Магдалена Абель, Шарда Уманат, Бет Фэйрфилд, Масанобу Таканаши, Хенри Л. Редигер III, Джеймс В. Верч. Коллективная память о Второй мировой войне в 11 странах: сходства и различия восприятия важнейших событий // Историческая Экспертиза, 2020, №2(23), С. 19-42.

цитата

Чтобы понять, как люди в различных странах видят и объясняют мир, полезно знать, как они вспоминают конфликты прошлого. Мы исследовали коллективную память о Второй мировой войне через измерение и сравнение уровня знаний о ней в каждой из 11 стран (8 — Союзники, 3 — государства Оси). Мы просили респондентов назвать 10 наиболее важных событий войны. В результате исследования обнаружены два нарратива: особый русский взгляд и присущий представителям 10 других стран сценарий, который может быть назван взглядом западных союзников или даже американской точкой зрения. Русские знают о войне больше, чем представители других стран, при этом они сосредоточены, прежде всего, на событиях, касающихся своей страны, таких как Сталинградская и Курская битвы и т. д. Представители других 10 стран демонстрируют значительный консенсус, называя события, согласующиеся с американской точкой зрения на войну, например Перл Харбор и атомную бомбардировку Хиросимы и Нагасаки. У русских, напротив, в списке важнейших событий присутствует лишь одно общее с представителями других стран: День «Д», который многие русские именуют «Открытием второго фронта». Мы обсуждаем, как возникают различные интерпретации одних и тех же событий войны и каким образом возникло расхождение взглядов между русскими и остальным миром, которое было зафиксировано нашим исследованием. Мы предполагаем, что доминирование американских и других западных медиа (книг, фильмов, телевидения, блогов и т. д.) могло сформировать общее представление о важнейших международных событиях и сделать западную точку зрения на Вторую мировую войну наиболее популярной в мире.

Ключевые слова: коллективная память, национальная память, память общественно значимых событий, этноцентризм, национальный нарциссизм.

с. 20: Наполеону Бонапарту приписывают утверждение, что «История — это версия прошедших событий, с которой люди решили согласиться». Сегодня, почти два столетия спустя, история рассматривается как, прежде всего, объективная дисциплина, которая стремится в точности описать и понять прошлое. Однако приведенная цитата верно характеризует сущность коллективной памяти, т.е. памяти, которая является общей для членов больших групп. Коллективная память, направленная на поддержание групповой идентичности, в отличие от истории, не обязательно дает верное представление о прошлом, скорее она представляет собой линзу, через которую члены группы интерпретируют прошлое, и может рассматриваться как достаточно устойчивый набор разделяемых коллективом знаний о прошлом, характеризующих группу и ее «образ», и вместе с тем как процесс борьбы за то, каким образом необходимо вспоминать прошлое.

с. 38: В настоящем исследовании мы отметили не только удивительный консенсус, но также некоторые различия как внутри стран, так и в международном масштабе, по поводу того, какие события Второй мировой войны воспринимаются в качестве важнейших. Хотя мы проводили исследование в 11 важнейших странах-участниках войны, в ней как в военные (например: Польша, Румыния и Нидерланды), так и в послевоенные (например: бывшие британские колонии в Азии и Африке) годы также участвовали или были затронуты многие другие страны. Люди из этих стран могут иметь иные взгляды на войну. Поэтому требуются новые более широкие исследования того, как и почему разные группы в разное время по-разному вспоминают решающие события войны. Согласно афоризму Наполеона Бонапарта, процитированному во вводной части этой статьи, такая работа может позволить нам понять, как люди «решают» согласиться по поводу той или иной версии прошлого и как коллективные памяти различных групп влияют на членов этих групп в ходе восприятия и интерпретации ими современных событий.

— Магдалена Абель — Департамент экспериментальной психологии, Регенсбургский университет, Германия

— Шарда Уманат — Департамент психологии и нейронаук, Вашингтонский университет в Сент-Луисе, Миссури, США

— Бет Фэйрфилд — Департамент психологических наук, Университет им. Габриэле Д’Аннуцио, Кьети, Италия

— Масанобу Таканаши — Департамент психологии, Университет Священного сердца, Токио, Япония

— Хенри Л. Редигер III — профессор Департамента психологии и нейронаук Вашингтонского университет в Сент-Луисе, Миссури, США

— Джеймс В. Верч — профессор Департамента антропологии Вашингтонского университет в Сент-Луисе, Миссури США

Впервые опубликовано:

Abel M. et al. Collective Memories across 11 Nations for World War II: Similarities and Differences Regarding the Most Important Events // Journal of Applied Research in Memory and Cognition. 2019. P. 178–188.

Андреев И.А. Китайское кино: контуры "мягкой силы" // ПОИСК: Политика. Обществоведение. Искусство. Социология. Культура, 2019, №1(72), с. 101-109.

цитата

В статье обсуждаются некоторые тенденции в современном китайском кинематографе, связанные с формированием позитивного имиджа Китая как великой державы, одного из главных столпов глобального миропорядка. Рассматривается место и роль кино среди других «культурных индустрий», необходимых для реализации выдвинутой политическим руководством страны задачи создания «могущественного культурного государства». Освещаются как ограничения, которые эта задача накладывает на творческий процесс, так и те возможности, которые политика «могущественного культурного государства» предоставляет кинематографистам. В частности, анализируются некоторые особенности стратегии продвижения китайского кино на мировой экран, в частности, проникновение китайского капитала к киноиндустрию США и других стран и стимулирование совместного кинопроизводства. Статья затрагивает вопрос о специфических функциях различных кинематографических жанров (уся, фэнтези, детективные боевики, бытовые мелодрамы, исторические фильмы и др.) в формировании привлекательных образов китайской истории и современного китайского общества.

В этой связи рассматриваются некоторые принципы составления программ фестивалей китайского кино за рубежом (в частности, проводившихся в последние годы в России). Значительное внимание уделяется эстетически сложной проблеме совместимости установки на использование кино в качестве одного из компонентов «мягкой силы» и принципа художественной правды. Автор трактует отношение между этими двумя ориентирами как живое диалектическое противоречие. Анализируя обращение китайского кино к историческим темам (на примере фильма «Возвращаясь в 1942 год»), автор статьи рассматривает значение выбора «точки наблюдения» и стилистики киноповествования и особо выделяет значение эпических нарративов в поиске конкретных художественных решений, позволяющих в известной степени разрешать это противоречие.

Ключевые слова: китайская культура; культурные индустрии; китайское кино; «мягкая сила»; «могущественное культурное государство»; художественная правда.

с. 102-103:

цитата

Китайское кино уверенно завоевывает мировой экран. Его впечатляющий успех многогранен. Это и многомиллионные кассовые сборы, и призы на престижных кинофестивалях, и серьезный интерес со стороны исследователей, выражающийся в многочисленных статьях и монографиях. Но у этого успеха есть еще одна сторона, которой киноведы и кинокритики обычно не отмечают. Создаваемая на киноэкране многоцветная мозаика образов, сцен и сюжетов, представляющих жизнь китайцев в разных ее аспектах, безотчетно синтезируется в некий выходящий за рамки какого-то конкретного фильма собирательный метаобраз великой страны и великого народа, что делает кино важным фактором глобального культурно-информационного влияния Китая. Поэтому успех китайского кинематографа надо видеть еще и в том, что, являя миру «человеческое лицо» Китая, он пробуждает все возрастающий интерес своей стране, помогая привлекать к ней как умы, так и сердца людей по всему миру.

Кино «могущественного культурного государства»

Способности кино интегрироваться с каналами политического, в том числе международного, влияния в КНР придают огромное значение. Стратегическая цель Китая – построение «могущественного культурного государства» — т.е. государства, способного осуществлять проекцию своей культурной традиции вовне, превращая культуру в один из ресурсов внешней политики и получая благодаря этому значительный потенциал «мягкой силы». Важнейшим признаком «могущественного культурного государства» считается развитие так называемых культурных индустрий, к числу которых относится кино и другие экранные искусства. На практике это развитие идет отнюдь не ровно. Скажем, в области производства и распространения компьютерных игр, а также поп-музыки, успехи китайцев на фоне так называемой «корейской волны» (K-wave) выглядят достаточно скромно. Но зато в сфере кинематографии им удалось добиться бесспорно первоклассных результатов. Китайское кино (в целом, включая кино Гонконга и Тайваня) сумело обрести свой собственный, оригинальный, неповторимый и хорошо узнаваемый «профиль». И неважно, где сняты эти фильмы – в Чанчуне или Циндао, в Гонконге или на Тайване: в выигрыше все равно остается «великий Китай», «Поднебесная», от лица которой выступает в первую очередь Пекин.

Создается впечатление, что реализуемая КНР программа создания «могущественного культурного государства» в настоящее время имеет две основные несущие опоры – с одной стороны, это разветвленная глобальная сеть институтов Конфуция, с другой же стороны, – киноиндустрия. Начиная примерно с 2012 г. данное обстоятельство в решающей мере определяет модель развития китайского кинематографа: по сути дела оно осуществляется в режиме функционирования и наращивания «мягкой силы». Разумеется, в КНР существует и независимое кино, которое далеко не всегда и не во всем вписывается в рамки выдвинутых КПК идеологических задач. Однако, несмотря на то, что в его активе есть немало творческих достижений, оно не часто доходит до широкого зрителя, так что «лицо» китайского кинематографа, обеспечивающее его узнаваемость, это все же, главным образом, продукция крупных кинопроизводителей, которые так или иначе должны считаться с государственной политикой.

с. 105-107:

цитата

Проецирование «мягкой силы» средствами кино требует учета ряда законов психологии восприятия. Прежде всего это закон минимальной осведомленности (аудитория должна иметь хотя бы некоторое представление об особенностях, традициях, истории страны, культуру которой представляет то или иное произведение), затем закон эмпатии (изображенные в произведении персонажи, строй их жизни и переживаний должны быть эмоционально понятными, способными вызвать эффект сочувствия и как бы «примерить» происходящее на себя), закон тематических переключений и стилистических перекодировок (его суть в поддержании эффекта новизны, блокирующего переход к «засыпающему восприятию»), закон стимулирующих различий (понятное и близкое должно перемежаться с необычным, порой даже экзотическим или загадочным, чтобы активизировать игру воображения) и ряд др. Соответственно и то «послание», которое кино несет своим зрителям в разных странах мира, должно сообразовываться с ментальными особенностями аудитории, претворяясь при этом в специфически эстетическую форму жанрового и тематического многообразия.

Интересно рассмотреть, как это многообразие формируется и используется в процессе продвижения китайской кинопродукции. В данной статье, в силу ограниченности ее объема, мы возьмем только один случай – сюжетно-тематический «срез» презентаций этой кинопродукции в России на примере ставших уже традиционными осенних фестивалей китайского кино (проводились в Москве, Петербурге, Казани, Екатеринбурге, Омске и др. городах), а также кинопоказов по программе международных обменов в области кино «Один пояс, один путь»).

Как правило, на таких мероприятиях демонстрируются «пакеты» из 5–7 кинолент, характеризующиеся довольно устойчивой сюжетно-тематической структурой, в общем и целом отражающей функциональную дифференциацию различных аспектов «мягкой силы». В них обязательно присутствует развлекательный блок: обычно это 1–2 фильма в стиле уся, который давно уже стал визитной карточкой китайского кинематографа, 1–2 фильма фэнтези (нередко также с элементами уся), 1–2 приключенческих боевика и/или триллера. Например, в рамках программы культурных обменов «Один пояс, один путь» в 2018 г. россияне могли посмотреть нашумевший блокбастер «Война волков 2» (реж. Ву Цзин), криминальный детектив «Операция Меконг» (реж. Линь Чжаосянь) и исторический боевик «Братство клинков 2» (реж. Лу Ян). Киноленты такого рода не только популярны как развлекательный жанр, но и функциональны в том плане, что позволяют продемонстрировать как технический уровень съемок, так и творческую изобретательность, что важно для укрепления репутации китайского кино, а косвенно и самого Китая как в высшей степени современной страны с высоким и разнообразным креативным потенциалом, способную во всех сферах получать результаты, сопоставимые с лучшими мировыми образцами.

Еще один непременно включаемый в репертуар блок – это, условно говоря, «фильмы о людях», о человеческих отношениях: сиделка и больной старик («Песнь хлопка», реж. Чжи Юаньчен), молодая амбициозная девушка, делающая карьеру в крупной фирме, ее бойфренд и ее поклонники («Вперед, Лала!», реж. Сюн Цзинлэ), не менее амбициозные молодые люди, раскручивающие свой бизнес по обучению английскому языку («Китайский партнер», реж. П. Чан) и т.д. Действие фильмов этого блока обычно разворачивается на фоне современной жизни Китая (еще один важный момент). Правда часто такой фон на самом деле является довольно условным, поскольку социальные проблемы в их реальной остроте в «мейнстримном» китайском кино во многом редуцированы (они поднимаются, как правило, лишь в независимом кино, которое, как уже отмечалось, не имеет широкого распространения). Тем не менее в изображении личностных коллизий китайские мастера экрана достигли большой достоверности, умея на этом, казалось бы, совершенно не зрелищном материале завладеть вниманием зрителя не хуже, чем это удается высокобюджетным блокбастерам. В жанровом отношении входящие в данный блок киноленты различны – это могут быть психологические драмы, мелодрамы, бытовые комедии. Но, если рассматривать вопрос в контексте «мягкой силы», то их объединяет общая функция: показать зарубежному зрителю, что китайцы живут теми же заботами и переживаниями, а это формирует чувство доверия и взаимопонимания, снимая подсознательный страх, который во многих странах внушает азиатский гигант с полуторамиллиардным населением, второй по величине экономикой и третьей по силе армией.

К этим двум практически обязательным составляющим китайских кинопрограмм чаще всего (хотя и не всегда) добавляется и третья – фильмы по мотивам китайской истории. Экзотически красочные костюмированные ленты, посвященные событиям и героям времен Троецарствия или династий Цинь, Тан, Сун, Мин, гарантированно становятся изюминкой любого кинофестиваля. На фестивалях китайского кино в России демонстрировались, в частности, такие примечательные образцы данного жанра, как «Дама династии: Ян Гуйфэй» (реж. Шицин, Тянь Чжуанчжан, Чжан Имоу), «Сюан Цзан» (реж. Хо Цзяньци и др.). Фильмы эти, несомненно, будят воображение и вносят немалый вклад в формировании устойчивого интереса к Китаю и его своеобразной древней цивилизации. Но все же они о давно минувшем, которое не может непосредственно волновать нас. В этом смысле большее значение имеет осмысление в формах искусства сравнительно недавнего прошлого, которое еще живо в памяти людей – по крайней мере, старшего поколения. И потом, если уж пытаться разгадать феномен современного Китая и задаться вопросом о том, как и почему недавно еще крайне отсталая и бедная страна смогла в течение нескольких десятилетий почти сравняться по технико-экономическому потенциалу с самой могущественной супердержавой – США, то причины этого надо искать, обращаясь к истории ХХ века.

с. 107-108:

цитата

Обращаясь к событиям ХХ в., китайское кино нередко прибегает к эпическим нарративам, которые дают возможность показывать масштабные исторические коллизии в модальности «да, это было», при этом не подталкивая зрителя к прямым идентификациям и без риторики навязчивых указаний на то, кто находился или находится «на правильной стороне истории». Люди на экране просто совершают свой путь «сквозь время», которое, как известно, не выбирают. Так, к примеру, построен один из лучших китайских исторических фильмов последних лет «Возвращаясь в 1942 год», демонстрировавшийся на фестивале китайского кино в России в 2013 г. В этом произведении рассказывается о вызванном голодом массовом исходе населения из провинции Хэнань, о гибели в пути тысяч людей, в том числе и семьи главного героя. Фильм ничего не смягчает и не приукрашивает, он показывает, как власти более благополучных провинций встречают беженцев пулеметами, как чиновники расхищают съестные припасы и деньги, как безучастно воспринимает голодную смерть соотечественников тогдашнее гоминдановское правительство. Но это не становится поводом для ретроспективного сведения политических счетов; даже фигура главы тогдашнего правительства – Чан Кайши – отнюдь не демонизируется. Далеки создатели фильма и от того, чтобы проклинать «эту страну», где могли так поступать с согражданами. Да, что было, то было... Но общая тональность фильма, его финал, когда главный герой подбирает на дороге девочку-сиротку и уходит с ней к новой жизни, придают происходящему на экране новый смысл – утверждение жизнестойкости многомиллионного народа. Так фильм, основанный на правдивом показе одной из страшных народных трагедий придает складывающемуся в нашем сознании образу Китая яркий оттенок эпического величия...

Андреев Иван Андреевич — ассистент кафедры философии, политологии и социологии, Федеральный научно-исследовательский социологический центр РАН, Москва

Елена Роткевич. В России это минус, в Китае это плюс // Город 812, 2019, №5(408) от 11 марта, с. 11-13.

цитата

В Китае несколько лет действует система социального рейтинга — каждое действие гражданина КНР фиксируется и оценивается в плюс или в минус. И в России уже внедряют китайские системы, следящие за благонадежностью граждан.

Система социального рейтинга, следящая за благонадежностью граждан в Китае, постепенно проникает и в Россию. В начале марта Минстрой РФ утвердил всероссийский проект «Умный город», который предполагает оснащение всей страны интеллектуальной системой слежения за людьми. Москва и Петербург стали пилотными площадками, где smart city уже заработал – при участии китайцев. Чем гражданам грозит использование китайского опыта?

Smart city по-китайски

В течение трех лет в России будет повсеместно внедрена интеллектуальная система распознавания лиц, заявляют в Минстрое, ответственном за реализацию проекта. По словам замглавы ведомства Андрея Чибиса, министерство изучило китайский опыт и намерено привлечь китайские компании к внедрению «технологии биометрии и анализа событий» в городах РФ.

Системы слежения, интегрированные в нейросети, в КНР используются довольно давно. С их помощью китайцы научились не только раскрывать преступления, но даже прогнозировать, где и когда будет совершено очередное злодейство. И даже ловить потенциальных (т.е. будущих) преступников. В некоторых китайских провинциях полицейские оснащены очками дополненной реальности с технологией распознавания лиц.

В настоящее время в Китае установлено более 176 миллионов камер, а к 2020 году добавят еще почти 500 миллионов. И это – не предел. В некоторых регионах под наблюдением находятся буквально все жители и вся территория.

В нестабильном Синьцзян-Уйгурском автономном районе, где проживают более 10 миллионов уйгур-мусульман, власти внедрили комплекс видеонаблюдения, оснащенный искусственным интеллектом.

Система распознает людей на улицах и предупреждает полицию, если подозрительные личности отклоняются от привычных маршрутов более чем на 300 метров. Более того, у всех жителей отсканированы радужные оболочки глаз, а на каждый автомобиль установлены геометки. Под видом бесплатной диспансеризации у населения взяли образцы ДНК, с помощью которых нейросеть быстро может вычислить разыскиваемого человека.

Полицейские оснащены анализаторами мобильного контента, способными мгновенно прочитать «содержимое» любого смартфона и выявить запрещенное.

– Если в телефоне обнаружится, например, расписание намазов, мусульманские имена и прочий контент, связанный с мусульманской религиозной практикой, владельца гаджета внесут в список неблагонадежных и могут забрать в лагерь перевоспитания, – рассказала «Городу 812» директор Лаборатории изучения китайского туризма Полина Рысакова.

По ее словам, в список нежелательного контента в Китае также попали, например, Винни-Пух и свинка Пеппа. Считается, глава КНР Си Цзиньпин похож на Винни-Пуха в диснеевском варианте, а Пеппа – символ неодобряемой молодежной субкультуры.

– Новый тренд: под запрет на использование в соцсетях попал иероглиф, обозначающий «печаль», «уныние». Он стал символом бунта китайской молодежи, которая не хочет соответствовать ожиданиям и требованиям, предъявляемым обществом. И от этого они пребывают в унынии и разочаровании, – рассказала Полина Рысакова.

Интеллектуальная система в КНР отслеживает все, даже самые мелкие нарушения граждан. Например, фиксирует, как люди перебегают дорогу на красный свет или рвут цветы на клумбе. Их лица мгновенно распознаются, устанавливаются фамилии, адреса и т.д.

Камеры используются даже при входе в общественные туалеты – чтобы никто не воровал туалетную бумагу. Лица входящих запоминает камера, каждому выдается около 60 см бумаги. Следующую порцию пипифакса то же лицо может получить лишь через 9 минут.

Китайцы научили систему наблюдения распознавать не только лица, но и анализировать покупки, поступки, знакомства, места пребывания конкретного человека. В зависимости от собранной информации система может сделать вывод о его неблагонадежности.

Как пишет китаист Леонид Ковачич на портале московского Центра Карнеги, если китаец купит кухонный нож, система возьмет его на заметку, хотя ничего криминального нет. Но если затем этот же человек приобретет мешок и молоток – система отметит его как «потенциально опасного».

Систему умного видеонаблюдения, названную ECU911, Китай бесплатно поставил в Эквадор. В результате за два года преступность там упала на 24% и Эквадор стал одним из самых безопасных государств Латинской Америки.

Граждане разных сортов

На основе умной системы слежения в Китае начали внедрять систему социального рейтинга – SCS (Social Credit Score). По сути, SCS представляет собой инструмент, разделяющий всех китайцев на разные «сорта» в зависимости от их благонадежности.

Поступки людей оцениваются в баллах, из баллов формируется персональный рейтинг. За плохое поведение баллы снимают, за хорошее – добавляют. Чем больше баллов, тем выше рейтинг. Чем выше рейтинг, тем больше льгот и благ.

Инициатива была озвучена Госсоветом КНР в 2014 году. Цель проекта – улучшить моральный облик граждан, повысить патриотизм, снизить преступность. В 45 городах Китая SCS уже действует в пилотном режиме, и пока участие в ней добровольное.

Несмотря на то что система тестируется уже в течение пяти лет, информация об этом масштабном социальном эксперименте за пределами Китая практически отсутствует.

Как пишет русско-китайский канал EKD.ME со ссылкой на South China Morning Post, в тестовом режиме баллы за хорошие и плохие поступки в каждой провинции Китая до сих пор начислялись по-разному. Жительница деревни Цзякуан Мацзя 52-летняя Ян Цююнь, работающая информатором SCS, поделилась, как она записывает в блокнот хорошие и плохие поступки односельчан и начисляет за них баллы. Например, ее сосед Ма Шаоцзюнь бесплатно установил баскетбольное кольцо на детской площадке. За это ему начислили два балла. Гражданка Ма Хунъюнь пожертвовала местному дому культуры телевизор за 3000 юаней ($ 445) и заработала 30 баллов. Юноши, которые отправились служить в армию, получили по 10 баллов. Ян Цююнь считает, что система помогает людям становиться лучше. К тому же жители с высоким рейтингом получают больше риса и растительного масла, а также могут рассчитывать на денежное вознаграждение от сельского комитета. Портреты высокорейтинговых передовиков вешают на местные «доски почета».

В городе Жунчэн рейтинговые баллы начисляются и снимаются компьютерной системой. За донорство крови, волонтерство, сообщения о контрабанде и прочие добрые дела баллы добавляются. За нарушения правил дорожного движения, долги по кредитам, неуплату налогов или алиментов, баллы снимаются.

В зависимости от суммы баллов формируется рейтинг. Горожане получают статус от ААА (много баллов, высокий рейтинг) до D (мало баллов, низкий рейтинг). «А-жители» имеют привилегии в виде бесплатных медосмотров, скидки в 300 юаней ($ 44) на оплату отопления, 30 кубометров бесплатной воды в год и льготы по кредитам.

«D-жителям» могут отказать в государственных субсидиях, в приеме на работу или в выдаче кредита. На получение госдолжности могут рассчитывать только «А-горожане», а в охранники берут начиная с В-статуса.

К 2020 году в КНР планируют создать централизованную систему, которая в режиме реального времени будет измерять рейтинг каждого жителя страны.

По словам Полины Рысаковой, недавно в Китае появилось мобильное приложение, с помощью которого сознательные граждане будут доносить на несознательных.

– В приложении будут размещаться фотографии тех, кто не платит налоги, алименты или кредиты. Если должника кто-то заметит в дорогом магазине покупающим дорогие вещи, то его нужно сфотографировать и направить фото через приложение в систему. За это отправитель получит баллы к рейтингу, – говорит китаевед.

Рейтинг повышается, если человек покупает в магазинах детские подгузники и не покупает алкоголь. Если смотрит нравственные фильмы и не смотрит порнопродукцию. Если на своих страницах в соцсетях публикует посты патриотического содержания и не дружит с неблагонадежными блогерами.

Тем, у кого плохой рейтинг благонадежности, могут отказать в выезде за рубеж. Также низкорейтинговым гражданам запрещено передвигаться на скоростных поездах и самолетах. В 2018 году из-за низкой благонадежности не смогли воспользоваться самолетом более 9 млн китайцев, а скоростным поездом – 3 миллиона китайцев.

Решения нейросети неоспоримы

В КНР отношение к Системе социального рейтинга, по словам Полины Рысаковой, в целом положительное. Большинство китайцев поддерживают идею, так как считают, что государство – не враг, а наоборот, заботится о каждом гражданине.

– В Китае дискуссии о правах человека, в принципе, нет. Вопросы о защите персональных данных не обсуждаются. Внедрение системы стало возможным в том числе и потому, что она воспроизводит типичные для китайского общества системы самонаблюдения. Традиционно общество было разбито на микроячейки, в которых люди наблюдали друг за другом и регулировали поведение друг друга. Сейчас происходит, по сути, то же самое, но в электронном виде, – говорит Полина Рысакова.

Пока SCS довольно часто дает осечки: наказывает невиновных, поощряет непричастных. У граждан пока нет возможности оспорить решения умной нейросети. В Китае стал широко известен случай, когда китаянке приходили огромные штрафы за неправильный переход улицы. Хотя ничего такого она не совершала. Оказалось, что система слежения приняла портреты женщины, наклеенные на автобусах, за ее саму. Женщина – актриса, снимавшаяся в рекламе.

В большинстве развитых стран китайскую систему рейтингования граждан осуждают как нарушающую права человека. Однако некоторые государства – например, Канада, Сингапур, Люксембург – дают китайцам с рейтингом выше 750 баллов визу по упрощенной схеме.

SCS уже в России

Возможно ли внедрение китайского опыта социальных рейтингов в России? Эксперты считают, что пока это утопия. По мнению доцента НИУ ВШЭ в Петербурге Елены Кудрявцевой, в масштабах государства такой опыт вряд ли получится внедрить.

– В частных компаниях давно рейтингуют и клиентов, и сотрудников, и даже отслеживают поведенческие модели. Вполне вероятно, что и вся страна движется в этом направлении, но реализовать проект в масштабах страны – невозможно. Во-первых, из-за слабой технической базы, во-вторых – из-за коррупции. Систем слежения навесить можно, но что они будут отслеживать, и главное – кто и как будет этим пользоваться? У нас даже когда ЧП происходят, по камерам слежения ничего не могут разобрать. Нужна система и технически и по-человечески безупречная. А у нас же чуть что случилось – особенно когда речь о громких делах, – что говорят?«Ой, камера была на ремонте! Ой, она работала, но файл куда-то исчез». Локальные задачи системы слежения могут выполнять. Например, камеры на дорогах фиксируют нарушения скорости. Но интеграция всех систем сопряжена с очень многими проблемами, – считает Елена Кудрявцева.

По мнению Полины Рысаковой, публичное внедрение китайской SCS в России встретит протесты со стороны локальной политической культуры.

– Но мы не знаем: возможно, за нашей спиной это уже делает государство, – предполагает она.

Решения, которые публично озвучиваются в правительстве РФ, заставляют сомневаться в том, что в России «опыт Китая» так уж невозможен. Похоже, что SCS уже здесь. Замминстроя Андрей Чибис привлек китайские корпорации во всероссийский проект «Умный город». Не публично, а через компанию «Ростелеком», которая заключила договор о долгосрочном сотрудничестве с корпорацией Huawei. Huawei будет помогать внедрять «на территории России инновационные продукты в отрасли информационных технологий и телекоммуникаций».

Ранее Huawei приняла участие в реализации проекта в Петербурге «Безопасный город», являющимся частью «Умного города».

В конце февраля концерн «Калашников» заявил, что готов адаптировать и внедрить во всероссийский «Умный город» систему распознавания поведения человека, которая используется спецслужбами. Например, по реакциям, походке, взглядам система может определить, вооружен ли человек, не замышляет ли чего дурного.

В феврале этого года Департамент информационных технологий Москвы заказал для столичных полицейских очки дополненной реальности с технологией распознавания лиц (такие очки есть у полицейских в Китае). Китайские корпорации приняли участие в создании столичной системы интеллектуального распознавания лиц.

В конце прошлого года зампред правительства РФ Максим Акимов заявил, что никаких проектов, основанных на оценке поведения граждан, в правительстве «на сегодняшний день нет».

– Правительство России сейчас не обсуждает вопрос создания системы социального рейтинга, – добавил он.

Опыт новейшей истории России показывает, что если чиновник публично заявил, что в стране чего-то не произойдет, значит, именно к этому народу и нужно готовиться.

(с) Город 812

В этом году в Китае отмечается 40-летие с момента проведения политики реформ и открытости

Евгений Янович Сатановский:

цитата

Китай был нищий, Китай был полумертвый, в Китае вымирали десятки миллионов людей за XX век. В Китае убивали десятки миллионов людей, в том числе оккупанты. Уже и не было, казалось, этого Китая. И пластали его на мелкие составные части – Срединную империю, которой 5 тысяч лет. А Китай собирался обратно. И это нам – великий урок! Нам, которые распались на некоторое количество частей, и эти части вовсе не обязаны вечно находиться порознь. Всего ничего. Другое дело, учитывать надо собственные ошибки. Понимать надо, почему все так происходит, а не дурью маяться, не шапкозакидательством заниматься. Но и это у китайцев было: Большой скачок, Культурная революция, куда их только не несло! А в какой-то момент начали думать мозгом уже в современности, я про историю не говорю, это – отдельная тема. Я надеюсь, мы когда-нибудь вернемся к практике исторических лекций. Много чего можно сказать и про борющиеся царства, и про империи Цинь и Хань, и про Танский Китай, вспомнить про Циньский, и много чего вообще.

Но сегодня говорим о современном. Сегодня исполняется 40 лет политике реформ и открытости Китая. Страна была абсолютно – государство Третьего мира. Более того, она еще 27 лет назад, когда мы успешно покончили с СССР… Мы ж смогли сделать то, что не смог бы сделать никто! Она сильно от нас отставала. А сегодня мы от нее сильно отстаем во всем, кроме, пожалуй, осколков старых советских технологий, старой культуры недобитой, в том числе – музеев и театров, и много чего другого. Ну, как есть. 40 лет! Причем это сегодня мы говорим: ну, как же, у них такая рабочая сила, у них такой внутренний рынок, у них такое население трудолюбивое, у них провинции густонаселенные на берегах моря, диаспора. А у нас, можно подумать, прям плюсов нет! Ну, как использовать.

Но дело в том, что 18 декабря 1978 года, когда начался Третий пленум ЦК КПК XI созыва, это совершенно было не явно. Выбрали, кстати, не самый радикальный вариант реформ. Как-то у них там вот Дэн Сяопин был, а у нас вот Чубайс есть. И разница между Дэн Сяопином и Анатолием Борисовичем велика. Больше того, до 1981 года Дэн Сяопин еще боролся со сторонниками жесткой линии. Тема была: "Как сохранить, в какой пропорции элементы маоизма?" Дэн Сяопин не боролся с маоизмом, Дэн Сяопин останавливал своих радикальных реформаторов, а в 90-е они поддерживали реформаторов против консерваторов.

Евгений Янович Сатановский — востоковед, кандидат экономических наук, профессор, президент научного центра «Институт Ближнего Востока»

Китай: политика, история, культура

К 85-летию Ю.М. Галеновича

Отв. ред. Е.Н. Румянцев

М.: Синосфера, 2018.

419 с. Пер. 5-9905645-7-2

цитата

В сборнике рассматриваются некоторые из наиболее актуальных проблем изучения современного Китая и российско-китайских отношений. Среди них – связи между нашими странами в период прихода Компартии Китая к власти в стране и на современном этапе, проблемы становления и развития китайских «глобальных городов», развитие права в КНР, история Гоминьдана, история и современное состояние китайских вооруженных сил.

Ключевые слова: Китай, российско-китайские отношения, история Китая, КПК, экономика Китая, культура Китая

— Картунова А.И. Информационные послания Д.А. Годунова из Китая в 1943–1947 гг. По документам и личным воспоминаниям, с. 51-91

— А.Ч. Мокрецкий (Институт Дальнего Востока РАН). Каким представляется современный миропорядок из Китая?, с. 92-128

цитата

В последние годы китайский политический и экспертный круги останавливаются на четырех особенностях эпохи или «четырех хуа»: политической многополюсности или полицентричности («чжэнчжи доцзихуа»), экономической глобализации («цзинцзи цюаньцюхуа»), общественной информатизации («шэхуэй синьсихуа») и культурном многообразии («вэньхуа доянхуа»). Автор связывает эти «четыре хуа» с китайской интерпретацией современного миропорядка, отвечая на следующие вопросы: что из себя представляют эти четыре особенности современного миропорядка, какова их оценка и степень актуальности, какие шансы и вызовы они содержат.

Ключевые слова: политическая полицентричность, экономическая глобализация, общественная информатизация и культурное многообразие

— А.О. Виноградов (Институт Дальнего Востока РАН), Т.Ю. Трухина (Национальный исследовательский университет "Высшая школа экономики"). Образ внешней политики России в СМИ и блогосфере Китая, с. 129-169

цитата

В статье предпринят анализ публикаций китайских СМИ и материалов блогосферы за последние несколько лет на предмет того, как представлена в китайском общественном мнении внешняя политика РФ. Отдельно рассматриваются такие аспекты как состояние российско-китайских отношений, события на Украине, действия России в Сирии.

Ключевые слова: российско-китайские отношения, внешняя политика, блогосфера, образ России

— Александрова М.В., Зайцева Т.Р., Заклязьминская Е.О. Въездной туризм из КНР в Россию: Современное состояние, проблемы и опасности, с. 170-215

— Чубаров И.Г. Исторические предпосылки возникновения глобальных городов в Китае, с. 216-229

— Юркевич А.Г. Роль и место Чан Кайши в политических организациях Сунь Ятсена в 1911–1925 гг.: трудный путь к вершине, с. 230-279

— Пожилов И.Е. Компартия и Красная Армия Китая в советизации китайской деревни, с. 280-314

— Е.Н. Румянцев (Институт Дальнего Востока РАН). О 90-летии вооруженных сил КПК, с. 315-363

цитата

В статье анализируются мероприятия, проводившиеся в КНР в связи с 90-летием вооруженных сил Компартии Китая, а также ход идущей в стране реформы обороны государства и вооруженных сил.

Ключевые слова: вооруженные силы, военная реформа, Центральный военный совет, Си Цзиньпин, Даманский

— В.К. Захарова (Московский университет МВД РФ). Уголовно-процессуальное право Китая: эволюция и пути модернизации, с. 364-389

цитата

В статье анализируются основные этапы развития уголовного процесса со времен императорского Китая и до наших дней. Рассматриваются причины отставания развития процессуального права при одновременном совершенствовании материального права, степень влияния философско-правовых концепций на формирование и дальнейшую реализацию уголовно-процессуальных норм Китая. В рамках статьи выявляется влияние социалистической идеологии и УПК РСФСР 1960 г. на регламентацию ряда норм современного УПК КНР. С учетом достигнутых успехов в реформировании ряда процессуальных институтов автором выявлены дальнейшие тенденции развития уголовного процесса КНР.

Ключевые слова: уголовный процесс, легизм, конфуцианство, традиционное право, расследование преступлений, наказание, древнекитайское право, правотворческий процесс, защитник, адвокат, меры принуждения

— Старостина А.Б. Народные культы в провинции Хэбэй, с. 390-405