На неделе посетил психиатра в Обители безумия, сиречь в психоневрологическом диспансере, а после совершенно неожиданно угодил на собеседование шашлычниц, что, вроде бы, нормально само по себе, но вот звучит немного шизофренически. К сожалению, современная российская литература не находит тему шашлычниц и шаурмы в целом сколь-либо значимой для себя (а я бы почитал), другое дело психиатрические истории, из них можно уже небольшую полочку собрать. "Принц инкогнито" Антона Понизовского, "F20" Анны Козловой, "Доктор Х и его дети" Марии Ануфриевой — точно туда встанут, а "Калечину-Малечину" Евгении Некрасовой и сборник Ксении Букши "Открывается внутрь" можно куда-нибудь рядом положить. Наверняка кого-нибудь забыл и упустил, поскольку в "боллитру" смотрю одним глазком, да и то нечасто. Вот об одном таком моменте, когда взгляд мой упал на роман Марии Ануфриевой, и хочу поговорить сегодня.

Знакомьтесь, Мария Ануфриева — журналист, писательница. Закончила литературную мастерскую под руководством Андрея Аствацатурова. Ещё до этого выпустила дебютный роман, второй роман вошёл в лонг-лист "Русского букера" и номинировался на "Нацбест", "Доктор Х и его дети" тоже входил в лонг-лист, но уже "Большой книги" и завоевал премию имени Гоголя в номинации "Шинель" (лучшая проза).

Теперь знакомьтесь, доктор Христофоров. Едкий и саркастичный бирюк. Во младенчестве евда не умер, но был спасен виртуозным хирургом и когда вырос — сам пошёл в медицину, но врачевать души, не тела. Христофорову пятьдесят два, он заведует отделением для мальчиков в детской психиатрии, и кроме работы у него в жизни ничего нет, не считая медленно погружающейся в старческую деменцию матери. Звучит традиционно-безысходно, но на самом деле никакой чернухи в романе нет, скорее наоборот — книга бодрая и жизнеутверждающая.

Подопечные у Христофорова те ещё. Один собирается взорвать детдом и спрятать трупы, другой отказывается быть человеком, третьего Христофоров вовсе зовет коротко и емко — Омен, и есть за что. Найти подход к таким ребятам непросто, но не для доктора Христофорова. Особого погружения в мозгоправские изыски в книги нет, главный герой действует больше не как психиатр, а как психотерапевт и хороший, внимательный педагог. Подобрать правильные книжки и кино, поговорить по душам, побороться в шутку или просто дать отеческого леща. Одним словом, дает то, что не смогли или не захотели дать родители, ведь не секрет, что большая часть проблем с психикой у детей дело рук именно родительских. Этот момент Ануфриева показывает очень подробно и выпукло. Сначала читатель видит очередного пациента отделения на глазами Христофорова, потом излагается предыстория уже от лица самого пациента, а потом в кабинете Христофорова появляются родители, как правило — мать, из диалога с которой мы выуживаем последние детали.

Роман написан лёгким, но ёмким языком, при всей серьезности темы автор не чурается юмора, комические моменты идут рука об руку с драмой и отстраненной жизненной рефлексией, у главного героя неожиданно — в основном, для него самого — появляется любовная линия, а финал неплохо нагнетает саспенсу. Судите сами, в больнице намечается празднование Нового года, а коварный Омен завладел оконной ручкой (решеток на окнах здесь, вопреки стереотипам, нет). Что-то будет обязательно.

Тут должен быть вывод, но я выводы делать не люблю, люблю перекладывать это на плечи читателей, поэтому скажу так. Я, когда взялся выбирать фрагмент для цитирования, немного увлёкся и по итогу перечитал роман снова, тем более он небольшой. Такие дела.

«Узелок завяжется, узелок развяжется, а любовь — она и есть только то, что кажется», — сообщала о сокровенном певица из радиоприемника.

Христофоров еще раз оглядел в щелку комнату трудотерапии: сидят, голуби. Омен, Фашист и Существо, искоса взглядывая на то, как проворно вяжет макраме Суицидничек, похоже, имели все шансы через пару занятий освоить древнюю технику узелкового плетения.

Элата тоже плела, от усердия даже язык высунула. Поначалу макраме числилось трудотерапией для девочек, но с появлением подаренного спонсорами швейного класса незаметно стало занятием и для парней. От скуки к моменту выписки из больницы некоторые владели им в совершенстве.

В отделении по коридору фланировал Шнырь, смотрел под ноги, бубнил под нос. Христофоров потрепал его по плечу.

Месяц уже прошел, он мог бы ему объяснить, что все выписки задерживались из-за карантина, но Шнырь не интересовался числами. Его мать уже несколько раз не пришла на родительский день — видать, наладилась личная жизнь, а значит, в больничке ему пока лучше. Тут и макраме, и рисование, и поэзия Пушкина. Детская больница — рай по сравнению со взрослым психоневрологическим интернатом, где Шнырьков неминуемо окажется — раньше или позже. Нельзя отнимать у ребенка детство.