Январский номер 1992 года (19-й «Новой Фантастыки» и 112-й, если считать ab ovo), делают те же (см. № 9/1991 журнала) люди. С некоторыми, однако, изменениями: в ранг постоянных сотрудников перешел бывший член редакционной коллегии, переводчик с английского и русского языков Славомир Кендзерский и этого ранга лишился Дарослав Ежи Торунь/Darosław Jerzy Toruń. Теперь в списке постоянных сотрудников перечислены Адам Холлянек/Adam Hollanek, Яцек Инглëт/Jacek Inglot, Славомир Кендзерский/Sławomir Kiędzierski, Аркадиуш Наконечник/Arkadiusz Nakoniecznik, Анджей Невядовский/Andrzej Niewiadowski, Яцек Родек/Jacek Rodek, а также Karburator, Kunktator, Negocjator, Predator, Sekator и Wibrator. Тираж – 100 тысяч экземпляров. В оформлении передней обложки использована работа испанского художника ВИСЕНТЕ СЕГРЕЛЛЕСА/Visente Segrelles. Внутренняя сторона передней обложки занята рекламой автомобильной фирмы «Nissan Poland LTD». В «Галерее» в этом номере гостит французский художник ЖАН ЖИРО/Jean Giraud, более известный как создатель комиксов (художник и сценарист) МËБИУС/Moebius. На страницах 17 -- 23 размещено иллюстрированное репродукциями некоторых работ художника интервью, которое взяли у МËБИУСА Дорота Малиновская и Мацей Паровский На стр. 24 напечатана подготовленная Мацеем Паровским краткая биография художника, сопровождаемая репродукцией еще одного из рисунков. На внутренней стороне задней обложки размещен фоторепортаж с празднования 10-летнего юбилея Силезского клуба любителей фантастики (ŚKF), подготовленный Мацеем Паровским. На внешней стороне задней обложки напечатана реклама готовящегося к изданию в издательстве “Phantom Press” шеститомного цикла «Дюна» Франка Херберта.
Содержание номера следующее.
Czytelnicy i “Fantastyka”
Listy 2
Opowiadania i nowele
Anne McCaffrey Statek, który śpiewał 3
John Morressey Nic do stracenia 13
Powieść
Algis Budrys Ten cholerny Księżyc (3) 27
Z polskiej fantastyki
Arkadiusz Krzysztof Wyrzykowski Drzewo Życia 41
Krzysztof Kochański Rex i wyścigi psów czterokołowych 43
14. Пропущенный материал – это эссе Мацея Паровского, которое называется:
ВЕДЬМАК ГЕРАЛЬТ КАК ПУТЕШЕСТВЕННИК ВО ВРЕМЕНИ
(Wiedźmin Geralt jako podróżnik w czasie) (стр. 66-67)
Для меня эта проблема началась с разговора с Богданом Польхом/Bogdan Polch, влюбленным в творчество Сапковского. Богдан, выговорив себе право на иллюстрирование его «Предела возможного», вдруг обнаружил, что не знает, как должен выглядеть Геральт.
У него белые (седые?) волосы, но он не старик, потому что мечом машет и в бою вертится так, что ой-ой-ой. В нем слишком много от мудреца, философа и моралиста, так что лицо-маска культуриста Конана-Шварценеггера ему не идет. Нарисованный в штанах – напоминает чиновника, без штанов – ну смех да и только. «Богусь, литература это именно то, что трудно нарисовать», -- поучающе изрек я, хоть и почувствовал, что потчую его слишком общей сентенцией.
Неурядицы с Геральтом похожи на те неурядицы, которых нам хватает с чандлеровским Марлоу. Этот второй, будучи частным детективом, вступает с грубыми полицейскими в спор относительно прозы Хемингуэя. Первый, при всем его чувстве собственного достоинства, таскается по смрадным кабакам и бродит по пыльным дорогам. Оба по воле авторов вброшены в красочные миры, оба являются условными образами, машинами для переживания приключений, преодоления зла и чтения мудрых моралей.
К сожалению, утверждать, что Геральт это porte parole автора, никак нельзя. Вдобавок к этому ведьмак – более загадочная личность, чем Сапковский. Мы знаем, что Геральта забрали из родительского дома, поскольку этого требовал Закон Внезапности (5). Мы можем подозревать, что он даже не знает, кто его мать, поскольку именно такое оскорбление бросает ему в лицо один из террористов, сообщников деклассированной княжны Ренфри (4). Там же о Геральте говорится как о «игре природы/wybryk natury». Геральт знает тайны магии, хотя Висенна и Фрегенал (2), Нивеллен (3), Стрегебор (4), Йеннифэр и Доррегарей (6) разбираются в ней лучше него, а Мышевур (5) – примерно так же, как он. Про некоторых из этих персонажей известно, что они долговечны и способны омолаживаться. Зато Геральт использует таинственные эликсиры, которые придают ему силу, увеличивают стойкость его организма и ускоряют ему реакцию; он со знанием дела спорит на тему мутантов (2, 4, 6) и на тему «наследования с перескоком/dziedziczenie z przeskokiem» (5). То есть его родословная весьма неясна, а знания чрезмерны – как на те времена.
Говардовский Конан был другим, но Сапковский, как мы знаем из интервью, данного им Земкевичу (“Fantastyka”, № 8/1988), «терпеть не может Говарда». Ведьмак, вопреки первому впечатлению, живет и действует в совсем другом мире, чем Конан. Каков же этот мир?
На этот счет бытует пара недоразумений. «Мне всегда не хватало фэнтези, которое я назвал бы “классическим” <…> …мы располагаем материалом, не худшим, чем кельтская или норманнская мифология» -- сказал Сапковский Земкевичу, поэтому поспешно считалось, что в Сапковском читатель дождался аниматора польских сказок.
А вот как бы не так! Польскими были Зморский и его Упырица (1). Затем очередь дошла до братьев Гримм (3, 4, 5), до аллюзии на андерсеновскую «Принцессу на горошине» и диснеевскую Белоснежку (4), до тонкого намека на Золушку (5). И лишь недавно (6) Сапковский вернулся к польскому (хоть и не в Польше придуманному – его можно отыскать уже в библейской Книге Пророка Даниила) змею-дракону. У Сапковского место храброго портняжки Скуба занял презренный сапожник Козоед, а целое ближе к «Охоте с фальконетом на дракона»Дино Буццати, чем к польской сказке.
В записках, прикладывавшихся к рукописям рассказов, Сапковский позиционировал себя в качестве того, кто изложит «правдивую версию событий» вместо канонических версий, исполненных идеализаций и извращений. Но он сам допускает значительные извращения. В его мире полным-полно плохо укладывающихся в русло сказочности анахронизмов, в том числе языковых: «koegzystencja/сосуществование», «broń konwencjonalna/обычное (в отличие от ядерного) вооружение». Хватает также сцен и проблем, которые ассоциируются скорее с современностью, чем с миром фэнтези. Или – внимание! – с нашим будущим.
Откуда в том мире столько мутантов, столько чужеродных существ – может быть, это наш мир, претерпевший нечто вроде атомного катаклизма или вторжения космитов? Откуда там знают, что мутанты не способны к размножению (6)? Как в том мире функционирует «teoria Eltibalda/теория Эльтибальда» (4), неужто в нем имеют понятие о науке? Откуда взялся весьма развитый у Стрегебора навык анатомирования трупов и даже вивисекции живых людей (4)? В том же рассказе говорится о Черном Солнце как о «самом что ни на есть обычном затмении/najzwyklejsze w świecie zaćmienie» (неужто там столь высоко развита астрономия, основанная на взглядах Коперника?); звучит понятие «artefakt/артефакт» (то есть искусственно изготовленная структура) когда речь заходит о чудесном зеркале злой королевы, покушающейся на жизнь Белоснежки, то есть Ренфри. Гномов в весьма современном стиле называют «гуманоидами/humanoidy», а о кикиморе известно, что она – «помесь паука с крокодилом/skrzyżowanie pająka z krokodylem». Может, приключения ведьмака развертываются в Африке? Или ведьмаку случалось бывать там и видеть крокодила?
Таких странных сигналов можно отыскать больше, хотя и не в одном каком-то месте. Их количество увеличивается с каждым очередным рассказом. В «Ведьмаке» (1) обращает на себя внимание решительный отказ Геральта от руки княжны, как награды; в мире классической сказки корона имела гораздо большую ценность, чем у Сапковского. В следующем рассказе (2), в котором повествование de facto не затрагивает Геральта, но и не вычленяется из цикла, заходит речь о «добром самаритянине/dobry Samaritanin» (до того и после того не произносится ни единого слова о христианстве), а существование тела Боболака/Bobolak основано на «повиновении отличным от человеческих законам/rządzą prawa całkiem rózne od ludskich». Кто же он, черт побери, этот самый Боболак – неужто пришелец из космоса?
В модифицированной легенде о драконе (6) чародейка Йеннифэр и волшебник Доррегарай, а также бард Лютик и ведьмак Геральт ведут споры, достойные современных этнографов и историков культуры, а кроме того, они столько знают о значении преданий и легенд в жизни человечества, что как будто читали Беттельхейма и Юнга. Вдобавок Доррегарай ведет себя как телесное воплощение современного «зеленого» и эколога – «все драконы хороши/wszystkie smoki są dobre» -- поэтому защищает чудовищ с таким же упорством, с каким мы защищали бы туров и ланей, если бы могли вернуться в прошлое.
Возвращение в прошлое – может быть, мы на правильном пути? Или, говоря другими словами – мир Сапковского это как бы-прошлое, переживаемое вновь, в мире, пережившем катастрофу, в котором человечество, начиная с начала, все же смутно помнит о прошлом опыте. И прошлых грехах! Мог ли терроризм, «тридамский ультиматум» (4), иметь место в феодальном мире чистого фэнтези, где жизнь плебса не ставилась ни во что?
Анджей Сапковский ведет с читателем более коварную и более хитроумную игру, чем это кажется на первый взгляд. «Я хочу писать хорошую развлекательную прозу – и только», -- когда Сапковский говорил это Земкевичу, он еще только вырабатывал свой метод и еще не знал своих возможностей. Он «разгонялся». И до чего же разогнался?
До очень интересного мира, герои которого ведут свой род из легенды, а скорее разных легенд, что некоторые из них вдобавок к этому – осознают. В новом рассказе Сапковского «Maladzi», который сейчас готовится к публикации в нашем журнале, второстепенные герои легенды о Тристане и Изольде знают, что должно случиться, и решают выступить против судьбы и вырвать у нее свою долю счастья. Сапковский пишет фэнтези, но это не классическое фэнтези: он тасует проблемы, условности и эпохи, играет с читателем, устраивая современный постмодернистский сеанс. Он знает, что все уже было, что мы уже все читали, поэтому предлагает нам старых героев в новых ситуациях, просвеченных рентгеном писательского и читательского знания. А также самосознания. И показывает их с точки зрения нынешнего сознания.
Например, насытить рассказ о драконе (6) таким отвращением к плебею-сапожнику-отравителю, как это сделано у Сапковского, лет сорок назад вообще было бы невозможно. И даже не из-за цензуры. Мир в те годы склонялся к левизне, Западная Европа даже, возможно, более Восточной, и миф марксова святого пролетария был тогда очень силен. Дух Времени определенно не благоприятствовал изменению морали старых сказок. Должно было пролететь несколько десятков лет с накоплением опыта реального социализма, чтобы сегодня можно было бы этот миф с презрением разрушить. И чтобы проявить свою тягу к аристократизму, если не к родовому, то уж точно – к духовному.
Сапковский разгонялся еще кой к чему. К забаве, все менее скрываемому юмору, даже к некоторой фривольности. И мне, пожалуй, известны причины такого расслабления.
Еще до того, до рассказа о драконе (6), в его произведениях пили, ели, а также удовлетворяли свои сексуальные потребности, но делали это весьма умеренно. И только осенью 1990 года, на олштынском Полконе, Сапковский, впервые оказавшийся среди писателей и фэнов НФ, увидел, как далеко в этом смысле сдвинут «предел возможного». Подозреваю, что именно благодаря этому жизненному опыту Сапковского мы находим в «Пределе возможного» разнузданный эротизм и пьянку в масштабах Гаргантюа с Пантагрюэлем. Опять же, не пообщайся Сапковский с писателями, он вряд ли вложил бы в уста Лютика такую хвастливую фразу: «Об этом была сложена баллада, но плохая, поскольку не моя». На Полконе Сапковский подружился среди прочих с Инглëтом, с Земкевичем, <познакомился> с десятками авторов одного рассказа. Впрочем, сами понимаете, безотчетно подсказать такое утверждение Сапковскому могли многие.
Все эти слагаемые повествования о Геральте и обеспечивают Сапковскому любовь и почитание десятков тысяч читателей во всем мире. Им, как автором, чаще всех остальных интересуются заграничные переводчики и редакторы; уже хотя бы из этого следует, что он пишет не локальное, а универсальное фэнтези. Однако фактом является и то, что его противники проявляют все большую активность, о чем свидетельствует пасквилянтское письмо Старого Провока (см. “Fantastyka” № 6/1991). Провока и ему подобных, как я понимаю, беспокоит стандартность того мира фэнтези, в котором живет и действует Геральт. Значительных модификаций этого мира, воистину революционных изменений, внесенных Сапковским в его конструкцию и представление, они не замечают или не хотят замечать.
Я решил помочь сторонникам Сапковского, хотя некоторые из них и без моей помощи неплохо справляются с защитой мастера (см. “Fantastyka” № 11/1991, письмо Perrij Tex: «Пан Провок спрашивает: откуда взялся Геральт? Так я ему отвечаю: из жизни. <…> Суммируя: это не Геральт бумажный, это скорее фон, на котором он движется, уже себя изжил»). Я согласен с паном Perrij Tex в том, что Геральт действительно взялся из жизни, но – позволю себе добавить – из нашей нынешней жизни. Вброшенный в модифицированный мир фэнтези ведьмак вносит в него наши проблемы и нашу точку зрения. Он ведет себя в этом мире, как путешественник во времени, и вторгается в действительность, деформированную не только в литературном смысле. Быть может, виновником этой деформации стал какой-то внешний катаклизм. Или, что также может быть, -- мир этот был деструктурирован, деформирован в результате действий подобных Геральту путешественников во времени. Таких как Доррегарай, Висенна, Йеннифэр, Стрегебор, Эльтибальд, Фрегенал. Все они немного напоминают мне дона Румату из «Трудно быть богом», и гигантов из «Без остановки», и двуцветных из «Сонных победителей». Некоторые из них пытаются исправить то, что натворили, другие – нет, и с такими Геральт борется. Не только с метафорически представляемым Злом, не только с живописными чудовищами. Также такую интерпретацию, мне кажется, можно прицепить к новеллкам Сапковского.
И лишь в одном Perrij Tex не прав. Геральт – конечно же, бумажный. В этом его краса и специфика. Он слишком безответственный – склеен из слишком многих мифов, слишком разных жизненных опытов и эмоций, слишком разнородных условностей и слишком глубоких знаний – чтобы быть героем, всю сложность личности которого можно было бы описать иначе, чем написанными на бумаге словами.
Ведьмак на кинопленке? Ведьмак в карандаше или туши? Предвижу большие трудности у тех, кто попытается это сделать. И, таким образом, мы с вами возвращаемся к началу: настоящая литература – это то, что трудно нарисовать и трудно экранизировать. (А о том, что приключения ведьмака можно представить еще и виде игры, Паровский тогда, похоже, даже не подозревал…W.)
Рассказы Сапковского в очередности их написания:
1. “Wiedzmin” – “Fantastyka”, # 12/1986.
2. “Droga, z której się nie wraca” – “Fantastyka”, # 8/1988.
7. В рубрике «Фантастика и кино» напечатана хорошо иллюстрированная соответствующими кадрами подборка материалов, касающихся фильма американского режиссера Джеймса Камерона «Терминатор-2». Это:
-- рецензия Дороты Малиновской/Dorota Malinowska на фильм (стр. 57-60);
-- переведенное ею же из не указанного источника интервью режиссера (стр. 61-63);
-- небольшая заметка о восхождении Арнольда Шварценеггера на вершину славы (стр. 63);
-- фильмография Арнольда Шварценеггера (стр. 63);
-- запись впечатления от просмотра фильма, сделанная издателем журнала Мечиславом Прушиньским/Mieczysław Prószyński (стр. 64).
8. В замечательном «Словаре польских авторов фантастики»Анджея Невядовского размещена персоналия Леонарда Жицкого-Малаховского/Życki-Małachowski Leonard (1898 – 1978) – педагога, прозаика (стр. 65).
И вот тут печальная новость. Все хорошее, увы, когда-нибудь кончается. Пан Анджей неутомимо, из номера в номер, на протяжении без малого десяти лет публиковал собранные и подготовленные им к печати материалы по биобиблиографии польской фантастики. Вместе с также печатавшейся в журнале библиографией Яцека Изворского – просто бесценное собрание. К сожалению, фрагмент «Словаря», размещенный в этом номере – последний.
9. В рубрике «Рецензии» Марек Орамус/Marek Oramus высоко оценивает свежий роман патриарха польской научной фантастики Кшиштофа Боруня «Ясновидения инженера Шарека» (Krzysztof Boruń “Jasnowidzenia inżyniera Szarka. Powieść niezupelne naukowofantastyczna”. “Iskry”, Warszawa, 1991); “это лучший роман в его творческом багаже. <…> Никакое там не фэнтези, не социология, не псевдобунтарская ерунда, но добротная твердая научная фантастика, возможно несколько старомодная, но автор видимо пришел к выводу, что не годится ему на склоне лет меняться, и кто ж за это бросит в него камень?”;
Эльжбета Гепферт/Elżbeta Gepfert внимательно разглядывает трилогию американской писательницы Урсулы Ле Гуин «Земноморье» (Ursula K. Le Guin “Czarnoksiężnik z Archipelagu”. Tłum. Stanisław Barańczak; “Grobowce Atuanu”. Tłum. Piotr W. Cholewa. “Najdalszy brzeg”. Tłum. Jacek Kozerski. “Phantom Press”, Warszawa, 1990 i 1991); «у редакторов “Phantom Press” явно не хватило чувства ответственности. <...> Достаточно открыть третий том, чтобы убедиться в том, что лишь первые два тома трилогии составляют единое целое, а вот этот самый третий – относится, вероятно, к чему-то совершенно иному. Переводчик третьего романа, похоже, решил, что перевод Бараньчака и согласованный с его текстом перевод Холевы -- никуда не годятся, и поменял половину имен действующих лиц и прочих реалий. А может, он попросту не читал Бараньчака…»
Петр Косевский/Piotr Kosiewski считает вполне приемлемым для чтения роман ужасов американского писателя Пола Ф. Вилсона «Замок (Застава)» (F. Paul Wilson “Twierdza” – в оригинале “The Keep”, 1981. Tłum. Piotr W. Cholewa. “Amber”, Poznań, 1990); «стереотипно, но увлекательно, и своего читателя несомненно найдет»;
а Малгожата Скурская/Malgorzata Skórska рекомендует прежде всего молодым читателям журнала роман американской писательницы Андрэ Нортон «Мир 2250 года» (Andre Norton “Swit 2250” – в оригинале “Star Man’s Son. 2250 A.D.” Tłum. Grzegorz Woźniak. “Versus”, Lublin, 1990), советуя не обращать внимания на обложку книги, на которой ее юный герой напоминает изрядно потрепанного жизнью бродягу (стр. 68-69).
10. В рамках рубрики «Наука и НФ» известный польский переводчик, философ и теолог Ежи Прокопюк/Jerzy Prokopiuk, рассматривает в эссе «Światy alternatywne/Альтернативные миры» (стр. 70-72) “метатеорию” американского физика Хью Эверетта/Hugh Everett III, согласно которой реальность в “момент” рождения Космоса расщепилась (и продолжает расщепляться и сейчас) на множество вселенных, связанных особым образом, «подобно накатывающимся друг на друга океанским волнам». Не останавливаясь на этом, автор предлагает новую теологическую «метатеорию», относящуюся не только к Космосу, но также к Богу.
11. В рубрике «Читатели и “Fantastyka”» секретарь редакции Кшиштоф Шольгиня продолжает публиковать материалы читательского опроса – в этой подборке выдержек из писем речь идет о художественном оформлении журнала (стр. 73-74).
12. Завершает номер список содержания журнала в 1991 году (стр. 79-80).
13. И, разумеется, в номере печатается следующий фрагмент комикса «Funky Koval III/Фанки Коваль -- III» (сценарий Мацея Паровского и Яцека Родека, художник БОГУСЛАВ ПОЛЬХ) (стр. 75-78).
6. В рубрике «Из польской фантастики» напечатан рассказ «Terminal/Терминал», который написала Эмма Попик/Emma Popik (стр. 43-49). Иллюстрации ЯРОСЛАВА МУСЯЛА/Jarosław Musiał. Это место, пространственный терминал, находится на самой окраине обитаемого мира. Отсюда можно или вернуться назад, или совершить еще один переход – на планету Инферно. Жуткая, наверное, планета, поскольку оттуда не вернулся никто из тех, кто прошел через терминал. И кибернетическая обслуга терминала делает все возможное для того, чтобы никто из прибывших на планету не совершил этого бесповоротного перехода. Но люди, они ведь такие… люди. «После жесткой, беспощадной прозы писательницы – очень женственный, прямо-таки сентиментальный текст…» (Мацей Паровский).
Это четвертая публикация Эммы Попик в нашем журнале. Первые три см. №№ 3/1983, 5/1985, 6/1989. Среди материалов обсуждения первого из номеров можно найти и биобиблиографический очерк о писательнице. В дальнейшем рассказ «Terminal» нигде не перепечатывался, на русский язык, как, впрочем, и на другие языки, -- не переводился. Карточки рассказа на сайте ФАНТЛАБ нет.
Второй размещенный в рубрике «Из польской фантастики» рассказ написал Яцек Дукай/Jacek Dukaj, и называется он «Książę mroku musi umrzeć/Князь тьмы должен умереть» (стр. 50-56). Иллюстрации ЯРОСЛАВА МУСЯЛА/Jarosław Musiał. «Дукая занимает вечная борьба Добра и Зла, но как персонифицированных, конкретных, живых сил, а не как безымянных аллегорических образов. Автор как бы балансирует на тонкой грани, отделяющей религиозную фантастику от богохульства: очарованный некоторым образом Злом, он показывает его как искушение величием, а также как миссию, как призвание. С теологической точки зрения это может выглядеть рискованным, однако с литературной и социологической точек зрения – весьма плодотворно <…> Вопрос, поставленный в этом тексте, может быть сформулирован следующим образом: может ли Добро быть безжалостным и беспощадным, имеет ли оно на это право? И, будучи безжалостным, останется ли оно Добром? Евангелие дает нам на этот вопрос совершенно однозначный ответ…» (Мацей Паровский).
В дальнейшем рассказ «Książę mroku…» нигде не перепечатывался, на русский язык, как, впрочем, и на другие языки, -- не переводился. Как известно постоянным читателям блога, это третий рассказ Дукая, публикуемый в нашем журнале. Первые два см. “Fantastyka”, № 2/1990; “Nowa Fantastyka”, № 1/1991. Почитать о писателе можно здесь А карточка не переведенного рассказа находится тут
1. Читатели в своих письмах хвалят опубликованный в журнале роман О.С. Карда«Игра Эндера», спорят с напечатанной в июньском номере «Новой Фантастыки» критикой творчества А. и Б. Стругацких. Приведена также выдержка из письма Адама Висьневского-Снерга, в котором он благодарит автора рецензии на его книгу о единой теории времени и пространства (“Nowa Fantastyka” № 2/1991) за профессиональную критику представленных в книге взглядов (стр. 2).
2. Рассказ английского писателя Ричарда Каупера/Richard Cowper, который называется в оригинале «A Matter of No Greath Significance» (1985, ”The Magazine of Fantasy and Science Fiction”, Dec.) перевел на польский язык под названием «Nic ważnego/Ничего важного» АРКАДИУШ НАКОНЕЧНИК/Arkadiusz Nakoniecznik (стр. 3-5). Иллюстрации СЛАВОМИРА РОГОВСКОГО/Sławomir Rogowski.
Научно-исследовательская экспедиция космитов, завершая свою работу на Земле, готовится покинуть планету. Остается принять на борт корабля последнюю группу полевых исследователей, которая уже стремится к месту воссоединения с коллегами, используя кое-какие местные транспортные средства. Чтобы не бросаться в глаза обитателям планетных поселений, они, разумеется, носят камуфляж и отзываются на принятые в данной местности имена. Их зовут Мельхиор, Каспар и Бал-Хазар, путь их лежит с востока на запад, мимо небольшого городка Вифлеем…
Читатели журнала уже имели возможность ознакомиться с одним из рассказов писателя (см. “Nowa Fantastyka”, октябрь 1990). Рассказ «A Matter…» переводился на итальянский язык, перевода на русский язык нет. Его карточка (скорее заготовка карточки) находится здесь Биобиблиографии писателя на сайте ФАНТЛАБа пока нет, но почитать о писателе можно в этом блоге, пройдя по тэгу «Каупер Р.».
3. Рассказ американской писательницы Деборы Вессел/Deborah Wessel, который называется в оригинале «As We Forgive Those Who Trespass Against Us» (1989, “Isaac Asimov’s Science Fiction Magazine”, Sept.), перевела на польский язык под названием «Jako i my odpuszczamy naszym winowajcom/Как и мы прощаем провинившихся перед нами» АННА КОШУР/Anna Koszur (стр. 6-10). Иллюстрации БЕАТЫ НЫЧАЙ/Beata Nyczaj. Главный герой рассказа – католический священник, от которого требуется казалось бы не столь лишь и многое -- всего лишь неукоснительное следование провозглашаемым им от имени Всевышнего принципам… Это вторая публикация писательницы в нашем журнале. Первую см. «Nowa Fantastyka», № 3/1991.
Перевода рассказа «As We Furgive…» на русский язык пока нет. Карточка оригинального текста находится здесь Биобиблиографии автора на сайте ФАНТЛАБ нет, но о писательнице можно почитать в этом блоге, пройдя по тэгу «Вессел Д.».
4. Рассказ (американского?) писателя Дэвида Вейнера/David Weiner, который называется в оригинале «The Chaparral/Чапарель» (1983, ”The Magazine of Fantasy and Science Fiction”, Nov.)
перевела на польский язык под названием «Zagajnik druidów/Роща друидов» ИОЛАНТА ТИППЕ/Jolanta Tippe (стр. 11-16, 25-26) Иллюстрации ПЕТРА ГЕРАСИНЬСКОГО/Piotr Gierasinski. В заросшем колючим кустарником каньоне Топанга, рядом с небольшим поселением, творится нечто неладное, в чем, возможно, виновны члены угнездившейся неподалеку религиозной секты… К сожалению, об авторе кроме фамилии ничего более не известно. Карточки рассказа на сайте ФАНТЛАБ нет.
5. Роман американского писателя Алгиса Будриса/Algis Budrys, который в оригинале называется «Rogue Moon» (1960), перевел на польский язык под названием «Ten cholerny Księżyc/Эта чертова (злая, проказница) Луна» ЛЕХ ЕНЧМЫК/Lech Jęnczmyk (стр. 27-42). Иллюстрации КШИШТОФА ГАВРОНКЕВИЧА/Rrzysztof Gawronkiewicz. В номере публикуется вторая часть перевода романа.
О писателе можно почитать в этом блоге, если пройти по тэгу «Будрис А.».
облако тэгов
