Я не отношусь к числу одержимых коллекционеров: «последнюю рубашку продай, но редкую «рамочку» на полку поставь!». Уважаю таких людей, но нет, я не из них. Есть, однако, книги, которые существуют только в виде «малотиражек», так что время от времени приходится раскошелиться. Не на «художку», конечно: приличной художественной литературы хватает и в более-менее бюджетном секторе. Другое дело профильный нон-фикшн. Биографии, мемуары, все такое. Вот, например, сборник писем Роберта Хайнлайна: вряд ли у нас его когда-нибудь издадут полноценным тиражом, а в работе уже пару раз пригодилось. Ну и для расширения общей эрудиции, само собой.
«Любой, кто ищет в этой книге ответы, обманывает себя»
Роберт Хайнлайн. Ворчание из могилы: Письма. / Robert Heinlein. Grumbles from the Grave, 1989. Пер. с англ. Swgold. — Липецк: Крот, 2014. — 560 с. — Тир. 500.
Спорить о творчестве Роберта Энсона Хайнлайна, о подтекстах, аллюзиях и реминисценциях, о мотивах и взглядах писателя, легко и приятно. Тем более что сам мэтр, одновременно работавший над «Чужаком в стране чужой», романом, ставшим одной из «библий хиппи», и напористо-милитаристскими «Космическими рейнджерами» дал обильный материал для диаметрально противоположных интерпретаций. Но если вы опасаетесь, что выход «Ворчания из могилы», сборника избранных писем Р.Э.Х., подготовленного вдовой писателя, положит конец этим увлекательным дискуссиям, расставив все точки над «i», спешу успокоить: не дождетесь! Скорее эта книга подкинет уголька в топку неутихающих споров о личности и творчестве автора.
«Ворчание из могилы» разбито на тематические разделы («Истоки», «Глянец и подростки «Скрибнера», «Почта почитателей и прочая трата времени», «Путешествия» и т.д.), составленные из писем разных лет. За редкими исключениями это выдержки из переписки Хайнлайна с двумя корреспондентами: легендарным Джоном Вудом Кэмпбеллом, первым издателем Р.Э.Х., и Лертоном Блассингэймом, который долгие годы оставался бессменным литературным агентом писателя. Вероятно, именно такой выбор диктует основные темы книги: во-первых, обсуждение расценок, гонорарных ставок, роялти, возможных рынков сбыта и допустимых сокращений в текстах; во-вторых — многословные отчеты о том, «как я провел лето», где побывал и что повидал, с какими проблемами столкнулся при строительстве очередного «родового гнезда», сколько времени невозвратно потратил на переписку с поклонниками, интервью журналистам и выступления перед библиотекарями.
Парадоксально, но о своих книгах Хайнлайн пишет крайне скупо — если не считать технические и деловые аспекты. Что ж, его право: писатель, который так и рвется объяснить, что он «на самом деле» имел в виду, и впрямь выглядит нелепо и жалко. Тем не менее портрет Р.Э.Х. на этих страницах вырисовывается весьма специфический. С одной стороны, автор «Космических рейнджеров» предстает человеком неприятно меркантильным и циничным (не раз повторяет, что пишет «для денег», выражает готовность внести любые правки, лишь бы поскорее получить чек), с другой — болезненно ранимым и амбициозным (один из лейтмотивов книги — «брошу писать, как только получу первый отказ»). Зная то, что мы знаем о Хайнлайне сегодня — например, что всю жизнь в его столе лежал ранний, невостребованный издателями роман «Нам, живущим», — принять такую характеристику непросто. Впрочем, ждать подлинной искренности от переписки, которую писатель ведет со своим литагентом, было бы, мягко выражаясь, странно.
Складывается впечатление, будто большую часть своей взрослой жизни Хайнлайн прожил в вакууме — и литературном, и политическом. Нет, он, конечно, читал не только научные журналы, инструкции и бюллетень Американской стрелковой ассоциации — но и, например, Эрнеста Хемингуэя, Джеймса Джойса (о котором отзывался без восторга) и даже Джона Барта. Встречаются в письмах и редкие упоминания писателей-сверстников из «фантастического цеха» — но нет никаких свидетельств, что Р.Э.Х. следил за их творчеством хотя бы вполглаза. И такое возможно — чукча, в конце концов, не читатель. Но трудно поверить, что все бури в англо-американской фантастике — триумф «новой волны», разрушение традиционных жанровых табу, выход SF из гетто — обошли его стороной: романы Хайнлайна свидетельствуют об обратном. То же с социальными потрясениями: молодежные бунты, «дети-цветы», сексуальная и психоделическая революции, рок-н-ролл, Вьетнам, Уотергейт — автор «Чужака в стране чужой», если судить по его письмам, обо всем этом слыхом не слыхивал. Но книги-то, книги говорят о другом!..
Раскрывается Р.Э.Х. только тогда, когда очередной редактор начинает «хотеть от него странного», поучать и направлять — иными словами, принимает на себя обязанности цензора. Вот тут, в пылу спора, грандмастер действительно несколько раз пробалтывается о вещах, принципиальных для понимания всего его творчества. Любопытно сравнить эти письма с перепиской братьев Стругацких, изданной недавно отдельным пятитомником. Казалось бы, разные страны, разная экономическая и политическая система, разная идеология... Но когда речь заходит о редакторских правках, вызванных требованиями цензуры, сходство эмоциональной реакции писателей бросается в глаза. Как и советские редакторы шестидесятых-восьмидесятых от АБС, их американские коллеги требовали от Хайнлайна правок, которые он считал абсурдными, бессмысленными, ханжескими и, хуже того, искажающими исходный замысел. Что характерно, в послевоенных США требования цензуры объяснялись теми же причинами, что и в Советской России: заботой о нравственном здоровье подрастающего поколения. Болезненно-ранимого писателя это бесило, выводило из себя, что отчетливо видно по письмам, хотя Вирджиния Хайнлайн, вдова писателя, изрядно выхолостила и сократила переписку, чтобы привести образ своего мужа в соответствие с официальной иконографией.
Однако самыми живыми выглядят завершающие главы книги, посвященные «Чужаку в стране чужой». Из них можно узнать, к примеру, что Хайнлайны состояли в переписке с девушкой из «семьи» Мэнсона — по их уверениям, не подозревая об увлечениях фанатки. Жаль, что вдова писателя не включила этот материал в общую подборку. Ну и, конечно, одно развернутое письмо поклонникам, приведенное тут без сокращений, стоит десятилетней эпистолярной хроники «Хайнлайн-Блассингэйм». В паре цитат из этого мини-эссе о творческой философии и жизненных взглядах Р.Э.Х. сказано больше, чем на сотне предыдущих страниц:
«Я всегда должен держать в уме, что мой потенциальный читатель может потратить свои деньги на пиво, а не на мои истории, я должен каждую минуту осознавать, что я конкурирую за деньги с пивом — и что я не могу себе позволить упустить клиента. Если бы я производил, скажем, картофель или говядину, то я мог бы быть уверен, что мой продукт имеет некоторую ценность на рынке. Но история, которую не любят читать клиенты, не стоит НИЧЕГО».
Или:
«Я задавал вопросы.
Я не давал ответов. Я пытался встряхнуть читателя, освободить его от некоторых предубеждений и побудить его думать самостоятельно, направить мысли в новое, неиспробованное русло. В результате каждый читатель получил от этой книги что-то свое, потому что он сам находил свои ответы <...>
Любой, кто ищет в этой книге ответы, обманывает себя. Она — приглашение подумать, а не уверовать».
Жаль, что не все «Ворчание из могилы» так написано — получилась бы нетленка, не уступающая лучшим романам Р.Э.Х. А так — всего лишь библиографическая редкость, книга, обязательная к прочтению для каждого уважающего себя хайнлайнофила... ну и для хайнлайнофоба, само собой, тоже.
Получил "Жизнь Лавкрафта" С.Т.Джоши в переводе Фазилова. Классика жанра, основа лавкрафтаведения, все такое. Но, блин, как ее читать? Там 1280 страниц. Одной рукой не удержишь...
И еще одна новость от издательства "Книжный Клуб Фантастика" — одновременно для любителей комиксов и для поклонников вселенной "Забытых Королевств" ("Forgotten Realms").
В печать отправился графический роман "Легенда о темном эльфе. Книга 1. Отступник", созданная по мотивам одноименного романаРоберта Сальваторе. Твердый переплет, формат 70х108/16, 144 страницы, тираж 3000 экземпляров.
цитата
Издательская аннотация: Нас ждет возвращение в загадочный Мензоберранзан, огромный город дроу, на родину героя Долины Ледяного Ветра Дзирта До’Урдена.
Юный принц правящего Дома Дзирт взрослеет в коварном мире своей мрачной семьи. Пытаясь сохранить честь вне зависимости от безнравственного окружения, Дзирт вынужден принять непростое решение: способен ли он жить среди тех, кому неведома честность?
Издательство "Книжный Клуб Фантастика", дебютировавшее в области "комиксоиздания" BD-комиксом Томаса Дэя и Оливье Ледруа "Вика и ярость Оберона", на днях отправило в печать графический роман Джеффа Лемира и Дастина Нгуена "Посланник. Книга первая: Оловянные звезды".
Книга выйдет в твердом переплете, формат 70х108/16, 144 страницы, тираж 3000 экземпляров.
цитата
Издательская аннотация: Спустя десять лет после того как гигантские роботы, названные Пожинателями, совершили нападение на галактику, робот-ребенок Тим-21 просыпается и узнает, что такие, как он, теперь вне закона. Однако в машинной ДНК Тима кроется ключ к разгадке тайн Пожинателей, и потому малыш очень быстро становится объектом пристального внимания. Преследуемый охотниками за головами и находящийся в постоянной опасности Тим вместе со своим робопсом Разбойником и роботом-шахтером Бурильщиком начинает удивительное космическое путешествие.
Компания Sony приобрела права на экранизацию этого комикса.
Всегда искренне уважал Майкла Муркока как харизматического лидера и главного идеолога «Новой волны», но его сочинения ценил невысоко. Основания – несколько десятков романов, прочитанных в «лихих девяностых». За первый том из цикла о «полковнике Пьяте» взялся с некоторым предубеждением, ничего особенного не ожидая, исключительно под влиянием уважемого Коли Караева (на «ФантЛабе» — angels_chinese): уж больно восторженно он отзывался. И — сюрпрайз! – вынужден пересмотреть сое мнение о творчестве британского классика. Муркок, оказывается, может, когда хочет! Отличная книга, Коля прав, а я нет — что с удовольствием признаю.
Другой Муркок
Майкл Муркок. Византия сражается: Роман. / Пер. с англ. А.Сорочан. — СПб.: Фантастика Книжный Клуб, 2015. — 512 с. — (Собрание сочинений Майкла Муркока). Тир. 2000. — ISBN 978-5-91878-132-6.
Вряд ли тридцать шесть лет назад, заканчивая работу над первым томом из тетралогии о «полковнике Пятницком», Майкл Муркок мог предположить, что этот роман когда-нибудь выйдет в нашей стране. Хотя речь на страницах книги идет именно о России — более того, повествование ведется от имени одного из участников исторических событий начала XX века, лично знакомого со многими знаковыми фигурами эпохи, от Сосо Джугашвили до Осипа Мандельштама.
Имя Майкла Муркока известно в России с начала 1990-х — но прежде всего в связи с бесконечными (и бесконечно однообразными) эпопеями о Вечном Воителе. В лучшем случае — по хулиганскому постмодернистскому циклу «Конец Времени» или повести-провокации «Се человек». Переводили Муркока обильно, почти как Гарри Гаррисона, но за редкими исключениями (трилогия «Кочевники времени» в переводе Е.Хаецкой) — из рук вон плохо. Фэнтези есть фэнтези, что тут умничать — чай не Джойс, не Сэллинджер и даже не Воннегут. А в нулевых и вовсе забросили: читатель наелся до отвала, а платить за права на издание книг, которые паршиво продаются, не станет ни один вменяемый издатель — по крайней мере, ни один издатель массовой литературы.
Роман «Византия сражается» («Byzantium Endures») открывает нам совсем другого Муркока. Саркастичного — но чуткого к мелким психологическим деталям; не чуждого литературной провокации — но способного заставить читателей всерьез сопереживать далеко не безупречному герою; пишущего размашисто, крупными мазками — но с глубоким знанием материала. Все по-взрослому, как у больших. Становится понятно наконец, благодаря каким талантам Муркоку удалось увлечь и повести за собой всех этих Баллардов, Олдиссов, Дилэни и прочих отчаянных экспериментаторов, влившихся в «New Wave», англо-американскую «Новую волну» шестидесятых-семидесятых, которая взорвала изнутри уютненькое «фантастическое гетто».
«Византия сражается» — стилизация под автобиографию русского эмигранта, известного жителям Лондона как «полковник Пятницкий» или попросту Пьят (искаженное русское «пять»). На первых страницах это вполне традиционный для классической русской литературы «роман воспитания», парафраз на тему «Детства» или «Моих университетов» — однако ближе к развязке напоминает скорее «Конармию» Бабеля, сдобренную нарезкой из «Хождения по мукам». Сам Муркок ссылается в предисловии на Бориса Пильняка и Андрея Белого, но и Алексея Николаевича Толстого, судя по некоторым эпизодам, определенно читал, причем довольно внимательно.
Полковник Пятницкий — герой не то чтобы отрицательный, но и не слишком приятный. Он преклоняется перед казаками, жандармами и «настоящей аристократией», презирает гуманитарную интеллигенцию и людей богемы, ненавидит большевиков, анархистов, мещан, иностранцев, мужланов и особенно евреев — хотя его собственная этническая принадлежность довольно туманна. Точнее, ясна как божий день, если читать внимательно, и это объясняет многое, почти все. Еще пять лет назад такой персонаж (радикальный консерватор, православный ортодокс, борец с бездуховностью, «понаехавшими» и жидомассонским заговором, наркоман-кокаинист, сентиментально воспевающий Русь-матушку, царя-батюшку и казацкое братство) казался фигурой гротесковой, полупародийной, карикатурным средоточием газетных клише и штампов. Сегодня это вполне узнаваемый и достаточно распространенный типаж: листая страницы романа, сложно поверить, что книга написана в Лондоне и впервые вышла в свет в 1981 году.
Ровесник века, герой Муркока провел первые сознательные годы в Киеве, где рос под присмотром набожной матери, вдовы бесследно сгинувшего революционера-идеалиста. Если верить повествователю (а верить ему можно отнюдь не всегда), уже в раннем детстве он проявил недюжинную тягу к точным наукам и даже сконструировал одноместный летательный аппарат, который позволил воспарить над городом. Окончив частный пансион, Пьят несколько месяцев прожил у родственников в Одессе, познакомился с радостями и искушениями жизни, столкнулся с первым предательством и плотно подсел на кокаин. Между тем юношу уже ждал предреволюционный Петроград, где Пятницкий не только получил недурное инженерное образование, но и свел шапочное знакомство со многими пламенными революционерами и представителями столичной богемы, звездами «серебряного века», акмеистами, футуристами и прочими -истами, которыми буквально кишел город. Уже на этом этапе проявились не самые приятные черты характера главного героя, которые в будущем, однако, не раз спасут ему жизнь: крайний эгоцентризм, конформизм, умение подстраиваться под любое окружение, становиться своим во всякой компании — а потом без сожалений бросать на произвол судьбы только что обретенных «друзей» и «единомышленников». Кое-что Пьят явно недоговаривает, а некоторые события перетолмачивает в собственную пользу — это неизбывное свойство автобиографической мемуарной прозы Муркок обыгрывает с ловкостью заправского каталы с Привоза. Но вот история страны подходит к роковому рубежу, и Пятницкий возвращается на родину, так и не получив вожделенный «особый диплом»...
Удивительная, надо признать, картина: британский автор со знанием дела, без очевидной «развесистой клюквы», пишет о русской душе, русской судьбе, русской свободе. Кровавая горячка Гражданской войны на Украине, лихорадочная смена власти в Киеве, стремительное, как на американских горках, вознесение, падение и новое вознесение главного героя... Девальвация, расстрелы, предательство, грабеж, изнасилования, бессудные убийства... Безумная попытка создать «гиперболоид инженера Пятницкого» для Петлюры... Гетман Скоропадский, атаман Григорьев, батька Махно, красные-зеленые-золотопогонные... Херсон, Гуляйполе, разграбленная, затихшая в ожидании очередной волны варваров Одесса... Чем ближе к финалу, тем чаще связное, последовательное повествование прерывается «потоком сознания»: ужас происходящего не оставляет герою слов — только бездумное повторение патриотических мантр и образы гибнущего Рима, умирающей в крови и пламени Византии, выползающие из подсознания.
Говорят, перевод Александра Сорочана не идеален и не дает полного представления об оригинале. Охотно верю. Идеал — философская абстракция, в природе не встречается ни идеального газа, ни идеального вакуума, а «взрослые» книги Муркока даже его соотечественники-англичане понимают с пятого на десятое. Что же до отсылок к «Андрею Белому, Борису Пильняку и другим «сказовым» авторам», то меня терзают смутные сомнения: достаточно ли хорошо Майкл Муркок владел русским языком в 1979 году, чтобы ознакомиться с оригиналами для стилизации? Или все-таки штудировал английские переводы? И какого лешего вообще поставил рядом имена двух настолько разных писателей?
Как бы там ни было, читается «Византия...» отлично — на мой взгляд, это лучшая книга британского классика, опубликованная на сегодняшний день в нашей стране. И да простят меня фанаты, едва ли не единственная, заслуживающая прочтения без всяких оговорок. Мощное, драматичное, яркое художественное полотно. Читайте автобиографию полковника Пятницкого, друзья. И ждите продолжения, как жду его я.
облако тэгов
