11. Статья Артура Шрейтера/Artur Szrejter, напечатанная на стр. 10—12, называется:
ГЕРМАНСКИЙ БЕДЕКЕР
(Germański bedeker)
Жил да был однажды паренек, который убил дракона, захватил его сокровища и освободил из плена принцессу. И все бы ничего, но сокровища оказались проклятыми, а принцессу паренек решил заменить другой девушкой. А женщины такого никогда не прощают… Такой сценарий – хоть он и отличается от популярных голливудских образцов – по-прежнему охотно используется в литературе, кино, а также комиксе. Его источником является история и мифология древних германцев. В этой статье вы найдете самые начала указанной мифологии, а также бедекер, то есть путеводитель по изданным в Польше книгам этой тематики.
Две особенности германских верований
Первая особенность
Во всемирной мифологии редко появляется столь мрачная история, как описанная выше. Обычно если в мифе, легенде или народном предании герой убивает дракона и спасает принцессу, ему отходит половина королевства, король целует его в обе ягодицы, а принцесса из платья выcкакивает, дожидаясь первой брачной ночи. Все счастливы – слушатели истории тоже.
Однако в германских мифах зачастую дела обстоят иначе. Это сокровище приносит несчастье, а принцесса оказывается преданной героем, потому что это предназначено было ему Норнами, тремя старухами, называемыми Прядильщицами Судьбы.
Вторая особенность
Славянам и балтам не повезло. Из их мифологии почти ничего не сохранилось. С германцами гораздо легче. В позднем средневековье нашлись несколько умных людей – прежде всего Снорри Стурлусон (Snorri Sturluson) из Исландии (кстати говоря, смутьян, пьяница и забияка, но также великий государственный деятель) – которые сумели сохранить для потомства много германских мифов, заключенных в стройную литературную форму.Снорри записал все, что к тому времени сохранилось из скандинавской мифологии, несмотря на то, что он был христианином. Однако Снорри был интересной и интригующей личностью не только благодаря своим историографическим достижениям. Всю свою жизнь Снорри вел себя так, словно поклонялся старым богам, что выражалось главным образом в его аморальности (отметим, что аморальность не равнозначна неморальности).
Это главные фундаментальные особенности старых богов германцев. В истории о победителе дракона мы имели гнетущий фатализм судьбы, а в описании жизни Снорри – аморальность. Обе черты характерны для богов Севера и для самих германцев – по крайней мере тех, судьбы которых знаем. К этому выводу можно прийти, вглядываясь не только в то, во что они верили, но также в то, что делали.
Древние германцы
Вообще говоря, они были предками нынешних австрийцев, немцев, голландцев, скандинавов и англичан. Следует также знать, что до V века н.э. они заселяли почти всю Польшу, а затем, когда с берегов Вислы устремились к дальнейшим завоеваниям, заняли также территории современной Украины, Италии, Франции, Испании и… северной Африки. Это имеет важное значение для нашей темы, потому что воинственность и жажда завоеваний были выражением германских верований. Так велела действовать им их религия. Они должны были неустанно сражаться – с великанами, врагами или между собой. Единственное, что имело для них непреходящую ценность – это как раз война, убийства и обретение славы победителя. В этом проявлялась как типичная германская аморальность – нужно убивать, чтобы жить и в этом, и в следующем мире – так и их характерный западный фатализм (не путать с фатализмом Востока), предписывавший им, что следует делать, чтобы заслужить вознесения на языческое небо.
Боги войны
Один, Тор и Тир – это троица богов, правивших германской войной. Первый был богом всего мира, в том числе королей, армий, войны и безумных воителей, называвшихся берсерками. Второй покровительствовал отдельным сражающимся воинам, третий следил за соблюдением в войне права и справедливости.
Кроме них была еще женщина – Фрейя. Эта богиня любви и плодородия властвовала над половиной павших в бою воинов. Почему? Мифология этого не объясняет, но если примем во внимание ее заботу о любви, возрождении и смерти, выявляется, что она – одна из прежних богинь Земли, которые властвовали над… надо всем.
Эти божества занимали главные места в пантеоне германских богов, потому что в жизни людей того времени важнее всего прочего была война. Разумеется, люди пахали и сеяли, занимались животноводством, и иногда (но только иногда, это доказывают археологические находки) – поскольку они боялись леса – охотились, но их главной мечтой была война.
Война и мечты
Война давала все, что о чем мужчина мог мечтать: трофеи, славу, внимание женщин и, что очень важно, первую ступеньку на пути в Валгаллу, небесные чертоги, в который попадают павшие в битве воины и которыми правит Один.
С этим связаны представленный выше фатализм, а также аморальность. Фатализм проявлялся в вере, что хотя благодаря доблести и смерти на поле боя можно попасть в Валгаллу, воину так или иначе предстоит умереть – сначала на земле, а потом и на небе, когда почти все боги и их земные воины погибнут от рук великанов в битве конца света.
Аморальность – это современное определение. Германцы не знали, что они аморальны, поскольку имели собственную моральность, происходящую из их подхода к жизни и небесным законам. Крали и грабили, чтобы обогатиться, а затем… раздавали все имущество соседям, славившим их за щедрость, что помогало им вступить в Валгаллу. В нынешнем миропонимании это не имеет ничего общего с воровством или убийствами ради корысти. Германцы грабили и убивали для славы, которая прокладывала им путь на небо, к Одину. А это означало вечную богатырскую битву днем и вечное пиршество ночью. О чем еще может мечтать мужчина?
Сражение и награда – некогда и сейчас
В глубине души многие мужчины мечтают о войне во имя славы (своей, рода, народа и т.д.) и награде за доблесть. Даже сейчас, в эпоху повсеместного говорения о мире, покое и стабилизации, почти каждый мужчина поддается искушению пострелять хотя бы из игрушечного ружьишка своего сына. Лишь бы попасть в цель и хотя бы на секунду ощутить восторг, принесенный этим попаданием. Другое дело, что бы он ощутил, если бы вынужден был выстрелить из настоящего карабина в живого врага…
Именно эта тоска по временам героев, которые и на этом и на том свете получали награду за славные деяния, дремлет в потребителях фантастики и привлекает молодых людей к этому жанру (хотя речь идет прежде всего о юношах, девушек поразительно мало). Жажда приключений, борьбы, победы над грозным противником, а затем награды, предпочтительно из рук прекрасных женщин – валькирий.
Возвращение к прошлому
Эта жажда терзает не только потребителей, но и творцов. Если бы не она, не появились бы книга «Властелин колец», комикс «Торгаль» или фильм «Кольцо нибелунгов». В писателях, рисовальщиках и режиссерах с детства кроется желание показать читателям и зрителям, что им нравится мир прошлого и они уважают его ценности, хотя вместе с тем отдают себе отчет в существовании огромных культурных отличий, отделяющих нас от наших варварских предков. И тем не менее они не перестают творить, потому что это форма возвращения в прошлое, которая компенсирует недостатки нынешней жизни и дают автору и читателю/зрителю хоть на минутку почувствовать себя средневековыми героями. Одним нравится это чувство, другие считают его чушью и продолжают заботиться о цифирках на своем счету.
Я предпочитаю думать, что мечты – стимулирующий и к тому же приятный элемент. Поэтому позволю себе предложить вам короткий путеводитель по изданным на польском языке книгам, которые представляют германскую мифологию или в какой-то мере сближают нас с нею. Благодаря им вы можете войти в мир древних германцев и стать рядом с ними хотя бы на краткий миг.
Мы начнем с легких для восприятия книг, а завершим обзор самыми трудными. Разумеется, это мой субъективный выбор.
Чего не любят тигры, или Несколько замечаний брата Феликса
«Как говорит поэт, “созревшее дерьмо — невыносимое бремя (ut dicitur metrice: maturum stercus est importabile pondus)”» – так начинает свой рассказ путешественник, описывающий проблемы, с которыми он столкнулся в ходе морского плавания в XV веке.
Этим путешественником был Феликс Фабер из Ульма (Felix Faber), доминиканский монах, плывший на корабле в Святую землю. В отличие от большинства авторов фэнтези, патологически избегающих тематики, связанной с физиологией, он воссоздает в заметках свои героические усилия справиться с требованиями собственного тела в ходе морского рейса.
«Каждый паломник имеет возле своей койки писсуар — терракотовый сосуд, склянку, — в который он мочится или срыгивает. Но поскольку тесные помещения битком набиты людьми и, сверх того, темны, и многие приходят и уходят, редко когда эти сосуды до рассвета остаются неопрокинутыми. Действительно, постоянно кто–нибудь неловкий, побуждаемый срочной необходимостью, которая заставляет его подняться, опрокидывает на своем пути пять или шесть сосудов, распространяющих невыносимый запах.
Утром, когда паломники вставали и их желудок требовал облегчения, они поднимались на мостик и направлялись к носу [корабля], где с одной и другой стороны выступа были устроены уборные. Иногда перед этими уборными образовывалась очередь в тринадцать или более человек, которые ожидали занять место на стульчаке, и когда кто–то слишком долго задерживался, выражалось не столько стеснение, сколько раздражение (nec est ibi verecundia sed potius iracundia). Я охотно сравнивал это ожидание с ожиданием желающих исповедаться во время поста, когда, подолгу стоя на ногах, они раздражали себя, перебирая в памяти нескончаемые признания, и ожидали своей очереди с плохим настроением.
Ночью приблизиться к уборным было тяжелой затеей по причине спящей толпы, лежащей от края до края галеры. Тот, кто хотел туда отправиться, должен был преодолеть более сорока человек, и при каждом шаге он должен был переступать через кого–либо. От ступеньки к ступеньке он рисковал ударить кого–то ногой или, поскользнувшись, упасть на спящего. Если во время перехода он задевал кого-нибудь, тут же слышалась ругань. Те, у кого не было ни страха, ни головокружения, могли ползком, цепляясь за борт, подняться на нос и двигаться от снасти к снасти. Я часто проделывал это, несмотря на риск и опасность. Можно было также пролезть через весельный люк и передвигаться, пересаживаясь с одного весла на другое. Это не для боязливых, поскольку сидеть верхом на веслах опасно и сами моряки это не любят.
Но особенно трудно становилось в непогоду, когда уборные постоянно затапливались морской водой, а весла лежали поперек скамеек. Пойти к стульчаку во время бури значило полностью промокнуть, поэтому многие путешественники снимали свою одежду и отправлялись в уборную совершенно голыми. В этом демарше стыдливость (verecundia) сильно страдала, особенно в отношении срамных частей (verecunda). Те, кто не хотел привлекать к себе внимание подобным образом, садились на корточки в других местах, что влекло за собой ярость, столкновения и подрывало уважение к почтенным людям. Были, наконец, и такие, кто опорожнялся в сосуды рядом со своими койками, что было отвратительно и отравляло воздух соседям. Терпеть это можно было только от больных, на которых никто не сердился. Нескольких слов, конечно, не хватит, чтобы описать, что мне пришлось вытерпеть, имея по соседству кровать больного.
Паломник должен стараться не терпеть по нужде из-за ложной стыдливости и не расслаблять желудок: два этих действия вредны для путешествующего на судне. На море легко заработать запор. Я дам паломнику хороший совет по гигиене: отправляться в уборную три или четыре раза на дню, даже если этого не требует естественная нужда, чтобы способствовать скромным усилиям для совершения опорожнения, и не отчаиваться, если оно не происходит на третий или четвертый раз. Пусть он ходит туда очень часто, пусть он развяжет пояс и освободит свою одежду от всех узлов на груди и на животе, и он достигнет опорожнения, даже если его кишечник содержит камни. Этот совет мне дал однажды старый моряк, когда я в течение нескольких дней испытывал ужасный запор. И ненадежное средство брать в море пилюли или свечи (pilulas aut suppositoria accipere), поскольку, слишком очищая себе желудок, рискуешь более серьезными последствиями, нежели запор».
Как совершенно правильно заметил брат Феликс Фабер, присаживание на веслах, чтобы удовлетворить свою физиологическую потребность, это немалое достижение, но также повод для гордости. Быть может, на такое могли бы решиться какие-нибудь невероятно гибкие эльфы? Похоже, что литературе фэнтези в этом отношении еще есть куда развиваться… Но наверняка внимательное изучение воспоминаний брата Феликса помогло бы приданию правдоподобия описаниям морских приключений в фантастических neverland-ах.
Ясное дело, все вышесказанное не является критикой какого-либо автора или произведения. Это всего лишь свободные отступления от темы. Стоит ли морочить себе голову обращениями к истории, изучать источники и соответствующие эпохе документы? Это вопрос, на который каждый автор и каждый читатель должны сами себе ответить.
P.S. У труда брата Феликса длинное название, каковые были приняты в то давнее время. Но он издается и переиздается и в настоящее время…
Девушки любят украшения, или О магии драгоценностей и камнях силы
Благородные камни с магическими способностями – это в литературе фэнтези обычное дело, почти банальщина. В реальном мире они приводили в восхищение и порождали вожделение с незапамятных времен. И им всегда приписывали тайные силы. Они могли помогать, лечить и оборонять от зла. Название «амулет» происходит от арабского hamalet (подвеска) или латинского amoliri quod amalitur malum (то, что отгоняет зло). Драгоценные камни подразделяли на три группы: планетарные, звездные и земные, стараясь не смешивать минералы, происходящие из разных групп. Даже символика Церкви связывалась со способностями, приписывавшимся драгоценным камням и изделиям из благородных металлов, например золотые перстни украшали камнями, выражающими четыре основные добродетели: справедливость (justice), мужество (fortitude), благоразумие (prudential) и умеренность (temperantia). Изделие из золота должно было напоминать епископу на необходимость обладания характерными чертами, присущими этому металлу. Мягкость золота напоминала об обязанности милосердия и снисходительности, чистота отражала безупречность науки и обычаев, блеск освещал все поступки, а тяжесть указывала на необходимость совершенствования всех деяний. Однако большинство людей искало в магии драгоценностей лишь материальную выгоду и способность украшения внешности. Уже римский поэт Тибулл писал: «О проклятые собиратели самоцветов зеленых, красильщики нарядов финикийских, насыщенных красным цветом, их вина, что пурпур одеяний, их то вина, что блеск жемчужин сводит девушек с ума».
Разумеется, можно задуматься, стоит ли обвинять богачей за бабскую алчность. Но так или иначе, похоже, что знакомство с источниками, описывающими магические свойства драгоценностей, не повредило бы авторам текстов фэнтези.
P.S. Драгоценные камни как женские украшения и как амулеты – это тема, в которой можно утонуть с головой. Однако пан Адам коснулся интересного аспекта этой темы: золотые перстни (с драгоценными камнями) высших священников римской католической Церкви – так называемые епископские (в число который входят и кардинальские). Приглядимся к ним:
Особый случай – перстень Папы Римского (так называемое “кольцо рыбака”). Такой перстень индивидуален – он вручается новоизбранному Папе и уничтожается после его смерти.
Изрядная часть авторов фэнтези относится к алкогольным напиткам противоречиво. С одной стороны, много таких, которые снаряжают своих героев пристрастием к чему-либо покрепче (их излюбленный напиток – это гномовская самогонка), а с другой – таких, которые вспоминают о пиве, вине и меде, трактуя высокопроцентные напитки с некоторой несмелостью. Из этого может следовать, что писателям не хватает знаний относительно тонизирующих напитков, употреблявшихся в средневековье. Здесь отчетливо выделяется Сапковский, который бескомпромиссно снабжает своих героев водкой, приведя этим в замешательство многих из своих читателей. А как все это выглядело в средневековье? Стоит ли в самом деле ссылаться на гномовские изобретения?
Как уже было сказано мною во вступлении, большинство миров фэнтези инспирировано европейским средневековьем, однако иногда стоит отправиться далее – на восток. Уже в III веке некий Чжан Хуа (Zhang Hua) упоминает вымороженное вино (это упоминание носит весьма неясный характер) и предостерегает, что злоупотребление им может вызывать состояние помраченности ума, длящееся многими сутками. Наверняка c 520 года н.э. китайские племена из Гаочана (Gaochang) платили подати вымороженным вином. Европа с этой точки зрения отставала. Лишь Парацельс в трактате “Archidoxis”, опубликованном ок. 1570 года, пишет о том, что получается, если выставить вино на мороз. К счастью, дистилляцию алкоголя освоили на нашем континенте гораздо ранее. Правдоподобнее всего, что эта технология была принесена в Европу из Китая, хотя некоторые ученые сомневаются в этом. Проблема заключается в том, что самогоноварение запрещалось в Китае под угрозой кары смертью и сам процесс дистилляции описывался завуалированно, с использованием аллюзий. Независимо от того, кому мы этим обязаны, в Европе начали использовать процесс дистилляции для получения крепких напитков уже в XII веке. Первые сообщения исходят из Италии. Упоминает об этом «Салернский кодекс здоровья», датируемый 1167 годом. Крепкий алкогольный напиток, получаемый в результате дистилляции, назывался aqua ardens (огненная вода) или aqua vitae (вода жизни). В XIII веке натыкаемся на упоминания о десятикратной дистилляции чего-то вроде бренди, благодаря чему достигалось 90% содержание алкоголя в продукте. Из этого отчетливо следует, что Сапковский прав и дальнейшее поддержание трезвости в мирах фэнтези не имеет смысла.
P.S. Винная культура Китая, вымороженное вино… Да уж, древние китайцы знали в винах толк:
Но дистилляция – это нечто! Не самый сложный процесс,
но как постепенно приходили к нему люди (причем на всех континентах):
Слово navaja (наваха), означающее характерного вида складной нож со слегка искривленным лезвием, происходит от латинского слова novacula (бритва). Наваха происходит из Испании и, судя по всему, была оружием представителей низших слоев общества. В «Божьих воинах»Сапковский описывает гуситского тайного агента, который пользуется этим оружием. Поскольку все серьезные описания технических приемов владения таким оружием происходят только из XIX века, трудно что-либо сказать на эту тему. Несомненно, это было смертоносное оружие, и Анджей Сапковский знал, что делает, когда вручал его профессиональному убийце. Наваха была столь удобным и действенным в ликвидации интерперсональных проблем оружием, что в XVII веке ее стали использовать исключительно в виде Navaja Carraca. Название Carraca происходит от специфического отзвука, которым сопровождается открывание этого ножа – громкого “krrrak”. Вроде бы это должно было затруднять работу наемных убийц. Несколько средневековых учебников описывают основы ножевого боя. В них превалируют технические приемы действия в непосредственном столкновении или на полудистанции. А также отдается предпочтение колющим, а не режущим ударам. Вероятно это связано было с большей эффективностью этих первых и необходимостью проникновения сквозь грубые средневековые одеяния. И наконец еще одна интересная деталь, связанная с навахой: существовала версия этого ножа, специально предназначенная для использования женщинами и называвшаяся salvavigro (дословно «защитница девственности»). Как показывает само название, пресловутое лезвие служило здесь правому делу…
P.S. Наваха… Жуткое, хищное, но безумно красивое и болезненно привлекательное оружие:
И несколько жанровых сценок:
У этого последнего парня, похоже, во-о-от такой инструмент:
А здесь представлен эпизод из наполеоновских войн: испанские женщины вырезают французский гарнизон, умело орудуя навахами:
облако тэгов
