в отдельных популяциях возникают своя логика и художественные системы, свой взгляд на мир. Чрезвычайно разнятся древнеиндийская мифология, мифология древних майя и ацтеков, мифология европейского средневековья. А ведь в каждом отдельном случае мы имеем дело с этапом, поворотом, каким-то видом движения человеческой мысли и воображения внутри общей системы «человек — окружающий мир». Мифологические образы с течением времени переходят в литературу и искусство, питают их через фольклор. А в самой литературе фантастика представлена развитой системой литературных приемов. С особой результативностью их применяют сатирики: Рабле, Свифт, Гоголь, Салтыков-Щедрин и др. Наконец, научная фантастика как таковая... Она берет все ценное и художественно значимое из мифологии, фольклора, науки, истории, она создает свои миры, населяет их своими героями и ухватывает то, что не поддается прямому эксперименту, не видно человеческому глазу, а порой с трудом воспринимается и человеческой мыслью. Итак, судя по представленным в подборке рассказам, мы можем сделать вывод, что имеются все возможности создать школу белорусской фантастики. Вадим Барцевич был прав, когда писал: «Есть, должен быть и резерв, еще не заявивший о себе чем-то весомым, но способный в любой момент выдвинуть своего представителя в малочисленный пока отряд белорусских фантастов». Представляемые авторы — лишь небольшая часть этого резерва. Журнал "Нёман". — 1984. — N11. — С.126-131. goo.gl/VU7PsD
|
| | |
| Статья написана 17 июля 2017 г. 11:43 |
Два года назад, сетуя на страницах «Немана» на очевидный пробел в белорусской литературе — почти полное отсутствие приключенческих и научно-фантастических книг, Л. Леванович предсказал грядущий расцвет этих жанров. Но в каких осторожных словах: «Трудно сказать, когда это будет. Нам остается только ждать и надеяться» ("Загадка Янки Мавра". Нёман. 1973 . – N5 . – С. 155-164. )
Все верно, особенно если вести речь о фантастике: и пробел тут налицо, и желание восполнить его несомненно. Можно добавить, что прошедшие два года также дали скудный посев для оптимизма. И все же почему только ждать и надеяться? Не лучше ли всмотреться в нынешнее состояние литературы, в те факты и признаки, которые способны как-то прояснить вопрос и конкретизировать надежды? Думается, время для этого пришло. Новое качество иногда проявляется в литературе взрывом, иногда же ищет себя долго и неторопливо. В разных темах, жанрах и стилях. Сначала оно робко тычется в дернину старых, сложившихся форм, проклевываясь в виде редких и как будто случайных ростков, которые либо вообще могут остаться неузнанными, либо воспринимаются как незначительные и невольные отклонения от традиций. Постепенно эти «отклонения» сами превращаются во что-то похожее на традицию, становясь все более весомыми, разнообразясь, совершенствуясь, но существуя по-прежнему «внутри» традиционных жанров. Попытки развить их в нечто самостоятельное, создать суверенную форму далеко не всегда бывают удачными, если за дело берется недостаточно даровитый художник и если литература не накопила еще материала для успешного синтеза. Именно в таком положении находится сейчас белорусская фантастика. Темы, образы, мотивы, идеи, свойственные этому жанру, подготавливающие его нарождение в качестве самостоятельной формы, встречаются все чаще, все отчетливее в творчестве разных писателей, в статьях критиков, в монографиях, не имеющих подчас прямого отношения к фантастике или вообще не еоприкасающихся с ней по предмету исследования. Так формируется закономерность. В жизнь современного человека наука вошла прочно и бесконечно разнообразно. Дискуссия о научно-технической революции (НТР), длившаяся много месяцев, захватившая чуть ли не всю нашу периодику, дает очень убедительные свидетельства этому. Вот что писал, например, Ю. Суровцев в журнале «Дружба народов» (№ 11, 1973): «НТР изменяет всю предметную среду человеческого существования: от интерьера квартир до планетарной экологии. Сохранение и использование природы, сфера нового быта, проблемы досуга и вообще свободного времени, революционные изменения в средствах массовой информации («информационный взрыв»), внедрение науки в производство как силы непосредственно производительной, обширнейший круг вопросов профессиональной ориентации молодежи... и т: д. и т. д.» Современная научная фантастика имеет самое непосредственное отношение к этому процессу: она — результат мощного воздействия науки на литературу. Здесь налицо необычайно сложная диффузия, в процессе которой фантастика приобретает новые качества, присущие и науке и литературе, но не являющиеся каким-то средним арифметическим того и другого. В отличие от науки, например, где все время происходит дробление, отпочковывание, выделение новых подразделов, фантастика вбирает в себя, синтезирует элементы и разных литературных направлений, и публицистики, и науки. Наука, поскольку все же ей принадлежит определяющий момент, своего рода доминанта содержания (идея), пытается подчинить себе образные элементы литературы, абстрагировать их. В фантастике — и в этом ее отличие от других жанров художественной прозы — нет равновесия общего и конкретного, обобщающие тенденции в ней преобладают. Вообще реалистические развернутые характеры не противопоказаны фантастике, но они сравнительно редки в фантастике наших дней. Изображая людей будущего, помещая их чаще всего в космос, писатель лишает себя возможности с реалистической полнотой рассказать о взаимодействии характеров и обстоятельств, представляемых в самом общем виде. Меняется не только соотношение общего и частного. Меняется само обобщение, его масштабы: они приобретают глобальный «планетарный» характер. При встрече с инопланетянами герои фантастического произведения выступают в большей мере как представители человечества, чем как индивидуальности. То же можно сказать и об инопланетянах. В обоих случаях устанавливаются родовые признаки мышления, психики, поведения, образа жизни и т. д. Зато идеологические различия у представителей разных социальных систем бывают очерчены гораздо полнее. Фантастика, как и вообще художественная литература, конечно же есть человековедение, но осуществленное в таких масштабах, что получает право именоваться человечествоведением. Писатель-фантаст не только мыслит «планетарными» масштабами, но, если так можно сказать, и чувствует ими. Таковы некоторые особенности современной фантастики. Дальнейший разговор пойдет с их учетом. Исследователи установили эстетическое родство сатиры и фантастики. Оно проявляется в обоюдном пристрастии к гиперболе, к доведению до предела тенденций сегодняшнего дня, к парадоксу, к широкоохватному — хотя и несколько одностороннему — обобщению. Поэтому обращение К. Крапивы к жанру фантастической комедии не может восприниматься как неожиданность. «Врата бессмертия» — не стопроцентная фантастика. Сюжетный механизм пьесы работает на фантастическом горючем, но работает по законам реализма. В основе конфликта — излюбленный прием сатириков и фантастов: а что было бы, если бы?.. Как повели бы себя разные люди, если бы ученые открыли секрет бессмертия? Это и есть так называемое фантастическое допущение, благодаря которому появляются широкие возможности для сатирического исследования характеров. Но прием этот использован не только в сатирических целях. Он столь же успешно помогает решить и задачу противоположную. Благодаря предложенной автором фантастической ситуации с высокой степенью убедительности проявлены такие качества советских людей, как бескорыстие, скромность, та нравственная щепетильность, которая не позволяет им воспользоваться собственным открытием. И все же, если бы автор ограничился только этими нравственными вопросами, его пьеса была бы реалистической сатирической комедией с фантастической затравкой. Но это не так. Во «Вратах бессмертия» художественно исследуются не только характеры, но очень серьезно (при всей комедийности ситуаций и типов) рассматривается глобальная проблема времени — проблема так называемого демографического взрыва. «Бессмертие такая проблема, — говорит генетик Ободовский, один из персонажей комедии, — что мы должны думать в масштабе вечности и за все человечество». А экономист Бобрович конкретизирует эти опасения применительно к будущему Белоруссии: «За сто лет население нашей республики увеличится в двести сорок три раза и будет составлять два миллиарда сто восемьдесят семь миллионов человек». Подсчет, конечно, весьма приблизительный, но дело не в этом. Категории вечности, человечества, демографический прогноз — не внешние аксессуары комедии. Фантастический допуск — изобретение бессмертия советскими учеными— требовал своего логического продолжения, проекции в будущее, в область футурологии и фантастики, безмерно раздвинул границы художественного обобщения. Фантастика перестала быть служанкой сатиры, как это нередко бывало в прошлом (например, в повести Гоголя «Нос»). Она влилась в поэтику пьесы, решительным образом повлияла на ее концепцию. Ни обращение К. Крапивы к жанру фантастической комедии, ни удача автора не должны расцениваться как случайность. Здесь наиболее открыто и пока наиболее завершенно обнажилось звено того процесса, который во многом подспудно, набирая силы, происходит в белорусской литературе. В начале 1973 года в Гродненском пединституте выступал В. Короткевич. Ему был задан вопрос: не собирается ли он творчески приобщиться к фантастике? Ответ последовал самый положительный. Не только собирается, но уже заготовил впрок несколько фантастических сюжетов для будущих произведений, над которыми предполагает работать в ближайшем будущем. Станут ли эти намерения литературным фактом, гадать не стоит. Но и самый вопрос читателей, и ответ на него весьма любопытны. Вопрос не был случайным. Он был порожден впечатлениями от произведений В. Короткевича, которые не только вызывают предощущение фантастики, но уже вобрали в себя ее элементы. Только элементы эти не совсем обычны, по крайней мере, для белорусской литературы. Не о будущем, как большинство современных фантастов, пишет В. Короткевич. Он тяготеет к исторической тематике. Но ведь между историческими и фантастическими жанрами нет неодолимых рубежей. А. Толстой, например, — автор исторического романа «Петр Первый» и фантастической повести «Аэлита». И. Ефремов, казалось бы, закоренелый фантаст, написал исторический роман «Таис Афинская». Да и самому Короткевичу совсем не чужда устремленность в будущее. Некоторые его стихотворения могли бы служить эпиграфами к фантастическим произведениям: Плывет низиной горький запах дыма. Деревья облетают шелестя. О вы, которым здесь встречать любимых Под кленами столетия спустя, Поймете ли, что вот и мы когда-то Любили, жили, так же, как и вы. Но вечна лишь земля, ее закаты И желтый лист на зелени травы. В. Короткевич — ярко выраженный романтик. Романтика же, как и сатира, хотя и по-своему, близка фантастике (необычностью ситуаций, контрастностью красок, экзотичностью обстановки). Все эти задатки для перехода к формам современной фантастики обнадеживающе совпадают с намерениями самого В. Короткевича. Теперь предложим несколько анонимных цитат, не называя до поры до времени ни произведения, из которого они взяты, ни его автора. В тех же целях придется засекретить и персонажей, которые будут вести диалог. Окрестим их условно Оптимистом и Пессимистом. Оптимист развивает гипотезу, заимствованную совершенно откровенно из какого-то фантастического романа: «Мы, земляне, с высоты этой гипотезы не сами по себе, а под наблюдением: какая-то сверхцивилизация ставит опыт, чтобы решить, можно ли допустить, подключить нас к себе. Или же — «закрыть опыт». Он же. Раньше сколько поколений рождалось, жили, помирали — и все это при одной формации. Казалось людям, что нероны, людовики, Николаи — это навеки, что рабство, что абсолютизм, что капитализм не кончатся никогда. А сейчас в одну человеческую жизнь вмещается и первое, и второе, и четвертое. Можно умнеть — и врозь и скопом. Одной ногой — в крестовых походах, второй — на далеких планетах... Разве нет у тебя такого чувства, что на одной плоскости нероны, людовики, гитлеры, а на второй — гармоничный мир ефремовской Андромеды? Пессимист. Восемьсот тысяч лет «мы» бродили стадами по холодным плато, расставшись с обезьяньими райскими кущами, каких-то полста тысяч лет «мы» существа, так сказать, разумные. Но как только ими стали, разумно разбежались в самые дальние концы планеты, подальше от других, которые для нас уже не «мы». Потом снова обнаружили друг друга, открыли, узнали, обрадовались, а заодно и колонизировали тех, кто послабее и попроще. Аж до атомной энергии gomo sapiens поразумнел! И что же? Не по второму ли витку идем? Не тот ли самый разумный рефлекс подталкивает, подначивает нас разбежаться снова, уже по всему Млечному пути? Не из фантастического ли романа выхвачены эти отрывки? Кто это так легко манипулирует тысячелетиями, ведя отсчет в обоих направлениях—в прошлое и будущее? Участники «Клуба фантастов»? Или ученые, прокатившиеся взад и вперед по земной истории в машине времени? Или, может, это землянин беседует с пришельцем из космоса? Возможно, наша уловка и наивна, ибо кто же не знает «Хатынсной повести» А. Адамовича. А принадлежат цитаты центральному герою повести Флориану Петровичу Гайшуну и его постоянному оппоненту Борису Бокию. Может показаться искусственной попытка подключить земную, трагическую, насквозь белорусскую тему «нашей святыни—Хатыни» (Г. Буравкин) к фантастике. Но давайте разберемся. Споры близкого автору Гайшуна и скептика Бокия нужны, можно сказать, для «масштаба»: чтобы включить материал повести в события и проблематику современности. Мысли автора не укладывались в границы образного отражения. Его тревога выплескивалась в публицистику, которая врывается в повесть как слегка завуалированное дыхание сегодняшнего дня (напомним, что повесть была написана и опубликована до окончания войны во Вьетнаме, до «потепления» политической атмосферы во всем мире). На этих небольших и немногочисленных публицистических островках, четко отделенных от основного текста, бушует полемика о том, «быть или не быть человечеству?» и что нужно сделать для того, чтобы «быть». Хатынь у А. Адамовича — не только предмет изображения, но и своего рода прожектор, с помощью которого он высвечивает историю во всех ее измерениях. Впереди видится «гармоничный мир ефремовской Андромеды», достижимый в том случае, если каждый сделает максимум того, что он может сделать. В этом смысле повесть ультимативна. Она не только показывает. Она зовет, она требует дела во имя мира. Война кровавила и пепелила землю Вьетнама и по временам казалась запалом к новой мировой катастрофе. И этим святым и понятным каждому человеку желанием — предупредить, остановить — идейно и эмоционально оправдывается авторская публицистика, искрометная, оригинальная, хотя и контрастирующая в какой-то мере с пластикой чисто изобразительных решений. Масштабы осмысления хатынских событий обусловили включение в повесть элементов, очень напоминающих текст фантастического произведения, обращение к терминологии науки и научной фантастики. Сцепление разновременных событий, их «вселенское» осмысление необычайно повышают эмоциональное напряжение повести, глубину авторской (и читательской) боли, гнева, тревоги. Пожалуй, именно поэтому «Хатынская повесть» написана непривычно суровыми красками: огненными, слепящими, кроваво-черными. Это поэтическое следствие авторской концепции, которая намечена уже в эпиграфах к повести. Их три: первый — из документов второй мировой войны (об уничтожении фашистами в Белоруссии людей в деревнях), второй — из «Исповеди» американского лейтенанта Колли, повинного в уничтожении вьетнамской деревни Сонгми, третий — из «Обращения» советских космонавтов к людям Земли из Космоса 22 июня 1972 года. Если, читая повесть, все время держать в уме эпиграфы и через них всматриваться в текст, обнаруживается очень своеобразное, но тем не менее очевидное единство авторского замысла. Тогда резко очерченные внешне границы между обнаженной публицистической мыслью и мыслью художественной начинают размываться, публицистические островки оказываются соединенными с «материком» повести многочисленными, незаметными на первый взгляд переходами. Но почему же в публицистике «Хатынской повести» слышны фантастические мотивы? Да все по той же причине: фантастика едва ли не самая естественная и удобная форма художественного выражения космического мышления современного человека. Интересны и некоторые (а их немало) формулировки Адамовича-исследователя, выполненные, в отличие от «Хатынской повести», без всякого образного прикрытия. Вот фрагмент из статьи о белорусской литературе, в которой проблемы собственно фантастики не затрагиваются вовсе: «Сегодня мы, земляне, делаем научные, технические усилия, чтобы услышать, уловить из глубин космоса сигналы вероятных мыслящих существ, внеземных цивилизаций. Занялись этим мы, люди, и оттого, что возможность техническая появилась, а человек ненасытно любознателен, и оттого, что мы сами, благодаря спутникам, «Союзам» и «Аполлонам», становимся космической цивилизацией, и еще — от сдвоенного чувства надежды на открытие иных цивилизаций и желания поскорее убедиться, что мы во вселенной не одиноки, не «случайность», что мы не могли не «возникнуть». У А. Адамовича нет фантастических произведений, но фантастические темы, фантастические мотивы уже вошли в его творчество — и художественное, и исследовательское. Аналитик стремится к образной форме и блестяще владеет ею. Художник настроен на обобщения глобального охвата. Какие прекрасные предпосылки для работы в жанрах современной фантастики! Большинство крупнейших современных писателей-фантастов—люди с «двойным зрением», «двойным мышлением»—художественным и аналитическим. Да, здесь есть над чем подумать! Среди белорусских писателей мы видим не только потенциальных фантастов или фантастов «по совместительству». Есть и готовый; так сказать, «фантаст-профессионал». Это Владимир Шитик. Он упорно уже больше десяти лет работает в «своем» жанре. Рассказы и повести В. Шитика занимательны, но недостаточно самобытны и напоминают эскизы, где сюжет и тема обозначены старательно и в то же время робко. Нет в них того полета мысли, который, собственно, и дает жизнь фантастике. Нужно, правда, сказать, что в последних рассказах В. Шитика наметились отрадные сдвиги. Критика доброжелательно и в общем справедливо отнеслась к нему, но редкие рецензии и обзорная скоропись в монографиях, думается, мало помогают одинокому пока белорусскому фантасту. Роман М. Гамолко «Шестой океан» в свое время привлек к себе внимание затейливым детективным сюжетом и негодующими отзывами критики. Наиболее резким было выступление М. Черненко в «Литературной газете» (1962, 26 июня). Рецензия на русский перевод романа называлась «Космическая пошлость» и была выдержана в духе заголовка. Критический шлагбаум настолько решительно опустился перед начинающим фантастом, что отбил у него желание продолжать работу в этом направлении. Огромное, на пятьсот страниц, произведение действительно «не получилось». Критики были правы. Но их справедливо-негодующие отзывы были не конструктивны, они отпугнули от фантастики других начинающих авторов. Что же касается самого М. Гамолко, то ему следовало бы оказаться более «критикоустойчивым» и учесть опыт первой неудачи. Основоположником современной белорусской фантастики, конечно же, был Янка Мавр. К сожалению, его повесть «Фантомобиль профессора Циляковского», опубликованная двадцать с лишним лет назад, с тех пор ни разу не переиздавалась. Нельзя не отметить удивительной чуткости Я. Мавра к потребностям времени и специфике жанра. В основе «Фантомобиля...» — современная и перспективная идея, которая должна была дать мощный импульс сюжетному развороту. «Для так называемых фантастических путешествий, — утверждает профессор Циляковский, — можно использовать энергию самой фантазии». Идея такого типа получила широкое распространение в современной фантастике. Но самому Я. Мавру не удалось развить ее достаточно плодотворно и последовательно. «Задуманный интересно как прославление силы и безграничности человеческой фантазии, — пишет о «Фантомобиле» Э. Гуревич в книге «Беларуская дзіцячая літаратура», — он тем не менее не стал большим литературным событием». Не станем вести подсчетов, кто больше виноват в незадавшейся судьбе повести: автор или те, от кого зависело ее издание и переиздание (повесть сложна и требует обстоятельного разговора. Э. Гуревич, как и другие исследователи, отмечает достоинства «Фантомобиля»). Но для проблемы этой статьи важен итог: повесть не стала литературным событием. Почему же недюжинный, по-своему уникальный талант Я. Мавра не смог воплотить фантастического замысла на уровне других его произведений, ставших событием в полном смысле слова? Ответ важен не только для понимания фантастики Я. Мавра, но и для понимания судеб этого жанра в белорусской литературе. Грандиозность, планетарность фантастических обобщений сопряжена с заметным ослаблением индивидуальных (а стало быть, и национальных) признаков. Связи фантастики с национальной литературой далеко не всегда видятся с достаточной определенностью. Может даже покаказаться, что фантастика в своем возникновении и развитии вообще независима от национальной почвы. Это совсем не так. Фантастику вызывают к жизни высокоразвитые литература и наука. В наиболее благоприятных условиях находятся писатели там, где налицо оба эти показателя, причем более важен из них все-таки первый — литературный. Определенная «недостаточность» национальной науки может в какой-то мере компенсироваться за счёт информации со стороны. «Недостаточность» же литературной основы невосполнима. И фантастика растет из национальной почвы, обусловлена в своем развитии (или отставании) богатством (или бедностью) национальных литературных традиций. В 25-томной «Библиотеке современной фантастики» собраны лучшие произведения десятков писателей из семнадцати стран. Один том из двадцати пяти — и это обстоятельство требует особого внимания—занимает роман украинского писателя-фантаста В. Савченко «Открытие себя». В библиотеку могли бы войти и некоторые другие широко известные вещи украинских писателей, например, повесть «Черные звезды» того же Савченко или «Записки из будущего» Н. Амосова. Украинская литература имеет свою фантастику, а фантастика — своих исследователей, о чем может свидетельствовать хотя бы академическая монография Н. И. Черной «В мире мечты и предвидения» (Киев, «Навукова думка», 1972). По условиям своего развития, по своим «показателям» украинская литература особенно близка белорусской, достижения которой общепризнанны. Да и наука в Белоруссии может служить вполне полномочной союзницей литературы. Этот творческий союз необходим. Фантастика—не прихоть, не кратковременная литературная мода, а жанр перспективный, долговечный, но пока еще только становящийся. Важнейшие проблемы времени в самом поистине необозримом охвате могут получить художественную жизнь прежде всего в фантастике. Без нее все равно не обойтись: закономерность всегда пробивает себе дорогу. Это уже произошло не только в украинской литературе (не говоря уже о русской), но и в литовской, грузинской, казахской... Нужно искать сознательно, целеустремленно, не боясь ошибок. Фантастика нужна не только читателям, и ею нужно заниматься не только потому, что спрос велик. Фантастика нужна самой литературе: она расширяет ее горизонты, требует раздумий о «третьей действительности» (М. Горький) — о будущем. С высоты этой «третьей действительности», в отблесках ее титанической проблематики становятся понятнее н самые сложные наисовременнейшие вопросы. Понятней — и, значит, доступней для писателей в смысле художественного освоения. «Всю нашу действительность, — говорил Леонид Леонов молодым писателям (1956 г.), — мы равняем по будущему, и как до убожества мало мы смотрим в него глазами нацщх книг, которые должны приглашать туда современника». Упрек прозвучал вовремя. Уже в следующем, 1957 году, был опубликован роман И. Ефремова «Туманность Андромеды». И мы, в сущности, впервые увидели художественную, выполненную в завидном согласии с наукой картину радостного, зовущего, многомерного, гуманного коммунистического мира эпохи Великого Кольца. Роман пробудил и направил творческую мысль многих фантастов... Кто из белорусских писателей попытался пойти по звездному пути, на который приглашал большой фантаст современности Иван Ефремов? Нельзя ограничиться одним укоризненным: никто. Дело сложнее. Белорусский аналог «Андромеды» не мог быть написан ни в 1957 году, ни десять лет спустя. Вспомним, «Фантомобиль» появился незадолго до романа И. Ефремова (1955). Уж если у самого Янки Мавра не все получилось, то это неспроста. Значит, дело не в отсутствии или слабости таланта. Каждый писатель живет во времени и, так сказать, в литературе. И чем крупнее талант, тем прочнее, многообразнее, глубже его связи с жизнью и литературой. Любое творческое свершение подготавливается долго, с участием многих писателей, которые чаще всего не думают, как отзовется их деятельность на успехах преемников. Но они создают трамплин, без которого невозможен качественный скачок. Ни в 50-е, ни в 60-е годы такого трамплина для взлета белорусской фантастики не было, контуры его лишь сейчас начинают обозначаться. Поэтому даже такой мастер, как Янка Мавр, не мог рассчитывать на полную удачу с «Фантомобилем». Поэтому жестокая критика романа М. Гамолко была не совсем правомерной. Но именно поэтому уже сейчас нужно подумать о судьбе новых талантов. Откуда же они возьмутся? А что если писатели, названные выше, не проявят энтузиазма, не поверят по-настоящему в высокое призвание фантастической литературы? И прогнозы по их адресу не подтвердятся? Что ж, может случиться и так. Но суть вопроса не в этом. В статье названы далеко не все эмбрионы белорусской фантастики. Можно было бы вспомнить еще ряд авторов, произведений, деталей этого же плана. Общая картина от такого добавления существенно не изменилась бы. Но автор статьи остановился на тех фактах, в ноторых, по его мнению, наиболее отчетливо проявилась созревающая закономерность. Если же она угадана верно—должны появиться, не могут не появиться новые имена. Только нужно помнить, что молодой талант не сразу находит свой жанр, свой стиль, свою тему. И мастерство тоже приходит не сразу. И нужно повышенное внимание к пробам пера начинающих фантастов. Очень поучительно выглядит в этом отношении интервью, данное Станиславом Лемом корреспонденту журнала «Вопросы литературы». «Как-то, в самом начале 50-х годов, — рассказывает Лем, — я жил в Доме творчества в Закопане, доделывая свой роман об оккупации «Непотерянное время». В свободные часы я совершал прогулки в горы, в которых меня сопровождал один из моих соседей по Дому творчества. Однажды мы заговорили о фантастике, и мой спутник выразил сожаление, что в Польше нет своей научно-фантастической литературы. Я ответил ему, что вся беда в равнодушии наших издательств к подобному жанру. Заинтересуйся издательства—и фантастика нашлась бы. Вскоре я вернулся к себе домой в Краков и начисто забыл о предмете своих недавних рассуждений. Прошло какое-то время, и вдруг из Варшавы, от издательства «Чительник» я получаю договор. Он был подписан моим недавним собеседником по Дому творчества, который оказался директором этого издательства. Требовалось только проставить название романа и скрепить договор своей подписью. Я вписал заглавие «Астронавты», хотя ни самого романа, ни даже замысла его, в самой общей форме, еще не существовало...» Вероятно, не эта счастливая случайность — встреча писателя с проницательным издателем — предопределила рождение Лема-фантаста, она только ускорила его продвижение в этом направлении. Но тем не менее, факт знаменательный... Если же говорить о предопределении, то оно — в факторах объективных, о ноторых говорилось выше. Польская литература была «готова» к тому, чтобы произвести на свет фантаста мирового класса Можно даже раздвинуть границы проблемы: Лема выпестовала не только польская литература и наука, но и вся польская культура, включая Коперника, Шопена, киноклассику. Видимо, можно расширить постановку вопроса и о фантастике в целом. Тогда ее определение приобретет такой вид: фантастика есть порождение высокоразвитой национальной культуры. Причем литературе в этом сложнейшем конгломерате принадлежит решающая роль. Конечно, здесь не может не быть каких- то отклонений, добавлений, переплетений. Но в принципе дело представляется именно так. Успехи науки могут не только оплодотворить фантастику, но и временно притормозить ее развитие. Так, первые спутники и первые «посещения» космоса человеком дали мощный импульс фантастике 60-х годов. Писатели решительно переселили в космос подавляющую массу своих героев. Сказались земные критерии: предполагалось, что путешествия космические, как некогда земные, приведут к скорому и неизбежному открытию новых миров и их обитателей. Ждали появления космических Колумбов. Но все оказалось сложнее. Новые открытия ученых, доказавших отсутствие разумной жизни в Солнечной системе, научное обоснование колоссальных трудностей в преодолении пространства и времени, в безмерности космоса подсекли воображение фантастов. Еще бы: Марс, населенный ими не менее густо, чем Земля, оказался мертвой планетой. Ее воображаемые и ставшие привычными для нас обитатели были «убиты» наукой. Но ведь фантастика никогда не претендует на достоверность. Да, вымышленные фантастами обитатели Марса оказались покойниками с научной точки зрения. Да, художественно слабые книги не переживут этого удара. Но лучшие вещи о марсианах останутся. Просто персонифицированные фантастами гипотезы сдвинутся в читательском сознании в другое место и время. Сегодняшняя «недостоверность» фантастических книг осветится новым светом завтра. В фантастике сейчас затишье. И это последствие не только научных «разоблачений», но и той моды на космические темы, которая обуяла фантастов в 60-е годы. Да и чрезмерное увлечение сугубо научными проблемами, «технизация» фантастики тоже отрицательно повлияли на ее судьбу. В наши дни «космический плен» утратил значительную долю своего обаяния; роботы, как и всякая техника, стареют даже в качестве героев фантастических книг. Но где-то в недалеком будущем фантасты, не забывая о космосе, вернутся на землю, не забывая о разных киборгах (кибернетических организмах), повернутся вновь к человеку, как это, собственно, и было в лучших произведениях. Если говорить о поэтике фантастики, то ее обновление—в творческом союзе с классикой, которую подчас третировал этот популярный жанр. Чтобы лучше ощутить перелом, происходящий в фантастике и в ее критическом сознании, стоит остановиться на двух определениях, данных в разное время и отражающих разное состояние жанра. Книга А. Бритикова, первая наша монография о советской фантастике, создавалась в 60-е годы. В ней утверждается: «Если сформулировать объект научной фантастики в самом общем виде, это прежде всего взаимодействие научно- технического прогресса с человеком». А в 1973 году появляется определение Ю. Смелкова, почти дублирующее по форме высказывание А. Бритикова, но противоположное по смыслу: «В сущности, тема современной фантастики — человек и научно-технический прогресс, человек и результаты его познания и изменения мира». Мысль Бритикова тут как бы повернута на 180 градусов, определение выдвигает на первый план человека. Фантастика снова понимается как особая форма человековедения. Вторая формулировка выражает становящийся все более авторитетным взгляд на фантастику. Это «человековед- ческое» определение противостоит техническому, но не снимает его. Им суждены, видимо, долгое сосуществование и борьба — в формах литературных и критических. Белорусские фантасты могут избежать тех ошибок, которые преодолеваются сейчас, могут начать сразу «с человека». Залоги для успеха есть. Пусть не очень богатые, но на удивление разнообразные и обнадеживающие. Есть, должен быть и резерв, еще не заявивший о себе чем-то весомым, но способный в любой момент выдвинуть своего представителя в малочисленный пока отряд белорусских фантастов. Белорусская фантастика должна быть! Нёман. — Минск, 1976. — №4. — с. 155-161 goo.gl/yP9yC5
|
| | |
| Статья написана 25 августа 2016 г. 12:35 |
Спасибо Garvi і sv.petrusev! 
**** 
https://vk.com/dustbox *** А вот философский комикс "Дзуррай!" по рассказу Сергея Булыги "Скороход" – вполне себе удобен для раскрашивания. Комикс выпустили Анимационный белорусский центр и Межиздательский фотоцентр Государственного комитета Белорусской ССР по печати в августе 1991-го тиражом в 100 тысяч экземпляров. Обещалось, что в 92-м на экраны выйдет и одноименный мультфильм, но он так и не появился. "Где-то в далеком космосе росла планета-дерево. Там обитали: грызуны – очень дикое, вредное племя; цивилизованный, воинственный и благородный народ – ползуны; и коварные, таинственные летуны". В том же году выходит комикс "Планета Гэя" от издательства "Эридан", которое также выпускало фантастику и детективы. Тираж – 200 тысяч, авторы – Владимир Цветков и Александр Коршакевич. Этот творческий дуэт создал немало комиксов – как самостоятельных, так и в виде "сериала с продолжением" в детской газете "Зорька". "Планета Гэя" – это сборник комиксов, объединенных вокруг одного героя – Артура Гора. Он носится туда-сюда по космосу и вступает в бой с различными пришельцами, шестиглазыми монстрами и прочими склизкими существами со щупальцами. Часть рассказов из этого сборника также была опубликована на белорусском языке в журнале "Бярозка". В книгах комиксов начинает появляться реклама. В "Планете Гэя", например, есть такой текстовый модуль: "Творческая Ассоциация Карикатуристов "ТАК" предоставит Вам для печати оригинальные сборники карикатур и сериалы комиксов, ранее непубликованные и исполненные на высоком профессиональном уровне. Помните: издателей много, а Ассоциация "ТАК" – одна!". А в комиксе "Посланцы" реклама оригинально вписана в визуальный ряд: герои книги рекламируют холодильники. В 1992-м выходит, пожалуй, первый белорусскоязычный сборник комиксов: "Дзе жылі Бурсонікі"; в книге, помимо одноименного рассказа в картинках, был еще один – "Планета Мілітар". Авторы – все те же Цветков и Коршакевич плюс Константин Гордеев. И снова хорошо прорисованные персонажи осваивают хорошо прорисованные космические дали — и все это тиражом в 200 тысяч штук. *** Пачынальнікам беларускага комікса можна лічыць Ада- ма Глобуса з яго «Дзікім паляваннем і каралём Стахам» ды «Дамавікамеронам», а таксама папулярнымі коміксамі, друкаванымі ў часопісе «Бярозка», — пра Перуна, Вяле- са і Цмока. «Дзікае паляванне» па стылістыцы нагадвае малюнкі з «Аповесці мінулых часоў», хоць Глобус зболь- шага стараўся перадаць уласнабеларускі каларыт. У кнізе змешчана таксама гісторыя (пашыраны варыянт, так бы мовіць), паводле якой намаляваны комікс, але не ведаю- чы поўнага тэксту, зразумець, што да чаго, вельмі цяжка. Гэтыя коміксы створаны на аснове міфалогіі і класічнай літаратуры, у той час як у заходняй практыцы сітуацыя зваротная — часта, хоць і не заўсёды, коміксы робяцца асновай для стварэння кіно, мультфільмаў і г. д. Варта ска- заць, што беларускіх самастойных коміксаў «з нуля» пра- ктычна няма. Міфалагічную лінію працягваюць коміксы «Пра Анд- рэйку Добрыка і чорціка Дуроніка» (мастак Ігар Ліпскі, аўтар Ўладзімір Ліпскі.). На аснове навуковай фантастыкі зробленыя коміксы «Дзе жылi бурсонiкi» і «Планета Мілітар» (Уладзімір Цвяткоў, Аляксандр Каршакевіч). «Дзе жылі бурсонікі» — комікс у самым звыклым разуменні. В Беларуси бум комиксов начался в 1991 году. Тематика белорусских комиксов, как правило, была не очень обширна – это либо освоение космоса, либо появление различных монстров на Земле. В настоящее время в Беларуси выходят как полноцветные издания, так и черно-белые. Среди первых вышла книжка "Грозовые облака" (автор не указан), выпущенная малым предприятием "Ика" из Молодечно в издательстве "Юнацтва" тиражом в 30 тысяч экземпляров. Также в августе 1991-го Анимационный белорусский центр и Межиздательский фотоцентр Государственного комитета Белорусской ССР по печати выпустили комикс "Дзуррай!" тиражом в 100 тысяч экземпляров. В том же году выходит комикс "Планета Гэя" от издательства "Эридан", которое также выпускало фантастику и детективы. Тираж – 200 тысяч, авторы – Владимир Цветков и Александр Коршакевич. В книгах комиксов начинает появляться реклама. В 1992-м выходит, пожалуй, первый белорусскоязычный сборник комиксов: "Дзе жылі Бурсонікі"; в книге, помимо одноименного рассказа в картинках, был еще один – "Планета Мілітар". Авторы – все те же В. Цветков и А. Коршакевич, а также Константин Гордеев. https://e-catalog.nlb.by/Search/Results?l... Беларускія чытачы, аднак, мелі магчымасць знаёміцца з жанрам комікса не толькі па рускамоўных выданнях: у 1957 г. выйшаў у свет першы нумар айчыннага часопіса для дзяцей «Вясёлка». Вясёлкаўцы таксама звярталі сур’ёзную ўвагу на вопыт «Вясёлых карцінак» у засваенні жанру комікса: ён спрыяў трансляцыі ўласна-беларускіх традыцыйных каштоўнасцей праз «простыя словы» і «простыя рэчы». Невыпадкова якраз У. Ліпскаму (цяперашняму галоўнаму рэдактару «Вясёлкі») належаць такія беларускія коміксы, як «Пра Андрэйку Добрыка і чорціка Дуроніка» (аўтар Ў. Ліпскі, мастак І. Ліпскі), 1993 г., «Клякса-Вакса і Янка з Дзіўнагорска» (аўтар Ў. Ліпскі,мастак І. Ліпскі), 1994 г. Вельмі вялікай папулярнасцю ў беларусаў карысталіся ў тыя ж часы «касмічныя» коміксы «Дзе жылi бурсонiкi», 1992 г., і «Планета мілітар», 1992 г. (аўтары – У. Цвяткоў, А. Каршакевіч). І ўсё ж комікс як аптымальны жанр для папулярызацыі беларускай класічнай спадчыны (міфалогіі, фальклору, гісторыі, ментальных стэрэатыпаў, канцэптаў з літаратурнай класікі) быў найперш зразуметы ў часопісе для дзяцей і падлеткаў «Бярозка» (выходзіў з 1924 г. у Мінску, называўся таксама – «Беларускі піянер», «Іскры Ільіча») [1]. Менавіта тут з’явіліся спробы ў жанры комікса Адама Глобуса пад назвамі «Цмок» («Бярозка», № 4, 1989), «Вялес» і «Пярун» (№ 12, 1989, з містыфікаваным аўтарствам Уладзіміра Сцяпана і Яна Бохана) [7], і ўрэшце – «хэдлайнер», асобнае выданне комікса «Дзікае паляванне» («Дзікае паляванне і кароль Стах»), паводле класічнай аповесці У. Караткевіча («Дзікае паляванне караля Стаха»), які неаднаразова перавыдаваўся ў розных рэдакцыях (з аўтарствам А. Глобуса і У. Сцяпана, затым – аднаго А. Глобуса) [5]. Першая публікацыя адбылася менавіта на старонках часопіса «Бярозка», № 5–7, 1988 г. У перавыданні 2005 г. з А. Глобусам супрацоўнічалі мастакі І. Міланаў і Т. Угрына. Творчасць Уладзіміра Караткевіча – п’еса «Кастусь Каліноўскі» –157 зрабілася асновай яшчэ аднаго беларускага комікса. Ён называецца «Пра Кастуся» (2013 г., мастак У. Дрындрожык) [6]. Часопіс «Бярозка» ў 2014 г. (№ 4, № 6) папулярызуе таксама комікс Я. Мяльніцкага і У. Дрындрожыка «Нарыс Паўночнай Беларусі», па матывах твора Я. Баршчэўскага «Шляхціц Завальня». Аналагічныя спробы з’явіліся і ў перыядычным друку беларусаў замежжа. Заўважым, аднак, што рамантыка-асветніцкі характар коміксаў такога кшталту, моцная залежнасць усёй іх мастацкай логікі ад аўтарытэтных першакрыніц (тых жа твораў У. Караткевіча, Я. Баршчэўскага), пэўная прадвызначанасць, сюжэтная завершанасць зместу моцна адрознівае названыя «тэксты з малюнкамі» ад іх амерыканскага, напрыклад, жанравага інварыянта. Супергерой амерыканскага комікса павінен быць элементарным і брутальным, увасабляць толькі мінімум дамінуючых рыс, спраўджваць нейкую адну місію. Ясна, што адсылка да драматычнага лёсу Кастуся Каліноўскага – персанажа Караткевіча, і тым больш героя рэальнай беларускай гісторыі, канфрантуе з іміджам коміксавага супермена. Таму падобныя беларускія коміксы і ў графічным афармленні, і ў прагматычным аспекце хутчэй з’яўляюцца спецыфічнай мадыфікацыяй жанру, чым яго тыповым узорам. Аднак названая супярэчнасць якраз вельмі дынамічная: яна пазначае перспектывы, будучыя поспехі для арыгінальнага беларускага комікса, робіць працу ў гэтым жанры крэатыўнай. Не выпадкова сапраўднае прызнанне чытача прыйшло да комікса А. Глобуса «Дзікае паляванне»: у ім гісторыя пра немінучае пакаранне за здраду Радзіме, высокаму ідэалу атрымалася па-караткевічаўску яскравай, па-юнацку рамантычнай; героі – маштабнымі антаганістамі; сюжэт – міфалагізаваным, з дамешкам містыкі, прынцыпова адкрытым; фабула – з выразнай інтрыгай, што важна для жанравай структуры комікса. Разам з гэтым твор транслюе высокую, патрыятычную, зусім пэўную маральна-этычную ідэю (як кажуць заходнія калегі, мэсідж). Простая ж мультыплікацыя чужога жанравага ўзору вядзе да з’яўлення другаснай, банальнай прадукцыі на рынку масавай культуры. І калі мы звяртаемся да «мультыплікаваных» па іншакультурным узоры коміксаў, то ўсё роўна шукаем там водсветы, сляды, лёгкія намёкі інтэлекту, нейкі паглыблены зместавы план (на ўзроўні падсвядомасці, сваёй беларускай, славянскай ментальнасці, для якой слова стагоддзямі было правадніком у сферу высокага, сакральнага). Так, дасціпную гульню мы ўспрымаем у коміксах мінскай суполкі «Літаратурнае прадмесце» пад кіраўніцтвам пісьменніцы Л. Рублеўскай: маладыя аўтары склалі цэлую электронную кнігу коміксаў, прысвечаных Блакітнаму Свіну – сімвалу сваёй антыгламурнай літаратурнай прэміі (ідэя, распрацоўка і выданне кнігі – Ю. Новік і Віка Трэнас, 2009 г.). З 2010 г. выдаецца электронны фальклорна-этнаграфiчны i лiтаратурна-мастацкi альманах фалькларыстаў філалагічнага факультэта БДУ «Дзьмухавец», дзе друкуюцца міні-коміксы М. Латышкевіч («Казкі не будзе», «Каптурок і мядзведзь», «Кот вучоны», інш.).158 Надзвычай перспектыўны кірунак у засваенні жанру комікса развіваюць таксама стваральнікі розных адукацыйных рэсурсаў: напрыклад, курсаў «Мова нанова», інтэрнэт-старонак, адрасаваных дзецям дашкольнага ўзросту, з міні-коміксамі для вывучэння беларускай мовы [8]. Тут папулярныя серыі коміксавых ілюстацый Г. Лабадзенкі да розных моўных з’яў: напрыклад, малюнкі-тлумачэнні, у чым розніца паміж словамі сабе і сябе; канапа і дыван, гаспадарка і гаспадыня… Вельмі прывабным атрымаўся адукацыйны комікс для дзяцей «Прыгоды Льва Лявона: Абмен валют» (2014 г.), падрыхтаваны Беларускім народным банкам для знаёмства вучняў з асобнымі элементарнымі эканамічнымі ведамі, інш. Такая крэатыўная практыка складае інтэлектуальную, якасную канкурэнцыю традыцыйнай перакладчыцкай актыўнасці ў жанры комікса (моладзь ахвотна перакладае на беларускую мову коміксы выдавецтваў Marvel, DC Comics, Dark Horse, якія рэгулярна змяшчаюцца на партале comics.by). Такім чынам, можна зрабіць выснову, што беларускі комікс са старонак перыядычнага друку выходзіць на новы этап развіцця – прычым не толькі з арыентацыяй на перайманне замежных жанравых узораў, але найперш з улікам патрэб нацыянальнай культурнай прасторы. Літаратура 1. Бадак, А.М. Бярозка / А.М. Бадак // Беларуская энцыклапедыя ў 18 т. Т. 3. – Мінск.: БелЭН, 1996. – С. 412. 2. Больш падрабязна пра гэта [Электронны рэсурс]. – Рэжым доступу: https:// ru.wikipedia.org/wiki/%CF%E8%F4_(%EA%EE%EC%E8%EA%F1). 3. Варабей, М. Самабытны беларускі комікс / М. Варабей, Я. Ясюк, А. Яфімаў // Літаратура і мастацтва. – 2014. – № 19. – 16 мая. – С. 6. 4. КОМІКС // Большая Советская Энциклопедия. – 3-е изд. – Т. 12. – М.: Издательство «Советская энциклопедия», 1973. – С. 507. 5. Глобус, А. Дзікае паляванне: легенда ў малюнках паводле аповесці У. Караткевіча / А. Глобус, У. Сцяпан. – Мінск: Юнацтва, 1991; Глобус, А., Дзікае паляванне / А. Глобус. – Мінск: Выд. цэнтр БДУ, 2005. – 28 с. 6. Пра Кастуся: гістарычны комікс паводле Уладзіміра Караткевіча / малюнкі, афармленне Уладзімір Дрындрожык. – Мінск: Лімарыус, 2013. – 28 с. 7. Старонкі коміксаў А. Глобуса [Электронны рэсурс]. – Рэжым доступу: http://dubarev. name/wp/wp-content/gallery/Misc%20Stuff/Magazines/1989 /cmok-biarozka-4-89/ cmok00-resized.jpg; http://dubarev.name/wp/wp-content/gallery... Magazines/1989/viales-piarun-biarozka-12-89/viales-pia run-last-resized.jpg. 8. Электронны адукацыйны партал [Электронны рэсурс]. – Рэжым доступу: http:// www.movananova.by/tag/komiksy/. Людміла Сінькова https://www.livelib.ru/book/1006168363-pr... https://www.livelib.ru/book/1006168330-kl...
|
| | |
| Статья написана 24 августа 2016 г. 10:55 |
http://www.movananova.by/zaniatki/komiks-... https://fantlab.ru/edition70504 Тое, аб чым я збіраюсь пісаць—мае асабістыя разважанні, што не прэтэндуюць на навуковую дакладнасць. Можа быць так, што я не прыняў да ўвагі, нейкія факты, верагодна не ўсё, што мела значэнне я закрануў на гэтых старонках. Я буду спрабаваць, пісаць аб літаратуры і культуры навогул. Я пакідаю гэтую задачу для тых, хто валодае дастатковымі ведамі, каб ахапіць усе гарызонты культурнай прасторы. Я ж хачу пагаварыць аб адным невялкікм фрагменце, гэтага палатна. Вядома,што розныя галіны культуры звязаныя паміж сабой. Розныя формы дыскурсу зліваюцца ў адно цэлае, камунікуюць, адныя тксты пранікаюць у іншыя. Важна ва ўсім гэтым хітраспляценні не згубіць важныя часткі.Таму я пачну гутарку трохі здалёк. Беларуская літаратура, і культура навогул, мае у шматлікіх сваіх праявах несумненныя дасягненні. Яны вызываюць пачуццё шчырага захаплення і гонару за краіну, ва ўсякім разе ў мяне. На жаль сітуацыя складваецца такім чынам, што размова ідзе аб рэчах больш ці менш элітарных. Тут, калі я пішу аб элітарнасці і массаваці я, не маю на ўвазе, якасць культурнага prōductum (як вельмі часта і вельмі безпадстаўна гэтыя словы разумеюцца) , я маю на ўвазе проста колькасць рэцэпіентаў для якіх такі прадукт прызначаецца. Адсутнасць развітага поля массавага мастацтва і культуры – на смамай справе вялікая праблема. Мы не павінны забываць, што культура—тое што з'ядноўвывае індывідаў у межах грамадства. У гэтым сэнсе і танны дэтыктыў і мультфільм для дзяцей , маюць такое ж значэнне, як і вершы ,напрыклад, Барадуліна. Не таму, што маюць аднолькавую эстэтычную вагу (разумеем тут слова эстэтыка ў сучасным, а не першапачатковым значэнні ) , а ўтым сэнсе, што яны аднолькава важныя для чалавека, як арентыр у разуменні сваёй ідэнтычнасці і прыналежнасці асобнай галіны чалавечай культуры. Любы амерыканец ведае пра магутных супермэнаў, што на працягу ўжо амаль сотні год з'яўляюцца то ў коміксах, то ў мультфільмах. Гэтыя героі фармуюць прыналежнасць да амерыканскай цывілізацыі , як і галівудскія фільмы, як і камп'ютарныя гульні. У Беларусі ,на жаль, няма нічога падобнага на гэта. Няма нічога падонага нават, да нікчэмных расійскіх дэтэктываў, хаця аб апошнім, усё ж такі, я не шкадую. Напрыклад, анімацыйны аддзел на Беларусьфільме фінансуецца ,дастаткова добра ў параўнанні з іншымі студыямі былога СССР. Так ва ўсякім разе сцвярджалі вядомыя мне аніматры. Больш таго гэтае фінансаванне дазваляе працаваць толькі зыходзячы са свайго творчага адчування і не падпарадкавацца той усеагульнай камерцыялізацыі мастацтва, што быццам бы існуе дзе-нідзе. Тым не менш не многім звычайным людзям даводзіццая сустакацца з вынікамі дзейнасці гэтай установы Яны, трэба думаць, з'яўляюцца на анімацыйных фестывалях і верагодна маюць некаторы поспех. Аднак па сваёй сутнасці тыя запыты, якія абслугоўвае беларуская анімацыя вельмі часта знаходзяцца па за межамі цікавасцяў звычйных людзей—і дзяцей і дарослых. Ёсць, аднак, і такія напрамкі мастацтва, якія проста не знайшлі сабе месца ў культурнай сферы, не ў форме «элітарнай», ні ў форме массавай культуры. Коміксы, напрыклад. Зараз беларускамоўныя коміксы падобна не існуюць. Мне, як чалавеку, звязанаму са сферай візуальнага, прыкра разумець, што гэтае мастацтва не знайшло свайго развіцця на Беларусі. У 90-ых гадах усё ж-такі існавала некалькі беларускамоўных коміксаў. Я не маю магчымасці зараз пракаментаваць іх мастацкі узровень, але аб адным з іх я і хачу пагаварыць, дакладней, не аб самім коміксе, а аб казцы сюжэт, якой ён адлюстроўвае. Але пачну я ўсё ж такі з комікса. Комікс называўся «Дзе жылі Бурсонікі». Другі, падобны на яго, «Планета Мілітар». Абодва з іх уяўлялі сабой навукова-фантастычныя гісторыі, што навогул не дзіўна для коміксаў, асабліва тых, што існуюць у рэчышчы амерыканскай традыцыі. Больш цікава іншае, «Дзе жылі бурсонікі»--комікс заснаваны на казцы. Аб'екты культуры адлюстроўвываюць уяўленні, якія існуюць у грамадстве і тэмы, якімі такое грамадства жыве. Навуковая фантастыка ў літаратуры перажывала розквіт у пачатку і сярэдзіне 20-га стагоддзя. Калі яна сыйшла з літаратурнай арэны ў канцы таго веку, то працягнула сваё існаванне ў відэа-гульнях і кіно. Тое, што такое існаванне працягнулася і ў казцы, ці дакладней, мела патэнцыял такога працягнення, даволі цікава. Літаратурныя казкі маюць разнастайныя сюжэты, у тым ліку і сюжэты, заснаваныя на вобразах тэхнагеннага грамадства. Такіх казак даволі шмат: «Гарывада» і ««Вясёлка» чорнага золата» --Анатоля Караленка, як прыклад. Гэтыя казкі не звяртаюцца да навуковай фантастыкі. У большасці яны капіруюць стылістыку казкі фальклорнай, з той толькі розніцай, што прывычныя для апошняй вобразы змяняюцца на вобразы сучасныя. «Дзе жылі Бурсонікі»-- у гэтых адносінах казка ўнікальная. Я назаву яе навукова фантастычнай казкай па анлогіі з тым, як існуе, напрыклад, клас фальклорнай чароўнай казкі. Такая назва магчыма не зусім правамерная. Тым не менш, сама па сабе гэтая з'ява здаецца мне настолькі цікавым праектам, што яму можна без асцярогі прызначыць імя сярод усяго шырокага класа беларускай літаратурнай казкі. У гэтым эссэ я зврнусь да пяці літаратурных твораў. Першыя чатыры належаць аўтару Уладзіміру Цвяткову: «Вячэрні Воўк» , «Падслуханная размова», «Урок малявання», «Дзе жылі Бурсонікі», пятае-- «Кіб загаварыў апоўначы» належыць пяру Уладзіміра Шыціка. Першыя чатыры ўвайшлі ў зборнік казак "Птушка шчасця" 1 , апошняе было надрукавана ў зборніку вершаў і казак «Вяснянка» 2 Можна пабачыць, што сярод беларускай літаратурнай казкі зусім не шмат прыкладаў таго аб чым я буду гаварыць. Чатыры з пяці, названых, прыкладаў належаць аднаму аўтару. Таму, напэўна, можна сказаць, што навукова-фантастычная казка не існуе, як клас рэальна, а з'яўляецца віртуальным вобразам. Названыя мной творы, гэта правобраз таго, што магло б існаваць у літаратуры, але не існуе. Чаму казачнік не звяртаецца да навуцкова-фантастычныз вобразаў? Вобразы з навуковай фанатстыкі увайшлі ў нашае жыццё—усе ведаюць, што такое робат ці іншапланецянін, гэтак жа добра, як ведаюць, хто такі чарадзей. Ні таго, ні іншага не існуе. Верагодна, калі б зорка навуковай фантастыкі не закацілась, мы б мелі значна больш прыкладаў, аб якіх можна было б разважаць. Пачнем з казкі пра «Бурсонікаў». Бурсонікі—іншапланецяне, наіўныя і падобныя на дзяцей, толькі магчымасці іх не абмежаваныя. У гісторыі яны спрабуюць выступаць у ролі «цудоўнага дапаможніка» (выкарыстаем тэрмін з тэорыі чароўнай казкі), але роля гэтая ім не ўдаецца, на чым і пабудавана фабула гісторыі. Канешне, дыдактычная сутнасць твора простая. Яна асуджае нецерпялівага і гарачага маладога касманаўта, раіць быць разважлівым і церпялівым, каб пазбегнуць непапраўных наступстваў. У гэтых адносінах казка адпавядае ўсім крытэрам казкі, як літаратурнай так і фальклорнай. Больш важна тое, што гісторыя гэтая з'яўляецца казкай ў казцы. Па сюжэту расповяд вядзецца,ад асобы былога касманаўта. Ён расказвае дзецям фантастычную гісторыю, якую выдае за свае прыгоды. Сам яго расповяд пачынаецца з традыцыйнай для фальклорнай казкі пачатковай фразы. Абодва гэтыя моманты, падаюцца мне цікавымі. Чаму аўтар выкарыстоўвае такую форму? Можна думаць, што гэта ідэя была прызваная адначасова аб'яднаць казку фальклорную, народную і навукова-фнтастычную літаратуру—стварыць такі складаны трыплет. Сапраўды, аўтар мог бы проста расказаць гісторыю пра бурсонікаў, але ў гэтым выпадку мы б пэўна не былі ўпэўненыя, казка гэта, ці скажам навукова-фанатастычная апавяданне. Фальклорны пачатак, тут не дапамог бы –наадварот ён бы выклікаў толькі здзіўленне чытача, бо парушаў бы цэльнасць гісторыі. Ён бы быў успрыняты, як наіўны кіч. Наадварот, форма казкі ў казцы поўнасцю апраўдвае яго-- мы не сумняваемся, што былы касманаўт расказвае казку, ніхто са слухачоў не супроць менавіта такой формы расповяду. Больш таго, мы адчуваем, што для хронатопа дзе адбываюцца падзеі, такая форма з'яўляецца натуральнай. Фактычна, гаворка ідзе пра месца, дзе навукова-фанатстычныя казкі існуюць, як класс і нават у фальклорнай, а не літаратурнай форме. Адно са складаных месцаў у гісторыі, расказанай касманаўтам, гэта надпіс пакінуты бурсонікамі на абшыўцы яго зоркалёта: «Ён быў упэўнены, што яго план прадуманы да дробязяў». Калі яшчэ ў дзяцінстве, я чытаў гэтую гісторыю, апошнія фраза заўсёды выклікала ў мяне непаразуменне. Нават і цяпер, калі я прачытваю казку пра бурсонікаў, тыя словы падаюцца мне чужым элементам у структуры твора. Але што яны павінны абазначаць? Фраза гэтая, падобна на фрагмент з зусім не дзіцячага твора, нават не сама па сабе, а таму, што не мае яснага тлумачэння ў канве гісторыі. Сэнс іх незразумелы—невядома, каму яны прызначаліся (галоўны герой не каментуе іх змест), ні аб кім ідзе гаворка, ні што яны абазначаюць. Магчыма, хаця гэта толькі маё меркаванне, аўтар наўмысна ставіць іх для таго, каб прыцгнуць увагу дарослага чытача да абазначанай ім ужо праблемы сувязі навуковай фантастыкі і літаратуры--гэтыя словы, як і фальклорны пачатак, у цэлым не адпавядаюць гісторыі, але прымушаюць нас сур'зна падумаць аб тых сувязях, якія узнікаюць між рознымі часткамі літаратуры. Напрыклад, якія літаратурныя знаходкі можна выкарыстаць у казачным сюжэце і наадврот, як казачныя матывы можна суаднесці з больш складаным сюжэтам. Такім чынам гісторыя пра бурсонікаў, мадэль таго, як можа выглядаць навуковая-фантастыка, калі яна прызначана для маленькіх дзяцей, але галоўнае—гэта спроба даследваць літаратурнымі, а не навуковымі сродкамі межы і магчымасці казачнай літаратуры. З трох іншых гісторый, у найбольай ступені казку нагадвае толькі «Урок малявання». Гэтая гісторыя не з'яўляецца навуковай фантастыкай сама па сабе. Гісторыя распавядаецца ад асобы настаўніка, што вядзе ўрок малявання і, праяўлючы шмат вынаходлівасці і фантазіі, каментуе творы дзяцей. За выключэннем шматлікіх тэрмінаў (чорныя дзірка, чыровны гігант, гуманойд і інш.) і імён дзяцей, што нагадваюць імёны герояў савецкай фантастычнай літаратуры ніякіх прычын адносіць гэтую гісторыю да навуковай фантастыкі ў нас няма. Цікава яна аднак менавіта названым выкарыстаннем тэрмінаў. Фактычна казка выкідвае на чытача ніяк не звязаны набор вобразаў з фізікі і астраноміі . У казцы пра бурсонікаў ёсць той жа момант, калі адзін з дзяцей пытае, ці ёсць у сонечнай сістэмы бурсонікаў экліптыка, чым вызывае смех аднагодак. Можна адзначыць, што навт сярод дарослых чытачоў не ўсе лічаць веданне сэнсу гэтага слова для сябе абавязковым. Я думаю, тут важна адзначыць, тое, што аўтар лічыць, такую тэрміналогію, як патрэбную для ведання і разумення, інакш ніякага абаснавання для змяшчэння яе на старонках твору няма. У канцы 19 стагоддзя можна было б падумаць, што навуковае бачанне сусвету будзе пашырацца зганяючы з п'едэсталу містычныя і магічныя цуды, як немагчымыя і наіўныя ўяўленні больш прымітыўных, у параўнанні з тэхнічна развітым грамадствам. Практыка паказвала іншае. У пачатку 21 стагоддзя ў культуры массвай перажывае розквіт фэнтазі. Людзі захапляюцца немагчымі чарадзеямі і страшыдламі, адкінуўшы патэнцыяльна магчымых геніяльных вучоных і монстраў з іншых планет. Як гэта ні парадаксальна, але чароўныя парталы маюць зара большую вагу ў культуры, чым ,скажам, чорныя дзіркі . Пры гэты першыя не існуюць а другія так. Гэта яшчэ раз паццвярджае, што навукова-фантастычная казка атрымала паразу, яшчэ раней, чым узнікла. «Падслуханная размова» , «Вячэрні воўк» і «Кіб загаварыў апоўначы», --былі выбраныя мной, як казкі ў першую, чаргу, дзякуючы таму, што ім пашчаслівілася трапіць у гэтыя зборнікі. Такую прычыну не будзем лічыць наіўнай. Не так ужо лёгка, сказаць што перад намі фантастычнае апавяданне, ці навукова-фантастычная казка ўлічваючы, што мы можам і не мець падыходу і крытэру, для вызначэння апошняй. Адзначу толькі, што ў адрозненні ад «Бурсонікаў» і «Урока малявання», яны не даюць нам магчымасці западозрыць у сабе нейкі новы від літаратуры—навукова-фантастычную казку. Праўда, калі мы ўжо знаёмы з першымі названымі творамі, нам і не трэба даваць новых указанняў. Мы цвёрда ўжо ведаем, што такая казка існуе. Разбіраць іх сюжэты па гэтай прычыне не мае асаблівага сэнсу. Навукова-фантастычнай казка не магла развіцца, проста таму што яе аснова фантастыка пацярпела поўную паразку ва ўсім свеце. Яшчэ горш у Беларусі ўсяго некалькі пісьменнікаў, што прысвяцілі сябе гэта галіне. Адзін з іх Уладзімір Шыцік аўтар гісторыі «Кіб загаварыў Апоўначы». Мне засталося сказаць няшмат. Казка пра Бурсонікаў, што была трансфармавана ў выгляд комікса была адной са спробаў зварухнуцца ў накірунку стварэння беларускай массавай культуры. Як мы ўсе ведаем, магчымасці пазітыўнага імкнення ў гэты бок, таксама пацрпелі фіяска. Але гэтая праблема не звязаная з пытаннямі культуры. 1. "Птушка шчасця". Мінск "Юнацтва" 1991 2. Вяснянка. Апавяданні, вершы, казкі. Мінск "Юнацтва" 1999. Укладальнік М. М. Зарэмба . Апошняе з'яўляецца скарочаным перавыданнем «Кіб загаварыў апоўначы» прысутнічае ў абодвух версіях. http://news.arche.by/by/page/works/natatk... ******* Что у нас там в Беларуси? В 1991-м начался белорусский бум комиксов, рассказывающих, как правило, о покорении космоса, зомби и упырях. Выходили как полноцветные издания, так и черно-белые, которые можно было раскрашивать. Среди первых вышла книжка «Грозовые облака» от издательства «Юнацтва» (получилось что-то вроде нуара). Автор не указан, художник Р. Н. Скляр. В то же время был издан и философский комикс «Дзуррай!» по мотивам рассказа Сергея Булыги «Скороход». Тираж был большим – 100 тысяч копий, внушительная цифра для подобного комикса. «Где-то в далеком космосе росла планета-дерево. Там обитали: грызуны – очень дикое, вредное племя; цивилизованный, воинственный и благородный народ – ползуны; и коварные, таинственные летуны» («Дзуррай!) Ещё одно издание из раздела «фантастика» – комикс «Планета Гея» от минского издательства «Эрдиан». Над комиксом работали Владимир Цветков и Александр Коршакевич (в этом же составе они создали ещё и не один комикс). https://fantlab.ru/edition70502  
В 1992-м вышел первый белорусскоязычный сборник комиксов «Дзе жылі Бурсонікі» (помимо одноименного рассказа в картинках, был ещё один – «Планета Мілітар», оба раскрывали тему космической фантастики, тираж 200 тысяч шт.). Комиксы печатались в газетах и журналах, так, серию мини-комиксов в журнале «Бярозка» самолично рисовал Лявон Вольский. http://redportcomics.com/otechestvennue-r... ******* Комікс тут. Калі казаць пра распаўсюджванне коміксаў на абсягах СССР, адразу ж варта згадаць часопісы «Весёлые картин- ки»,«Крокодил» і нават «Наука и жизнь». У 1960-я гады ге- роямі першых коміксаў сталіся Пеця Рыжык, Міка і Мука, сабачка Піфа і кот Геркулес (па матывах апошняга быў зня- ты мультфільм). З’явіўся і савецкі супергерой — маёр Про- нін (коміксы, мультфільмы і фільмы ствараліся на аснове апавяданняў Льва Авалава). У выглядзе коміксаў можна знайсці вядомы мультфільм «Таямніца трэцяй планеты» (паводле Кіра Булычова) і гісторыі пра ката Леапольда. Пачынальнікам беларускага комікса можна лічыць Ада- ма Глобуса з яго «Дзікім паляваннем і каралём Стахам» ды «Дамавікамеронам», а таксама папулярнымі коміксамі, друкаванымі ў часопісе «Бярозка», — пра Перуна, Вяле- са і Цмока. «Дзікае паляванне» па стылістыцы нагадвае малюнкі з «Аповесці мінулых часоў», хоць Глобус зболь- шага стараўся перадаць уласнабеларускі каларыт. У кнізе змешчана таксама гісторыя (пашыраны варыянт, так бы мовіць), паводле якой намаляваны комікс, але не ведаю- чы поўнага тэксту, зразумець, што да чаго, вельмі цяжка. Гэтыя коміксы створаны на аснове міфалогіі і класічнай літаратуры, у той час як у заходняй практыцы сітуацыя зваротная — часта, хоць і не заўсёды, коміксы робяцца асновай для стварэння кіно, мультфільмаў і г. д. Варта ска- заць, што беларускіх самастойных коміксаў «з нуля» пра- ктычна няма. Міфалагічную лінію працягваюць коміксы «Пра Анд- рэйку Добрыка і чорціка Дуроніка» (мастак Ігар Ліпскі, аўтар Ўладзімір Ліпскі.). На аснове навуковай фантастыкі зробленыя коміксы «Дзе жылi бурсонiкi» і «Планета Мілітар» (Уладзімір Цвяткоў, Аляксандр Каршакевіч). «Дзе жылі бурсонікі» — комікс у самым звыклым разуменні. Прынамсі, тут маюцца ўсе эле- менты для цэласнага ўспрымання: тэкст плюс малюнак, словы аўтара, простая мова, гукаперайманні для абазна- чэння знешніх раздражняльнікаў, асобна вылучаныя дум- кі. Галоўная гісторыя расказваецца ў класе касмічнай на- вігацыі дзядулем аднаго з вучняў, Лявонам Рыгоравічам. Дзядуля, які прылятае на незнаёмую планету, разбіваецца на караблі. Герой сустракае разумных мясцовых жыхароў, якія, з яго слоў, усё ўмеюць, бо яны бурсонікі. Гісторыя расказаная як казка, але слухачы добра разумеюць, што гэта рэальнае здарэнне. «Дзе жылі бурсонікі» — перадусім выданне для дзяцей. Тут няма экшна і «дарослых» падзей (боек, гвалту, крыві, выбухаў і г. д.). Гэтак было напачатку. А што з беларускай комікс- культурай адбываецца цяпер? Існуе партал comicsby.by, дзе змешчаны перакладныя класічныя амерыканскія комік- сы — з Бэтмэнам, Чалавекам-павуком і іншымі сусветна вядомымі героямі. Гэты праект належыць гамяльчаніну Сяргею Козыраву. Своеасаблівым адгалінаваннем класіч- нага комікса ў Беларусі (ды і не толькі) з’яўляецца распаў- сюджаная сёння мем-культура, дэматыватары і г. д. Скла- дана разабрацца, хто тут і што пачынае, хто аўтар многіх інтэрнэт-опусаў, бо з’ява гэтая нарадзілася і актыўна развіваецца ў сацыяльных сетках. Цяпер кожны можа стварыць свой комікс пры дапамозе праграм-генератараў. Але ёсць коміксы, якія заслугоўваюць асаблівай увагі. Адзін з іх — кніга «Муха ціп-топ» пра моладзь і для мо- ладзі: гісторыі з жыцця сучасных гімназістаў, праблемы з настаўнікамі і бацькамі, першыя каханні і расчараванні. Асновай для яе сталі тэксты і малюнкі маладых аўтарак Олі Каліны і Наталькі Кандрацюк-Свярубскай; гэтыя ма- тэрыялы былі выдадзеныя ў тыднёвіку беларусаў Поль- шчы «Ніва». Яшчэ адзін цікавы праект — кніга коміксаў «Пра Кас- туся», створаная паводле п’есы Уладзіміра Караткевіча «Кастусь Каліноўскі». Натуральна, коміксы прысвечаны падзеям 1863 — 1864 гадоў. Праект курыраваў Анатоль Івашчанка, а ў якасці арганізатара мастацкай часткі быў запрошаны Уладзімір Дрындрожык — мастак, дызайнер, паэт, музыка, які раней, дарэчы, коміксы не ствараў. У альманаху «Беларус» (Нью-Ёрк, 2011 г.) змешчаны ка- роткія коміксы «Арол ці рэшка», «Пагоня на Грунвальд» і «Павуцінне» (аўтары Віталь Воранаў, Уладзімір Блуднік). Яшчэ адзін цікавы эксперымент — зборнік В. Быкава «Пасляжыццё», стылізаваны пад комікс (мастачка Ганна Крук). Таксама можна адзначыць інтэрнэт-рэсурсы, створа- ныя для дзетак, дзе змешчаны міні-коміксы для вывучэн- ня беларускай мовы (напрыклад, матэрыялы Глеба Лаба- дзенкі, якія хутка заваявалі вялікую папулярнасць і нават былі выдадзеныя ў папяровым варыянце). Мноства міні- коміксаў можна знайсці ў дзіцячым часопісе «Вясёлка». Адметна, што ўсе гэтыя коміксы вельмі адрозныя — па форме, мастацкім стылі, — бо створаныя яны не па пэў- ным шаблоне, як адбываецца ў заходняй культуры. У бе- ларускай практыцы агульнага стандарту ўвогуле няма, прынамсі, пакуль. Напэўна, нікому ўжо не трэба даказваць, што сёння ко- мікс — не проста малюнкі з подпісамі. І заходнія, і япон- скія коміксы ствараюцца па пэўных законах, згодна з якімі кожная дэталь мае сваё значэнне. І толькі ведаючы гэтыя законы, можна цалкам зразумець і даць належную ацэн- ку пэўнаму твору ў гэтым жанры. Некаторыя рысы ка- нона назіраюцца ў беларускіх коміксах Віталя Воранава і Уладзіміра Блудніка (спецыяльныя «воблачкі» для думак, уяўленняў, дыялогаў і г. д.). Коміксы ж Глобуса і Дрындро- жыка падаюцца цалкам самабытнымі: малёўка і прын- цыпы кампазіцыі не адпавядаюць існуючым правілам. Адметна і тое, што большасць нашых коміксаў створаная на гістарычную тэматыку. Відаць, таму гэты жанр і стаў заваёўваць папулярнасць у Беларусі, што моладзь пачынае асэнсоўваць гісторыю на іншым узроўні, а таксама таму, што яна мае патрэбу ў сваіх супергероях. Магчыма, жанр займее яшчэ большую папулярнасць тады, калі чытацкая аўдыторыя злянуецца да такой ступе- ні, што прасцей будзе прачытаць пару радкоў і паглядзець малюнкі, чым гартаць раман на 600 старонак. Альбо — калі выявы ў коміксе дасягнуць узроўню, умоўна кажучы, «вышэйшага мастацтва» і будуць прыносіць чытачу эстэ- тычную асалоду ад сузірання. Але і цяпер можна сказаць упэўнена: беларускі комікс не толькі мае права на існаван- не, ён ужо існуе. Янка ЯСЮК, Марына ВАРАБЕЙ, Алесь ЯФІМАЎ ЛіМ, №19, 16.05.14 *** В 1991 году начинается белорусский бум комиксов. Тематика – как правило, освоение космоса или появление различных упырей и нетопырей на Земле. Выходят как полноцветные издания, так и черно-белые, которые впридачу можно было самому раскрашивать. Среди первых вышла книжка "Грозовые облака", выпущенная неким малым предприятием "Ика" из Молодечно в издательстве "Юнацтва" тиражом в 30 тысяч экземпляров. Но этот комикс нельзя считать "раскраской": черного цвета намного больше, чем белого, – этакий комикс-нуар получился. В созвездии Золотой Рыбы находится планета Ла-Шри, на которой потомки переселенцев с Земли – Собратья – враждуют с племенем под названием Легион Тукана. "Из главной рубки имперского андроида Командор наблюдал за приближением к Ла-Шри. Начало похода было удачным". Под андроидом в книге имеется в виду небольшой космолет. А вот философский комикс "Дзуррай!" по рассказу Сергея Булыги "Скороход" – вполне себе удобен для раскрашивания. Комикс выпустили Анимационный белорусский центр и Межиздательский фотоцентр Государственного комитета Белорусской ССР по печати в августе 1991-го тиражом в 100 тысяч экземпляров. Обещалось, что в 92-м на экраны выйдет и одноименный мультфильм, но он так и не появился. "Где-то в далеком космосе росла планета-дерево. Там обитали: грызуны – очень дикое, вредное племя; цивилизованный, воинственный и благородный народ – ползуны; и коварные, таинственные летуны". В том же году выходит комикс "Планета Гэя" от издательства "Эридан", которое также выпускало фантастику и детективы. Тираж – 200 тысяч, авторы – Владимир Цветков и Александр Коршакевич. Этот творческий дуэт создал немало комиксов – как самостоятельных, так и в виде "сериала с продолжением" в детской газете "Зорька". "Планета Гэя" – это сборник комиксов, объединенных вокруг одного героя – Артура Гора. Он носится туда-сюда по космосу и вступает в бой с различными пришельцами, шестиглазыми монстрами и прочими склизкими существами со щупальцами. Часть рассказов из этого сборника также была опубликована на белорусском языке в журнале "Бярозка". В книгах комиксов начинает появляться реклама. В "Планете Гэя", например, есть такой текстовый модуль: "Творческая Ассоциация Карикатуристов "ТАК" предоставит Вам для печати оригинальные сборники карикатур и сериалы комиксов, ранее непубликованные и исполненные на высоком профессиональном уровне. Помните: издателей много, а Ассоциация "ТАК" – одна!". А в комиксе "Посланцы" реклама оригинально вписана в визуальный ряд: герои книги рекламируют холодильники. В 1992-м выходит, пожалуй, первый белорусскоязычный сборник комиксов: "Дзе жылі Бурсонікі"; в книге, помимо одноименного рассказа в картинках, был еще один – "Планета Мілітар". Авторы – все те же Цветков и Коршакевич плюс Константин Гордеев. И снова хорошо прорисованные персонажи осваивают хорошо прорисованные космические дали — и все это тиражом в 200 тысяч штук. https://incopolis.livejournal.com/263048.... — Самыми популярными в моем детстве были рисованные истории из детского журнала «Мурзилка», — вспоминает Дмитрий Бриштен, — Считаю их протокомиксами советского периода. Бум комиксов пришелся на начало 90-х, когда в популярных молодежных журналах типа «Пионер», «Крыніца» и других начали массово появляться рисованные истории. Помню, где-то в 1990 году я купил журнал «Бярозка», и там был комикс «Горад мутантаў». Тогда я попросил маму выписывать мне «Бярозку», наивно полагая, что каждый месяц я буду довольствоваться новым комиксом. Надежды оправдались лишь отчасти. Комикс из 5-го номера журнала «Бярозка» за 1990 год. Как и многие другие истории в картинках в «Бярозке», его придумал и нарисовал Лявон Вольский — Были на рынке, конечно, и комиксы на белорусском языке. Правда, лично я их читал почти исключительно в журнале «Бярозка», не считая всем известных «Дзе жылі бурсонікі?» и «Планеты Мілітар». Нельзя сказать, что комиксы на белорусском были в почете — или, наоборот, что не были. Просто дело в том, что тогда в комиксах мы ценили в первую очередь художественную составляющую, затем — сюжет, а уж язык роли почти не играл. — Под впечатлением от одного из своих первых комиксов «Горад мутантаў» я часто перерисовывал модель тамошнего бластера — лазерного пистолета. Летом, будучи в гостях у бабушки на Украине, я поведал брату Ване, что было бы неплохо смастерить похожий пистолет. Нам тогда было лет по семь-восемь. Ваня поддержал меня и сказал, что у него есть идея. Вытащив из маминой шкатулки перстень с красным камнем, он заявил мне, что это рубин. Через него нужно пропустить пучок света — и тогда луч сфокусируется и пробьет все, что хочешь. Только вот нужен очень сильный источник света. Брат мой в детстве зачитывался энциклопедическими справочниками из дедовой коллекции, и я ему всецело доверял. Поэтому первым этапом к созданию боевого лазерного бластера из комикса стало изучение рисованных макетов. Изображения бластеров в белорусских комиксах «Горад мутантаў» и «На далёкай Гупце» из журнала «Бярозка»; художник — Александр Коршакевич
|
| | |
| Статья написана 26 июня 2014 г. 20:03 |
Г. Зенова в работе «Фантастыка ў беларускiх апавяданнях 80 90-х гг.» (1999) дает краткий обзор имен, сопровождая теоретические посылки очень широким пониманием термина (как фантастическое в целом, жанр, тип литературы). Определения жанра здесь не дается, отсутствует анализ исследовательской базы. Г. Воронова началом белорусской научной фантастики называет драму К. Крапивы «Брама неўмiручасцi» (1973), далее развитие НФ связывает с творчеством В. Шитика, где утверждается вера в науку, мощь человеческого разума идеализированного первопроходца (идеи, что были характерны для НФ того времени в целом). Непринятие критикой «нежелательного» ответвления от приключенческой литературы, привело к забвению белорусской НФ вплоть до появления «Брамы...» К. Крапивы (1973). Авторитетом классика утверждается право фантастики на существование, дана новая тематическая установка: фантастика это зеркало, отражающее актуальные проблемы общества, когда главным героем становится наш современник. Фантастика 1980 1990-х годов характеризуется разочарованием в техническом прогрессе: 1) в результате экологической катастрофы (произведения В. Гигевича «Пабакi», А. Минкина «Карова», Л. Дайнеки «Чалавек з брыльянтавым сэрцам», Я. Сипакова «Блуканне па iншасвеце», А. Федоренко «Смута...»); 2) в «иронической» фантастике творчество А. Павлихина; 3) в «космической» НФ: В. Гигевич («Карабель», «Марсiянскае падарожжа», «Кентаўры»), В. Климович («Сiстэма Баслi», «Чацвертая ад Рэгула»). Тогда же возникает белорусская антиутопия (В. Гигевич «Карабель»; А. Минкин «Праўдзiвая гiсторыя Краiны Хлудаў»), философская фантастика (Я. Сипаков «Тыя, хто iдуць» и «Падары нам дрэва»; П. Васюченко «Белы мурашнiк»), главной чертой которых становится печальная ирония. Характерно, что в других работах исследователя в качестве отправной точки белорусской фантастики называется творчество Я. Мавра. Важным является утверждение критика о тематическом изменении современной белорусской фантастики по сравнению с фантастикой 60 70-х годов: возрастает критичность в оценке перспектив человека в связи с развитием науки. Исследователем допускаются некоторые неточности при трактовке самого понятия «научная фантастика»: 1) прогнозирование как основная функция (другие не названы) НФ; 2) утверждается происхождение научной фантастики из социальной фантастики ХIХ века. С. Минскевич «по доле фантазии» делит фантастическую литературу на два течения, фэнтэзийное и научное. В последнем распространены следующие разновидности: фантастика предупреждения, социальная фантастика (под этим здесь понимается утопия), киберпанк и др. Корни фэнтэзийной литературы (как магическо-мистической) критик находит в бело- 59 59 -русском фольклоре и верованиях, творчестве А. Мицкевича (утерянная фантастическая повесть о Литве 2000 года), дневниковых записях Я. Дроздовича. Вступление в космическую эру дало новый импульс фантастике: повести В. Шитика. На современном этапе выделяется философско-насыщенной прозой В. Гигевич, Ю. Станкевич, И. Шударева, П. Семинский. Солодовников С. понимает фантастику как художественную условность и находит ее в сказке, мифе. Художественным методом фантастики является «адваротная мифатворчасць», т.е. переустройство мира. Научная фантастика при этом является новейшей мифологией. Далее под фантастикой понимается специфический художественный образ. Начало белорусской фантастики связано прежде всего с ХХ веком, когда разрабатывался жанр сказки в творчестве Богдановича, Тетки, Бедули, Коласа. В Беларуси первым в жанре НФ стал работать Я. Мавр «Чалавек iдзе» (1920) история жизни древних людей. Смешения разных теорий, классификаций здесь очевидны: автор разграничивает понятие «в жанре НФ» и «НФ» («позже у Мавра появляется и научная фантастика «Фантамабiль прафессара Цылякоўскага»). Далее впервые приводится хронологический ряд произведений белорусской научной фантастики: 1962 г. первая книга В. Шитика («Апошняя арбiта»); 1967 г. книги «Зорны камень», 1970 г. «Парсекi за кармой», 1975 г. «У час не вярнулiся». В 1973 году появляется комедия «Брама неўмiручасцi» К. Крапивы. А. Павлихин в статье «Цi iснуе беларуская фантастыка?» приводит достаточно полный перечень имен писателей-фантастов с конца 1980-х годов. М. Шамякина («Чакаючы непазбежнага») делит фантастику на следующие разновидности: 1) социально-философская фантастика; 2) научная фантастика; 3) научно-приключенческая фантастика. При этом отмечены некоторые важные свойства советской фантастики: идеологизированность, «романтичность». Утверждается, что развитие НФ до 1980-х зашло в тупик: сюжет представлен несколькими вариантами апокалипсиса. Указав на характерное для белорусской научной фантастики соединение психологизма, социально-философского прогноза и научной точности, далее исследователь дает обзор жанров зарубежной фантастики. В русской литературе критиком добавлены такие оригинальные «жанры», как «турбореализм», «Школа братьев Стругацких», «Школа Ефремова». Н. Химардин отмечает нарастающий кризис белорусской фантастики с 2000-х годов, указывает на единичность известных авторов. Действительно, на постсоветском пространстве известны имена лишь Ю. Брайдера и Н. Чадовича, работающих в соавторстве. Их первая публикация «Парушальник» (1983), дальнейшие сборники «Поселок на краю Галактики», «Ад на Венере», романы «Телепатическое ружье», «Евангелие от Тимофея», «Клинки Максара» и др., публиковавшиеся на русском языке, получили признание критики: премии «Странник», «Меч Руматы», «Меч в зеркале». Но на развитие белорусской фантастики творчество указанных авторов в силу их «пророссийской» настроенности напрямую не повлияло. 60 60 Р. Ковалев указывает на актуальность изучения специфики НФ, говорит об остроте этой проблемы, предлагая свое видение одной из ее сторон: НФ и фольклор. Исследователь перечисляет непременные атрибуты научной фантастики: воображение, философская проблематика существования человека и мира, связывая их с фольклорными аналогами. Так, прослеживаются некоторые сюжетные соответствия подобной проблематики (проблема пространства и времени), освещаются идейно-художественные функции фольклорных образов в НФ (естественно-природное их толкование). При этом трансформация фольклорных образов служит расширению проблематики произведений, а образы становятся научно-фантастическими. Белорусская научная фантастика нами понимается в более обобщенном смысле: до распада СССР сюда включаются и книги, издававшиеся белорусскими авторами на русском языке. Учитывая некоторую «интернациональность» НФ и официальное двуязычие, это представляется наиболее корректным, а также позволит несколько увеличить исследовательскую базу, что для Беларуси является критически важным. Речь идет о творчестве витебчанина А. Геращенко, В. Гончарова, В. Гусева, Е. Дрозда, В. Козько, Н. Новаш, В. Павлова, А. Потупы, В. Строкина, А. Фомицы, имена которых даже в кратких обзорах почему-то не упоминаются, хотя подобный прецедент уже имеется книги В. Шитика выходили и на русском языке. Надо сказать, что белорусская научно-фантастическая проза находится сейчас в стадии «затянувшегося» становления. Стартуя в 1950-х годах примерно с одинаковых позиций вместе с русской НФ, до конца 1980-х годов белорусские авторы сохраняли «приверженность» к уже устаревшему кругу тем. Как следствие, возникает потеря издательского интереса, и неожиданный всплеск начала 1990-х ничего здесь не изменил: российская НФ также теряет своего читателя и на некоторое время замыкается в себе. На данный момент накопился изрядный текстовый материал, В. Гигевич, Ю. Брайдер и Н. Чадович известны за рубежом, а в самой Беларуси единого, центробежного, собирательного движения (хотя бы на уровне отдельного жанра) не наблюдается. Поэтому как никогда актуальными остаются вопросы бережного собирания литературного фантастического наследия, уяснения эволюционных путей развития белорусской фантастики. Перспективными здесь являются исследования о специфике фантастического в ХIХ веке, а также, учитывая плотное взаимодействие фантастической литературы, и сравнительные работы по славянским литературам. Что же касается белорусской НФ, то пока тот небольшой круг произведений, понимаемых под этим наименованием, находится в русле развития русской фантастики. Указанные критиками приведенные выше отличительные черты были актуальны для литературы уже с 1960-х годов. :::::::: С сожалением приходится констатировать, что исследований по бело-русской фантастике выходит мало, а библиографии отсутствуют (есть лишь рекомендованные списки литературы, текстография отдельных авторов и ме-тодические разработки уроков). Жанровый аспект присущ достаточно не-большому кругу книг, среди которых преобладают произведения научно-фантастической тематики. Прежде чем перейти к предметному разговору, хотелось бы изложить свои соображения относительно белорусской фанта-стики в целом. Как уже говорилось выше, первый этап становления русской фантасти-ческой прозы был романтическим. В белорусской литературе неспешная смена направлений, кристаллизация жанров отсутствовала ввиду сложив-шихся неблагоприятных политических условий. В дореволюционное время наблюдалась незначительная доля прозы (отметим своеобразный памятник, принадлежащий одновременно нескольким культурам, – «Шляхцiц Завальня» Я. Баршчэўскага (1844 – 1846), а с 1920-х гг. культивируется реалистическая литература с романтизированными чертами. Избавившись от этнографизма, проза образовала жанры рассказа в нескольких ответвлениях, а также начал формироваться жанр повести, наиболее продуктивный для ранней фантасти-ки. Одновременно с реализмом появляются романтические тенденции в про-зе, когда жизнь оценивается с идеально-романтических позиций, что сопро-вождается некоторой абстрактностью, космичностью стиля (см. работы I. Чыгрына «Проза «Маладняка»: Дарогами сцвярджэння» (1985) и «Крокi: Про-за «Узвышша» (1989)). Это создает благодатную почву для использования фантастики как приема (например, повесть «Нядоля Заблоцких» Лукаша Калюгi, исключительные герои Мiхася Зарэцкага, творчество Янкi Неманскага, теория «патаемнага» Максима Гарэцкага, метод «переодевания» З. Бядули, приемы сна и воображения в рассказах Михася Дубка «Знаешь ли ты?», Ни-колая Куликовича «Мяндоўг» и др.). Некоторое значение имеет в такой ситуа-ции становления и приключенческая литература, которая обычно переклика-ется с романтической и научной фантастикой («Свiнапас» М. Чарота, «Два» А. Вольнага, «Ваўчаняты» А. Александровiча, А. Дудара, Анатоля Вольнага). Однако поиски своего положительного героя, дидактичность приключенческой литературы в 1920-е гг. обусловили, соответственно, специфическое разви-тие от экзотики к психологизации будней, когда необычное имеет фольклор-ную основу. Интересно, что такая схема повторяет этапы развития романти-ческой фантастики как литературы о необычном: от экзотики (зарубежных заимствований) первого этапа – далее к использованию собственной демо-нологии – затем психологическая и философская трактовка таких сюжетов. Фантастикой обычно становится соотнесение реальности и прошлого, когда чудесным объявляется сам временной разрыв. В целом, это соответст-вует схожим пространственно-временным свойствам русского романтизма. В целом благодатные для жанрового образования тенденции в бело-русской литературе 1920-х гг. (контрастность повествования, фольклорная образность, метафоричность, сказочность повествования, ассоциативность письма, акцентированная символика) в романтической литературе (револю-ционном романтизме, романтическом типе искусства в реализме и т.п.), к со-жалению, так тенденциями и остались. Была утеряна поступательность в развитии фантастической литературы, когда НФ наследовала лучшее из ро-мантической фантастики. Интересно, что своеобразие белорусской прозы, ее особенная лиричность, даже минорность, все-таки проявились через десяти-летия в литературе 1980 – 1990-х годов. Говоря о научной фантастике приходится вновь констатировать недос-таточную ее изученность. Научные работы отрывочны, часто противоречат друг другу и, в основном, дают краткие обзоры этапов ее развития. Вопросам теории, а также истории НФ как жанра посвящены работы Г. Зеновой [3], Г. Вороновой [4], С. Минскевича [5], А. Смирнова [6], С. Солодов-никова [7], А. Павлухина [8] и других. В итоге картина развития белорусской научной фантастики в широком понимании выглядит так: Начало белорусской фантастики связывается, прежде всего, с ХХ веком, ко-гда разрабатывался жанр сказки в творчестве Богдановича, Тетки, Бедули, Коласа (правда, есть отдельные высказывания о польском монахе 18 века Карале Жера с карнавальной «Торбой смеха»). Далее идут «Лабиринты» Вацлава Ластовского, трактуемые в других работах как историческая повесть, художественно-исторический трактат, «першасная мiстэрыя», жанр «парабо-лической» прозы (притчи). Исходный тезис автора о потере белорусским на-родом своей мифологии вследствие влияния востока и запада обусловил бе-режный интерес к малейшим проявлениям такой самостоятельной «мифоло-гии» в книге, историческое моделирование возможных ситуаций, близкое, скорее, романтической «завуалированной» фантастике. Отметим, правда, характерное отсутствие термина «научный» в указанных определениях, а также наличие определенной жанровой тенденции в творчестве Ластовского, требующей дальнейшего изучения (рассказы «Привидение», «Время было тревожное»). Первым в жанре НФ стал работать Я. Мавр «Чалавек iдзе» (1926). Позже у Мавра появляется и научная фантастика – «Фантамабiль прафесса-ра Цылякоўскага». Отметим и повесть белорусского автора Б. Армфельта «Прыжок в пустоту» 1927 года. Классической НФ является творчество Николая Гомолки (с 1955г.), Дмитрия Астапенко (с 1932 г.) и В. Шитика (с 1962 г.), где утверждается вера в науку, мощь человеческого разума идеализированного первопроходца (идеи, что были характерны для НФ того времени в целом). Непринятие критикой «нежелательного» ответвления от приключенче-ской литературы, привело к забвению белорусской НФ вплоть до появления «Брамы…» К. Крапивы (1973). Авторитетом классика утверждается право фантастики на существование, дана новая тематическая установка: фанта-стика – это зеркало, отражающее актуальные проблемы общества, когда главным героем становится наш современник. Фантастика 1980 – 1990-х годов характеризуется разочарованием в техническом прогрессе, тогда же возникает белорусская антиутопия (В. Гиге-вич «Карабель»; А. Минкин «Праўдзiвая гiсторыя Краiны Хлудаў»), философ-ская фантастика (Я. Сипаков «Тыя, хто iдуць» и «Падары нам дрэва»; П. Ва-сюченко «Белы мурашнiк»), главной чертой которых становится печальная ирония. На современном этапе выделяется философско-насыщенной прозой В. Гигевич, Ю. Станкевич, И. Шударева, П. Семинский. Назван и наиболее попу-лярный жанр в белорусской фантастике – фантасмагория (В. Казько, Я. Сипа-ков, Р. Боровикова, Г. Богданова, Петро Васюченко, Адам Глобус, А. Наварич, А. Козлов, О. Минкин, В. Мудров). Корни фэнтэзийной литературы (как магическо-мистической) находятся в белорусском фольклоре и верованиях, творчестве А. Мицкевича (утерянная фантастическая повесть о Литве 2000 года), дневниковых записях Я. Дроздо-вича, повести Владимира Короткевича «Адвокат дьявола». В целом отмечается нарастающий кризис белорусской фантастики с 2000-х годов, указывается на единичность известных авторов. Смешение теоретических понятий в приведенном обзоре очевидно, как и очевидна проблемность отнесения творчества многих перечисленных авто-ров к собственно фантастической литературе. Единичные произведения в рамках уже существующих традиций англоязычной и русской литературы ра-зумно назвать лишь тенденцией к жанрообразованию, своеобразным течени-ем, если хотите. Разновидности НФ присутствуют, обладают национальным своеобразием и близки к жанровому определению, что выделяет данную те-му как наиболее плодотворную в дальнейших исследованиях. В заключение хотелось бы отметить существование еще одной про-блемы в литературном процессе РБ. Учитывая некоторую «интернациональность» НФ и официальное дву-язычие «белорусскую» научную фантастику следует понимать в более обоб-щенном смысле: при положительном самоопределении автора сюда по умол-чанию включаются и книги, издававшиеся белорусскими авторами на русском языке. Речь идет о творчестве Юрия Брайдера и Николая Чадовича, Сергея Булыги, А. Геращенко, В. Гончарова, Ольги Громыко, В. Гусева, Е. Дрозда, В. Козько, Инны Кублицкой, Сергея Лифанова, Руслана Мельникова, Павла Мисько, А. Муравьева, Наталии Новаш, В. Павлова, Александра Потупы, Эдуарда Скобелева, В. Строкина, Сергея Трусова, А. Фомицы, Георгия Шиш-ко. Это позволит несколько увеличить исследовательскую базу и наиболее полно выявить тенденции развития современной фантастики в Беларуси. Надо сказать, что белорусская научно-фантастическая проза находится сейчас в стадии «затянувшегося» становления. Стартуя в 1950-х годах при-мерно с одинаковых позиций вместе с русской НФ, до конца 1980-х годов бе-лорусские авторы сохраняли «приверженность» к уже устаревшему кругу тем, что привело к потере издательского интереса. На данный момент накопился изрядный текстовый материал, но единого, центробежного, собирательного движения (хотя бы на уровне отдельного жанра) не наблюдается. Поэтому как никогда актуальными остаются вопросы бережного собирания литератур-ного фантастического наследия, уяснения эволюционных путей развития бе-лорусской фантастики, ее популяризации. Перспективными здесь являются исследования о специфике фантастического в ХIХ – ХХ веках, а также срав-нительные работы по славянским литературам. ЛИТЕРАТУРА 1. Ковтун Е.Н. Поэтика необычайного: Художественные миры фанта-стики, волшебной сказки, утопии, притчи и мифа (На материале европейской литературы первой половины ХХ века). – М.: Изд-во МГУ, 1999. – 308 с. 2. Шумко В.В. Фантастический жанр в литературе ХiХ – ХХ веков: ста-новление и развитие (Курс лекций). – Витебск: Изд-во ВГУ, 2006. – 77 с. 3. Зенава Г.М. Фантастыка ў беларускiх апавяданнях 80 – 90-х гг. // Весн. Бел. дзярж. ун-та, 1999, № 2. – С. 14 – 17. 4. Воранава Г. У краiне антыутопii // Полымя, 2001, № Х. – С. 267 – 311. 5. Мiнскевiч С. Па слядах яе вялiкасцi фантастыкi // Маладосць, 2005, № 3. – С. 115 – 118. 6. Смирнов А.Ю. Антиутопия в белорусской литературе (к постановке проблемы) // Куляшоўскiя чытаннi: (матэр. Мiжнарод. навук. канф.). – Магiлеў, 2007. – С. 52 – 54. 7. Саладоўнiкаў С. Поплеч з мараю // Маладосць, 1979, № 6. С. 157 – 163. 8. Паўлухiн А. Цi iснуе беларуская фантастыка? // Маладосць, 2004, № 5. – С. 142 – 143.
В.В. Шумко – преподаватель ВГУ, кафедра литературы, Реферат Исследованы общие тенденции развития русской и белорусской фан-тастической прозы, дан обзор литературоведческой традиции по этому во-просу. Ограничительным критерием для статьи в определении свойств фан-тастического стал жанровый подход к текстам. Проанализированы схожие с фантастикой произведения в белорусской литературе 1920-х годов. Автором выявлены наиболее плодотворные современные тенденции, а также намече-ны дальнейшие пути развития фантастоведения. Библиогр. – 8 назв. Спасибо пользователю Lokaloki !
|
|
|
облако тэгов
