Вообще-то творчество английского художника Йена Миллера/Ian Miller (род. 1946) – особая тема. Он чрезвычайно многолик и разнообразен и как живописец, и как иллюстратор. В его картинах иногда заметны заимствования из великих европейских художников, особенно из Дюрера и да Винчи, но они преобразованы его почти волшебной кистью. Отталкиваясь от решений мастеров, он идет дальше и дальше, по его собственным словам, «думает карандашом»…
Вот всего лишь несколько из его картин. Он может быть таким:
И вот таким:
И таким:
И таким тоже:
Но ведь бывает и таким:
И мне нравится его подход к Говарду Филипсу Лавкрафту:
Впрочем, чтобы составить о нем собственное мнение, стоит перелистать страницы хотя бы пары его альбомов. Например, вот этих:
Седьмой номер 1988 года делают те же люди. Тираж журнала – 167 тысяч экземпляров. На передней обложке использована репродукция работы АНДЖЕЯ БЖЕЗИЦКОГО/Andrzej Brzezicki. В «Галерее» в этом номере представлены репродукции работ английского художника ЙЕНА МИЛЛЕРА/Ian Miller (внутренняя сторона передней обложки, стр. 7, 10, 11, 18). Я выставляю здесь несколько журнальных страниц, но лишь для ознакомления с данной публикацией – в Сети можно найти репродукции гораздо лучшего качества. И даже много лучшего, чем у меня на 5-й и 6-й картинках. На задней стороне обложки размещена обложка к роману Ларри Нивена, публикация которого завершается в этом номере.
15. И последний материал номера – это статья Анджея Донимирского/Andrzej Donimirski «Ujemny gradient ewolucji/Отрицательный градиент эволюции», в которой развивается основной тезис социобиологии, согласно которому история биосферы это не более чем сумма кратковременных, случайных адаптаций, неустанных сражений с природным окружением, борьбы за выживание и т.п. Естественный отбор с точки зрения социологов – это механизм, выявляющий такую структуру индивидуума и такую стратегию его действий, которые в данных экологических условиях наилучшим образом обеспечивают распространение его генотипа в популяции. То есть для социологов особь это всего лишь машина, созданная для путешествия во времени, робот, построенный генотипом или, как об этом говорится у Докинза, компанией одиночных, самолюбивых и эгоистичных генов…
Анджей Донимирский/Andrzej Donimirski (1925 – 2013) – выпускник экономико-юридического факультета Познаньского универститета, известный польский журналист, опубликовавший, начиная с 70-х годов прошлого века, в польской периодической печати (журналы «Przekrój», «Razem», «Dookolo świata» и др.) несколько сотен статей, посвященных палеоастронавтике, реинкарнации, тайнам и загадкам Вселенной, роли отдельных личностей в истории и т.п. Расширенный материал этих публикаций был использован им также в целом ряде книг, в том числе: «Przybysze z kosmosu – rzeсzywistość czy fantazja: o niektórych hipotezach pochodzienia naszej cywilizacji/Пришельцы из космоса: O некоторых гипотезах происхождения нашей цивилизации» (1976, 1978); «Zagadkowy świat: historia wszechświata, budowa materii, cywilizacje kosmiczne, hipotezy, teorie, przypuszczenia/Загадочный мир: история вселенной, строение материи, космические цивилизации, гипотезы, теории, предположения» (1982, 1986);
«Czy żyjemy tylko raz?/Живем ли мы один лишь раз?» (1985, 1988, 1991); «Na krawędzi niepoznanego/На грани непознанного» (1986);
«Kobiety z mitów i legend: szkice biograficzne/Женщины из мифов и легенд: биографические очерки» (1988); «Niezwykłe kobiety w dziejach : szkice biograficzne. Cz. 1. Od starożytności do końca XIX w./Необыкновенные женщины в истории: биографические очерки. Часть 1. С древности до конца XIX века» (1988);
«Drogi w nieznane: najnowsze hipotezy i teorie o człowieku i świecie, w którym żyjemy/Пути в неведомое: новейшие гипотезы и теории о человеке и мире, в котором мы живем» (1989); «Umarłe miasta/Умершие города» (1990);
«Reinkarnacja/Реинкарнация» (?; 1993, 2010);
«Wielki magi I wróżbici. Cz. 1. Od starożytnośći do XIX wieku/Великие маги и гадатели. Часть 1. С древности до XIX века» (1994); «Niezwykłe kobiety w legendzie i historii. Cz. 1, Kobiety z mitów i legend/Необыкновенные женщины в легенде и истории. Часть 1. Женщины из мифов и легенд» (1995);
«Dawne sanktuaria/Древние святилища»; «Jerozolima : z dziejów miasta/Иерусалим: из истории города» (1996); «Skąd pochodzimy?: Сywilizacje przed potopem/Откуда мы родом? (Камо грядеши): Допотопные цивилизации» (1997); «Poza czas i przestrzeń: Z tajemnic niepostrzegalnego świata/Вне времени и простраства: Из тайн непостижимого мира» (?); «Spacer Śródziemski: od Stonehenge do Asuanu/Прогулка по Средиземноморью: от Стоунхенджа до Асуана» (2000).
14. Биобиблиографии Эдмунда Внук-Липиньского на ФАНТЛАБЕ, к сожалению, все еще нет. Постоянным читателям этого блога уже знакомо имя этого замечательного польского фантаста. Его рассказ «Dialog przez rzekę/Диалог через реку» был опубликован во 2-м номере журнала «Fantastyka» за 1985 год. Среди материалов обзора этого номера можно найти и биобиблиографический очерк о писателе. Его исправленную и дополненную версия я выставляю здесь.
Эдмунд Внук-Липиньски/Edmund Wnuk-Lipiński (1944 – 2015) – польский социолог, преподаватель высшей школы (профессорский состав), писатель научной фантастики. В 1966 году окончил Варшавский университет по специальности социология, в 1972 году защитил диссертацию, получив степень доктора гуманитарных наук, в 1982 году защитил вторую диссертацию – на звание доцента (doctor habilitowany), в 1992 году получил звание профессора гуманитарных наук.
С 1977 года работал в Институте философии и социологии Польской академии наук, был сооснователем и первым директором Института политических исследований ПАН (1991 – 1993). Был также заведующим кафедрой социологии в колледже Цивитас (Collegium Civitas) в Варшаве, в 2006 – 2012 годах занимал должность ректора этого учебного заведения;
входил в состав опекунского совета Ягеллонского университета. Преподавал в Институте гуманитарных наук в Вене, в университете Нотр-Дам (University of Notre Dame), во многих высших учебных заведениях в Канаде, Норвегии, Франции, Болгарии, Германии.
В списке его научных трудов содержится несколько десятков монографий и несколько сотен статей.
Внук-Липиньский также активно занимался общественной деятельностью – был советником по общественно-политическим вопросам в независимом профсоюзе «Солидарность», принимал участие в заседаниях Круглого Cтола, выступая на стороне оппозиции, в 1989 – 1991 годах руководил коллективом научных советников при Гражданском парламентском клубе. В 2011 году был награжден Командорским Крестом Ордена Возрождения Польши.
Как писатель научной фантастики дебютировал в 1968 году рассказом «Krzyś/Кшись» в журнале «Horyzonty Techniki»,
однако вполне заслуженную известность как в Польше, так и за ее пределами получил, опубликовав в 1979 году роман «Wir pamięci/Круговорот памяти» -- предвозвестник направления социолого-политической фантастики, в рамках которого позже появились романы Я. Зайделя, М. Орамуса, М. Паровского , А. Кжепковского, В. Жвикевича.
В этом близком по жанру к антиутопии романе писатель показал тоталитарный общественный строй, при котором допускается бесцеремонное вторжение в психику граждан с целью уравнивания требований и потребностей, производятся ограничения гражданских свобод, осуществляется манипуляция общественным сознанием при полной анонимности власти. У главного героя романа, Альберта Вандерсона, отобрали прошлое, стерев ему память и заменив ее другой. Однако подобная операция не может не иметь осложнений. Стертые фрагменты памяти оставили след, который беспокоит героя, формирует в нем ощущение пустоты. Лишь их возвращение может спасти его от шизофрении, то есть распада личности.
Действие романа «Rozpad polowiczny/Полупаспад» (1988, премия им. Я. Зайделя) разворачивается в исправительном заведении, где содержатся некоторые из героев предыдущего романа. Их, возможно, выпустят на свободу, но лишь в том случае, если они изменят свое отношение к жизни в обществе. Главной темой книги являются манипуляции с психикой. Здесь автор рассматривает возможность ее моделирования в соответствии с установленным идеалом. При этом заметна происходящая эволюция героев, которые все лучше понимают самих себя, окружающий их мир и свое место в нем, руководствуясь при этом своими эмоциями. Эти эмоции – страх, ненависть, любовь, дружба – вечные, но в романе главная из них это страх. Он внутри героев и вокруг них. Ему поддаются, ему сопротивляются и иногда его даже побеждают.
«Mord założycielski/Учредительное убийство» (1989) – наиболее зрелая часть трилогии, в которой к экзистенциальной линии, появившейся в «Полураспаде», добавляется еще и линия метафизики.
В 2000 году все три романа были изданы под одной обложкой и под названием тома «Apostezjon/Апостезион» (по названию страны, в которой происходит действие) c дополнением текста фрагментами, изъятыми цензурой при первом издании отдельных частей трилогии.
Кроме названных романов писателем были опубликованы также семь рассказов (в журналах «Fantastyka»и «Feniks»;
антологиях «Spotkanie w przestworzach -6», «Polska nowela fantastyczna. Przepowiednia»,
«PL+50. Historie przyszlości», «Kroki w nieznane-3»),
которые так до сих пор и не изданы отдельным сборником.
К сожалению, писатель так и не увидел своей автобиографии «Światy równoległe. Autobiografia subiektywna w sensie ścisłym/Параллельные миры. Субъективная (в точном значении этого слова) автобиография», которая вышла из печати уже после его смерти.
13. В рубрике «Встреча с писателем» публикуется интервью, которое член редакции журнала «Фантастыка» Рафал Земкевич/Rafal Ziemkiewicz взял у известного польского социолога и не менее известного писателя НФ Эдмунда Внук-Липиньского/Edmund Wnuk-Lipiński.
ФАНТАСТИКА ПОЗВОЛЯЕТ БОЛЬШЕ СКАЗАТЬ…
(Fantastyka pozwala powiedzieć więciej…)
Рафал Земкевич: Вы ученый – социолог. Как это сочетается с написанием научной фантастики?
Эдмунд Внук-Липиньский: Иногда с трудом, но трудности эти возникают прежде всего из необходимости каждый раз приспосабливаться к иной условности. По сути дела, однако, я, усаживаясь за письменный стол, всегда хочу ознакомить читателей с теми проблемами, которые, как я считаю, заслуживают этого. В моем случае проблемы одни и те же, вот только не все вмещается в рамки научной работы.
Рафал Земкевич: И вы именно поэтому принялись писать научную фантастику?
Эдмунд Внук-Липиньский: Да, это было главной причиной. «Круговорот памяти» появился именно потому, что, используя – назовем это так – «социологические» средства, я не мог выразить то, что меня мучило под конец 70-х годов.
Рафал Земкевич: В эти же годы вышли из печати несколько произведений, очень похожих на ваш роман. Вы знакомы были с их авторами, можно ли говорить о каких-то взаимных влияниях?
Эдмунд Внук-Липиньский: Тогда, наверное, вообще не было никакого такого места, где собирались бы люди, профессионально занимающиеся фантастикой. Я, во всяком случае, попал в такую среду лишь в 80-х годах, спустя пару лет после публикации романа. Мне кажется, что вторая половина 70-х годов сотворила некий специфический интеллектуальный климат. В этом климате повысилась чувствительность многих людей к проблемам общественных систем, у них появилась нужда в их более глубоком осмыслении. Отсюда и взялась похожесть произведений, которые ныне считают каноном социологической фантастики.
Рафал Земкевич: Давайте поговорим об этом. Почему дебютировавшие тогда авторы обратились именно к фантастике? Была ли это – как считают многие – попытка обойти цензурные препоны?
Эдмунд Внук-Липиньский: Думаю – нет. Ни перед Оруэллом, ни перед Хаксли не возвышались ведь никакие цензурные препоны, но они, несмотря на это, прибегли к тем же условностям. Не «вместо того», а потому, что конвенция фантастики открывала перед ними бóльшие возможности, они могли благодаря ей сказать больше и сделать это выразительнее, чем в любой другой конвенции. То же самое послание, вставь они его в рамки, скажем, реалистического романа, не прозвучало бы столь же громко и остро. Но я знаю, откуда берутся мнения, которые вы процитировали. Социологическую фантастику зачастую воспринимают неправильно, выискивая в ней исключительно аллюзии на актуальные события и нынешние общественно-политические взаимоотношения. А это вздор: литература не может складываться из одних аллюзий. В ней возводится определенная метафора мира, которая может быть отнесена не только к одному, конкретному обществу «здесь и сейчас».
Рафал Земкевич: Это касается и “Круговорота памяти”?
Эдмунд Внук-Липиньский: Этот роман родился в результате определенного эксперимента: мысленного моделирования общества в соответствии с тенденциями, проявлявшимися тогда в окружении нашего мира – при понятном условии их внедрения в жизнь и укоренения в ней. Как я уже сказал, в рамках научной работы я сделать этого не мог. Наука направлена на исследование того, что существует, а не того, «что было бы, если…»
Рафал Земкевич: То есть вы поступили точно так же, как и авторы из «конюшни Кэмпбелла»? С той лишь разницей, что предметом их рассмотрения были точные науки?
Эдмунд Внук-Липиньский: Я хотел написать то, чего в научной фантастике не хватало лично мне. Ну и, конечно, использовать при этом те знания, которые дала мне моя наука.
Рафал Земкевич: Можно ли в таком случае утверждать, что социологическая фантастика совершила перелом в польской НФ? Ведь метода ее написания идентична той, которая используется в классической научной фантастике – лишь материал другой.
Эдмунд Внук-Липиньский: Тут вопрос ярлыков. А ярлыки важны прежде всего для читателей, поскольку они помогают им ориентироваться среди книг. Для автора они не имеют такого значения. Я, впрочем, когда пишу, не втискиваюсь в рамки существующих классификаций, а скорее наоборот – несколько затрудняю жизнь классификаторам. Кроме того, нужно помнить, что фантастика – хорошая фантастика, а не та, которая «про чудовища» – всегда предоставляет возможность подумать над тем, как в построенной автором действительности будет вести себя человек. Как станут функционировать в ней моральные дилеммы, озвученные еще в античных трагедиях.
Рафал Земкевич: Боюсь, что у классификаторов и без этого хватает работы. Трудно обозначить границы социологической фантастики, по правде говоря, в ней много чего такого, что ничем с этим термином не связано.
Эдмунд Внук-Липиньский: Например, некоторые из путешествий Ийона Тихого, в которых Станислав Лем проявил абсолютный социологический слух, показывают, каким образом человеческие общества порабощаются доктриной. А ведь это писалось задолго до того, как появилось название social fiction. Литература в этом отношении подобна общественным наукам: стоит в ней зародиться какому-то новому течению, всегда оказывается, что кто-то когда-то уже подобным образом мыслил и писал. Есть также такие произведения, которые не относят к социологической фантастике, хотя, по моему мнению, они таковой несомненно являются. Говоря это, я думаю прежде всего о «Малом Апокалипсисе» Конвицкого.
Рафал Земкевич: Поговаривают также, что социологическая фантастика появилась у нас как литература из под знака «вместо».
Эдмунд Внук-Липиньский: Ну и зря поговаривают, я уже объяснил почему. Она бы, наверное, все равно развилась, несмотря ни на что.
Рафал Земкевич: Я понимаю это «вместо» несколько иначе. То есть вместо не того, что литература главного потока дать не могла, а того, что она дать не сумела. Один из выдающихся литературоведов как-то сказал, что искусство на пути своего развития что-то потеряло, и это «что-то» подобрала массовая культура. Сказанное можно распространить и на нашу фантастику: она попросту подхватила то, что реалистическая литература отбросила или преобразовала в нечто, совершенно не перевариваемое читателями.
Эдмунд Внук-Липиньский: Соглашусь с этим. Впрочем, это одна из основ моего писательского творчества: высказывая нечто для меня важное, я всегда должен думать о том, в какой форме это делаю. Чтобы эта форма была, короче говоря, привлекательной. Поэтому я всегда стараюсь заинтриговать читателя динамичным сюжетом – это ведь общепринятый и честный прием. И лишь тогда я могу рассчитывать на то, что читатель не задержится на этой первой, фабульной, оболочке, что он пойдет вглубь, начнет задавать себе вопросы. Почему мир, описанный в романе, такой, а не другой? Почему судьбы героев романа сложились так, а не иначе? И какое отношение к этому имеет наш мир, как соотносятся с судьбами героев наши судьбы? Если по меньшей мере у нескольких из читателей такие вопросы появятся, прекрасно – так и было задумано.
Рафал Земкевич: Благодаря такому принципу фантастика нынче сильно влияет на общество.
Эдмунд Внук-Липиньский: Это, пожалуй, преувеличение. Конечно, каким-то образом чтение фантастики может влиять на формирование убеждений, но ведь по сути дела фантастика доходит лишь до малой части потенциальных потребителей. Очень малой, если сравнить эту часть с той, которую составляют читатели Мицкевича или Сенкевича. Исследования показывают, что именно классика оказывает на наше общество относительно наибольшее влияние. Трудно, впрочем, этому удивляться.
Рафал Земкевич: Социологическую фантастику упрекают в том, что она сосредотачивается на описании драм обществ или систем, почти не уделяя внимания драмам живущих в этих обществах и системах людей. В «Круговороте памяти» герои были довольно-таки безличными, они существовали лишь настолько, насколько были нужны для сюжета…
Эдмунд Внук-Липиньский: Да, мне уже приходилось выслушивать такие упреки. Поэтому я старался в «Полураспаде» выявить прежде всего человеческие страсти, боязни и надежды – система служила лишь фоном. В третьей части трилогии, озаглавленной как «Учредительное убийство», я старался показать уже и то, и другое. Посмотрим, насколько мне это удалось.
Рафал Земкевич: В начале 80-х годов социологические романы читались рецензентами и фэнами с неподдельным интересом. Теперь же, как мне кажется, маятник качнулся в другую сторону. Можно встретить мнение, что в этих романах сказано уже почти все то, что наша социологическая фантастика собиралась сказать.
Эдмунд Внук-Липиньский: С тем же успехом можно заявить, что в «Утопии» Мора и «Городе Солнца» Кампанеллы было сказано все возможное о проблемах существования человека в обществе. Однако наш мир меняется, неустанно появляются новые проблемы, которые должна поднимать и освещать литература. Я считаю, что дальнейшее развитие социологической фантастики будет связано не столько с укреплением уже построенной конструкции, сколько с поиском новой парадигмы мышления о месте человека в обществе. У жанра огромные возможности в этом отношении.
Рафал Земкевич: В четвертом выпуске «Литературного альманаха» издательства «Iskry» прозвучало такое высказывание Вацлава Садковского: «Science fiction выросла из балаганной литературы, возбуждающей у читателей нездоровые эмоции, и лишь со временем облагородилась. У нас жанр, похоже, вырастает из прорицательства, авторы НФ с ходу берутся за решение проблем, тяжесть которых неподъемна для жанра».
Эдмунд Внук-Липиньский: По-моему, каких-то неподъемных для жанра проблем быть не может. Могут быть проблемы, неподъемные для писателей, но это ведь совсем другое дело. А что касается происхождения science fiction, то это чистая правда. Кино зародилось в ярмарочных киосках, родителями театра были уличные жонглеры. Да и сама литература в прежние века тоже далеко не всегда могла похвастаться хорошей репутацией. Так что тут нам стыдиться нечего.
Рафал Земкевич: Вы пишете сравнительно мало…
Эдмунд Внук-Липиньский: Писательство – не основное мое занятие. Я прежде всего социолог. И «воскресный писатель» -- такое определение я дал самому себе когда-то в разговоре на подобную тему.
Рафал Земкевич: …Пишущий в традиционной манере. Я знаю многих людей, которые такую литературу списывают со счета, поскольку, по их мнению, так писали в XIX веке.
Эдмунд Внук-Липиньский: Для меня форма – не главное. Я стараюсь лишь, чтобы написанное с интересом читалось. А поскольку занимательно писали главным образом в XIX веке…
Рафал Земкевич: И вас никогда не привлекал «поток сознания»?
Эдмунд Внук-Липиньский: Я не люблю эффектных экстравагантностей в литературе. Хотя, конечно, можно найти немало книг, в которых определенные формальные приемы помогали наилучшим образом передать читателю авторское послание. Хотя бы тот же «Заводной апельсин» Берджесса.
Рафал Земкевич: Вот-вот, и я об этом…
Эдмунд Внук-Липиньский: Я как-то никогда не задумывался над тем, какие формальные приемы стоит использовать в романе – может быть, как раз потому, что я – «воскресный писатель»: попросту сажусь за стол и пишу. И пока что традиционной формы мне всегда было достаточно.
Рафал Земкевич: Но ваши романы необыкновенно тщательно сконструированы – вплоть до мельчайших деталей и подробностей. С трудом верится, что это результат единственно вашей интуиции.
Эдмунд Внук-Липиньский: Но это именно так. Мацей Паровский, сравнивая результаты моего литературного творчества с текстами Марека Орамуса -- уж не помню, то ли в напечатанной рецензии, то ли в разговоре, – заявил, что у Орамуса написанное «идет из нутра», а я возвожу тщательно запланированную конструкцию, в которой нет места ничему спонтанному. Быть может, со стороны это и в самом деле так выглядит, но эта видимость ошибочна. Садясь за письменный стол, я, конечно, держу в голове какой-то замысел, но он функционирует только как стартер. Несколькими страницами позже персонажи начинают жить собственной жизнью, и я должен прилагать старания, чтобы поспевать за ними. Я в общих чертах знаю, как тот или другой герой поведет себя в сложившихся условиях, и слежу за тем, чтобы это их поведение было психологически достоверным. А остальное происходит по сути само по себе. То есть совершенно спонтанно. Петр Шулькин одно время подумывал об экранизации «Круговорота памяти». Готовясь к написанию сценария, он попросил меня дать ему «лесенку», то есть схему взаимозависимости между героями. А я никак не мог взять в толк, о чем это он говорит.
Рафал Земкевич: Такая научная фантастика, какую пишете вы, постепенно переходит у нас на позицию «классической» фантастики. Появляются новые течения, в тяжких муках рождается польское фэнтези. Сейчас конкуренция сильнее, чем в те времена, когда вы начинали писать?
Эдмунд Внук-Липиньский: Да, и пусть она еще усилится. Чем больше различных течений, тем лучше – это значит, что жанр живет. Однако я думаю, что социологическая фантастика как жанр может еще долго не бояться конкуренции.
Рафал Земкевич: Я надеюсь, что к тому моменту, когда это интервью напечатают, «Полураспад» появится на рынке. Третий роман, «Учредительное убийство», уже находится в издательстве «Iskry».
Эдмунд Внук-Липиньский: Да, и он завершает цикл. В нем содержится один замысел, который, я надеюсь, можно будет заметить после прочтения всех трех частей трилогии. Но пока об этом не стоит говорить. Книги должны сами себя защищать.
Рафал Земкевич: Это завершение трилогии об Апостезионе, но я надеюсь, что вы продолжите писать фантастику?
Эдмунд Внук-Липиньский: Конечно же да – продолжу.
Рафал Земкевич: И что это будет?
Эдмунд Внук-Липиньский: Я пока и сам еще не знаю. Поживем – увидим.
облако тэгов
