цитата

lena_m

Если посоветуете буду благодарен.

Я бы начала с двух книг:

1. Андрей Владимирович Головнёв

Антропология движения (древности Северной Евразии)

Отв. ред. В.А. Тишков.

Екатеринбург: УрО РАН; Волот, 2009.

496 с. Пер. 5–89088–037–6

цитата

Антропология движения измеряет реальность в единицах действия, ее главными категориями выступают динамика и статика, основными инструментами — мотивационно-деятельностные схемы и историко-антропологические сценарии. Эта новая методология открывает праисторию и историю в живой последовательности мотивов–действий исторических персонажей. Схемы и сценарии развитии культур и народов Евразии в хронологическом диапазоне от палеолита до средневековья представляют узловые сюжеты освоения человеком планеты, события древней истории индоевропейцев, алтайцев, уральцев, хунну, готов, викингов, Руси, монголов, кочевников Арктики. Особое внимание уделено кочевникам моря и суши, сыгравшим ключевую роль в истории Северной Евразии. Книга адресована исследователям и широкому кругу читателей.

Книга издана по программе фундаментальных исследований Президиума РАН «адаптация народов и культур к изменениям природной среды, социальным и техногенным трансформациям»

Помнится, PDF сего издания у меня имеет место быть...

2. Е.Н. Черных

Степной пояс Евразии: Феномен кочевых культур

М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2009.

624 с. Пер. 800 экз. 5-9551-0290-0

цитата

Великий Степной пояс Евразии протянулся на восемь тысяч километров от моря Черного на западе вплоть до моря Желтого на крайнем востоке континента, а его площадь охватывала не менее 8 миллионов квадратных километров. Степной пояс с V-IV тысячелетий до н.э. вплоть до Нового Времени (XVI-XVII вв.) служил истинным доменом, где зарождались культуры кочевых и полукочевых скотоводов. Борьба между ними и оседлыми культурами очень часто принимала крайне жестокие формы. Их "звездным часом", но и "лебединой песней" явилась всеохватная империя Чингис-хана и его наследников. В трех частях книги — "Картины исторические", "Картины археологические" и "Русь, Россия и Степной пояс" — представлено широчайшее полотно феномена этих культур с V тыс. до н.э. вплоть до современности.

Книга у меня имеет место быть, также наличествует и PDF, по коему можно составить некоторое впечатление:

Е.Н. Черных. Евразийский «степной пояс»: у истоков формирования // Природа, 2008, №3, c. 34-43.

цитата

lena_m

Был бы признателен, если бы вместо называния мутью привели пример чего-то вопиющего в этой книге.

Я против формального подхода. То как стряпаются работы, публикации и получаются научные степени я в курсе.

Почему бы не ознакомиться с мнением энтузиаста без ученого звания.

Не вижу смысла тратить время на досужие суждения дилетантов — при нынешнем-то девятом вале специальной информации, с коей крайне сложно справиться...

Времена озарений гениальных одиночек давно прошли — науку сейчас двигают лишь совместные труды специалистов...

цитата

lena_m

Вы читали Тайны русского каганата ?

Не только читала, но и потопталась с коллегами над штудиями славной Елены Сергевны... :-)

В итоге:

Д.Е. Мишин. Рецензия на: Галкина Е.С. Тайны Русского каганата. М., 2002 // Славяноведение, 2003, №4, с. 93-96.

Публикация сия у меня перед глазами — вот её выводы:

1. Проработка автором источников неудовлетворительна и приводит к грубым ошибкам (датировка "Анонимной записки", свидетельство "Вертинских анналов").

2. Автор произвольно отказывается от анализа целого пласта источников (прежде всего — древнерусских), не укладывающихся в концепцию "Русского каганата".

3. Идея "Русского каганата" и его последующего влияния на Древнюю Русь основана только на неверном прочтении (а подчас — и сознательном искажении) источников и разваливается при первых же попытках текстологического, да и логического анализа.

4. Построения автора не дают ответов на ключевые вопросы в полемике норманистов и антинорманистов (например, почему в целом ряде источников русы идентифицируются с норманнами).

цитата

lena_m

Норманнская теория сейчас является единственной в официальной науке ?

Вообще говоря, нет сейчас никакой такой норманнской теории — она осталась в веке девятнадцатом...

Для создания же впечатления, как в наше время специалисты решают сию проблематику, см.:

http://janaberestova.narod.ru/positions.h...

Позиции по норманской проблеме

Когда-то с коллегами составили сию сводку...

P.S. Увы, не все Позиции там читаются, но сие поправимо — см.:

http://www.fantlab.ru/blogarticle60560#co...

Дмитрий Володихин. Для кого пишет историк? // Москва, 2011, №9, с. 191-199.

с. 191:

цитата

Профессиональные занятия историков вроде бы на слуху. Они то и дело всплывают в неистовых спорах о «фальсификациях», в боях за историческую основу какой-нибудь идеологии, в схватках за и против «национальных мифов», «общечеловеческих ценностей» и т.п. Ученых то честят последними словами, то ставят в пример «профанам»… Но все это — даже в лучших своих образцах — бурление на поверхности. Треск от ломающихся копий стоит великий, а вслушаешься в него, и так мало в нем здравого смысла и нравственного чувства! Чаще — классическое: «Шумим, брат, шумим…» Между тем существует глубинный слой проблемы, гораздо более важный и на порядок более сложный, чем вся эта торопливая трескотня.

А именно: чем занимается сейчас огромная армия профессиональных историков России? Не те редкие люди, коих регулярно приглашают для участия в телепрограммах, а — все?

с. 192:

цитата

Государство не основывает какой-либо деятельности на статьях и монографических работах профессиональных историков. Оно не приглашает их в качестве консультантов для решения каких-либо социальных и культурных вопросов, помимо, быть может, обоснованности некоторых юбилеев.

Изредка оно отправляет вниз по инстанциям запросы, на которые историкам приходится отвечать, составляя экспертные записки. Оные записки подшиваются к делу, прибавив ему символическую научную обоснованность, но никак не используются. Если историк-профессионал является добрым знакомым крупного чиновника или политтехнолога, то его иногда приглашают поучаствовать в идеологической и/или информационной кампании в эпизодической роли. Время от времени власть инициирует создание идеологически выверенного учебника или… осуждение учебника, идеологически не выверенного. Тогда историки опять приглашаются для исполнения особого заказа сверх ординарной повседневной деятельности.

Но в ста случаев из ста правительство не будет использовать данные, полученные трудом профессиональных историков, для внесения каких-либо корректив в долгосрочные стратегии, в идейное наполнение политического курса или в работу административного аппарата. В научных статьях и монографиях оно нисколько не нуждается.

Очень верно для наших дней звучат слова, сказанные когда-то В.О. Ключевским: «Политика должна быть не более и не менее как прикладной историей. Теперь она не более как отрицание истории и не менее как ее искажение».

Таким образом, современный историк принимает на себя роль живого элемента декораций.

За это он получает прожиточный минимум и может удовлетворять личное любопытство и склонность к аналитической работе на средства, выделяемые из бюджета. Отношения историков и государства в настоящее время напоминают деревенскую семью, где отец давно охладел к жене и равнодушен к детям, но не желает скверно выглядеть в глазах соседей, а потом дает деньги на прокорм потомства и время от времени порет отпрысков, которые, с его точки зрения, набезобразничали.

с. 193:

цитата

Кому же тогда адресуются научные работы? Если они не нужны государству, то, вероятно, в них есть иной смысл, никак не связанный с практическими надобностями правительства.

Весь строй, язык, композиция академических произведений и весь их полемический задор — если он есть, конечно, — свидетельствуют об одном: подобные тексты адресованы другим специалистам по теме, заявленной в заголовке. Только им, и никому, кроме них. Давно сложился академический этикет, позволяющий, при соблюдении определенных традиций, языковых норм и ритуалов, связанных с научно-справочным аппаратом, ввести текст в научный оборот. Порой — вне зависимости от его качества и от объема приращенных знаний.

Современный историк пишет для десяти серьезных специалистов по его теме, двадцати специалистов несерьезных, пятидесяти специалистов по смежным областям, а также сотни студентов и аспирантов, пишущих курсовые/дипломные/кандидатские. Удивительно то, что в научном сообществе до сих пор вызывают негодование низкие тиражи научных изданий. Правда состоит в том, что научное издание, если оно не принимает вид справочника, необходимо ограниченному списку людей — от ста до трехсот человек, очень большой успех — если для тысячи.

Фактически дети, оставленные вниманием отца, заперлись в детской и развлекают друг друга интересными беседами.

с. 194:

цитата

Остается резюмировать: пока современный историк адресует свои труды одним только коллегам, работа по специальности дает ему весьма скромные возможности для творческой реализации. В то же время между его работой и нуждами социума разверзается пропасть, становящаяся все шире и шире.

Неспециалист равнодушен к научным трудам и обращается к ним весьма редко. Точнее сказать, в исключительных случаях. А когда наступает подобный «исключительный случай», то интересующийся историческими знаниями человек-со-стороны, сталкиваясь с профессионально сделанной монографией, мало понимает в ней, да еще и дает ей порой самое превратное толкование. По страницам популярных журналов и газет, а еще того больше по блогосфере кочуют фразы известных исследователей, вырванные из контекста, искаженные сокращениями, пересказанные до неузнаваемости… Из них только ленивый не делает чучело для битья.

Самая большая проблема современного научного сообщества историков состоит не в том, что государство финансирует его нанопорциями, и не в том, что госструктуры не интересуются результатами научной работы. И даже по большому счету не в том, что академическое книгоиздание усохло до неприличия. Гораздо хуже другое: история, хотя и числится общественной наукой, с обществом встречается только на уроках в школе и на вузовских лекциях. В остальном между исторической наукой и социумом — непробиваемая стена.

с. 195:

цитата

А какой методологией пользуется большинство российских историков в постмарксистскую эру? Да никакой, если не даровать «ползучему позитивизму» гордый статус самостоятельной методологии.

Отсюда результат:

1. Современный историк плохо владеет литературным русским языком, а сухая, тяжелая, затерминизированная «академщина» за пределами научного сообщества выглядит отвратительно.

2. Современный историк не умеет построить в своем сознании образ собеседника, с которым он ведет диалог через свою статью или книгу.

3. Современный историк не очень интересуется тем, насколько востребована в обществе сфера его исследований, и слабо ориентируется в тематике, вызывающей острый общественный интерес.

4. Современный историк не знает и часто не желает знать механизмов коммерческого книгоиздания, да и вообще правил, по которым историческое знание функционирует за пределами научного сообщества.

5. Подавляющее большинство историков старшего поколения не имеют никакого философского багажа, помимо марксистского.

6. Подавляющее большинство историков старшего поколения крайне слабо разбираются в религиозных проблемах, не имеют представления об истории Церкви.

Так вот, все это — пробелы в образовании, знаниях и навыках «армии историков», препятствующие полноценной адресации их трудов обществу.

с. 196:

цитата

Вывод: современный историк, ищущий диалога с широкой аудиторией, должен самостоятельно поработать над своим интеллектуальным арсеналом. Ему следует овладеть русским литературным, освоиться в общении с издателями, понять, что из сферы его исследовательской активности может заинтересовать многотысячные группы неспециалистов, и заняться философским самообразованием.

Но, пожалуй, главное умение, без которого все остальное обесценивается, это способность четко видеть, кому именно адресуется книга или статья. Что означает, как уже говорилось, — нарисовать для себя образ собеседника, с которым предполагается установить диалог через текст. Создавая такой образ, надо сложить воедино характерные черты целого «отряда» будущих читателей. Лишь увидев образ читателя в деталях, историк сможет до конца определить, как и о чем следует ему разговаривать.

Запросам «аудитории-адресата» должны быть полностью подчинены лексика и весь строй языка, выбор тем, способов их изложения и уместных для данного случая литературных приемов. Самая верная стратегия в подобном случае — определить, зачем понадобится предполагаемой аудитории новый исторический текст, как она сможет им воспользоваться, удовлетворяя интеллектуальные запросы.

Работая в этом ключе, историк обосновывает свою претензию быть прочитанным.

с. 197-198:

цитата

Нет такой книги, нет такой статьи, которые можно было бы адресовать всему обществу. Однако существуют устойчивые формы адресации, которые привычно воспринимаются огромным количеством людей.

Первый из них — историческая публицистика.

Журналы, теле- и радиопрограммы, блогосфера и сетевые массмедиа наполнены спорами на исторические темы. Создание новых исторических мифов, выдвижение контрмифов, развенчание тех и других, борьба с «попытками фальсификации», обсуждение «спорных фигур» и «переломных моментов» нашей истории… Одно простое упоминание некоторых тем (Крещение Руси, опричнина, революция 1917 года, Победа, национальный вопрос) и некоторых фигур (Александр Невский, Иван Грозный, Петр I, Сталин) автоматически вызывает бурную полемику. Конечно, знатоку соответствующей темы уместно высказываться в подобных дискуссиях. Он обладает гораздо более глубоким пониманием вопроса, чем подавляющее большинство других участников — как правило, дилетантов.

Публицистическая адресация рождает две серьезные проблемы для историка:

– во-первых, она в девяти случаев из десяти предполагает сознательное и недвусмысленное соотнесение себя с одним из мировоззренческих «лагерей» нашей общественной мысли, а то и с отдельной группой внутри «лагеря»;

– во-вторых, немыслимо большая часть современных публицистических произведений отличается от классических текстов или хотя бы от текстов двадцатилетней давности гораздо более высоким уровнем эмоциональности и менее высоким — корректности. Сейчас публицистика весьма часто делается на лозунге, на крике. Нормальным явлением стало эссе, которое представляет собой несколько страниц истерики. Спокойного рассуждения, основанного на знаниях и силе ума, оказывается недостаточно. Поэтому историку, вступающему в эту реку, по необходимости приходится повышать голос. Иначе его не услышат.

Вторая форма адресации наиболее привычна и удобна для академического историка. Это научно-популярный жанр. Он предъявляет сравнительно простые требования к профессионалу, пожелавшему установить диалог с образованной публикой: правильный, простой, «прозрачный» литературный язык, информативность, да еще показ источников, на основе которых сделаны выводы. Лет пятнадцать назад эти требования были в самой лаконичной форме высказаны одним издателем популярных энциклопедий: «Просто о сложном, интересно о важном».

Гораздо сложнее историософия. Зато она дает больше творческого простора.

Историософ выдвигает себя на роль интересного собеседника для интеллектуалов. Он предлагает им игру, где хорошая литература — с полным арсеналом художественных приемов, образностью, метафоричностью — совмещена с философической «подкладкой» и поставлена на прочное основание исторического материала. Интеллектуальная игра (в сущности, развлечение для изысканного ума, утонченный досуг образованного человека) составляет суть направления, которому С.А. Экштут дал удачное название «историософский маньеризм». Мастерство историка, ведущего подобную игру, заключается в том, чтобы, задав тему диалога, предвидеть вопросы, которое возникнут в будущем у читателей, и не разочаровать их своими ответами на еще не заданные вопросы…

С.А. Экштут высказался на этот счет с большой отвагой: «Мы живем в идеальное время для историософских опытов, когда есть все условия для содержательной, а не спекулятивной интерпретации исторического процесса… Тяга к потустороннему и неземному потеснит гуманистический оптимизм… Воображение и интуиция, связь с мистикой станут новыми опорами для деятельности ученого. Он устремится к виртуозности и усложнению традиционных мотивов. Субъективная основа творчества властно заявит о себе: изучение объекта исследования станет диктоваться внутренним чувством мастера и подчиняться ему… Объективизированному изображению мира будет противопоставлено его художественное воссоздание, ставящее эмоции и переживания выше соблюдения внешнего правдоподобия. Историософские опыты станут сплавом науки с литературой и искусством».

Наконец, четвертая форма адресации — персональная история.

Игры в ней нет. Она уходит корнями к Плутарху, к житиям святых, к древним притчам. Основная ее суть — дать современному интеллектуалу информацию о тех глубинных пружинах, которые двигали жизнь духовно родственных ему фигур в прошлом.

Человек, специализирующийся в персональной истории, видит в изучении судьбы одного-единственного исторического деятеля большую ценность, нежели в исследовании периода большой длительности, истории целого региона или крупной социальной группы. Результат этого исследования рассматривается как самоценный и не предназначается для дальнейшего синтеза. Из судьбы одной персоны — все равно, исключительной для своего времени или встроенной в массовый поток, — извлекается духовное зерно или же экзистенциальная суть. Ее жест, ее каприз, эпизод в ее судьбе могут нести в себе информацию исключительной важности, поскольку «проявляют» скрытые механизмы личности в критической ситуации. Те механизмы, что остаются тайной за семью печатями при ординарном течении жизни. Итог работы историка-«персоналиста» — реконструкция этических, религиозных, психологических образцов поведения личности в обстоятельствах исторического прошлого. Поскольку судьба «портретируемого» во всех случаях уже завершена, вглядываясь в ее обстоятельства из своего времени, историк видит результат слов и поступков персоны и, следовательно, может в какой-то степени подвести итог… Любые обстоятельства могут повторяться в истории бесконечное количество раз. Значит, сведения о том, как вели себя в них люди прошлого, остаются настоящей драгоценностью для современного человека. Он может использовать чужой духовный опыт как своего рода «кирпичики», сознательно выстраивая собственную личность и собственную судьбу. А живым «передаточным звеном» этого опыта и становится историк. Притчевость, содержащаяся в жизнеописаниях людей прошлого, — если, конечно, уметь извлекать ее осознанно, со всем инструментарием современной науки — никогда высокой цены не потеряет.

Во всех перечисленных случаях историк работает без малейшей надежды на то, что ему удастся понять глобальные закономерности истории, объяснить настоящее и предложить достоверные модели будущего. Это пустой соблазн.

с. 199:

цитата

Сумма всех устойчивых форм адресации обществу, какие может использовать профессиональный историк, может быть условно названа социсторией (старинное кургузое и тяжеловесное словосочетание «популяризация исторических знаний», мягко говоря, не вполне соответствует сути дела)… С социальной или тем более социально-экономической историей тут нет никакой связи. Речь идет о другом: «аудиторией-адресатом» социсторика служит не государство, не учащиеся и не научные круги, а социум, совокупность интеллектуалов, интересующихся знаниями о прошлом. И выбор аудитории производится осознанно — со всеми вытекающими последствиями.

По условиям нашего времени работа социсторика может быть приравнена к работе историка чисто академического, никогда не выходящего за пределы традиционного научного историописания. Они нужны исторической науке в равной степени: один служит ее творцом, другой — ее рупором, связывающим науку и общество. Превосходно и достойно всяческого уважения, когда один человек соединяет в себе качества социсторика и академического исследователя. Но практика показывает, что подобное счастливое сочетание весьма редко случается. Значит, носителям двух этих столь разных дарований необходимо большое взаимное уважение.

Друг без друга они слабы...

Дмитрий Михайлович Володихин родился в 1969 году. Окончил МГУ им. М.В. Ломоносова. Профес­сор исторического факультета МГУ.

С марта 2014 года занимается научной работой в Российском институте стратегических исследований. Советник директора РИСИ.

Автор более 400 научных и научно-популярных работ, рецензий, в том числе 30 книг по истории России (монографии, справочники, сборники статей, учебные пособия).

Лауреат премии Президента РФ в области образования, Макарьевской премии, премии им. А.С. Хомякова, кавалер Карамзинского креста.

(с) Москва

И.В. Карацуба, И.В. Курукин, Н.П. Соколов

Выбирая свою историю. «Развилки» на пути России: от Рюриковичей до олигархов

Художественное оформление и макет обложки Лидии Левиной.

На обложке фрагмент репродукции картины К. Малевича «Спортсмены», 1928–1930 гг.

Рисунки художника Сергея Савилова.

М.: КоЛибри, 2006.

638 с. Пер. 5000 экз. 5-98720-018-0

цитата

Эта книга – собрание очерков, повествующих об исторических «развилках» — моментах, когда политическая история нашего Отечества могла получить существенно различное продолжение. Три профессиональных историка показывают, каков был спектр альтернатив, который держали в голове участники событий, какие реальные возможности и почему оказались упущенными в каждой из этих точек.

Идея этой книги родилась в ходе обсуждения исторических сюжетов с участниками семинаров «Клуба региональной журналистики» и слушателями «Школ публичной политики», проводимых Межрегиональной общественной организацией «Открытая Россия» под председательством М.Б. Ходорковского. Авторы глубоко признательны «Открытой России» за эффективную и увлекательную «обкатку» многих идей и подходов, нашедших отражение в этой книге, а также за большую помощь в подготовке и издании этой книги.

«Что быть могло, но стать не возмогло...» Предисловие Андрея Юрганова 5

С точки зрения ежика (вместо введения) 7

862. Власть и волость 13

1252. Меж ордой и орденом 39

1380. Несостоявшийся союз 65

1418. Самоубийство средневековой демократии 85

1564. Опричина против земщины 105

1610. За что боролись в смуту 125

1666. От «симфонии» к расколу 143

1697. Европеизация от амуниции 169

1730. Тридцать душ — цена «конституции» 197

1763. Минерва и канарейки 221

1792. Гром победы и храбрые россы 243

1824. «Мыслящие восстали» 263

1830. «Апогей самодержавия» 293

1860. Отступничество русского Галилеянина 319

1878. Кровь по совести 343

1881. Плоды «ананасного манифеста» 377

1903. «Полицейский карьерист» против «полужида» 411

1907. Конституционный эксперимент 439

1917. Война и революция 469

1918. «Красные», «белые», «розовые» и «зеленые» 501

1928. Соблазн большого скачка 531

1968. «Я — могу — говорить!» 555

1987. Человеческий фактор 577

1997. Пейзаж после битвы 603

Горизонт ожиданий (вместо эпилога) 635

Книга была отредактирована, дополнена и переиздана:

Ирина Карацуба, Игорь Курукин, Никита Соколов

Выбирая свою историю. "Развилки" на пути России: от Рюриковичей до олигархов

2-е изд., доп.

М.: Corpus, 2015.

640 с. Пер. 3000 экз. 5-17-085773-9

Анна Иванова

Магазины «Березка»: парадоксы потребления в позднем СССР

[Культура повседневности]

М.: Новое литературное обозрение, 2017.

304 с. Пер. 2000 экз. 5-4448-0645-6

Книга на основе кандидатской диссертации автора (ИРИ РАН, 2012 г.).

В оформлении обложки использована фотография Льва Портера (ТАСС) «Москва. Итальянская актриса Клаудиа Кардинале около гостиницы “Советская”» (1968)

цитата

Операции с иностранной валютой считались в СССР уголовным преступлением, культ западных товаров среди советских граждан был постоянным объектом критики в газетах, а существование привилегированного снабжения официально отрицалось. Тем не менее государственные магазины «Березка», в которых определенные группы советских граждан могли покупать дефицитные импортные товары за валюту и ее заменители (сертификаты и чеки), успешно функционировали по всему Советскому Союзу. Более того, они стали важной частью позднесоветской повседневности. Американские джинсы, японские магнитофоны и итальянские сапоги покупали в «Березках» не только дипломаты или артисты, выезжавшие на гастроли, но и советские рабочие, оказывавшие «техническую помощь» в странах третьего мира, диссиденты, получавшие валютные переводы из- за рубежа, а также обычные советские граждане, которые отваживались покупать валютные заменители на черном рынке за рубли. Магазины «Березка» воспринимались в советском обществе одновременно и как эталон потребления, и как пример социальной несправедливости. В книге Анны Ивановой розничная валютная торговля в позднем СССР впервые становится объектом исторического исследования. Автор рассматривает причины появления магазинов «Березка», описывает категории советских граждан, имевших доступ в «закрытые» валютные магазины, и образ валютной торговли в официальном дискурсе и среди потребителей. Книга основана на документах из центральных и республиканских архивов, материалах советской прессы, воспоминаниях и личных интервью как с работниками, так и с пользователями системы валютной торговли.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Благодарности 7

Введение 10

Глава 1. Функционирование «Березок»: причины появления и развитие с конца 1950-х до конца 1980-х 27

— Предпосылки возникновения розничной торговли за валюту в конце 27

— Новые возможности для советских загранработников: создание «Внешпосылторга» 32

— Первые «Березки»: магазины для иностранцев 40

— Магазины за валюту для моряков 47

— Появление заменителей иностранной валюты: сертификаты «Внешпосылторга» трех видов 49

— Обладание валютой и статус сертификатов: законодательная регламентация «Березок» 54

— Дальнейшее развитие сети «Березок» в 1970-1980-е и введение единых чеков «Внешпосылторга» 63

— Изменение валютной политики во второй половине 1980-х и закрытие «Березок» 72

Глава 2. Посетители «Березок»: от дипломатов до диссидентов 79

— Советские загранработники и граждане, выезжающие в командировки 80

— «Официальные лица» 81

— Технические специалисты 87

— Временно командированные и выезжающие на гастроли и соревнования 93

— Советские военнослужащие за рубежом 102

— Получатели валютных переводов 107

— Гонорары из-за рубежа 108

— Получение наследства и подарочные переводы 118

Глава 3. Ассортимент «Березок»: от кооперативной квартиры до полиэтиленового пакета 126

— Принципы отбора товаров в магазины «Березка» 127

— Крупные покупки в «Березках» 130

— Автомобиль 130

— Кооперативная квартира и мебель 135

— Бытовая и электронная техника 139

— Мелкие покупки в «Березках» 145

— Одежда и аксессуары 145

— Продукты 152

— Влияние дефицита на магазины «Березка» 154

Глава 4. Черный рынок вокруг «Березок»: нелегальные посетители и спекуляция товарами 160

— Покупка и продажа заменителей валюты: нелегальные посетители «Березок» 161

— Советские граждане в «Березках» для иностранцев 172

— Черный рынок товаров из «Березок» 181

— «Веревочные» спекулянты 182

— Нелегальная деятельность сотрудников «Березок» 185

Глава 5. Объект вожделения и возмущения: восприятие «Березок» в советском обществе и дискуссия о них в прессе в конце 1980-х 198

— «Березки» как объект вожделения: «другой мир», «воображаемый Запад» и «эталон» 198

— «Березки» как предмет возмущения: «разновидность кормушки» и «дорогое удовольствие» 203

— Образ «Березок» в прессе и дискуссия о них в эпоху перестройки 211

Заключение 226

Библиография 231

Примечания 243

Указатель 293

Анна Сергеевна Иванова (1984) – кин, научный сотрудник Института российской истории РАН.

Ф.Н. Петров. Поселение Аркаим в научной и научно-популярной литературе // Российская археология, 2015, №2, с. 167-176.

цитата

Поселение Аркаим широко известно в России и в мире, популярно как место исторического и “эзотерического” туризма, здесь создан крупный музейный комплекс. Однако этот археологический памятник до сих пор исследован недостаточно, материалы его изучения опубликованы лишь частично, ключевые для его понимания данные планиграфии и стратиграфии уже более двадцати лет остаются недоступны научному сообществу, что делает принципиально непроверяемыми все создаваемые и тиражируемые реконструкции этого поселения. Аркаиму посвящено множество научно-популярных изданий, содержащих статьи и материалы, выполненные на хорошем уровне, однако во всей этой продукции присутствует диспропорция научных и научно-популярных данных, популяризация умозрительных гипотез и недостаточно апробированных предположений, а также активное использование в популяризации Аркаима артефактов и изображений, не имеющих никакого отношения к этому археологическому памятнику. Необходимо осуществить серьезную научную критику сложившейся традиции популяризации аркаимских материалов, очистить ее от всех недостоверных гипотез и посторонних артефактов. Еще одной важной задачей является продолжение полевых археологических исследований поселения Аркаим. Помимо решения научных задач, это позволит создать новые информационные поводы и найти выход из сложившейся ситуации, при которой количество антинаучной информации, распространяемой в обществе про Аркаим, во много раз превышает количество научно-популярных материалов.

Ключевые слова: Аркаим, поселение, эпоха бронзы, Зауралье, историография, научно-популярная литература

Петров Фёдор Николаевич — археолог, культуролог, кандидат философских наук, директор Музея археологии и краеведения города Дубны, в 1994-2009 гг. работал в Историко-культурном заповеднике Аркаим, в т.ч. заместителем директора по науке (2005-2009 гг.).