— Владимир Валерьевич, откройте наконец жгучую тайну: кто придумал термин «турбореализм»? Я задавал этот вопрос Эдуарду Геворкяну, Андрею Лазарчуку, Андрею Столярову и многим другим — в основном кивают на вас. Как это было на самом деле и что должно означать это страшное слово?
— Термин «турбореализм» случайно придумал я, хотя до сих пор не знаю, стоит ли этим гордиться. Это было на одном из ранних «Интерпрессконов» — на втором, кажется, — и мы, как, наверное, это происходит и сегодня, проводили немалую часть времени в стихийных тусовках, иногда очень интересных. Однажды мы сгрудились в комнате питерских фантастов, и когда я туда вошел, речь держал Андрей Столяров. Он в этот раз с гордостью рассказывал о своем новом приобретении — компьютере из серии, которая шла следом за XT, речь, по-моему, об эйтишке, тогда очень продвинутой и популярной в нашей стране машине. Особенно Андрей гордился установленной там кнопкой «турбо», которая позволяла удвоить скорость компьютера. Я и тогда не понимал, да и сейчас не понимаю, в чем был смысл этой кнопки — мне казалось идиотизмом работать с отключенной турбо-кнопкой, чтобы иметь в два раза более медленный компьютер. Смысл-то, может быть, и был, какой-нибудь глубоко технический, наподобие перегрева процессора, но я его не видел и сказал что-то в этом духе.
Компьютерная тема была быстро исчерпана, и мы перешли к литературному трепу. Уже не помню, что конкретно там говорилось, но Столяров высказал тогда очень умную вещь, которая казалась мне само собой разумеющейся (сейчас, говорят, существуют и другие мнения). Он заявил, что фантастика должна быть реалистичной. Пусть Андрей меня извинит, если я перевираю его слова, но он что-то в этом роде сказал и, более того, подчеркнул, что фантастика должна быть реальней самой реальности.
Я вспомнил идиотскую кнопку «турбо», и заявил, что фантастика должна быть турбореализмом. Я так понял Андрея и, поскольку свято верю в польскую поговорку «цо занадто, то нэ здрово», решил пошутить над реализмом, который реальней самой реальности. Шутку приняли, но, по-моему, не поняли, и случайно сказанное слово быстро пошло в ход. Что оно такое — турбореализм в сегодняшнем понимании, — я не знаю, да, честно говоря, и не очень интересуюсь. По-моему, у этого слова слишком много значений.
— Стоит открыть любой фэнзин 1980-х, почитать воспоминания фантастов «четвертой волны» — имя Владимира Покровского звучит через слово. Покровский — звезда московского семинара молодых фантастов, Покровский — открытие «Малеевки», каждая публикация Покровского — событие, повод для дискуссии... Между тем, в «новейшие времена» в крупных официальных издательствах у вас вышла ровно одна книга: «Дожди на Ямайке». Ситуация совершенно непонятная. В чем тут дело на ваш взгляд?
— Для меня это очень сложный вопрос. Ответы на него в зависимости от времени и настроения у меня всегда разные, а всем нам хорошо известно, что если на один вопрос имеется десять ответов, то самый верный из них — одиннадцатый. Что-то мне не нравится кем-то высказанное предположение о том, что издатели просто не доросли до меня, великого. Хотя возможно, что я слишком сложно пишу (вот бы не подумал, но так говорят), чтобы быть коммерчески выгодным писателем.
Есть еще один ответ из той же плоскости — но о нем чуть позже, при разъяснении другого вопроса. Остальные ответы, повторяю, самые разные, и, естественно, в основном они, блин, сводятся к тому, что тут что-то не так не с издателями, не с читателями тем более, а именно со мной.
Я пишу мало и трудно, у меня очень неэффективная писательская кухня, но не я ее выбирал, она родилась со мной. Издателям это не нравится, их можно понять, их больше привлекают авторы, произведениями которых можно уставить целую полку книжного магазина. Но все-таки за прошедшую жизнь я написал хоть и не тридцать томов Диккенса, а всего лишь 3-4 толстенных тома ин-кватро, то есть 5-6 его томов, и это не так уж мало.
Можно перечислять причины и дальше, но остановлюсь на главной, про которую я знал всегда, и о которой, как это ни парадоксально звучит, догадался не так давно. Я рассказал о ней в одной из своих книг, изданных Сережей Соболевым (Липецк, «Крот»), и вот вам чуть-чуть отредактированная цитата оттуда:
«Однажды я решил, что единственное мое призвание — быть писателем. Но это было советское время, и мрачный фантаст, каким я вдруг оказался, в те понятия не укладывался. Приятель сказал мне, что надо устроиться на работу “поближе к печатному станку”, и я стал научным журналистом.
И это было, как я сейчас понимаю, самой главной ошибкой моей жизни. Потому что мне очень понравилось быть научным журналистом, я с увлечением этим занимался. Но я помнил, зачем я сюда пришел, и никогда не ставил перед собой целью сделать журналистскую карьеру. В результате, увлекшись журналистикой и не сделав себе карьеры писателя, я не получил ни того, ни другого. Писать рассказы и романы по-настоящему я мог только в отпуске или случайно попав в больницу. Поэтому, уважаемые будущие писатели, никогда не мешайте свое дело с чем-нибудь, хоть сколько-нибудь для вас интересным».
Иными словами, если ты захотел стать писателем, то для этого надо отказаться от всего другого и заниматься только литературой. Закон этот не универсален, один из очень популярных писателей сказал мне как-то, что литература не занимает в его жизни главного места. В моем случае этот закон сработал. Обрекай себя и свою семью на лишения, но бей в одну точку, тогда, по крайней мере, ты сможешь сказать, что хотя бы попытался. Я на это пойти не мог.
— За последние полтора-два года несколько ваших книг вышло в липецком издательстве «Крот» — последним, если не ошибаюсь, стал сборник «Парикмахерские ребята». Более того, в «малых издательствах» печатаются романы Андрея Столярова и Елены Хаецкой, публицистика Марии Галиной и Вячеслава Рыбакова, не говоря уж о сочинениях авторов менее именитых. Не напоминает ли это эпоху расцвета советского фант-самиздата во второй половине 1980-х?
— Я очень благодарен Сереже Соболеву за публикацию моих книг. Вообще, я считаю, что ему надо поставить памятник нерукотворный — я имею в виду онлайн-памятник, — за то, что он делает. Вы только посмотрите перечень книг, им изданных! То, что он стал публиковать мои вещи, мне лестно, я рад, что попал в этот список.
Формально вся эта деятельность, конечно, напоминает фант-самиздат, хотя и по уровню, и по функциям это что-то другое. Например, книги «Крота» от официально выпускаемых изданий отличаются только отсутствием ISBN, но теперь появляются издательства, такие же малотиражные и уже с ISBN. Так что можно уже говорить о параллельной литературе. Хорошо это или как, я не знаю. С одной стороны, идет мощный поток фуфла, на фоне которого этот жиденький ручеек незаметен. С другой стороны, есть интернет, где можно прочитать многое из того, что издается микротиражами, то есть получается, что, немножко погуглив, желающий может добраться до нужного, но недоступного текста. На все это накладывается финансовая сторона вопроса, когда автор микротиражной книги не имеет того гонорара, который мог бы получить, запустив свою книгу в обычном издательстве. Здесь все сложно, запутано, как тому и положено быть в эпоху перемен.
Читаю интервью с авторессой, пишущей под псевдонимом Фигль-Мигль. Цепляюсь глазом за фразу:
цитата
Любимых писателей у меня море. Мне нравится, с одной стороны, по-настоящему интеллектуальная литература: Пруст, Музиль, Генри Джеймс. Либо что-то совсем простое: Филип Дик или детективы. То, что посередине, особенно в русском исполнении, часто сопровождается крайне неприятными — и неоправданными притом — амбициями.
Все-таки она, наверное, гений -- если Филип Дик для нее "совсем простое". Преклоняюсь!..
Занятнейшее интервью о том, как создать интернет-СМИ с нуля, без серьезных инвестиций, чтобы оно окупилось уже на второй год существования.
Все хорошо, одна беда -- в Польше...
Цитата для любителей расписывать, как "у них там" все распрекрасно:
цитата
— Сколько зарабатывают журналисты в Польше?
— Например, опытный редактор у нас получает 1000 евро на руки. У нас тут есть налоги, страховка и так далее. То есть зарплата в 1000 евро обходится мне как работодателю в 1500 евро.
— Существует давний спор: можно ли считать научной фантастикой литературу, в которой герои не физики или химики, а какие-нибудь философы, историки, культурологи... В общем, несерьезные гуманитарии с их несерьезными гуманитарными проблемами. Что думает на этот счет автор цикла новелл — или правильнее сказать «повести в рассказах»? — о приключениях межпланетного лингвиста?
— Вообще-то давний спор, если не ошибаюсь, идет о том, можно ли считать фантастику литературой. Но о нем мы лучше не будем говорить, а то завяжется кровавая битва. Относительно же Настоящей Научной Фантастики — так я никогда и не настаивала на своей к ней принадлежности. Мое видение будущего принадлежит сороковым, когда писал Бредбери, максимум — шестидесятым-семидесятым, когда снимали сериалы про космос с картонными декорациями, а космонавты бегали по чужим планетам в свитерах. Потому что то будущее я запомнила как наиболее гуманное. И, конечно, захватывающее. У героини «Межпланетного лингвиста» образование языковедческое, и надеюсь, что в этой области я сильных ляпов не сделала. Остальное столь же научно, как световой меч учителя Йоды. Второй вопрос: а кого это волнует? Я знаю, что некоторых людей волнует именно научный аспект фантастики, но большинство читает не для того, чтоб узнать о новых открытиях (для этого можно «Химию и Жизнь» почитать, или что там еще бывает), а чтоб ему рассказали «о скитаниях вечных и о Земле». Ну и о нем, любимом, естественно.
— Вы регулярно участвуете в разнообразных сетевых конкурсах — вот, только что победили на очередном «КолФане». Не могу понять, зачем нужны эти массовые забеги автору, который кое-что умеет, публикациями не обделен и вообще как литератор состоялся. Понятно, какой смысл был в этих конкурсах тогда, когда среди «грелочников» бродили неузнанные Лукьяненко, Дивов, Бурносов, Каганов: соревнуясь с ними, молодежь качала литературные мускулы. Но сейчас-то на кой ляд эти состязания дались?
— Ответ очень простой. Из сборника рассказов, который выходит в августе, только пять написаны не на конкурс, а по внезапному вдохновению. Я тот самый еж, который птица гордая, поэтому без дедлайна не работаю. Конкурс для меня стимул сам по себе, вне зависимости от того, кто там играет и что дают. Просто ставится перед носом планка: к такому-то никабря рассказ должен быть написан. «КолФан» — классический пример такой планки. Задумка про поезд мне пришла еще прошлым летом, но если б не «КолФан» — закончила б я его к году так две тысячи тридцатому. Рассказ писался в метро, дописывался за секунду до отправки, в слегка сокращенном виде, ибо ограничения по знакам, и в слегка взъерошенном, ибо вычитывать было некогда. А теперь он отлежался на конкурсе, его покритиковали — в некоторых случаях даже конструктивно — и теперь можно поправить ошибки, учесть критику и проше пана — текст готов. Ну, и второй стимул — фидбек. Хотя я и «состоявшийся литератор» (раскланиваюсь), фидбека у меня до противности мало, и конкурсы — прекрасный способ его добрать.
— На выходе в издательстве «Фантаверсум» первая ваша авторская книга, сборник рассказов «Игра в классики на незнакомых планетах». Странная ситуация: в России ежегодно печатается около тысячи фантастических повестей и рассказов — в периодике, в ежегодных и тематических антологиях... То есть читатель в принципе к «малой» и «средней» форме неравнодушен. Но издать авторский сборник удается считанным единицам. На ваш взгляд, в чем тут дело?
— Вообще этот факт меня саму удивляет. Человек с современным «пультовым» сознанием должен бы любить короткую форму. Но, я думаю, дело в том, что, покупая книгу, человек вкладывает капитал. А вкладывать его хочется не в коротенькую и не всегда понятную историю, которая кончится через три странички, а в эпопею, чтоб успеть и втянуться, и посочувствовать героям, и разобраться, в чем же, собственно, дело. Ну и особенности жанра, конечно. В реалистической прозе не нужно заново создавать мир, достаточно нескольких штрихов. А вот описать Далекую Галактику и населяющих ее трехголовых кляков в нескольких штрихах довольно сложно, тем более если надо расписать приехавших в гости землян, обстановку на их корабле, отношения капитана со старпомом, отношения старпома с трехголовыми кляками... ну и так далее. Так что неудивительно, что проза получается длинной, а короткой прозе остаются только журналы. И поэтому, конечно, я вдвойне рада, что в «Фантаверсуме» решили издать именно мои рассказы.
облако тэгов
