Новый год — две тысячи двадцатый, с ума сойти! — не успел начаться, а я уже ставлю галочки в списке запланированного чтения. Тут должно быть место для неуклюжей шутки, что в этом случае отметку стоило бы назвать немного иначе, ведь речь в романе Джона Краули "Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра" идёт о воронах, а вороны и галки входят в одно семейство и один вид, но, во-первых, там всё путано, во-вторых, книга к шуткам не располагает — это большой, развернутый авторский монолог на тему неизбежности смерти и принятия этого печального и упрямого факта.
Однажды ворона по имени Дарр Дубраули — тогда его ещё никто не звал Дарр Дубраули, но это неважно — решил полететь туда, где нет ворон. Так он встретил людей, и на ближайшую тысячу лет жизнь Дарра Дубраули оказалась связана с их племенем. С кельтской жрицей Лисьей Шапкой Дарр Дубраули впервые отправился в загробный мир, чтобы принести людям Самую Драгоценную Вещь, обладание которой сделало бы людей бессмертными, но Самая Драгоценная Вещь оказалась хитрее, и единственным бессмертным из этого путешествия вернулся Дарр Дубраули. С тех пор его жизнь превратилась в череду смертей и воскрешений в других временах. Он ходил с Братом и другими Святыми в Америку за несколько веков до Колумба, слушал истории Одноухого из племени ирокезов, сопровождал души умерших к медиуму Анне Кун, а в конце времен решил рассказать свою историю.
Четыре части романа — четыре жизни Дарра Дубраули. Устроены они примерно одинаково. В каждой своё место и своё время, обязательный человек-спутник для Дарра, носитель сообразных культуре представлений о том, кто такие вороны и — самое главное! — путешествие в загробный мир, бывает что и не одно. Ещё один общий для всех историй момент — результаты этого путешествия, но сказать что-то конкретное о них, значит раскрыть хоть и небольшую, но важную часть сюжета (впрочем, если вы читали хоть один текст на тему сошествия в загробный мир — с конкретной целью, а не так, полюбоваться — то знаете, чем подобное заканчивается безо всяких спойлеров).
На бумаге звучит интересно, но по факту роман запинается об своего главного героя. Дарр Дубраули — ворона, и мыслит он соответствующе. С этим связан как минимум один любопытный эпизод, перелицовка известного мифа, но усилий, затраченных на перевод в человеческую речь многочисленных вороньих наблюдений он не оправдывает. Дарр Дубраули ни в коем случае не трикстер, людского в нём слишком мало, а Краули не натуралист, чтобы сделать птичьи дела интересными для читателя, да ему это и не нужно. Как не нужно сравнение мифологий разных народов, их погребальных обрядов и роли, отведенной во всем этом воронам. Краули интересует смерть, которая приходит ко всем, даже к бессмертным, ибо жить вечно — вечно терять близких тебе. А ещё если жить вечно, можно пережить свой мир, потому что миры тоже умирают, а возрождаются ли они — вопрос без ответа. Стоит иметь это в виду, если хотите получить от чтения удовольствие.
А ещё стоит иметь в виду, что Краули — постмодернист, поэтому в качестве подготовки повторите перед чтением романа, что такое "мономиф" и чем метатекст отличается от метаязыка. Или, если эти термины совсем ничего не говорят вам, просто прочитайте вначале комментарий Ефрема Лихтенштейна и Михаила Назаренко, который идёт послесловием. Флёр загадочности, конечно, слетит, зато прилетит понимание.
Потом было так. Дарр Дубраули бросил клич, другие тоже, и Вороны услышали, откликнулись и прилетели. Собралась небольшая черная туча или стая, и еще до заката Вороны переругивались на помосте, дрались за место, взлетали и снова садились. И Дарр Дубраули с ними. Он тоже был голоден.
Желтого жира под кожей худого старика очень мало; густой жир в почках – уже лучше. Спелая поджелудочная железа и печень; у Ворон нет специальных слов для этих органов, они просто знают, что хорошо, что похуже. Сильные и крупные Вороны оттеснили остальных и принялись рвать ткани, под которыми скрывалось богатство, и, когда Большие насытились, свою долю получили меньшие и младшие. Никаких поблажек за то, что именно он их сюда привел, Дарр Дубраули не получил, но все равно оказался в центре, опустив лапу и клюв глубоко в своего бывшего спутника, если, конечно, и вправду это было то же самое существо, – какой бы ответ он получил, если бы спросил? Как только эта чудна́я мысль пришла ему в голову, пустые глазницы уставились на него, а отвисшая челюсть будто попыталась заговорить. А потом один Дарр Дубраули продолжал кормиться, а другой Дарр Дубраули слушал голос Певца; и чем глубже он проклевывался в Певца, тем яснее его слышал; пока наконец не понял, насколько великий дар преподнес Певец и что ему, Дарру, нужно делать, чтобы его получить.
– Летите!
Это Лисья Шапка – вскочила, раскинула руки и повернулась к Воронам.
– Летите! – снова закричала она, отгоняя их. – Летите, несите его! Несите, все вы, несите его!
В последнее время всё больше внимания обращаю на детскую и подростковую литературу. В них ещё сохранилась яркость формы, которую я очень люблю — и которая поистёрлась во взрослой фантастике — но авторы не забывают и о идейном наполнении, подчас — совершенно недетском. Получается такая недетская детская литература (детская недетская тоже есть, но о ней в следующий раз).
“Дети Ворона” Юлии Яковлевой — пример таковой. Это повесть — первая в цикле “Ленинградские сказки” — предназначена для младшего и среднего школьного возраста, как принято было говорить когда-то (не знаю, сохранилась ли теперь эта полезная формулировка), но и тех, кто давно школу закончил, может заинтересовать, ведь обращается она к большой и сложной теме репрессий. Однажды среди ночи срочно уезжает в командировку папа, потом забирают маму и маленького Бобку, и Шурка с Таней остаются одни. Ему — семь, ей — девять. За окном — Ленинград, который готовится к встрече весны и героев-папанинцев. Идёт 1938 год.
Взрослый читатель, конечно, сразу понимает, что вот он, век-волкодав, подобрался и уже готов к прыжку, но героям это всё невдомёк. Они радуются свалившейся на них свободе и деньгам (мать успевает передать через старушку-соседку кошелёк), прогуливают школу, пьют лимонад и покупают в лучшем кафе города птифуры — в общем, ведут себя как детям и положено. А фразу про то, что родителей “Ворон забрал” принимают за глупую шутку. Пока брата с сестрой не начинает выдавливать из привычной реальности. Вначале буквально — соседи по коммуналке занимают комнаты, где жила их семья. Потом Шурка и Таня становятся невидимыми для простых советских граждан, лишь такие же изгои, от которых общество избавилось, поскорее вычеркнув, пока они не утянули за собой, могу заметить их. С этого момента начинается короткое, но страшное путешествие по городу Ворона.
Самое интересное в “Детях Ворона” — зыбкий, сюрреалистичный мир, придуманный Юлией Яковлевой, который каждый раз меняется, стоит только подумать, что ты его понял. Поначалу Ворон воспринимается прозрачной метафорой, попыткой уложить сталинский террор в детские головы, затем — мрачной изнанкой привычной действительности, где можно говорить с птицами и крысами, а у стен есть уши и глаза (буквально). На самом деле верно и первое, и второе, и третье. На фоне писательница рассказывает историю о верности себе и семье, о противостоянии тоталитарному обществу, о памяти и правде. Как к этому относиться — дело только ваше. Но рассказ очень актуальный как для детей, так и для взрослых. К сожалению.
Их комнаты были в самом конце коридора. Таня открыла ключом дверь, и они вошли во взрослую комнату. Она так называлась, потому что ночью здесь спали мама и папа, а днем собиралась вся семья. В середине стоял большой круглый стол. За ним ели, читали, делали уроки. Кровать родителей стояла за камышовой ширмой. Прямо в стену был вделан большой дубовый шкаф.
Таня открыла дверцу шкафа и вошла. Шурка за ней.
Дело в том, что давным-давно папа решил соединить обе их комнаты. Чтобы не приходилось бегать туда-сюда через коридор. Он проделал ровную прямоугольную дыру между взрослой и детской. А так как подходящей двери не нашлось, то в дыру вдвинул старый шкаф. Из взрослой в детскую Таня с Шуркой проходили мимо платьев и костюмов.
С тех пор дверь из детской в общий коридор всегда стояла запертой. Ключ от нее давно потерялся. Все уже и забыли про эту вторую дверь.
Тане и Шурке ужасно нравилось, что у них такие странные комнаты. И шкаф. Только маленький Бобка, который еще ничего не знал о жизни, думал, что так и надо. Что так все живут.
Велика Россия настолько, что одного Пелевина ей уже не хватает. И пока Виктор Олегович препарирует актуальные, по мнению фэйсбука, тенденции в нашем отечестве, Александр (Сергеевич, не родственник) работает с советской мистикой, психоделикой и отчасти — с советским же шпионским романом. Работает трудолюбиво, за три года выпустил уже три романа, последний из которых номинировался на “Интерпресскон”, Нацбест, а сейчас — и на “Новые горизонты”. Я, однако, буду проверять, так ли хорош новый Пелевин по второму роману, который носит красивой и звучное название "Калинова Яма". И из-за названия, и потому что люблю, знаете ли, оккультные тайны СССР ещё больше чем тайны Рейха (а их обожаю).
Гельмут Лаубе — немецкий шпион, живущий в Москве под легендой советского журналиста Сафонова. В июне 1945 Сафонов-Лаубе едет в Брянск, чтобы сделать интервью с молодым писателем Юрием Холодовым, а на деле — узнать состояние брянского укрепрайона. На станции Калинова Яма, Лаубе встречается со связным, пересаживается на другой поезд и засыпает. А потом просыпается на подъезде к станции... Калинова Яма. Дальше у Гельмута начнется сплошной День сурка, он будет убегать от своих преследователей, искать болотное сердце и Спящий дом, умирать и раз за разом возвращаться в то утро, когда поезд приближается к станции... Калинова Яма... Калинова Яма... Калинова Яма.
Параллельно с этим, Пелевин раскрывает подробности биографии Лаубе сразу в двух направлениях. В прошлом юный Гельмут с семьей покидает Россию накануне революции, перебираясь в Берлин, получает образование, проникается идеями национал-социализма (этот момент дан совсем по касательной) и в конце концов поступает на службу в СД. В будущем — сидит в крохотной берлинской квартирке и пишет мемуары про Колыму, изредка прерываясь на визит в пивную в компании таких же коллег из “бывших”. По объему биографическая линия может соперничать с мистической, а ведь есть ещё многочисленные стенограммы допросов Лаубе в НКВД, цитаты из книг Холодова, статьи психиатра Остенмайера и польского журналиста-провокатора Качмарека.
Привычного к умственной гимнастике читателя такое изобилие вряд ли смутит, он засучив рукава ринется раскапывать причинно-следственные связи, чтобы доискаться до истинной подоплеки событий на станции Калинова Яма. И быстро поймет, что собирает половинки двух разных пазлов. В том-то и заключается главная претензия к роману — связей здесь нет. Совсем. Никаких. За исключением пары мимолетных персонажей, про одного из которых я даже не могу сказать, что это не мои домыслы, ничто и никак не связывает злоключения Гельмута Лаубе на станции Калинова Яма и в её окрестностях с остальной жизнью — включая самого Гельмута Лаубе.
И тут прийти бы на выручку дремучей русской хтони, но вот маловато её у Пелевина, а какая есть — не сильно “забирает”. Сновидческие скитания Лаубе, как было упомянуто выше, походят больше на День сурка, только в антураже богом забытой русской деревни, оттого воспринимаются не пугающе, скорей гротескно, а куда чаще попросту уныло. На одно появление царя Михаила Бесконечные Руки приходится появлений пять заурядного дедка-попутчика, который мелет столько несвязной чепухи, что приводит читателя в негодование быстрее чем героя. И даже пара преследователей Лаубе — инфернальный майор Орловский из контрразведки и испанский командир Рауль Сальгадо, которому Гельмут задолжал по принципу “око за око”, причём буквально — идущие за ним и в реальности, и во снах не спасают ситуацию, ибо влияют на неё ещё меньше, чем сам Лаубе. А Лаубе на неё не влияет практически. Диверсант и разведчик (хорошо-хорошо: шпион) с обширным опытом, получивший боевое крещение ещё в Испании, при столкновении с неведомым моментально превращается в растерянного гражданского, забывает инструкции и не обращает внимания на важные детали.
По итогу выходит, что Пелевин не дожимает везде, ни как мистика, ни как шпионский роман "Калинова Яма" не интересна, как биография из серии "Жизнь незамеченных людей" просто скучна. Кое-какой сырой потенциал у писателя есть, но реализовать его пока не удается, слишком много нитей остается ни с чем не увязанным. Хотите головоломок и символизма в предчувствии великой войны — читайте "Аргентину" Валентинова, провинциальной русской психоделики — слушайте группу Dvanov. Шпионских романов не знаю.
[6 сурков-шпионов из 10]
Гельмут нащупал в кармане пачку папирос, открыл — их было семь.
Вытащил одну, чиркнул спичками, закурил.
Майор подошел к нему ближе, заложил руки за спину и продолжил говорить.
— Пора бы уже привыкнуть, дорогой мой, что вас здесь не спасет никто. Что у вас здесь нет и никогда не будет друзей. И вы сами так захотели, сами выбрали себе все это. Никто вас силой сюда не тащил.
— Никто, — кивнул Гельмут, выпуская дым. — Что вы хотите сейчас со мной сделать?
Майор тихо рассмеялся.
Он подошел к Гельмуту еще ближе, почти лицом к лицу — было видно, как блестят его глаза за стеклами очков, его морщины на лбу, слегка отросшую щетину. Он стоял и молчал, улыбаясь и переводя взгляд с правого глаза на левый, с левого на правый, зрачки его бегали туда-сюда, а губы все больше расплывались в улыбке, и Гельмуту на какой-то момент показалось, что это вдруг и есть та самая настоящая русская улыбка с еле уловимой искрой безумия.
Майор вдруг резко перестал улыбаться и совсем тихо, чуть слышно ответил:
Все, наверное, в курсе, что произошло на вручении премии Кэмпбелла и во что это вылилось. Я — человек простой, поэтому даже не буду говорить о том, что фашисты будущего наверняка будут прикидываться антифашистами, навязывая единственный правильный выбор — их выбор — под отвлеченными рассуждениями о правах всех и каждого (в конце концов, говорят, об этом уже написали целую книжку). Я просто вычеркиваю для себя авторов, которые, находясь в положении карликов на плечах гигантов, пытаются эти плечи оттоптать, то есть:
жаннетт нг
мэри робинетт коваль
патрика ротфусса
кори доктороу
джона скальци
Особенно двух последних лицемеров, которые крутятся как флюгер.
И раз уж речь зашла об одной премии, не грех вспомнить и другую, добавив в список:
чайну мьевиля
ннеди окорафор
Upd. джеффа вандермеера
К чёрту сжв, лицемеров и паразитов. Ктулху фхтагн.
Год назад Николас Имс ворвался в стан любителей фэнтези с дебютным романом "Короли Жути" с грацией тролля, влетающего в трактирную драку, сходу поделив читателей на два лагеря. Одним находили приключения банды постаревших наемников, больше похожих на рок-звёзд (тоже вышедших в тираж), отвязными и захватывающими, другие разводили руки в недоумении, как этот примитив можно читать. Увы, со второй книгой всё куда более однозначно.
Тэм Хашфорд — главная героиня нового романа Имса, "Кровавая Роза" — работает подавальщицей в трактире, но в душе у неё "Жуть свербит", поэтому, когда в трактире останавливается знаменитая Кровавая Роза и её прославленная банда "Сказ", Тэм не раздумывая бросает отчий дом и присоединяется к ним как бард. Землям людей вновь угрожает опасность, из Кромешной Жути на надвигается Лютая Орда под предводительством великана Бронтайда, на битву с которой стягиваются наемничьи банды и армии владык Пятипрестолья. Все ждут, что "Сказ" тоже последует на битву с монстрами, но Роза ведёт банду в другую сторону — они собираются совершить подвиг, который затмит даже деяния легендарной "Саги" Золотого Габриэля, которую Роза приходится дочерью.
Если в первой книге Имса главной темой было обучение старых псов новым фокусам, то вторая сосредоточена вокруг молодой шпаны, которая пытается перепрыгнуть через головы отцов (спойлер: безрезультатно) и копанию в семейных отношениях. Тема потенциально любопытная, но в реализации Имса выглядит очень поверхностной, если не сказать — примитивной, ну или просто рассчитана на подростков. У каждого в «Сказе» имеется конфликт с родителями, и если у Розы это желание вырваться из тени отца, пусть навязчивое и толкающее на малоосмысленные поступки (с далеко идущими последствиями), то у шамана-оборотня Брюна и чародейки Кьюры всё куда серьезней. Но поскольку книга называется так как называется, первый получит на решение проблем пару глав, а вторая — и того меньше. Что только к лучшему, ведь единственный способ разрешить конфликт отцов и детей по Имсу — стукнуть папочку топором по башке. Ну или стукнуть топором по башке кого-то настолько здорового, что даже папочка не рискнул бы связываться. Только хардкор, только фаллометрия! Даже странного, что книга про девочек. We Can Do It? Пожалуй что. Мимоходом Имс хватается за тему "Монстры — тоже люди", но бросает, оборвав на полусл...
Взамен психологических изысков предлагается старый-добрый экшн, обильной сдобренный шутками, ироничными пикировками и гэгами разной степени удачности — то, из чего по большей части состояли и "Короли Жути". Позабыв о части меньшей, которая и делала книгу чем-то большим, чем очередное юмористическое фэнтези — о Пузочёсе. Именно Клэй Купер — добродушный силач и типичный басист (после смерти все басисты попадают в метроном, ха-ха!) — делал львиную долю обаяния первого романа. Во-первых, потому что герои такого типажа крайне редко бывают на главных ролях. Обычно старательный тугодум с пудовыми кулаками выступает в роли комического спутника главного героя и в тени от великолепия последнего его просто не видно. Во-вторых, собственно, он наименее комический — не серьезный до зубового скрежета, просто способен выдавать неожиданно осмысленные и зрелые вещи в этом чаду кутежа и угара во мгле ада. В "Кровавой Розе" Купера сменили на юную лесбияночку Тэм, заурядную и безликую, которую кризис среднего возраста во все зубы не жевал, потеряв и последние проблески серьезности, и забавный контраст между медлительным героем и ураганным экшном. Сам Клэй появляется в паре моментов, но лучше бы его не было — персонаж выглядит жалкой тенью былого себя.
Единственное, что не стало хуже по сравнению с первой книгой — это экшн. Потому что он и раньше был довольно средненький. Кабацкие драки и схватки на аренах у Имса получались тогда и получаются сейчас, хотя не ждите чего-то на уровне с разгромом Макситона, а вот финальные побоища — нет. Они неимоверно затянуты, при этом лишены хоть как-то драматичности. Сталкиваются многотысячные армии, горят города, герои сражаются и умирают, кульминация бегает кругами и трезвонит в набат... Пейн, я напряжения не чувствую! Эмоций — как от кабацкой драки. Потому что всё то же самое, только больше. А конфликт как болтался на периферии писательского внимания, так и остался там. Не выстроил Николас Имс противостояние между отцами и детьми, ни условными, ни буквальным за пятьсот с лишним страниц, только в поддавки играл.
– Вам совсем не обязательно входить в пещеру, – сказал Брюн товарищам. – Для варгиров вызов на поединок – святое дело. От него нельзя отказываться, ему нельзя помешать. Мы с Шадрахом будем драться один на один. Я его убью, или он меня убьет, а вы не имеете права мне помогать. – Он со значением взглянул на Розу. – Никто из вас не должен вмешиваться.
– Это не имеет значения, – ответила она. – Даже если ты будешь сражаться один на один, мы будем с тобой. Мы ведь банда. Куда ты, туда и мы.
Сорха ткнула в шерстяную нижнюю рубаху Розы и повторила, как ребенку:
– Без панцирей. Только кожа.
– Только кожа? – удивленно переспросила Роза.
– Мы что, должны быть нагишом? – уточнил Вольное Облако.
облако тэгов
