Как я за последние годы отвык от ощущений, раньше казавшихся совершенно обычными и тривиальными при чтении! А сколько, оказывается, в этом очарования. Запах бумаги и полиграфии, прикосновение к страницам, возможность искать нужное, ориентируясь на толщину книжного разворота и местоположение на нём фразы. Хорошо, если кто-то не успел к такому привыкнуть. А мне, этого сильно не достаёт. Поностальгировал и освежил чувства, совершенно неожиданно для себя став обладателем нового авторского сборника
"Меня спросили: почему я предпочитаю рассказы? В кино есть такая штука, как трейлер. Из большого фильма нарезаны куски и ключевые фразы — и сделан мини-фильм. Бывают совершенно изумительные трейлеры для довольно средних фильмов. Бывает и наоборот. Главное, это позволяет выкинуть скучные моменты и взять самое интригующее. Самое лучшее. Нарезка, предельная эмоциональность и динамичный монтаж — вот кратное описание того, что я делаю. Другими словами: я пишу не рассказы. Я пишу трейлеры романов. Сейчас перед вами мой новый сборник. Называется он "Танго железного сердца" и включает в себя двадцать историй. Двадцать трейлеров, если хотите. Приятного просмотра! И не забудьте сходить в кино".
Интересно, что ровно половину рассказов из него я уже читал. «Ипотеку» – в антологии В. Обедина, «Утро в сосновом лесу» – в АК vrochek, остальные – на странице «Самиздата». Теперь всё это собрано под одной обложкой.
Приступая к разбору, для начала позволю себе самоцитату из нашего с Melamori отзыва на первый сборник Врочека «Сержанту никто не звонит»:
Великолепное созвездие сюжетов. Сколь многие авторы дорого отдали хотя бы за парочку из них. Ведь почти каждый представленный рассказ можно развернуть в полновесную повесть или даже роман.
И здесь перед нами тот же широкий спектр не самих историй, в большинстве своём, а всего лишь их кусочков, атмосферных обрывков, часто одних намёков на нечто большее.
Только вот, после выставления оценок рассказам «Танго…», процент высоких баллов среди них оказался намного меньше. Исходя только из этого, можно подумать, что второй сборник вышел гораздо слабее.
Некоторые из рассказов как самостоятельные произведения способны вызвать лишь недоумение. Показателен в этом плане раздел «Американская мечта» где из четырёх рассказов два получили у меня высокие оценки, а низкие – два других: «Noir» и «Красное платье». Последний наиболее примечателен. Две страницы вербализованных эротических фантазий паренька, брошенного в жернова войны на Тихом океане, сразу по выходу из пубертатного возраста. Никакой фантастики. А с заменой первых строк и некоторых американских реалий, рассказ можно отнести к любой исторической эпохе и географической локации.
Но не всё так просто. Общая оценка «Танго...» отчего-то получается много выше, чем простое среднее арифметическое оценок рассказам. А в чём же секрет?
Немного проясняет ситуацию авторское предисловие, вынесенное издательством в аннотацию к сборнику (огромный «плюс» АСТ):
«…В кино есть такая штука, как трейлер. Из большого фильма нарезаны куски и ключевые фразы — и сделан мини-фильм. Бывают совершенно изумительные трейлеры для довольно средних фильмов. Бывает и наоборот. Главное, это позволяет выкинуть скучные моменты и взять самое интригующее. Самое лучшее.
Нарезка, предельная эмоциональность и динамичный монтаж — вот кратное описание того, что я делаю. Другими словами: я пишу не рассказы. Я пишу трейлеры романов»…
И моя оценка сборнику – комплексная. Но не кинематографическая.
Отчего-то сразу возникли ассоциации с витражом, мозаичным панно. Если они будут разбиты, то, рассматривая осколки, скорее всего ваше внимание привлекут крупные фрагменты оригинальной формы, ярких оттенков, чистых спектральных цветов. Но, зачем же бить? Давайте оставим всё как есть. И тогда любому станет ясно, что небольшие, невзрачные, серые и даже непрозрачные кусочки, расположенные в нужных местах, являются неотъемлемой частью целого. А общая картина без них будет неполна и ущербна. Так и без рассказов вроде «Красного платья» будет недоставать какой-то очень нужной и важной нотки в атмосфере книги.
Кажется, я не первый, у кого такие впечатления вызывают сборники авторов «Цветной волны». Ох, не зря их так назвали. Как есть – мозаичники.
Рассматривая рассказы по отдельности, кроме уже прославившихся «Высокого прыжка» и «Ужасного механического человека Джона Керлингтона», можно отметить «Комсомольскую сказку» – ещё одну главу из «Войны-56»[1], рассказы «Животные» и «Мокрые» – написанные в соавторстве с А. Резовым и Д. Колоданом, соответственно, а также «Одиссею Греки» – новинку из «Мира Древней крови»… В общем, почитателям короткой прозы Врочека приятных встреч хватит.
Возвращаясь к общим впечатлениям, нельзя обойти стороной само издание. В последнее время прозвучало немало упрёков в адрес издательства «АСТ» по поводу качества их продукции. Но оформление новой серии «Городу и мифу» заметно выделяется в лучшую сторону. Может Врочеку просто повезло – иллюстрации на обложках остальных книг не столь впечатляют. Но в случае с «Танго…», картинка не просто стильная. Художник читал, как минимум, один из рассказов сборника, или получил очень точные инструкции. Револьверы в руках Кипятильника – именно Кольт «Драгун», а не «Миротворец», или вообще – «Наган». Углубившись в исследование вопроса, я обратил внимание на строки:
«У Кипятильника несколько револьверов «Кольт драгун №1» – их легко узнать по овальным вырезам на барабане…»
Овальных вырезов на рисунке не видно, но здесь вопрос уже не к иллюстратору, а скорее к самому Врочеку, потому что поисковик упорно отказывается предоставить подтверждение его словам.
Привлекает внимание и сам внешний вид стимпанковского робота. Совершенно неожиданно и, как всегда, по удачному стечению обстоятельств, именно при чтении «Танго железного сердца» я наткнулся на небольшую заметку о первом в мире роботе.
В сравнении с американским вариантом, механический солдат Врочека постарел почти на двадцать лет и создан другим гениальным изобретателем. Но общие корни у этих созданий рук человеческих очевидны, если вспомнить, что Кипятильника в первых вариантах рассказа звали Boilerplate. За разъяснениями отправляю к автору «Ужасного механического человека Джона Керлингтона»[2]. А для самой иллюстрации такое глубокое проникновение в тему – ещё один "плюс", несомненно.
К сожалению, на этом достоинства издания заканчиваются. Жёлтую бумагу низкой плотности, претенциозное, но бессодержательное оформление верхнего колонтитула и неудобную нумерацию страниц, вынесенную вверх, к центру разворота – отнести всё это к удачными решениям я не могу.
Впрочем, дарёному коню в зубы не смотрят.
Да-да-да, вы правы – хвастаюсь. А почему бы и нет? Имею право, в конце концов.
[1] Но не могу удержаться, чтобы не побухтеть на любимую тему.
Вот, сколько раз говорил? Перед публикацией дайте почитать специалисту.
«Сапунцов уходит от строящегося дома. У него время передачи. Он достает передатчик, антенна уже выведена, он задает волну. Берется за ключ рукой в толстой рукавице и начинает отстукивать текст»...
Жуть какая! Ведь всего один абзац. Я молчу о повторе «передачи – передатчик». Оставляю пока без внимания «антенна уже выедена» – тут могут быть варианты. Чёрт с ними, с передачей вместо сеанса связи, передатчиком вместо радиостанции и волной вместо частоты – терпимо. Но работа на ключе рукой в толстой перчатке – это просто ни в какие ворота не лезет.
Товарищи авторы! Шире используйте услуги бета-ридеров для вылавливания блох в тексте!
[2] Также хотелось бы разобраться со странным, никак не пояснённым в примечаниях, авторством Грэя Ф. Грина у давшего название всему сборнику рассказа «Танго железного сердца».
В книге указано: "Фрагмент романа-мозаики «Кетополис: Мертвый кашалот» в пересказе Шимуна Врочека".
Ну, не знаю. По крайней мере, новеллизации фильмов у нас пока не относят ни к творчеству сценаристов, ни режиссёров.
UPD: Кое-что прояснилось по означенным вопросам:
цитата
Мех. человек написан под сильным влиянием чудесного стеба про Boilerplate.
У меня была история про потерянное золото южан, но чего-то не хватало. Я говорю Колодану -- вот, есть вроде все для хорошей истории, но не складывается до конца и, главное, не фантастика. Он говорит: а ты добавь туда паровых роботов.
"О!" подумал я. Паровые роботы, военная сила, реванш южан, ага-ага. Я начал писать, у меня была интрига, герои, но робот был безымянным. Не Пиноккио же его называть? Я забил в поисковик "паровые роботы" и натолкнулся на короткую заметку о Викторианских паровых роботах, с фотографией Boilerplate, стоящего рядом с Панчо Вильей. Отличный стеб, подумал я. Почти как кактусы, защищающие от излучения монитора или Ктулху-пожирающий-моск. И все сложилось.
У меня золото будет защищать паровой робот, желающий стать человеком, по имени... ну, скажем Boilerplate! (в честь робота в статье). Думал еще назвать Кипятильником по аналогии с паровым котлом, но латиница в тексте выглядела забавней и намекала на перевод.
Потом, правда, оказалось, что это не интернет прикол-мистификация, а вполне авторская вещь (авторам -- браво!). То есть, имя использовать нельзя, а жаль. К тому времени я уже успел придумать еще несколько историй с участием робота и его отца-гениального изобретателя (надеюсь, напишу их когда-нибудь).
Так что "Кипятильник". Вернулся.
А насчет Грэя Ф.Грина, вот готовится роман-мозаика "Кетополис" http://fantlab.ru/work228133 (кстати, интересная аналогия, что Вы тоже употребили это слово)
И там неплохой состав "пересказчиков на русский" неизвестного у нас исландского автора.
Кто-то у нас на форуме не раз и не два возмущался, регулярно встречая в отзывах рассказы о том, как книга попала в руки очередного читателя: «… потрёпанный томик лежал, брошенный кем-то прямо на скамейке во дворе», «…нашёл на пляже», «…на подоконнике в больнице»… Что так задевает в этом? Принцип старый, как мир – не нравится, не читай. Я авторов таких отзывов отлично понимаю, потому как и для меня первая встреча с любимым произведением – нередко часть его очарования. И я помню подробности большинства таких встреч. Особенно, если они связаны с какой-нибудь интригой.
Вот, например, пошёл я как-то на ночной обход. Заглянул в кранец рядом с дневальным БЧ-5, а там не лежит даже, а натурально валяется книжка в яркой обложке. И название-то абсолютно незнакомое: «Посмотри в глаза чудовищ». Но от стоящих рядом имен авторов просто дыхание спёрло – Лазарчук и Успенский.
— Читаешь? — спрашиваю. А если кто не знает, по нынешним временам чтение художественной литературы на вахте не то, что не запрещается, а приветствуется. И не спят, и хоть что-то читают.
— Нет, та-ащ. Пробовал, муть какая-то.
— А чья книжка?
— Та мичмана нашего.
Тут я командный голос включил «на высокое»:
— Заберу её на ночь. Скажешь – у меня. Понял?
— Понял.
Интрига тут в том, что до ближайшей земли вниз – километра полтора было, в сторону – миль сто. А до магазина, где такое чудо найти можно – поболе пятисот, и не раньше, чем дней через десять…
Впрочем, я отвлёкся и сегодня не об этом. Перенесёмся назад по временной шкале ещё лет на пятнадцать.
Году примерно в 83-м прошлого века бродил я по нашей квартире, лениво ковыряясь в книжных шкафах. Всё, что могло меня привлечь, уже было прочитано. А всякие там собрания сочинений Тургенева, Гоголя интереса не вызывали – к тому времени обязательная школьная программа отбила интерес к большинству классиков. И надолго. Нет, конечно, были исключения… Но и об этом как-нибудь в другой раз.
Так вот, не найдя в гостиной ничего интересного, возвращаюсь в свою комнату, и начинаю просто от безысходности перебирать всё то, что стояло на трёх моих книжных полках. Я был железно уверен, что давно знаком со всем их содержимым. Ан, нет. В заднем ряду неожиданно обнаружился томик, который я видел первый раз в жизни. Его там не могло быть, потому что не могло быть никогда. Были у нас непрочитанные мной иллюстрированные книги, но не было ни одной из них, где бы я по несколько раз не рассматривал рисунки и не знал их все, как свои пять пальцев. А уж такие как здесь, я бы точно запомнил – до сих пор их помню.
И ещё название. При фамилии автора, совершенно обыденной для уха украинского школьника – Сергиенко, название звучало более чем оригинально: «Кеес, адмирал тюльпанов». Что за имя такое – Кеес? И разве могут быть у тюльпанов адмиралы?
А вообще, откуда этот «Кеес» появился в нашем доме? Проведённое потом мини-расследование результатов не дало. На 99,9%, к этому как-то был причастен папа, книги – его страсть. Но он ушёл в глухую «несознанку». Сестра обычных книг не покупала, а мама никогда и не была фанатом-книгочеем, как остальные члены семьи.
Издание 1979 года. Если верить информации из сети – в означенное время довольно редкое. Судя по состоянию обложки и страниц, явно читанное, но не библиотечное. Каким-то образом оно оказалось в нашей квартире и пряталось там несколько лет если и не от нас самих, то хотя бы от регулярных генеральных уборок, непременным участником которых был ваш покорный слуга. Такие дела.
Чудо, тайна. Ну, и достоверность, конечно. Ведь всё так и было на самом деле. Фантастика, одним словом.
А книга… Что – книга? Проглочена она была залпом, а потом перечитывалась ещё раз десять. Потому как запала в душу.
В те далёкие годы исторические книги пользовались у меня неизменным успехом, а с таким захватывающим сюжетом – это было стопроцентное попадание в десятку. К тому времени самое известное у нас в стране произведение Дюма-отца уже было мной прочитано, поэтому первое, самое главное и ёмкое моё впечатление от книги Сергиенко было: «Кеес, адмирал тюльпанов» это советские «Три мушкетера» для детей. Ассоциации прямые и недвусмысленные. Четвёрка друзей отправляется в полное опасностей путешествие – отважным французам близка историческая эпоха и география событий. Приключения, интриги и тайны – от центральных персонажей зависит жизнь сильных мира сего и даже судьба всей страны. По ходу повествования нам предстоят встречи с благородными пиратами, жестокими разбойниками и коварными иезуитами – обойдусь без спойлеров и обвинений в плагиате, но намекну, что после «Кееса» никакой интриги в «Ногах из глины» Праттчета для меня не было.
Борьба, жизнь, смерть и объединяющая их любовь. Любовь в детской книге – тема скользкая. И Сергиенко отлично справился с задачей, тонко и расчётливо. И в сюсюканье не свалился, и с пафосом не пережал, по-доброму посмеявшись над воздыханиями всех, объятых страстью нежной. Навсегда запомнил я восхитительные «романтические» стишки из главы, где сочиняли письмо Эглантине:
— В мадригале должны быть трое: он, она и ещё один он, — объяснил Караколь.
И Кеес тут же выдал:
Захариус с сестрицей увидели утят.
Сестра сказала: «Птицы».
— Цыплята! — крикнул брат.
Гулял тут Мартин у реки.
— А вы, — сказал он, — индюки!
Думаю, и современный читатель найдёт для себя в книге немало интересного среди малоизвестных исторических фактов и этнографической информации о Голландии, умело втиснутых Сергиенко в относительно небольшую по объёму повесть: легендарные герцоги Альба и Вильгельм Оранский, интервенция и революция, наёмники и гёзы, кломпы и сыр, мельницы и дамбы. Недаром эта книга была рекомендована для внеклассного чтения советским школьникам.
Что ещё запомнилось? Невероятно реалистичные, даже натуралистичные описания войны и жёсткая авторская оценка этому любимому развлечению всех времён и народов, поданная от лица главного героя. Без сомнения, для того времени и той, до предела милитаризированной культуры, явление уникальное. Детские писатели, рискнувшие коснуться военной темы, обречены были действовать двумя основными вариантами. Чаще всего они безжалостно приглаживали и выхолащивали суровую правду, являя миру глянцевую картинку в стиле «Макара-следопыта», где «наших» иногда ранят, а враги картинно и бескровно пачками падают на дальнем плане. В более честном варианте использовался приём, после «Человека с бульвара капуцинов» известный как «монтаж»: все драматичные и трагические события остаются за кадром – как у Катаева в «Сыне полка».
А у Сергиенко, оцените:
цитата
…у самой дамбы в чёрное небо вонзилась ракета, и гёзы с криком ринулись на штурм. Сразу во многих местах рвануло, грохнуло, загорелось.
Скажу вам, такого ада не видел я никогда. По воде заметались отблески пламени, тени. Истошные вопли со всех сторон. Огромным костром вспыхнуло что-то на дамбе, взорвалась и занялась пожаром барка. В мерцающем, то мутно-красном, то ярко-жёлтом зареве предстала панорама отчаянной схватки.
Повсюду на колеблющемся блеске воды зловеще чернели трубы полузатопленных ферм, сбившиеся в кучки сады. Поплыли мертвые тела, – они торчали то спиной, то лицом вверх. Бой шёл на дамбе среди костров и в воде под факелами горящих лодок. Это уже не сражение армий! Спутавшись в один клубок, бой распадался на сотни, тысячи поединков. Люди сошлись врукопашную, вцепились друг другу в горло, в ход шли ножи, кулаки, любые обломки. Грохот, крики, стоны, проклятья, даже, казалось, скрежет зубов раздирали красноватую мглу этой ночи.
Я видел гарпунщика Ворста. С поднятым гарпуном он гнался по воде за испанцем и, наконец, прошил его насквозь. Мало того! Он прыгнул на него, схватил за горло, и вместе они исчезли под водой. Он вынырнул один, окровавленный, гарпун снова в руке, и кинулся на другого.
Какой-то солдат, я даже не понял, свой или вражеский, брел прямо к нашей барке закинув голову и крича. Лицо – сплошь кровавая маска. Он не дошёл до «Ковчега», упал и исчез.
Тут же по пояс в воде появился капитан Северейн. Он держался за грудь. Когда он достиг борта, я увидел, что на бледном его лице блуждает странная улыбка. Его втащили, он сел, прислонился к мачте и тут же испустил дух.
А бой не утихал. Не утихали крики и стоны, пламя не унималось. Испанцы уже подались назад, кое-где побежали, но гёзы кидались за ними, хватали за горло, душили, всаживали ножи… Какой-то могучий испанец с огромной оглоблей не подпускал к себе: он взмахивал, ударял, и гёзы с воплями отлетали. Многие так и оставались на земле. Но вот появился Дирк Ворст и швырнул свой гарпун. Гарпун попал испанцу в плечо и, кажется, снёс его начисто. Но тот не сразу упал. Мелькнула оглобля, и вот уже Дирк Ворст навзничь валится с дамбы, а за ним и испанец. Оба, видно, отдали богу души, только кровь разошлась пятном…
С ужасом смотрел я на эту резню. Руками вцепился в борт. Неужто и это называется войной? Той самой, на которой мечтал отличиться Адмирал Тюльпанов?
Не правда ли, яркая картинка? Даже, у советских классиков «взрослой» военной прозы не сразу вспомнишь что-то подобное.
Нет, я понимаю, что современного читателя, тем более – зрителя-геймера, таким удивить сложно. Но для детской книги тех времён это было чрезвычайно смело… В результате военным-то я всё равно стал, но сцена ночного боя на дамбе навсегда врезалась в память, став первым ударом, положившим начало разрушению дурацкого романтического ореола, по каким-то причинам образующегося у большинства мальчишек, вокруг всего, связанного с войной.
Трудно поверить что «Кеес, адмирал тюльпанов» – дебютная книга автора. Великолепно поданы даже второстепенные персонажи, оживляемые запоминающимися яркими деталями, чьи образы прописаны мелкими сочными штрихами, будь-то вечно жующий Михиелькин, отрыгивающий пивом Железный Зуб, капитан Соверейн, лениво вгоняющий в мачту нож за ножом, или безымянный матрос-гёз, хохочущий вместе со всеми после собственной экзекуции за сон на вахте. Хохмач, шутник и проныра Лис – просто украшение повести. А в Кеесе я вообще родственную душу признал после его слов об отношении к насекомым: «…всё то что летает, ползает, жужжит, шевелит усиками. Словом, мешает жить».
Да, и умело «давить» слёзы из читателя Сергиенко начал уже здесь – искусство, доведенное им до совершенства в «До свиданья, овраг!» Жаль только, эту его повесть я прочитал совсем недавно. Хотя после «Кееса» меня всегда интересовала личность самого автора и другие его работы, но в доинтернетовские времена ничего найти не удалось. Положение изменилось только когда всемирная паутина дотянулась до нашей глуши.
Сразу как попал на «Фантлаб», одними из первых слов, введенных мной в поисковую строку, были «Кеес, адмирал тюльпанов» и «Сергиенко». Высветилось: «По запросу ничего не найдено»…
Прошло два года. За это время я собрал кое-какую информацию, решил отдельные организационные вопросы и наконец-то составил библиографию. Результаты этой работы вы теперь можете увидеть на странице автора.
P.S. Ну, что? Получилось у меня вас заинтриговать? Не так давно я уже предлагал «Кеес, адмирал тюльпанов» одному из наших сосайтников. Тот её прочёл племяннику, говорит, вышло всё как нельзя лучше. Так что и вам рекомендую. Во всяком случае, для чтения подрастающему поколению.
В субботу, вечером 15 октября в передаче «Что? Где? Когда?» прозвучал вопрос:
цитата
Знаменитый актер и режиссер Михаил Козаков в 1948 году в Комарово присутствовал на первой читке известной пьесы. Причем автор произведения прикрепил к первому листу произведения обертку от конфет «Мишка на севере». После того, как театральные деятели ознакомились с текстом, поэт и драматург Анатолий Мариенгоф обратился к коллеге: «Пьеска – что надо. Но теперь спрячь ее и никому не показывай, — и добавил, обращаясь к 13-летнему Козакову. – А ты, Мишка, никому не протрепись, что слушал».
— Что за пьеса находится в черном ящике?
– задал сакраментальный вопрос ведущий. И хотя, попросив минуту в кредит, команда молодых знатоков этот вопрос «взяла», но игру они всё-таки продули.
Между тем, речь шла об известной сказке Евгения Шварца «Обыкновенное чудо», которую драматург первоначально назвал «Медведь». А на меня, заинтригованного вопросом, нахлынули воспоминания…
Своим знакомством с этой работой Шварца – а заодно и с творчеством Марка Захарова – я, как это бывало не раз, обязан своей сестре. Как-то прихожу домой, а она фильм смотрит. Сел рядом. Первые впечатления – пренебрежительное «Фу!». Зачем в павильоне снимали? Ну, решительно не нравились мне тогда телеспектакли. А вот яркие персонажи, реплики Короля, Хозяина-Колдуна, Охотника тут же врезались в память. И режиссерские находки: светильник в виде модели наполовину парусника, наполовину воздушного шара; картина с пойманным в сети драконом – вначале написанная на холсте и разрезанная выкидным ножом (один этот предмет не мог не вызвать восхищения советского подростка), затем снова целая и невредимая, но теперь нанесённая на зеркало и смытая Хозяйкой. А музыка Гладкова? А песни?!! Сразу и на всю жизнь запомнилось: «Кипит гранит, пылает лёд, и лёгкий пух сбивает с ног... и даже тоненькую нить не в состояньи разрубить стальной клинок»
Через некоторое время пересмотрел сам, и тогда по доброте душевной простил Захарову даже павильонные съёмки.
И второй встречей я обязан сестре – она слушала радиопостановку, и я кое-какие обрывки ухватил. Не особо много, но то что услышал, до впечатлений от фильма Захарова явно не дотягивало. Запомнил только почтового голубя, отправленного с вестью к Волшебнику и нёсшегося так быстро, спасаясь от ловчих птиц Администратора, что в полете он весь обуглился и из белого стал чёрным.
И только в третий раз обошлось без сестры – в начале девяностых по телевизору показали немало фильмов, по тем или иным причинам долгие годы пылившихся на полках. Был среди них и фильм «Обыкновенное чудо» Эраста Гарина. И с первых кадров меня поразило то, как те же самые слова, фразы — уже выученные почти наизусть — могут звучать в одном случае сочно, ярко и образно, в другом – холодно и фальшиво. С трудом заставил себя досмотреть до конца.
И вот, наконец-то, сразу после эфира "Что? Где Когда?" дошёл ход и до первоисточника. Чтение пьес никогда не входило в число любимых моих развлечений. Тут нужен определённый навык, привыкнуть надо к этому процессу. Но выход нашёлся. Ура современным технологиям! В одном окне запустил фильм Захарова, в другом – открыл книгу. Читал и слушал параллельно. Очень интересные получил впечатления. Явно, зримо было видно и слышно, как режиссёр хирургически подчищал текст, убирая одно-два слова, фразу. Как контролировал внутренний темп повествования, удалив линии Оринтии и Аманды, оставив этим персонажам всего по паре слов. Как он герметизировал сценическое пространство, отказавшись от мыслесвязи Трактирщика и Монаха. И как редко и крайне осторожно менял какие-то слова местами, или добавлял что-то своё — иногда, всего лишь междометия – смещая акценты, подчёркивая отдельные нотки, придавая естественности, живости диалогам, яркости интонациям, шлифуя форму и содержание.
Поразительно! Сразу вспомнился легендарный вопрос, якобы заданный известному скульптору: «Как вы создаете свои шедевры?» «Беру глыбу мрамора и отсекаю всё лишнее», — ответил тот. Хотя пьеса Шварца и глыба, но отнюдь не бесформенный камень... Тем не менее, надеюсь, общий смысл аналогии ясен.
И теперь мне, пожалуй, понятна режиссерская ошибка Эраста Гарина, первым экранизировавшего «Обыкновенное чудо». Как это ни парадоксально, наверное, он слишком бережно подошёл к первоисточнику, излишне буквально, дословно перенеся на экран содержание пьесы. Там, где у Захарова в простых, но стильных декорациях получилась сложная многоплановая картина, где юмор ситуаций и острая сатира, шутки и каламбуры проступали на фоне драматического сюжета – совершенно неявного у Шварца – там же у Гарина вышел всего лишь мелодраматический водевильчик с фальшивой игрой в любовь и незамысловатой клоунадой, которые не спасают роскошные виды Воронцовского дворца.
Господи! Да достаточно сравнить всего лишь двух персонажей. Один — Хозяин. Дородный и откровенно мужиковатый, к месту и не к месту хохочущий в стиле Санта Клауса: "Хо-хо-хо", — в полном соответствии с текстом пьесы. Другой — Волшебник. В интиллигентском свитере грубой вязки, острый, нервный, изящный и аристократичный, с пронзительным взглядом и таинственной полуулыбкой…
Боюсь, самая известная работа Евгения Шварца не получила бы и сотой доли своей популярности без второй экранизации. И искренне сочувствую тому режиссёру, кто рискнёт третьим снимать фильм по «Обыкновенному чуду». Уж больно высоко Марк Анатольевич планку поднял.
P.S. Помимо всего, параллельное сравнение позволило найти ляп у главного режиссера "Ленкома", которого нет в первоисточнике:
цитата
Администратор: Четыре фунта придворным, два в уме… Три фунта королю, полтора в уме... Фунт принцессе, полфунта в уме. Итого за утро шесть фунтиков. Неплохо!
2,0+1,5+0,5=4,0
Нет, конечно, мне скажут, что таким способом нам демонстрируют ещё и неспособность персонажа А. Миронова производить простейшие арифметические действия. В столбик. Но всё-таки...
P.Р.S. А голубей, как оказалось, никаких в пьесе и нет.
Вот ведь, как бывает. Кто-то норовит выбросить, а другой изо всех сил старается хоть что-нибудь своё вставить. И сразу вспомнился захаровский же «Тот самый Мюнгхаузен»:
– Дорогая Якобина, ты же меня знаешь: когда меня режут, я терплю, но когда дополняют, становится нестерпимо.
Но это уже не Шварц, а Горин. И это совсем другая история…
Корпус мобильника дрожит от вибровызова, затем раздаётся сигнал рингтона, а на экране отображаются фамилия-имя-отчество. И у меня волосы шевелятся на загривке, потому что я точно знаю — человека этого уже три недели как нет с нами…
Они что, сговорились? Нет, я понимаю, что женщине, приехавшей только за телом мужа, хватает других забот, кроме как заниматься оформлением новой симки, при том, что под рукой бесхозный теперь телефон. Я всё понимаю. Но по нервам бьёт преизрядно.
И уже во второй раз такое. Одному было 43, другому 46 – жить да жить…
А ещё меня неприятно зацепило одно совпадение. Свой первый рассказ я посвятил памяти Сашки, второй выложил в день смерти Миши.
Недавно у нас на сайте открыли новую библиографию – Владимир Германович Васильев "Василид-2". Кое-что из творчества автора я уже читал, но далеко не всё. Так что, пошёл на сайт автора углублять знакомство. Прозу читать не стал, сразу обратился к статьям – и прочитанное очень понравились.
…«Омон Ра» Пелевина, которого читал с постоянным рвотным позывом… а вся отсмакованная чернуха давно уже интереса не вызывает, хотя и никогда не вызывала. Не надо путать психиатрические упражнения с психологизмом.
когда увидел эту повесть, возглавляющую список призеров «Интерпресскона-2010» — натурально ошалел. Сдаётся мне, не настолько уж плохи дела в нашей фантастике, чтобы награждать ЭТО. Вкусовщина и компанейщина в чистом виде…
Интересно, что в чём-то сходный по посылу и даже гораздо более жёсткий по содержанию роман Пелевина «Омон Ра» я в своё время воспринял гораздо более благосклонно. А при чтении сего произведения испытывал рвотные позывы. До сих пор при воспоминании возникает стойкое чувство гадливости.
Не ловитесь на этикетку «Социальная научная фантастика и сатира в стиле АБС» — под ней скрывается фантасмагорическое беспросветно-чернушное действо в стиле кондового постсоветского нигилизма с элементами гомосексуальной порнографии.
Не правда ли, абсолютная, просто какая-то зеркальная противоположность восприятия прочитанного?