"Литературная газета" опубликовала под именем Хармса "Литературные анекдоты" (более известные как цикл "Весёлые ребята") Н. Доброхотовой-Майковой и В. Пятницкого. Оно, конечно... анекдоты эти создавались (ещё в 70-х) как очевидные пародии на Хармса, как подражания его "Анекдотам из жизни Пушкина", но оказались настолько удачными, что теперь и сам Хармс греется в лучах славы, удивительного остроумия и безграничного позитива этих "анекдотцев". Соавторам удалось создать свой мир, где живут в одно время Пушкин, Достоевский, Толстой, Гоголь, Лермонтов, Тагор... Каждый со своим ярким характером, своими причудами, недостатками и крылатыми фразами. Обидно, что вся слава досталась Хармсу (его я тоже очень люблю), ведь истории Доброхотовой-Майковой и Пятницкого ярче и интереснее анекдотов идейного вдохновителя, а об их авторстве знают далеко не все. Я познакомился с "Весёлыми ребятами" в начале 90-х в сборнике "Евгений Онегин, Маленький мальчик, Винни Пух и другие обитатели Совдепии", где анекдоты Доброхотовой-Майковой и Пятницкого были приписаны Хармсу и объединены с хармсовскими «Анекдотами...». Впрочем сборник представлял из себя классический пример аврального книгоиздания 90-х и ошибок с авторством там было немало. Ошибки неизбежны, конечно, но странно наблюдать такую ошибку в "Литературке", в эпоху Интернета, когда дефицита информации уже нет. "Веселые ребята" издавались не раз. Надо быть внимательнее.
О том, что анекдоты принадлежат не Хармсу я узнал лишь в эпоху Интернета. Но анекдоты хороши и запомнились на всю жизнь.
Вот что пишет Доброхотова-Майкова:
цитата
...Рейн откапывал где-то анекдоты про великих писателей, в основном, кажется, Марк Твена. Пушкин тоже присутствовал. Пятницкий рисовал к этим анекдотам графические миниатюры чуть побольше почтовой марки. Этот раздел мы и воспроизвели. Сочинили две пародии:
Федор Михайлович Достоевский хотел научиться показывать карточные фокусы и репетировал перед женой, пока несчастная женщина не потеряла терпение и не крикнула мужу: — Идиот! — подсказав тем самым сюжет знаменитого романа.
Гоголь ни разу не видел оперу Пушкина “Борис Годунов”, а очень хотелось. Вот он переоделся Пушкиным и пошел в театр. В дверях столкнулся с Вяземским, а тот и говорит: — Что это у тебя сегодня, Alexandre, нос как у Гоголя, право!
Приблизительно так, насколько помню.
Эти тексты, как говориться, в основное собрание не вошли, рисунки тоже. Все это происходило летом 1971 года. Потом мы не могли остановиться. Стоило открыть рот, новая история возникала как бы сама. При этом, как нарочно, под рукой оказался блокнот подходящего размера. Кажется, его выдали на конференции кому-то из знакомых, а он мимоходом оставил у нас. Все, что сочинялось, записывали сразу набело, и так же Пятницкий рисовал картинки. Все рисунки — его. Текстов, кажется, моих больше. Есть общие. Мои, как правило, длиннее, Володины — гениальнее.
цитата
Пятницкий был великий мастер завершающего штриха. Я, например, произношу: — Гоголь только под конец жизни о душе задумался, я смолоду у него вовсе совести не было. Однажды невесту в карты проиграл. — Володя добавляет: — И не отдал. Чувствуете разницу? Он же закончил текст {“Пушкин сидит у себя и думает: “Я гений ладно .... ... когда же кончится?” — фразой: “тут все и кончилось”}.
В конце октября на Фантлабе была открыта библиография советского писателя-фантаста Александра Студитского (1908-1991). Библио начинал Claviceps P. и мне осталось только немного доработать заготовку. Студитский — писатель подзабытый, но личность, бесспорно, очень важная для отечественной науки и нф. Литература была для него лишь хобби, в эпоху Лысенко Студитский считался одним из самых влиятельных учёных-биологов и сейчас его имя, окутанное ореолом одиозности, помнят прежде всего благодаря его статье "Мухолюбы-человеконенавистники"
Кратковременное потепление отношений с Западом в годы Войны дало оставшимся в Союзе генетикам некоторую надежду на возрождение своей науки, но все попытки восстановить доверие к генетике были разгромлены Лысенко, во всеуслышание объявившем генетику лженаукой, положив таким образом начало многолетней травле.
В знак протеста против гонений на генетиков от звания члена-корреспондента Академии наук СССР отказался известный американский учёный, лауреат Нобелевской премии, Герман Джозеф Мёллер (двоюродный дядя писательницы-фантастки Урсулы Ле Гуин, кстати). Именно реакция Мёллера формально послужила поводом для статьи Студитского в "Огоньке" (Студитский А.Н. Мухолюбы – человеконенавистники // Огонек. 1949. №11), где "менделисты" (генетики) сравниваются с расистами и фашистами. Вот отрывки из статьи:
цитата
Профессору Меллеру вольно делать какие угодно заявления о своей непричастности к пропаганде расизма. Всему миру стало известно его лицемерное заявление о выходе из состава Академии наук СССР в связи с разоружением менделевской генетики в советской биологической науке. Его неуклюжие уловки никого не обманут. Президиум Академии наук СССР дал достойную отповедь ученому-мракобесу. И если впредь профессор Меллер рискнет отказываться от своей причастности к пропаганде расизма, то его изобличат единомышленники, делающие из сухих академических тезисов автора определенные политические выводы...
...Весь этот хлам бережно собирают за океаном и, наскоро отремонтировав, ставят на службу расистскому мракобесию. Американский расизм, базирующийся на менделевской генетике, вступает в открытую войну с лозунгами демократии. Он отравляет теперь сознание американского мещанства, воспитывая в нем звериный шовинизм, расовую нетерпимость, презрение к культуре других народов. Американским менделистам невозможно скрыть свое кровное родство с гитлеровскими учеными-изуверами, покрывшими себя позором в глазах всего прогрессивного человечества. В генетической американской литературе и в первую очередь в «Журнале наследственности» отразились симпатии американских менделистов к гитлеровской расовой политике. Менделевская генетика, евгеника, расизм и пропаганда империализма в настоящее время неотделимы.
Вот почему разгром менделизма-морганизма на августовской сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина вызвал такую злобу реакционеров от политики и науки во всем мире. На этой сессии менделевская лженаука — выражение упадка и разложения буржуазной культуры — продемонстрировала свое полное банкротство. На поверку у нее не оказалось ничего для подкрепления своей реакционной проповеди о неизменной наследственности. В свете огромных практических и теоретических достижений передовой мичуринской науки стало совершенно ясно, что менделевская генетика не имеет права именовать себя наукой. Перед глазами всего мира вскрылось, что менделевская генетика пышной словесной шелухой прикрывает ничтожество, пустоту и ложь. Стало еще более очевидным, что развитие этой лженауки было результатом огромной заинтересованности в ней сил международной реакции. Разоблаченные как защитники реакционного направления в науке, как враги прогресса и демократии, англо-американские менделисты пытаются скрыть свое поражение нападками на мичуринскую науку, клеветой на ученых-мичуринцев. Заявления профессоров Меллера и Дэйла о выходе из состава Академии наук СССР свидетельствуют, что этих людей не смущает их роль прислужников империализма...
Рисунок Бориса Ефимова.
Разумеется, броская статья в популярном издании с карикатурами официального политического карикатуриста Б. Ефимова сработала как команда "фас".
Вместе с тем, в 1954 году Студитский поддержал поддержал Ивана Ефремова и Льва Жигарева в споре с ратовавшим за "фантастику ближнего прицела" В. Немцовым. Совместная статья Ефимова, Жигарева и Студитского "О литературе крылатой мечты" сыграла важную прогрессивную роль в истории отечественной нф, в праве фантастики именоваться литературой, а не научным прогнозом.
Выдержки из статьи:
цитата
С. Полтавский выступил за фантастику широкую, за то, чтобы смотреть «далеко в будущее». В. Немцов ответил ему путано и противоречиво. В начале статьи он как будто бы поддержал Полтавского, а в конце, противореча сам себе, начал убеждать читателей, что основную задачу фантастики можно выполнить только, урезывая себя, не заглядывая слишком далеко, придерживаясь сегодняшнего дня.
Мы боимся, что эта позиция вытекает из глубокого непонимания подлинных задач и возможностей фантастики...
...Мы не можем безоговорочно осуждать В. Немцова. Если Немцов хочет писать фантастический роман без фантастики, — его право… Но нелепо доказывать, что этот путь — главный для научно-фантастического жанра.
Откровенно говоря, Немцов выступил как защитник тех «предельщиков», которые подвизались в этой области в течение последних лет и лишили нас очень многих интересных произведений. Кое-кто из этих предельщиков, подобно Немцову, уговаривал нас, что фантазировать надо поближе к сегодняшнему дню, лучше — в пределах пятилетнего плана, еще лучше — совсем не фантазировать. Были и такие, которые ограничивали место действия — уверяли, что писатель не имеет права удаляться за пределы земной атмосферы, а планеты и звезды, дескать, — отрыв от действительности. В результате попытки создать фантастический роман превратились в своеобразный барьерный бег. И что греха таить, ловкачи, которые перепрыгивали все барьеры, слишком много занимались прыжками, слишком мало думали о художественном воплощении замысла.
И вот сейчас перед съездом хочется громко сказать: давайте расчистим дорогу научно-фантастическому жанру, давайте уберем все барьеры. Пусть к нам приходят ученые, пусть нас не боятся маститые писатели. Пусть будут книги о далеком и о близком, о геологии и агрономии, предоставим автору выбирать средства, но пусть он даст нам произведения глубокие по мысли, увлекательные по сюжету, с яркими, художественными образами...
...Некоторые критики считают фантастику чем-то вроде заштатного раздела научно-популярной литературы, полагая, что научно-популярные книги пишутся о работах ученых, а научно-фантастические — о их замыслах. Получив в руки новый роман, такой критик прежде всего осведомляется, кто из ученых работает над этой проблемой, дает ему книгу на отзыв и получает исправный разгром с точки зрения сегодняшнего состояния науки. Но вот беда, далеко не всегда ученый специалист компетентен в вопросах литературы.
Известно, что Жюль Верн, например, не подсказывал изобретателям конкретной технической идеи подводной лодки. В своем романе он воплотил давнюю человеческую мечту о покорении морских глубин. И так как наряду с замечательным писателем-фантастом над осуществлением этой проблемы настойчиво бились лучшие умы эпохи, подводная лодка была изобретена.
Литературная газета. 1954. 11 декабря.
То есть писатели просто мечтают о том, чтобы им не мешали фантазировать дальше стратосферы и ближайших десятилетий. Такое было время.
Не знаю, что подвигло Студитского присоединиться к фантастам-реформаторам: его собственные произведения — это как раз фантастика "ближнего прицела". Может, он чувствовал, что в творчестве "наступал на горло собственной песне", или просто почувствовал в какую сторону задул ветер в середине 50-х.
Поскольку я считаю своим долгом ознакомиться с произведениями писателя, библиографию которого готовлю, то прочитал и два художественных произведений Студитского из трёх. Роман Сокровище Чёрного моря. Это, разумеется, реликт, интересный в основном любителям ретро-фантастики. Написан с большой осторожностью — как бы чего не вышло. Осторожные герои-маникены, осторожные эмоции, осторожные фразы-штампы. Так, наверное, и должен писать человек прошедший через все изменения советской действительности почти что "от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича". Скучноватые поиски биологического "философского камня" — водоросли, способной накапливать золото из морской воды. Конечно, появляется шпион под маской порядочного человека. Но всё равно заметно, что какой-то он не наш.
Повесть "Ущелье Батырлар-джол" (о поисках гигантской разновидности растения-каучуконоса кок-сагыза) заметно лучше, и герои больше похожи на живых людей. Когда автор отвлекается от рассуждений о мичуринской биологии и переходит к приключениям в мире гигантских существ, даже становится интересно. Очень похоже на повесть недавно открытого на сайте мордовского писателя Фёдора Атянина "Тайна ущелья". Повесть Атянина опубликована на полтора десятка лет позже, но я бы не стал говорить о заимствовании. Гигантские растения — одна из главных целей советского народного хозяйства и тема интересовала многих авторов, мотивы "затерянного мира" тоже никто не запрещал использовать. Детская повесть Атянина ближе к сказке, лишена околонаучных рассуждений и читается гораздо легче, но у Студитского гигантские существа ярче, разнообразнее и опаснее.
Рисунок А. Шульца и А.Н. Побединского.
В 1966 году опубликовано последнее художественное произведение автора — роман "Разум вселенной". Но времена были уже не те и в "Новом мире" появилась разгромная рецензия члена-корреспондента Академии наук СССР М. Волькенштейна, обнаружившего в книге "полное опровержение современной генетики и молекулярной биологии":
цитата
...Сейчас А. Студитский призывает к мирному сосуществованию сторонников и противников современной генетики. Но мирное сосуществование различных теорий в науке возможно лишь до тех пор, пока не хватает экспериментальных фактов для решения вопроса. Современная генетика и молекулярная биология опираются на громадную совокупность фактов, а то, что им иногда пытаются противопоставить, сводится к бессодержательным общим фразам. Гибридизовать науку с лженаукой нельзя...
...В самом деле, в жанре научной фантастики еще не встречалось книги, где бы ставилась задача внушить читателю истинность идей, опровергнутых всем ходом развития науки, идей, никогда не имевших научного значения или полностью его утративших. Научная фантастика во имя лженауки...
.
На страницах "Нового мира" развернулась дискуссия. Студитский в ответном открытом письме пытался защищаться и даже оправдывался:
цитата
...Что говорить, в те времена, в конце сороковых—начале пятидесятых годов, то есть примерно лет двадцать назад, уважительная форма взаимной критики в науке действительно была не в почете. Мне не довелось участвовать ни в более ранних дискуссиях, ни в дискуссиях 1948 года (сессия ВАСХНИЛ) и 1951 года (объединенная сессия АН СССР и АМН СССР), но я очень сожалею о резком тоне своих статей середины пятидесятых годов (на которые, впрочем, мои оппоненты отвечали мне в не менее резкой форме, да еще вынуждая меня печатать их статьи в редактируемом мной журнале). Правда, небольшую скидку можно было бы сделать на возраст, в котором мы тогда пребывали. Однако в наши дни, и даже с учетом возраста моего рецензента, я не нахожу никаких оправданий той пренебрежительной и оскорбительной форме, которую использует М. В. Волькенштейн, развивая далее свою мысль...
Каково бы ни было мое отношение к корпускулярной генетике в середине пятидесятых годов, когда я выступал с критикой ее теоретических положений, рождение и развитие молекулярной биологии и других новых биологических дисциплин не могло, естественно, не повлиять на мое отношение к этой науке, которая за десять — пятнадцать лет сама претерпела столько изменений. Любая из биологических дисциплин, в том числе и экспериментальная гистология, составляющая мою специальность (не знаю, известно ли это М. В. Волькенштейну), не могут развиваться дальше без учета данных молекулярной биологии и современной генетики. В каждом моем научном выступлении, будь то книга, статья или научный доклад, достаточно отражены как огромный интерес к этим биологическим дисциплинам, так и профессиональное (как морфолога-экспериментатора) отношение к их достижениям...
Но М. В. Волькенштейн ставит в споре точку:
цитата
...Профессору А. Н. Студитскому не нравится, что я называю утверждения Панфилова и Чернова [героев романа] лженаучными. Придавая большое значение возрасту, профессор А. Н. Студитский находит мне извинение в моей молодости. Тут он, к сожалению, ошибается. То, что писали и говорили двадцать лет назад А. Н. Студитский и его соратники, мне очень памятно. И напрасно А. Н. Студитский сейчас ссылается на свою молодость в те времена. В ту пору ему было лет сорок. Тогда А. Н. Студитский опубликовал в журнале «Огонек» статью под названием «Мухолюбы — человеконенавистники». Профессор А. Н. Студитский сейчас сожалеет о ее резком тоне. Но, видимо, не о содержании. А содержание сводилось к тому, что в этой статье генетика отождествляется с фашизмом и расизмом, а ее творцы — с куклуксклановцами. Слова эти звучали над еще не истлевшим прахом великого советского ученого-генетика Н. И. Вавилова. И, вопреки сказанному в письме, никто на эту статью не отвечал — ни в мягком, ни в резком тоне. И не стоило бы ссылаться на то, что «уважительная форма взаимной критики» тогда «была не в почете». Как у кого.
Я считаю недопустимым забывать прошлое, но не стал бы ворошить его, если бы профессор А. Н. Студитский сам этим не занялся.
Сейчас профессор А. Н. Студитский уже не говорит, что генетика — это расизм. Нет, сделав реверансы молекулярной биологии, профессор А. Н. Студитский пишет о ее практической бесплодности, кастовой замкнутости, нетерпимости к критике...
На этом литературная карьера Студитского фактически закончилась. Хотя научную деятельность он продолжал почти до конца жизни — был заместителем главного редактора журнала «Успехи современной биологии» и заместителем директора по науке в Институте эволюционной морфологии и экологии животных АН СССР.
Гео Милев (настоящее имя Георги Милёв Касабов, болг. Георги Мильов Касабов; 1895-1925) — болгарский поэт и публицист, крупнейший представитель экспрессионизма в болгарской литературе.
Милев носил необычную причёску, закрывающую пол-лица. Но не ради эпатажа — он участвовал в Первой мировой войне, был тяжело ранен и лишился глаза.
До войны Милев учился в Софийском университете и в Германии, в 1914 г. некоторое время жил в Лондоне, где познакомился с Эмилем Верхарном, знаменитым бельгийским поэтом, оказавшим большое влияние на его творчество. Позже Милев переводил произведения Верхарна на болгарский. Гео Милев также выучил русский язык, перевёл "Двенадцать" Блока, "150 000 000" Маяковского. В начале 20-х поэт заинтересовался политикой, стал посвящать свои произведения смелым социальным темам, вступил в коммунистическую партию. После публикации поэмы "Сентябрь" о коммунистическом восстании 23 сентября 1923 года в 1924 г. в журнале "Пламя", где Милев был главным редактором, журнал закрыли, а писателя приговорили к году тюрьмы условно и крупному штрафу. В мае 1925 г. Милева вызвали для допроса в полицию и после этого он пропал без вести. Лишь тридцать лет спустя тело поэта было идентифицировано в общей могиле вместе с другими жертвами репрессий.
На Фантлабе открыта библиография Фёдора Атянина (1910-1975), мордовского писателя, прозаика и поэта, писавшего на мокшанском языке (мордовскую подгруппу языков, как известно, составляют два близких, но самостоятельных языка — мокшанский и эрзянский). Все свои основные произведения сам же Атянин перевёл на русский.
Наибольший интерес в творчестве писателя представляют его произведения — сказочные повести, сказки, пьесы, основанные на мордовской мифологии, которые я в библиографии выделил в условный цикл "Мордовские легенды".
Поскольку знакомая моей мамы работала в книжном магазине, торговавшем книгами областных и союзных издательств, то в детстве я познакомился со многими малоизвестными, но интересными писателями. Одним из них оказался Атянин. Имея в Мордовии статус классика, в центральных издательствах он печатался редко. Сборник произведений для детей "Богатырская трава", вышедший в московской "Детской литературе" в 1964 г. тиражом 75000 экземпляров, единственная авторская книга Атянина, появившаяся "на всесоюзном уровне". Но в Саранске такой же сборник его детских произведений, расширенный по сравнению с московским, "Серебряное озеро" выдержал несколько изданий с хорошими тиражами. "Серебряное озеро" 1986 года и попало мне в руки. Понравились яркие, выразительные иллюстрации П. Алексеева. Интересно, что ранние издания "Серебряного озера" проиллюстрировал тот же художник, но совершенно в другом стиле — мрачными гравюрами. Заинтересовали некоторые сказки, особенно те, что передавали национальный колорит незнакомой мне культуры, самобытные. Также я оценил мрачную атмосферу и драматизм, интересные образы злодеев. Сейчас я понимаю, что лучше назвать произведения Атянина "фэнтези", но тогда и слова такого никто не знал. Вопрос "чем сказка отличается от фэнтези" довольно популярен, но в данном случае определение "фэнтези" оправдывает больший уровень внутренней достоверности, внимание к бытовым деталям, важная роль романтических линий, а главное — основа в виде языческих воззрений мордовского народа, духи природы среди действующих лиц.
Главное место в цикле занимает героическая повесть "Слеза-богатырь" с неизменными атрибутами героико-патриотического эпоса: богатырь-защитник родной земли, прекрасная и верная подруга героя, абсолютное зло в виде змеиного царя Инекуя и его змеиного царства, брат Инекуя Чёрный змей, классический искуситель, Жадный Филя, предатель масштаба Иуды, променявший Родину и весь род человеческий на месть, золото и способности оборотня, и волшебный помощник мудрая старушка-нищенка.
Искусственным выглядит внезапное появление русского богатыря Ивана-кузнеца (Deus ex machina!), но это вполне в духе установок того времени — в "Амурских сказках" Нагишкина русский охотник так же помогает нанайцу расправиться с местными чудовищами. Повесть о Слезе-богатыре впервые вышла в 1956 г.,а затем автор существенно переработал произведение.
Когда сверхъестественные существа вмешиваются в дела людей, то скорее всего это приведёт только к неприятностям.
"Налетели ветры злые, в небесах открылась дверь
И на трех орлах спустился незнакомый кавалер..." (БГ)
В сказке "Дочь пастуха" всё происходило не совсем так, но похоже. Гром, по примеру древнегреческих богов, похитивший земную красавицу с далеко идущими целями, натворил немало дел. Трагической оказалась любовная история у дочери царицы леса и простого охотника ("Серебряное озеро").
Немного выбивается из общего ряда тяготеющая к детской фантастике сказка "Богатырская трава" ("Тайна ущелья"), здесь действие прthe оисходит в двадцатом веке. Октябрята отправляются в опасный поход за богатырь-травой из легенд. И легенда оживает. Поскольку богатырь-трава даёт живым существам колоссальный рост, то в сказке появляются дождевые черви размером со змею и огромные шмели.
Другие стороны творчества автора знакомы мне хуже.
Поэзия — детская и патриотическая, в том числе (как могу судить по названиям) — коньюнктурная, о советский жизни. Многие стихи положены на музыку.
Назидательные рассказы о детях для детей. Наиболее известен, наверное, рассказ "Разбитая тарелка" — о девочке Наде, которая не хотела мыть посуду и дошло до того, что посуду вымыла младшая сестрёнка. В библиографии есть рассказ "Поступок Нади", возможно, это раннее название "Разбитой тарелки". Пока внёс его отдельной позицией. Есть обязательный рассказ о Ленине. Рассказы рассчитаны на детей младшего возраста, довольно простые и не запомнились.
Стихи и рассказы Атянина нередко выходили в составе антологий Мордовского книжного издательства, как на русском, так и на мокшанском. Он известен как драматург. Пьеса "Невеста Грома" вариация на ту же тему, что и сказка "Дочь пастуха" — о боге Грома, влюбившемся в земную девушку.
Атянин занимался переводами с русского на мокшанский — перевёл пушкинскую "Сказку о царе Салтане", произведения Шолохова, Горького, популярнейшую в 50-х пьесу Н. Дьяконова "Свадьба с приданым", удостоившиеся Сталинской премии пьесы — "Хлеб наш насущный" Н. Вирты и "Калиновую рощу" А. Корнейчука.
Я назвал Атянина основоположником национального фэнтези, но в одно время с ним работали и другие мордовские писатели, использовавшие фольклор, мифологию (Василий Радаев и Михаил Втулкин, например). 50-е -70-е гг. называют "золотым веком" мордовской сказки. А первые попытки записать и систематизировать мордовские мифы предпринимались ещё Мельниковым-Печерским в середине 19 века.
В рамках акции «100 книг писателей Мордовии» в 2015 г. был сформирован список книг, рекомендованных школьникам Мордовии для внеклассного чтения. В этот список вошла повесть Атянина "Сельведь-богатырь" ("Слеза-богатырь").
Когда я начал составлять библиографии на Фантлабе, то в первую очередь захотелось открыть малоизвестных любимых писателей из детства. в этом списке оказался и Атянин. книги у меня уже не было, фамилию автора и названия сказок стёрлись из памяти, но — спасибо Интернету! — по запросу "сказка мордовского писателя о змеях" всё быстро нашлось. Неспешная работа над библиографией заняла несколько лет. Составление любой библиографии всегда даёт возможность узнать что-то новое. После работы с библио Атянина я познакомился с мордовской мифологией, мордовской литературой, запомнил даже несколько слов на мокшанском. К сожалению, библиография не является полной: не удалось отыскать составы большей части сборников, многие издания. Нелегко было связать русские и оригинальные названия, установить даты первые публикаций. Буду рад любой помощи.
облако тэгов
Но в Саранске такой же сборник его детских произведений, расширенный по сравнению с московским,
