Я в свисте временных потоков,

Мой черный плащ мятежно рвущих.

Зову людей, ищу пророков,

О тайне неба вопиющих.

Размышляя о сочинении господина Калашникова, меня неумолимо тянет впасть во множество грехов, даром, что одна из повестей про декадентов выходила в "инквизиторской" антологии. В первую очередь, конечно, в грех перечисления, ибо количество знакомых персоналий не поддается учёту. Потом, в грех подражания, тут, кажется, уже впал. И наконец под занавес, в грех полемики. Но обо всем по порядку, то бишь — с начала.

Вначале никакой Лиги не было. Просто Боренька Бугаев попал в беду, подпав под влияние нехорошей женщины, и пришлось Василию Васильевичу Розанову, заручившись поддержкой Коли Вольского, по праву старых знакомцев помочь Боре. Да только на деле оказалось, что не всё так просто, Бугаев угодил в центр старого заговора "антимуз". Из-за них в своё время погиб Пушкин, пострадал Достоевский, да и Василию Васильевичу по молодости лет досталось, а теперь до Бори добрались. Цель коварных заговорщиц — убивать в писателях и поэтах тягу к творчеству (но можно — и самих писателей с поэтами), извращать и переиначивать творения, и в конечном итоге, конечно, вредить Империи. Список врагов не явлен явственно, но гадать не приходится — это союзников у России только два, остальные — противники.

На том и закончилось бы, не успев толком начаться, моё знакомство с книгой, ибо при всём своём многообразии подобное чтение удивительно одномерно, меняется только государственный строй, который прославляет автор. Но "Лига выдающихся декадентов" выгодно отличается от очередной пафосной утопии про хруст французской булки под имперским триколором своей... литературоцентричностью, что ли. Много было книг, где писатели и поэты выступали главными героями, где второстепенными — и вовсе не счесть. Но я не припомню книги, где все — ну, практически все — действующие лица были не чужды словесности. Не обязательно изящной. В "Лиге..." имеется, например, эсперантист и структуралист из последователей де Соссюра (о, радость, о счастье — пригодились знания, полученные в универе, даже в Гугл лезть не пришлось), который решил весьма радикально внедрить свои разработки.

Формально "Лига выдающих декадентов" – это детектив. Каждая повесть строится как расследование, с поиском улик, разработкой подозреваемых, ложными следами. Только покушаются на русскую культуру. Однако, главное здесь не разгадать личности преступника (чего гадать — зарубежные культуртрегеры шалят, на национальную идентичность посягают), а литературная игра, детективные коллизии лишь повод её завести. Тут Калашников демонстрирует недюжинную эрудированность, превосходит которую лишь его же изобретательность. Воссоздавая жизнь России на излёте Серебряного века он скрупулезен и внимателен до мелочей, вроде обуви или цвета кофты, но каждую такую детальку способен раскрутить совершенно неожиданным, а зачастую — и парадоксальным образом, превращая действие в подлинную фантасмагорию, где литература и конспирология шествуют рука об руку.

Возникает закономерный вопрос, стоит ли читать книгу тем, для кого литература тех лет terra incognita? Будет ли она им интересна? На мой взгляд, однозначно "да". Какие-то небольшие нюансы пройдут мимо, в Боре Бугаеве останется неузнанным один из главных теоретиков символизма, но удовольствия от книги это не умаляет. Во-первых, фантазия автора впечатляет и так, без дополнительного культурного багажа, а пополнить его в век доступного везде и всюду Интернета не проблема. Во-вторых, постмодернистский коллаж Калашникова не ограничивается Серебряным веком: герои периодически разрушают четвертую стену, "пророчествуют", заглядывая в будущее России, цитируют Высоцкого, изобретают хип-хоп и поминают феминитивы. Некоторые из шуток немного подвыветрились, пока книга шла к читателю, но большинство всё ещё акутально. В третьих, здесь умопомрачительный Хлебников!

Линцбах извинительно улыбнулся и толкнул дверь в учебный класс.

Сидевшие за партами чертёжники вдобавок к чёрным робам имели во рту кляп – деревянный шарик на резинке. Щёки перетягивала удерживающая шарик резинка. Округлявшиеся вокруг кляпа губы выглядели так, будто готовы были в любой миг плюнуть красным деревянным шариком – Розанов невольно прищурился. На груди у чертёжников висела миниатюрная звонница – деревянная рамка, в которой помещались разномастные колокольцы. Из-за пояса у каждого торчала двурогая вилочка – камертон.

– Это – новобранцы, – прокомментировал Якоб Иоганнович. – При помощи кляпа и звонницы – карильона, мы отучаем их от привычного языка.

– Русского, что ли? – с неподдельным простодушием вопросил Розанов.

– Русского, немецкого, греческого, – со всегдашней улыбкой перечислял Линцбах. – От любого языка, который препятствует качественной работе.

Линцбах рассказывал, ведя экскурсантов через классы с рядами кульманов:

– Для каждого вида деятельности предусмотрен специальный язык. Причём в случае труда бок о бок два разговора не перебиваются. Под землёй, так же как и во взаимном удалении, что бывает в ходе обмерных работ, удобен карильонный перезвон. Заметили звонницу в холле? Мы с её помощью доносим объявления и распоряжения в самые дальние уголки артельного дома. В шумном месте мы используем язык ритмических телодвижений и поз.

– Всё ясно: и тут без оргий не обошлось! – обрадованно шепнул Василий Васильевич другу по переписке.

Here comes the messenger

Found bringer of dark days

Here comes the messenger

Black crow on a tombstone

Новый год — две тысячи двадцатый, с ума сойти! — не успел начаться, а я уже ставлю галочки в списке запланированного чтения. Тут должно быть место для неуклюжей шутки, что в этом случае отметку стоило бы назвать немного иначе, ведь речь в романе Джона Краули "Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра" идёт о воронах, а вороны и галки входят в одно семейство и один вид, но, во-первых, там всё путано, во-вторых, книга к шуткам не располагает — это большой, развернутый авторский монолог на тему неизбежности смерти и принятия этого печального и упрямого факта.

Однажды ворона по имени Дарр Дубраули — тогда его ещё никто не звал Дарр Дубраули, но это неважно — решил полететь туда, где нет ворон. Так он встретил людей, и на ближайшую тысячу лет жизнь Дарра Дубраули оказалась связана с их племенем. С кельтской жрицей Лисьей Шапкой Дарр Дубраули впервые отправился в загробный мир, чтобы принести людям Самую Драгоценную Вещь, обладание которой сделало бы людей бессмертными, но Самая Драгоценная Вещь оказалась хитрее, и единственным бессмертным из этого путешествия вернулся Дарр Дубраули. С тех пор его жизнь превратилась в череду смертей и воскрешений в других временах. Он ходил с Братом и другими Святыми в Америку за несколько веков до Колумба, слушал истории Одноухого из племени ирокезов, сопровождал души умерших к медиуму Анне Кун, а в конце времен решил рассказать свою историю.

Четыре части романа — четыре жизни Дарра Дубраули. Устроены они примерно одинаково. В каждой своё место и своё время, обязательный человек-спутник для Дарра, носитель сообразных культуре представлений о том, кто такие вороны и — самое главное! — путешествие в загробный мир, бывает что и не одно. Ещё один общий для всех историй момент — результаты этого путешествия, но сказать что-то конкретное о них, значит раскрыть хоть и небольшую, но важную часть сюжета (впрочем, если вы читали хоть один текст на тему сошествия в загробный мир — с конкретной целью, а не так, полюбоваться — то знаете, чем подобное заканчивается безо всяких спойлеров).

На бумаге звучит интересно, но по факту роман запинается об своего главного героя. Дарр Дубраули — ворона, и мыслит он соответствующе. С этим связан как минимум один любопытный эпизод, перелицовка известного мифа, но усилий, затраченных на перевод в человеческую речь многочисленных вороньих наблюдений он не оправдывает. Дарр Дубраули ни в коем случае не трикстер, людского в нём слишком мало, а Краули не натуралист, чтобы сделать птичьи дела интересными для читателя, да ему это и не нужно. Как не нужно сравнение мифологий разных народов, их погребальных обрядов и роли, отведенной во всем этом воронам. Краули интересует смерть, которая приходит ко всем, даже к бессмертным, ибо жить вечно — вечно терять близких тебе. А ещё если жить вечно, можно пережить свой мир, потому что миры тоже умирают, а возрождаются ли они — вопрос без ответа. Стоит иметь это в виду, если хотите получить от чтения удовольствие.

А ещё стоит иметь в виду, что Краули — постмодернист, поэтому в качестве подготовки повторите перед чтением романа, что такое "мономиф" и чем метатекст отличается от метаязыка. Или, если эти термины совсем ничего не говорят вам, просто прочитайте вначале комментарий Ефрема Лихтенштейна и Михаила Назаренко, который идёт послесловием. Флёр загадочности, конечно, слетит, зато прилетит понимание.

Потом было так. Дарр Дубраули бросил клич, другие тоже, и Вороны услышали, откликнулись и прилетели. Собралась небольшая черная туча или стая, и еще до заката Вороны переругивались на помосте, дрались за место, взлетали и снова садились. И Дарр Дубраули с ними. Он тоже был голоден.

Желтого жира под кожей худого старика очень мало; густой жир в почках – уже лучше. Спелая поджелудочная железа и печень; у Ворон нет специальных слов для этих органов, они просто знают, что хорошо, что похуже. Сильные и крупные Вороны оттеснили остальных и принялись рвать ткани, под которыми скрывалось богатство, и, когда Большие насытились, свою долю получили меньшие и младшие. Никаких поблажек за то, что именно он их сюда привел, Дарр Дубраули не получил, но все равно оказался в центре, опустив лапу и клюв глубоко в своего бывшего спутника, если, конечно, и вправду это было то же самое существо, – какой бы ответ он получил, если бы спросил? Как только эта чудна́я мысль пришла ему в голову, пустые глазницы уставились на него, а отвисшая челюсть будто попыталась заговорить. А потом один Дарр Дубраули продолжал кормиться, а другой Дарр Дубраули слушал голос Певца; и чем глубже он проклевывался в Певца, тем яснее его слышал; пока наконец не понял, насколько великий дар преподнес Певец и что ему, Дарру, нужно делать, чтобы его получить.

– Летите!

Это Лисья Шапка – вскочила, раскинула руки и повернулась к Воронам.

– Летите! – снова закричала она, отгоняя их. – Летите, несите его! Несите, все вы, несите его!