Павел Матушек/Paweł Matuszek хвалит роман американского писателя Кима Стенли Робинсона «Годы риса и соли» (Kim Stanlej Robinson “Lata ryżu i soli”. Tłum. Łukasz Tabaka. “Wydawnictwo Dolnośłąskie”, 2007); «это эпически скроенная альтернативная история, импонирующая тщательной разработанностью, многоуровневой конструкцией. Робинсон предлагает читателям увлекательное интеллектуальное упражнение, которое помогает взглянуть на мир с иной точки зрения»;
Иоанна Кулаковская/Ioanna Kułakowska утверждает, что роман американского писателя Нила Стивенсона «Метель» (Neal Stephenson “Zamieć”. Tłum. Jędrzej Polak. “ISA”, 2007) это «прекрасный киберпанк, приправленный религиозной и социальной проблематикой»;
Рафал Сливяк/Rafał Śliwiak находит, что в завершающем романе трилогии «Аталайя» польской писательницы Яги Рыдзевской «Аталайя. Благородный союз» (Jaga Rydziewska “Atalaya. Szlachetne przymierze”. “superNOWA”, 2007) автор(есса) «берет под лупу образ нашего мира, анализирует движущие им процессы, ищет закономерности и решения. Она пишет проблемную прозу, свежую и чрезвычайно увлекательную. Было бы неплохо, если бы такая литература обозначала дальнейшие пути-дорожки развития польской фантастики»;
Михал Цетнаровский/Michał Cetnarowski знакомит читателей журнала с книгой венгерского писателя Ласло Красногоркаи «Меланхолия сопротивления» (László Krasznahorkai “Melancholia sprzeciwu ”. Tłum. E. Sobolewska. “W.A.B.”, 2007); "будучи написанной еще в 1989 году, она представляет собой яркий пример заимствования главным литературным течением фантастической сценографии и ее использования для достижения неких своих целей";
Ежи Жимовский/Jerzy Rzymowski считает, что, поскольку с разных концов света доносятся вести о грозных зомби, атакующих людей, весьма полезно познакомить поляков с правилами обеспечения выживания человека и общества в условиях зомбификации, о чем и повествует замечательная книга американского писателя Макса Брукса «Zombie Survival» (Max Brooks “Zombie survival”. Tłum. Leszek Erenfelcht. “Red Horse”, 2007);
Якуб Винярский/Jakub Winiarski полагает, что российский писатель Анджей Лазарчук совершил ошибку, когда раздробил свой роман «Штурмфогель» (Andrzej Łazarczuk “Sturmvogel”. Tłum. Ewa I Eugeniusz Dębscy. “Fabryka Słów”, 2007) на множество перепутанных к тому же фрагментов, затруднив восприятие романа читателем;
Войцех Хмеляж/Wojciech Chmielarz, находит для характеристики антологии дебютантов – участников литературных курсов интернет-журнала “Fahrenheit”«Любили друг друга так, что жуть» (“Kochali się, że starch”. “Fabryka Słów”, 2007) — лишь два основных определения: "вторичность и слабость";
Иоанна Коньчак/Joanna Kończak в общем хвалит роман польского писателя Ярослава Гжендовича «Господин ледового сада» т. 2 (Jarosław Grzędowicz “Pan lodowego ogrodu”. T. 2. “Fabryka Słów”, 2007);
Она же, Иоанна Коньчак/Joanna Kończak, советует читателям обратить внимание на новую книгу польского писателя Вита Шостака «Обереки до конца света» (Wit Szostak “Oberki do końca świata”. “PIW”, 2007); оберек – это польский народный танец, и роман Шостака действительно напоен музыкой – «это меланхолическое воспоминание, поэтическое выражение грусти, сельский и до какой-то степени музыкальный образ. (…) Музыка вместе с циклом природы намечает ритм работы, развлечений и отдыха. Это часть обыденности, неизбежный элемент ритуала, однако музыкант (…) посредник между мирами и чародеем, заклинающим действительность. (…) Шостак, с одной стороны, предпочитает фантастике действительность, а с другой – показывает таящуюся в будничности магию, вписанную в специфику традиционных верований»;
а Павел Матушек сообщает об издании замечательного романа американского писателя Дэна Симмонса «Гиперион» (Dan Simmons “Hyperion”. Tłum. Arkadiusz Nakoniecznik. “MAG”, 2007) (стр. 66–68).
18. В рубрике «Felieton» напечатана статья Ярослава Гжендовича/Jarosław Grzędowicz “Jak nie podpalać książek/Как не поджигать книжек”, в которой автор утверждает, что печатная, бумажная книга не вытеснится электронной, потому что чтение с бумаги и чтение с экрана – разные вещи, хоть и трудно объяснить, в чем эта разница заключается. Назовем это магией – у печатной книги она есть, у электронной нет, сколько ее ни ищи. Обложки, запах бумаги, приятная толщина, шелест страниц. Печатную книгу можно читать где угодно: в ванне, на пляже, без аккумуляторов, в самолете, в поезде. Ее можно кому-нибудь подарить, можно прочитать и отложить, можно хранить сотни лет и ее все равно можно будет прочитать. Можно уронить в борщ, вынуть, отряхнуть и продолжить чтение. Можно швырнуть ее в стенку, сбросить с восьмого этажа – все без особого для нее урона. Вот когда появится приспособление, которое все это тоже выдержит, тогда и поговорим. А до тех пор не дурите голову (стр. 77).
19. В этой же рубрике в статье “Nawiedzając siebie/Одержание самим собой”Лукаш Орбитовский/Łukasz Orbitowski использует свои впечатления от просмотра фильма “The Abandoned” (реж. Начо Серда, Испания-Великобритания-Болгария) для размышления о показе России в современной поп-кинематографии (стр. 78).
20. В списках бестселлеров за октябрь 2007 года из книг польских авторов находятся книги “Pan lodowego ogrodu” T. 2 Ярослава Гжендовича , “Rucerz kielichów” Яцека Пекары, “Ostatnie życzenie” и “Wiedźmin” (комплект), “Krew elfów”, “Miecz przeznaczenia” Анджея Сапковского, “Lód” Яцека Дукая (стр. 79).
16. В рубрике «Felieton» напечатана статья Мацея Паровского/Maciej Parowski, которая носит название:
КОГДА ЗАЙДЕЛЬ ЖВИКЕВИЧ, ВЕЛИКИЙ ЛЕМ ПАЛАШУВ с ХУБЕРАТОМ САПКОВСКИМ СТАШУВ ОСАЖДАЛИ
(Kiedy Zajdel Żwikiewicz, wielki Lem Pałaszów z Huberathem Sapkowskim obliegali Staszów)
“Когда [Анджей Сапковский] писал свой исторический дебютный рассказ на конкурс «Фантастыки», он думал, что его сочинение будет единственным, выдержанным в духе постмодернистского обращения к толкинской фэнтези. Однако оказалось, что почти всем в голову пришла та же мысль, и Сапковский не занял первого места. Стоит вспомнить, что Сапковский обязан своей славой читателям, а не жюри, редакторам или критикам”.
Wojciech Orliński “Byłem Wiedźminem” (Войцех Орлиньский «Я был ведьмаком» – “Gazeta Wyborcza” 15.11.2007).
.
Войтек Орлиньский справедливо восхищается в «Выборчей» уровнем <компьютерной> игры «Ведьмак». И он прав, когда хвалит литературный уровень произведения Анджея Сапковского. Но порет чушь, когда реконструирует намерения АС-а и опосредованно уровень самосознания польской фантастики 1986 года от Р.Х.
Достаточно сказать, что ни Сапковский, и никто другой в то время ни использовал слово «постмодернизм». Сапковский и ныне его терпеть не может. Мы знали слова «пастиш», «аллюзия», любили слово «кабаре», это вполне толковые слова, если говорить об Анджее. Толкина в «Ведьмаке» не было, были лишь скрытые намеки на Беовульфа, которого, разумеется, Толкин комментировал и открыл для современности. Но на первом плане оставалась записанная Зморским история победителя ведьмы-стрыги, и об АС-е долго еще говорили, как об аниматоре польских легенд, упуская из виду универсальный характер его прозы.
И ведь Геральт отнюдь не был массовым героем, а «Ведьмак» не напоминал ни одного из остальных премированных на конкурсе рассказов ни со стороны сюжета, ни с точки зрения литературного (языкового) мастерства или уровня литературной игры. Не было толпы маленьких ведьмачат, среди которых расхаживал большой ведьмак. Забудь, Войтек, о марксистском законе перехода количества в качество. Все выглядело иначе.
«Ведьмак» грянул как та молния с чистого неба. Геральт явился миру без предупреждения, без предшественников. Ну, может быть «Истребитель ведьм»Кшисека Коханьского из 1984 года можно счесть пра-пра-предвестником. Но и «Истребитель…» и значительная часть премированных рассказов на II-м конкурсе «Фантастыки», на том самом конкурсе, на котором Сапковский не занял первого места, потому что победил хубератовский “Wrócieeś, Sneogg, wiedziaam” – находились в парадигме НФ.
Лауреатов занимают зайделевские социологические обязанности (Гоцек, Бончковский, Подгурский), авторы берутся не то за фантоматику, не то за киберпанк (Буковецкий), упражняются в азиатско-борхесовских мотивах (Сулига), пытаются женить horror на НФ, сказке (Мащишин, Мешко). Фэнтези если и существует в польской фантастике, то лишь как эндемик. На I-м конкурсе 1982 года Крес предпринял попытку с «Магом», тогда же Гжендович выступил в лодзинской газете “Odglosy” с интересным рассказом «Twierdza Trzech Studni/Крепость Трех колодцев», но позже долго не использовал этой дорожки.
Более того, отторжение фэнтези обрело как бы всеобщий и официальный характер. Весной 1986 года, в конце которого появился Геральт из Ривии, я был на встрече фантастов с читателями в клубе “Jajko” в SGPiS. Там один начитанный в переводах с английского любитель фантастики предложил, что вот, дескать, надо бы попытаться написать польскую фэнтези. И разные авторы (а там были Баранецкий, Орамус, Земкевич, Жвикевич…) в один голос заявили, что не желают иметь ничего общего с такого рода глупостями.
В декабре громыхнуло – появился Геральт из Ривии, и Сапек одним рассказом изменил все положение. Он освежил конвенцию фэнтези, которую мы de facto не знали – предложил героя, мир, модифицированную (постмодернистски) условность или, скорее, литературную методу, положил начало моде, стилю. И, может быть, высвободил весьма разные энергии. Его свобода, его метатекстовые игры, его эрудиционные вставки, его демонстративная готовность сотворения из фэнтези двигателя современных проблем – изменили сознание писателей. Если бы не АС, польские фантасты поняли бы, что так можно, лишь после «Шрека». А теперь вот делают свое дело, забыв, что засевают вспаханное и унавоженное Сапеком поле.
Более того, они публикуют книги под польскими фамилиями, помимо прочего также потому, что пятнадцать лет назад Сапек с Ковалем из издательства “superNOWA” доказали, что такие публикации не влекут за собой ни банкротства, ни долговой тюрьмы. Лучшие из них – от Креса, Бялоленцкой, Бжезиньской до Левандовского, Шостака, Дукая (даже Орамуса с его спорной, но все же фэнтези “Zima w Trójkącie Bermudzkim/Зима в Бермудском треугольнике”) – вовсе не идут по пятам за Сапковским. Достаточно того, что они научились у него трактовать фэнтези, как область развития множества художественных возможностей.
Был еще один польский автор, который возник сам собой и проделал с поляками ту же работу. Я говорю о Леме, о его литературных играх, почерпнутых еще из Пасека, из Лесьмана. О влиянии лемовских мыслей, от которого долго отряхивались авторы второго и третьего поколения, но благодаря которому они поднялись до значительных литературных и интеллектуальных высот. Впрочем, и сам Сапек признавал, что не равнодушен к Лему – недаром он называл Геральта Пирксом польской фэнтези. А характеризуя фэнтези, цитировал лемовскую «Фантастику и футурологию».
Войтек Орлиньский прав, когда говорит, что АС-а первыми распознали читатели, а не критики или члены конкурсного жюри, но в фантастике это правило, а не исключение. Хотя я понимаю, что в случае премии «Nike» все крутится иначе. Да, верно, Сапковский не взял в конкурсе «Фантастыки» первой премии, потому что… слишком хорошо читался, потому что эта его легкость в чтении была обманчивой, маскировавшей культурную глубину и профессиональное писательское умение. А Хуберат, как никак тоже великий автор, тронул наши сердца мрачной, проблемной фантастикой, защищавшей калек в постатомном мире. Этого вот атома мы тогда больше всего боялись.
Если же вести речь о – pardon le mot – постмодернизме, то и среди читателей АС не сразу получил признание. Целые баталии велись против батистовых трусиков в романе «Меньшее зло» — ведь в эпоху Геральта нижнего белья не носили, да и батиста не было! Я сам — в шутку, правда — вписывал АС-а в конвенцию НФ («Ведмак Геральт, как путешественник во времени»), что потом отчасти подтвердилось в романе “Wieża Jaskólki/Башня ласточки”. Орамус, разозленный рыхлостью постмодернистского видения АС-а, парировал этот выпад в журнале “Feniks” статьей «Ведьмак Геральт, как заблудившийся в лесу», но позже осмотрительно не включил этот текст в сборник своих эссе. И лишь затем на критическую сцену вышли женщины – Агнешка Фулиньская, Доминика Матерская, Кася Качор… все англистки, тренированные на Толкине. Полонистам, вероятно, не преподавали годной для критики фэнтези машинерии – вот польские англистки и воздали первыми Сапковскому критическую справедливость. Однако с тех пор прошло несколько лет, у Войтека было достаточно времени, чтобы подтянуться.
15.2. Рецензия Павла Дептуха/Paweł Deptuch называется:
ПО-ПРЕЖНЕМУ ВЫСОКИЙ УРОВЕНЬ
(Wciąż wysoki poziom)
«Хеллбой» дебютировал в 1993 году, в очень простой приключенческой побасенке, которая содержалась в каталоге, изданном по случаю конвента в Сан-Диего. Сразу же после этого чертенок с каменной рукой появился в минисерии из 4-х частей и с ходу взлетел на уровень бестселлера, который покорил сердца любителей комикса. «Хеллбой» демонстрировал выдающуюся смесь мифологических и культурных отсылок, поданных в форме мрачной и таинственной истории, что успешно разжигало воображение читателей. Все эти годы краснокожий демон со спиленными рогами сражался с многочисленными противниками и путешествовал по земному шару, а МАЙК МИНЬОЛА постепенно, но последовательно открывал перед нами его секреты. «”Остров” и другие истории» — это кульминационная позиция, которая весьма интересным образом замыкает определенный этап в жизнеописании Хеллбоя.
В сборник входят две длинные и две короткие истории, причем только титульная непосредственно продолжает сюжет «Третьего желания». Хеллбой, освободившись из двухлетней морской неволи, попадает в заброшенную крепость, где сражается с могучим демоническим жуком. Это сражение послужило автору предлогом для представления собственной версии сотворения мира, вознесения и падения ангелов и происхождения человека. Здесь мы также узнаем в конце концов тайну каменной десницы и происхождения дракона Огдру-Яхада. Нужно признать, что МИНЬОЛА не соблазнился переходом на легкий путь, и разгадка одной тайны порождает очередную, еще более интригующую. Жизнь адского парня наконец вступает в новый этап, более драматический, мрачный и потрясающий. Три остальные истории («Гул», «Гидра и лев» и «Макота») – это типичные для этого универсума «приключаловки», они ранее издавались в различных тематических антологиях и своей легкостью прекрасно уравновешивают первую историю.
«Хеллбой» — это комиксный ветеран, который многое видел и прошел через многие испытания. МАЙК МИНЬЛА приложил максимум старания, чтобы этот его герой все еще привлекал внимание, восхищал и прежде всего не надоедал читателям. «”Остров”…» не только держит высокий уровень предыдущих альбомов, но и поднимает планку. Это, несомненно, одна из наиболее последовательных и хорошо продуманных серий в истории американского комикса.
Mike Mignola, Richard Corben “Hellboy. Wyspa I inne opowieści”. “Egmont”, 2007 (МАЙК МИНЬОЛА, РИЧАРД КОРБЕН «Хеллбой. “Остров” и другие истории». “Egmont”, 2007)
15. В рубрике «Рецензии комиксов» на стр. 76 размещены два текста.
15.1. Рецензия Вальдемара Мяськевича/Waldemar Miaśkiewicz носит название:
ПИЛСУДСКИЙ и ТАРКОВСКИЙ в ОДНОМ ФЛАКОНЕ
(Piłsudski I Tarkowski w jednym stali domu)
Благодаря рекламной интернет-компании «Первая бригада» угнездилась в сознании потребителей задолго до ее бумажной премьеры. Компании – следует добавить – столь же новаторской, каковой были те, которые продвигали “The Blair Witch Project” или “Heyah”. Ну так вот, команда “Retrostacja” опубликовала несколько панелей «Новых приключений Стася и Нел» — неизвестного до тех пор комикса 1913 года. Подлинность историй подкрепил своим авторитетом Адам Русек – известный историк и исследователь польского комикса. И мистификация удалась. Взбудоражились форумы. Шум вокруг стимпанковой фальшивки нарастал вплоть до момента, когда начали говорить о «Первой бригаде» (выраставшей из «Новых приключений…») как о самой ожидаемой польской комиксной премьере.
Действие в «Варшавском пациенте» опирается на эпизодах из жизнеописания Пилсудского – ссылке в Сибирь, бравурном побеге из петербургской психлечебницы, японской миссии – и кружит вокруг попыток обретения независимости в 1918 году. Станислав Тарковский выступает здесь польским аналогом агента 007. Ему помогают литературные персонажи: Вокульский, Борыня, Охоцкий, Боровецкий. Правдоподобия стимпанковой машинерии добавляют известные деятели научного мира: Склодовская, Циолковский и Ольшевский. Сценаристы гениально конструируют механизмы представленного мира – они функционируют столь же безупречно, как часы марки «Varsovia». Целое дополняют интересная, прозрачная графика ВЫЖИКОВСКОГО, динамический монтаж кадров и ненахальная колористика в сепии. А динамический разворот с «Изабелей» (Лецкой) достоин журнала “Playboy”. Уже за один этот рисунок звание «Playmate года» Польского комикса у парней уже в кармане.
«Бригада…» превосходит все ожидания. В ней есть «нечто», что может не только понравиться горстке любителей комиксов, но и завоевать литературные и кино-салоны. Она обладает потенциалом для того, чтобы стать современной школьной литературой, связывающей прошлое с настоящим и фантастику с историей. Среди вала западной продукции она мило тешит нашу национальную гордость. Вопреки сложившемуся мнению она имеет больше общего с историцизмом Сенкевича, чем с «Лигой выдающихся джентльменов»Алана Мура. Она напоминает также нам о том, сколь огромный сюжетный заряд дремлет в литературе, успевшей нам надоесть из-за неудачных адаптаций и никуда не годных программ обучения.
Janusz Wyrzykowski, Tobiasz Piątkowski, Krzysztof Janicz “Pierwsza Brygada # 1, Warszawski Pacient”. “Kułtura Gniewu”, 2007 (ЯНУШ ВЫЖИКОВСКИЙ, ТОБИАШ ПËНТКОВСКИЙ, Кшиштоф Янич «Первая бригада – 1. Варшавский пациент». “ Kułtura Gniewu”, 2007)
Я уже вспоминал об увлечении АНДРЕАСА в юности юмористическим комиксом. Кроме того, рисовальщик пребывал также под сильным влиянием ЖАНА ЖИРО (МËБИУСА)/Jean “Moebius” Giraud – его эскизов, набросанных тонким контуром и плоских пятен выразительного цвета, наложенных на панорамы фантастических пустошей или футуристических городов.
Столь же сильное влияние оказывал на него американский комикс. Приятель-ученый Рорка из «Фрагментов» недаром зовется Адам Нилс/Adam Neels. Столь же не случайно имя Бернард Райт/Bernard Wright, которое носит писатель из первого эпизода «Рорка». Первый унаследовал имя от НИЛА АДАМСА/Neal Adams, классика американского супергеройского комикса.
Второй – от БЕРНИ РАЙТСОНА/Berni Wrightson, еще более легендарного рисовальщика, иллюстрировавшего среди прочего первую версию комикса “Swamp Thing” 70-х годов.
Соотнесений с американской поп-культурой можно найти гораздо больше. Как признает сам АНДРЕАС, «Watchmen» Алана Мура-ДЭЙВА ГИББОНСА – один из самых любимых его комиксов.
Сама идея «Козерога» — решение необычных, иногда лишь слабо связанных загадок – восходит к стратегии «The X-Files». У АНДРЕАС-а чаще, чем у его заокеанских коллег, эти загадки выглядят прямо-таки живьем почерпнутыми со страниц рассказов Лавкрафта или Эдгара Аллана По. Агентессу ФБР из графически изысканного комикса “Le triangle rouge” даже зовут Андерсон (как Джилиан, актрису, играющую роль Скалли).
Еще один сериал, котором АНДРЕАС восхищался – это «Твин Пикс». В одном из кадров очередного тома “Cromwill Stone” даже оказался плакат, рекламирующий произведение Дэвида Линча.
Однако самих только постмодернистских шуточек не хватило бы для создания выдающихся, а в некоторых случаях великолепных произведений. Тут на помощь – кроме таланта и работоспособности – приходит увлечение АНДРЕАС-а архитектурой и педантичная компоновка кадров. Весь комикс “Le triangle rouge” (в котором АНДРЕАС использовал для колоризации рисунков … мелки)
насыщен архитектоническими деталями и представляет собой комиксное преклонение перед Фрэнком Ллойдом Райтом/Frank Lloyd Wright (1867—1959), одним из самых знаменитых американских архитекторов.
Вторым из великих творцов, у которого много чего заимствовал АНДРЕАС, является МОРИЦ ЭШЕР/Maurits C. Escher (1898—1972). Голландский художник наиболее известен своими головоломными графическими экспериментами, на которых бесконечные лестницы слагаются в неправдоподобные петли, а настенные формы становятся стаей белых или черных птиц.
Некоторые кадры из лучшего, пожалуй, произведения АНДРЕАСА – трилогии «Кромвель Стоун» — поразительно напоминают мотивы ЭШЕРА, вписанные в комиксную панель, таинственные артефакты играют с разумом героев (и читателей), как петля Мебиуса (на этот раз Августа – немецкого математика), которая имеет лишь одну сторону и одну линию.
Восхищает визуальное совершенство кадров. Их густая тонировка напоминает скорее гравюры ДЮРЕРА, чем иллюстрации рисуночных историй.
Рисуя «Возвращение Кромвеля Стоуна» (1994), АНДРЕАС способен был заниматься одной панелью на протяжении аж трех недель.
Пристрастие к геометризации композиции и рисунка заметно не только в истории Кромвеля, одного из тринадцати особ, уцелевших в морской катастрофе, в жизни которых теперь ежегодно эхом отзывается таинственное прошлое. Первые эпизоды «Рорка» также оказались оплетенными сетью досок, щелей, балюстрад, сломанных балок…
А вскоре к ним добавятся кафельные плитки и тени на стенах в “Coutoo”, присоединятся порванные кабели и острые обломки космического корабля, в который входит Рорк в “Descent”. Городской «Козерог» врисован в геометрическую сеть широких лестниц, улиц, плит мостовой, равнодушных фасадов заполняющих кадры небоскребов. Кино noir, а до него кино немецкого экспрессионизма – пользовались подобными средствами для создания и усиления ауры опасности и одиночества.
Увлечение Эшером и Ллойдом находит кульминацию в огромной библиотеке Козерога, в которой, словно в борхесовской Вавилонской библиотеке, полки с тысячами книг уходят куда-то в невообразимую даль. Так и фантастический Нью-Йорк – точно так же, как Готэм в «Бэтмане» — начинает жить собственной жизнью, не до конца понятной постороннему наблюдателю. Такого результата не удалось бы добиться, если бы не было той отваги, с которой АНДРЕАС экспериментирует с формой.
Здесь уже заходила речь о разноцветном фоне, вводившемся, чтобы оттенить контекст рассказываемой истории. Говорилось также о характерном кадрировании, которым АНДРЕАС играет, как еще одним из своих героев. Иногда он хаотично разбивает панель словно черно-белое зеркало и в нескольких десятках (!) кадрах-осколках вырисовывает отражение испуганного героя («Возвращение Кромвеля Стоуна»). А в «Спуске/Descent» он размещает на одной странице ровными рядочками аж …300 (sic!) маленьких кадров.
Если добавить к этому его эксперименты с содержанием («Никаких интеллектуальных уступок читателю» — заявляет АНДРЕАС, приступая к работе над следующим, чудесным образом сюжетно запутанном альбомом), то новаторство и художественный (хотя все еще в рамках «поп») ранг АНДРЕАСА вырисовываются еще более отчетливо.
Потому что даже после внимательного чтения и многократного перечитывания очередных альбомов немецкого художника, когда, казалось бы, все неясности выяснены, остается одно. Все та же аура необычайности.
И тайна.
P.S. Тем, кто пожелает ближе познакомиться с художником, стоит для начала заглянуть в следующие энциклопедические статьи:
Ну а если тема увлечет, то желательно будет отыскать вот эти две книги:
1. Yves Lacroix et Philippe Soсhet. Andreas. Une monographie. 1997
2. Yves Lacroix et Philippe Sochet. L’ambition narrative. 1999
Ну и, само собой – комиксы. Правда, единственное официальное издание из комиксов АНДРЕАСА на русском языке – это перевод трилогии «Кромвель Стоун» (СПб: Питер, 2023). Да и с неофициальными как-то тоже не очень…
На польском языке издано довольно много – но это ведь уже другая песТня.
облако тэгов
