Михаил Парфёнов. Тёмная волна. Беседу вёл Александр Рязанцев // Литературная Россия, 2020, №36 от 2-8 октября, с. 4-5.

«Страшные истории не только оберегают «от», но и готовят «к» нежелательным, но, увы, неизбежным событиям» – так считает Михаил Парфёнов, современный писатель ужасов и создатель известной серии «Самая страшная книга». Этим, похоже, и объясняется интерес читателей, вне зависимости от их возраста, к хоррору и жутким историям про оборотней, маньяков и злых чаровниц. Мы давно пытаемся разобраться, а что же это такое – «русские ужасы», и обратились к Михаилу, искреннему ценителю и активному популяризатору хоррора в нашей стране. Набирающие силу русские ужасы, их отличие от фантастики, западная политкорректность, связь между писателем и сантехником и чашечка кофе с Галиной Юзефович – в интервью с Александром Рязанцевым.

– Я всегда рад возможности продвижения и популяризации жанра «хоррор», в любом виде и формате. Не так давно давал три лекции на «Тавриде»; судя по видеотрансляции, там было несколько десятков молодых людей. Для меня это был первый опыт «лекции по Интернету», и я рад тому, что он был удачен: мне задали столько вопросов, что, из-за временных лимитов, я не на все успел ответить. Участники были искренни, а не безразличны к хоррору.

– То есть, такой вот «телемост» не мешает конструктивному, полезному диалогу?

– Не мешает, но его, конечно, сложно сравнить с живыми презентациями, где ты можешь вживую пообщаться с читателями. В качестве примера могу привести презентацию нашей серии «Самая страшная книга» в Библио-Глобусе. Это была идеальная встреча: очень много гостей (как говорится, «камню негде упасть»), разнообразные вопросы, живой интерес. На массовых мероприятиях вроде «Тавриды» или Московской Международной Книжной Ярмарки такой крепкой связи с аудиторией не удаётся создать.

– А часто удаётся встречаться с читателями и говорить с ними о литературе ужасов?

– Да, мы в последние два года довольно часто проводим такие мероприятия, правда, больше в формате встреч фанатов – «конвентов». Но это совсем отдельная история, я не рискну их сравнивать с «Тавридой», встречей с читателями в Библио-Глобусе или с чем-либо ещё. Кстати, в прошлом году был круглый стол с участием Галины Юзефович!

– Как она относится к литературе ужасов?

– Галина относится к нам позитивно, насколько я могу судить по общению с ней; первоначально она обратила внимание на роман Дарьи Бобылёвой «Вьюрки», оказала ей поддержку – книга оказалась успешной; это замечательно, что критики обратили на неё внимание. После этого мы встретились с Галиной в одном книжном кафе, попили кофе, очень хорошо и тепло пообщались и, по-моему, после этой встречи у нас остались самые позитивные впечатления друг о друге. По оценке Галины, мы очень даже успешны – она понимает, какие тиражи сегодня хорошие или так себе. Так вот, в плане тиражей у нас довольно успешный проект: мы издаём преимущественно не романы, а тематические или авторские сборники рассказов. Русский хоррор вот в этой форме ощущает себя лучше, чем русская фантастика.

– Мне всегда казалось, что хоррор и мистика – поджанры фантастики, но вы их противопоставляете друг другу. Почему?

– Потому, что это не одно и то же. Хоррор – это не поджанр фантастики, ничего подобного. Начнём с самого главного – а что такое «жанр»? Можно сказать, что это определённый формат рассказа истории – роман, рассказ, ода, или же как ярлычок на полке в книжном магазине – «научная фантастика», «хоррор», «политический детектив». Всё для того, чтобы читатель сориентировался, куда ему идти. Хочет книжку про рыцарей и драконов – ему надо в раздел «фэнтези», а хочет испугаться – идёт в секцию «ужасы». В чём разница? В жанрообразующих элементах. С фантастикой всё просто: есть такое понятие как «фантдоп», фантастическое допущение – например, говорящий робот или полёт на Луну во времена Жюля Верна. Увидев фантдоп, мы сразу понимаем, что, раз есть фантастическое допущение, то произведение имеет отношение к фантастике – либо чистой, либо смешанной с каким-либо жанром. С хоррором так не получится, потому что наличие зомби, вампира или оборотня ещё не говорит о том, что произведение относится к ужасам. Идеальный пример – «Сумерки» Стефани Майер; там тоже оборотни и вампиры, но у кого язык повернётся назвать «Сумерки» ужасами? Это, естественно, подростковая мелодрама.

Таким образом, в хорроре жанрообразующим элементом становятся не фантдопы, а само понятие «страха», эмоции, атмосфера. Обращение к эмоциям роднит ужасы с комедией и трагедией: если комедия нас пытается рассмешить, а трагедия – разжалобить, то ужасы – испугать. Если автор попытался меня, как читателя, напугать (не важно, удалось ли ему это или нет) – значит, это ужасы. Причём ужасы часто смешиваются с другими жанрами – как и фантастика. Будет неправильно назвать детектив поджанром фантастики, но ничто не мешает писателю придумать «детективную фантастику».

– Может, за этим и будущее – за смешением жанров?

– На самом деле, это не будущее, а самое что ни есть настоящее. Большинство фантастических произведений – это смешение фантастики с чем-то ещё: комедией, детективом, историей… То же и с хоррорами – почти все они содержат элементы ещё чего-нибудь – чаще всего, драмы. Это особенно заметно по современному авторскому западному кино. Все лучшие западные ужасы – это смесь хоррора с драмой: например, «Реинкарнация», «Реликвия», «Маяк»… Это не будущее, а настоящие, а иногда даже прошлое – всё как с постмодернизмом, который возник не тогда, когда был теоретически оформлен, а задолго до этого… То же и со смешением жанров – оно было всегда, просто мы стали всерьёз об этом говорить не так давно. В частности, мы часто об этом говорим в пику писателям фантастики, которые привыкли причислять к фантастике то, что на самом деле является смешением жанров. Возвращаясь к разнице между фантастикой и хоррором: как мы отметили, фантастика невозможна без фантастического допущения, тогда как ужасы могут существовать и без использования фантастики – например, роман Роберта Блоха «Психо» и потрясающая экранизация Альфреда Хичкока. Это классика жанра «ужасы», классика триллера, но где там фантастика? Там маньяк, сумасшедший с раздвоением личности – но никак не фантдоп. Да, там есть ненормальность, но ненормальность – это далеко не всегда фантастика.

– На Западе антологии ужасов пользуются бешеной популярностью – например, могу назвать книги ужасов, составленные англичанином Стивеном Джонсом, вашим коллегой. Был ли он для вас примером, когда вы запускали свою серию «Самая страшная книга»?

– Стивен Джонс, безусловно, талантливый и уважаемый человек, но мы на него никогда не ориентировались. Не без гордости отмечу, что наши читатели часто сравнивают «Самую страшную книгу» со сборниками западных ужасов, составленных уважаемыми Стивеном Джонсом и Эллен Датлоу, и чаще всего это сравнение проводится в нашу пользу. Всё потому, что у нас ставится упор на хоррор, то есть на жанровую составляющую, а не политкорректность. Нам не нужно выполнять некую «обязательную программу», которой, к сожалению, вынуждены придерживаться наши западные коллеги.

– А что это за программа?

– Сейчас объясню. «Обязательная программа» – это набор некоторых пунктов, которые должны присутствовать в готовящемся произведении. Например, в США среди авторов каждой антологии ужасов должен присутствовать хотя бы один афроамериканец, вне зависимости от того, насколько он хорошо пишет. Вот как недавно было с «Оскаром», где с 2024 года будут вводить обязательные квоты, так и в западном книгоиздании – такая неофициальная политика проводится уже долгие годы. Составители антологий вынуждены соблюдать эту программу. На Западе это называется «толератностью», у нас – «бредом».

– А откуда вы про это узнали, если не секрет?

– Год назад я общался с одним человеком (имя его называть не буду), который живёт в Великобритании и издаёт там книги. Он мне всё про это рассказал. Есть перегибы, на конкретном примере – один британский автор отправил в издательство своё произведение, на что ему вскоре ответили: «Всё хорошо, берём, но у тебя нет ни одного персонажа-инвалида – надо добавить, а то инвалиды, которые прочитают твою книгу, обидятся». Он переписал, добавил персонажа-инвалида и снова отправил. На это ответ: «Ты добавил только одного героя-инвалида?! Нужно больше. А не то читатели-инвалиды ещё сильнее обидятся, так как поймут, что этот персонаж был введён просто для галочки!». Вот из-за этих призраков и страдает качественная литература: прекрасно составленный сборник может испортить совершенно непонятный и безобразно написанный рассказ про вампирш-лесбиянок. Ты сразу понимаешь, почему этот текст попал в книгу. Да, если того требует сюжетная или художественная необходимость, то я буду в числе первых, готовых похвалить такой рассказ. Но когда публикуют откровенную графоманию просто за то, что там подняты выгодные темы… Судя по антологиям Джонса и Датлоу, могу предположить, что постепенно хоррор как жанр начинает отходить на второй план, уступая место каким-то, скажем так, «социально значимым проблемам». Так что на этом фоне наш отечественный хоррор смотрится более выигрышно, так как российские авторы стараются уделять внимание как раз жанровой составляющей, атмосфере ужаса; тому, что составляет сердце жанра, делает хоррор хоррором. Мы очень рады, что нас хвалят.

– Сердце хоррора большое? Каких авторов вы открыли своими антологиями?

– Мне бы хотелось сказать, что некоторых авторов мы открыли, но это будет не совсем справедливо, так как они печатались и до сотрудничества с нами – например, Дарья Бобылёва до публикации «Вьюрков» в нашей серии успела их напечатать в толстом журнале. Но творческий путь некоторых из наших друзей часто начинался с «Самой страшной книги». Например, Дмитрий Тихонов, автор сборника «Чёртовы пальцы». Дима очень хороший автор, талантливый, а некоторые его рассказы могли бы украсить любой сборник современной высокой прозы. Также могу назвать Максима Кабира, молодого и довольно эпатажного прозаика и поэта – он и анархист, и коммунист, и в то же время человек энциклопедических познаний. Он большой знаток ужасов и настоящий поэт, автор сборников «Скелеты» и «Призраки».

К сожалению, от тяжёлой болезни скончался Владислав Женевский – молодой и очень талантливый писатель и переводчик, которым я искренне восхищаюсь. Его тексты вызывают у меня не только восхищение, но и «белую зависть» – это когда ты сам, будучи пишущим человеком, читаешь другого автора и понимаешь, что сам бы не смог написать так, как он пишет. Это очень специфическая и точная проза, полная отсылок к западной классике, к Г.Ф. Лавкрафту, – но это не реверанс в их сторону, а свой, обогащённый собственным опытом и духом нашего времени, уникальный слог. Владислав дружил с американским фантастом Джеффом Вандремеером, перевёл для него на английский рассказ Леонида Андреева «Он» и был, пожалуй, единственным человеком в России, который видел Стивена Кинга вживую – он специально ездил в Германию, чтобы увидеть мэтра. У нас вышел посмертный сборник Влада «Запах», и я готов его советовать любому ценителю хорошей, качественной прозы с привкусом мистики. Этот сборник вышел довольно давно, но мы бы хотели его переиздать, в более полном варианте. Такая проза должна остаться в истории.

– Вы сделали себе имя ежегодными антологиями ужасов «Самая страшная книга». Вы сами подбираете рассказы для них?

– Наша серия основана на уникальном демократическом методе: мы собираем группу читателей, каждый из которых сам голосует за понравившиеся ему рассказы, до этого анонимно отправленные. Это тяжёлый труд, иногда бывают огрехи, отчего мы ввели одно ограничение: если мы видим, что каким-то образом читатели проголосовали за откровенную графоманию, такую, что прямо кровь из глаз течёт, то не исключаем того, что возможен потенциальный сговор с читателями со стороны какого-то автора – потому мы ввели право вето. Редакция может некоторые рассказы, победившие в читательском голосовании, забраковать и на их место взять что-то из тех рассказов, что чуть-чуть недобрали по голосам. Самое главное – наш конкурс абсолютно демократичен, прислать свой рассказ может любой желающий: дети, школьники, начинающие писатели, проверенные временем мэтры… Мы принимаем всех. А вот выбирают читатели – такой способ отбора текстов для антологий больше нигде не используется. Это наше изобретение, которым мы можем гордиться.

– Каковы перспективы русского хоррора?

– Мы хорошо понимаем, что из-за пандемии не только литература ужасов, но вообще весь книготорговый бизнес имеет определённые проблемы. Всё взаимосвязано: если тиражи снижаются, то какую-то литературу попросту перестанут издавать. В частности, наши тиражи снизились, но у нас имеется определённый запас прочности, который пока не даёт нам оснований бояться, что наши проекты прикроют. Нам есть куда расти, но, если год назад у нас были планы «завоевания мира» – планировали создать международную антологию с рассказами отечественных и западных авторов, напечатанную на русском и английском языках, то сейчас этот проект придётся отложить до лучших времён. Тем не менее, наши молодые авторы хорроров в самом соку и тёмная волна, накрывшая нашу литературу, уверен, даст им много материала и свежих идей.

– Как насчёт экранизаций?

– Да, телевидение к нам имеет большой интерес – например, по «Вьюркам» Бобылёвой собираются снимать сериал. В период пандемии наши авторы Олег Кожин и Дмитрий Тихонов продали права на экранизацию трёх своих рассказов для сериала-антологии, где, по плану, должны быть экранизации интересных рассказов современных авторов (в том числе Дмитрия Быкова). Самое интересное, что там каким-то образом присутствуют канадцы.

– Интерес кинематографистов к хоррору как-то мотивирует наших авторов на создание новых историй?

– Безусловно. Благодаря кино крепнут и литературные жанры. Если в 90-2000-ые наши авторы чаще всего писали в стол, то теперь у них есть все возможности для самореализации.

– Сочинительство историй в России – это призвание или работа?

– Кому как, я думаю. Для кого-то это ремесло, для кого-то – общение с музами… Я вот не считаю сочинительство неким мессианством; это профессия, и она не возвышается над другими видами деятельности. Я часто сравниваю писательство с работой сантехника: автору не надо гордиться собой, на надо почивать на лаврах – он должен трудиться, трудиться или ещё раз трудиться. И тут я привожу аналогию с сантехником: ведь если к вам приходит сантехник-неумёха с плохим набором инструментов, заменивший унитаз так, что нужно заново вызывать сантехника, то вы к такому «специалисту» отнесётесь плохо и будете его ругать, поскольку этот человек в своей профессии отработал плохо. То же можно сказать и про сочинителей: если ты плохо владеешь инструментом (русским языком, стилистикой, пунктуацией, темпоритмом произведения, навыком раскрытия характеров), то ты будешь таким же плохим специалистом в своей профессии, как вышеупомянутый сантехник. Если же сантехник – классный специалист, то он достоин похвалы. То же скажу и про писателя. Все люди равны, все писатели равны, все жанры равны; не бывает плохих жанров, бывают плохие писатели и неудачные книги.

– Все важны или никто не важен. Что нужно сделать, чтобы русские фанаты ужасов меньше читали Стивена Кинга, а больше – Дарью Бобылёву или Максима Кабира?

– Мы делаем всё возможное для этого. Во-первых, активно публикуем наших авторов. Это важно, потому, что хоррор позволяет говорить о тех вещах, о которых не очень позволяют другие жанры. Например, насилие в семье, инцест, всевозможные девиации… Это темы, которые будет очень странно смотреться в фэнтези или научной фантастике – но в хорроре они вполне уместны. Это интересно, так как позволяет говорить о том, что в русской литературе ранее говорилось редко. Есть темы, которые должны подниматься, так как литература – это, как ни странно, одно из зеркал жизни.

– Мы сможем догнать и перегнать Стивена Кинга?

– Это, на данный момент, пока никому в хорроре не удалось. По вполне понятным причинам: во-первых, Стивен Кинг талантливый и очень интересный писатель, который заслуживает всех своих регалий. Он действительно великий человек. У него есть шедевры, которые стали классикой, есть произведения послабее – но почти каждая его книга, вне зависимости от того, насколько она удачна, является достойным образцом жанра. Но надо понимать, что когда Кинг становился классиком, Королём Ужасов, то ситуация в мировой литературе была совсем другой, не той, что сейчас. Сегодняшняя ситуация не лучше и не хуже, – она просто другая, оттого повторить путь Кинга будет затруднительно. Для этого надо иметь его талант и жизненный опыт, а также возможность повторить ту ситуацию, что сложилась в мире во второй половине XX века – а сделать это невозможно, потому и стремиться к этому не надо. Надо искать свой путь – что мы и делаем. И мы уже сталкиваемся с фактом, что наш русский хоррор гораздо ближе к идеалам жанра, чем современные западные произведения.

– А русская классика близка идеалам хоррора?

– Конечно! Один Пушкин чего стоит с его «Пиковой дамой». Петербургские и украинские истории Гоголя, естественно, «Лесной царь» Жуковского, рассказы Тургенева, Ремизова, Загоскина… Даже у Даля, составителя нашего любимого словаря, есть страшные рассказы! Почти все авторы Серебряного века, писавшие о декадансе, о мраке – все эти великие писатели не считали для себя чем-то постыдным, унизительным или скучным попробовать напугать своего читателя… Так почему этого должны стесняться мы?

(с) Литературная Россия

(с) Лена М.