Андрей Константинов. Ох эти русские! Сериалы о русских: какими нас видят англосаксы // Город 812, 2018, №16(395) от 3 сентября, с. 38-39.

У американцев и англичан проснулся интерес к русским, и они стали снимать о нас сериалы. Я выбрал четыре – два английских и два американских. Не только интересно, но и важно понимать, какими они нас себе представляют.

Надо сказать, что у англосаксов есть глубокая киношная традиция в изображении русских монстров. Причем даже конспирологические теории на этот счет существуют – дескать, все дело в том, что у истоков американского кино стояли русские евреи. Во время «холодной войны» Голливуд изображал русских на примитивном уровне, такая сплошная кинокомедия. Это как наши в свое время немцев дураками показывали в «Небесном тихоходе» (потом у нас пошла другая тенденция – умный, красивый, расчетливый враг в красивой форме, как в «Щите и мече» или «Семнадцати мгновениях весны»).

А в Голливуде, когда 1991 год наступил, интерес к русским был потерян, нас перестали считать достойными упоминания. Спала вообще мода на Россию. Поверженный противник никому не интересен.

А вот сейчас оказалось, что недобитый русский монстр ожил, вылез из шахты, демонстрирует готовность к разным безобразиям и снова угрожает жителям Средиземья. Англосаксы, конечно, не могли не откликнуться на это. Вообще, англосаксы стараются, чтобы кино было актуальным. Чтобы если уж легализованы всякие ЛГБТ, то во всех сериалах непременно: тут лесбиянка, там гомосексуалист (в основном, правда, на ролях второго плана) и в очень положительной коннотации. А русские идут в основном в отрицательной коннотации, за одним исключением, про которое я расскажу.

МакМафия

Англия нас порадовала двумя шедеврами. Шедевр № 1 назывался «МакМафия». Это про то, что живет себе в Лондоне семья бедного русского олигарха. Бедного олигарха играет Серебряков, не путать с Серебренниковым. Его жену – Маша Шукшина, она устала от его сатанинского русского пьянства, хотя олигарх еврей. Это выясняется неожиданно, когда он в кипе на похоронах брата из горла хлебает русскую водку и смотрит умными глазами вокруг. В этом сериале вообще много русских актеров. Что положительно, я считаю. Причем хороших актеров подобрали – не только Шукшина и Серебряков, но и Кирилл Пирогов, он в роли злодейского фээсбэшника. А вот сына этой олигархической четы играет известный английский актер Джеймс Нортон, который был Андреем Болконским в «Войне и мире».

«Война и мир», кстати говоря, пример того, как хорошо англичане могут работать с русской темой, а «МакМафия» – пример того, как тупо они могут с ней работать. Этот сериал основан на книге какого-то чудика про мафиозность России и стран Восточной Европы. Я книги, признаюсь, не читал, но если действительно там такое написано, то это развесистая клюква – от начала до конца.

А а целом сериал передает зрителям такой сигнал: эти русские могут притворяться очень интеллигентными людьми, их дети могут с бóльшим удовольствием говорить на английском, чем на русском, они могут закончить самые престижные заведения, но как только боевая труба затрубит или жареный петух клюнет, тонкий лак цивилизации с них ссыпается, просыпается горячая русская кровь и они немедленно начинают убивать, грабить и вступать в коммуникации с ФСБ по любому поводу.

В этом сериале набор всех штампов о русских, какие только можно вспомнить: начиная от хлебания водки в непотребных масштабах, кончая блудными изменами и обязательным поеданием черной икры – буквально указательным пальцем и в рот. У них какие-то дикие о нас представления. Я никогда не видел, чтобы у нас икру ели пальцем в рот, это так глупо и негигиенично! Но я все время вижу это в их фильмах. Почему они нас такими мудаками считают – совершенно непонятно.

Мне кажется, что у нормального русского человека это ничего не может вызвать кроме улыбки и сожаления, что они нас так себе представляют. А поскольку в работе над этим сериалом задействованы были серьезные силы, это не какая-то студенческая поделка, то это значит, что нас такими видит какой-то большой срез англичан. И это проблема. Потому что мы не такие. Это выдуманный миф, выдуманные русские, выдуманный Кремль, выдуманные страсти. Совершенно ложная история.

Убивая Еву

Из этой же серии английский сериал, который называется «Убивая Еву». Но это сериал феминистический. Если в «МакМафии» – мир мужской, брутальный, икорный и кровавый, то «Убивая Еву» – это женский мир, лесбиянский, безжалостный и очень хитрый.

Там две главные героини. Одна – английская разведчица, ее играет интересная актриса, видимо, эскимоска, потому что такого необычного лица я давно не видел. Вторая – сатанински красивая актриса, которая играет русскую киллершу-убийцу по имени Оксана. Собственно, это история суперкиллерши, которую нанимает консорциум тайных правителей мира, где, конечно, без русской разведки не обходится. Киллерша Оксана крайне изобретательна в своих убийствах. Она еще и абсолютная психопатка, безжалостная, циничная и очень злая. И, кстати, очень распущенная в сексуальном плане. Она бисексуалка и трахает все, что только возможно, и мужчин и женщин, и хочет трахнуть эту английскую разведчицу тоже.

Чем сериал приятен – в какой-то момент оказывается, что в английской разведке сидят ровно такие же козлы, как и в русской, и начальница этой англичанки-эскимоски – еще и давняя полюбовница русского убийцы-разведчика, и все они друг дружку стоят – беспринципные, готовы всё продать и купить.

Часть действия происходит в России. Я не знаю, в какой Эстонии они это снимали, но там сплошные матрешки и балалайки. Хорошо, что медведей не было на улицах. Мне все время вспоминался анекдот времен чемпионата мира по футболу, когда человек пишет в Сети: «Скорее бы закончился чемпионат, надоело медведя дома держать», а ему отвечают: «Всем трудно. У всех медведи дома. Терпи, скоро кончится». Вот там тоже медведей на улице нет, но только потому, что они по домам сидят.

Смотреть смешно, хотя это, конечно, беда. Вообще люди не морочатся вопросом, как оно на самом деле. Но начинается сериал очень хорошо, потому что убийства, которые совершает наша киллерша Оксана, – просто восхитительны и совершенно неполиткорректны. Потом уже эта стиральная машина набирает обороты, но я все равно рекомендую смотреть – как хорошую, хотя и черную комедию.

Родина

Актуальность русской темы продемонстрировал один из самых рейтинговых сериалов планеты за последние годы – сериал «Родина». Они, конечно, должны были пойти по российскому следу, если уж везде пишут, что русские на всё влияют, выбирают и вмешиваются.

Мне всегда нравился сериал «Родина», и я не верил, что они могут докатиться до драматургического скотства. Но они докатились – в последнем сезоне «Родины».

Все предыдущие сезоны «Родины» строились на правдоподобии. Казалось, что даже какая-то дверка приоткрывается, и мы сквозь щелку можем посмотреть на тайный мир спецслужб. А здесь не дверка, здесь какой-то страшный танковый люк открылся, а в этом танке одни дебилы собрались. Например, что делает американская делегация церэушников, приехав в Москву на переговоры? Ни много ни мало, организует конфликт между ГРУ и ФСБ, причем ФСБ берет штурмом штаб-квартиру ГРУ. Выволакивают сотрудников, бьют, кладут мордами в асфальт. При этом главная героиня Кэрри Мэтисон лезет в особняк ГРУ, всем хорошо известный, кто не был – пожалуйста, походите в окрестностях станции метро «Беговая» в Москве, наткнетесь на этот аквариум, и заодно попробуйте взять его штурмом, залезть хотя бы на подоконник первого этажа, вдруг получится.

Так вот, Кэрри Мэтисон долезла до какого-то очень высокого этажа, проникла в библиотеку, нашла спрятанного там агента и вывела наружу. Потом, правда, Кэрри схватили и поместили в такие ужасные условия, что она сошла с ума окончательно. Когда договорились на обмен, вернули мы им толстенького психа с безумными глазками, который уже никого не узнает. Вот так русские мучают американских блондинок! Суки, короче. А с другой стороны, их можно понять — зачем же ты лазаешь по небоскребам-то по этим, милая? Это тебе не Техас.

Но если американские сенаторы и конгрессмены черпают свои сведения о нашем мире из этого сериала, дело плохо – санкции будут только нарастать. А если сериал делался по консультациям американских разведок, то дело очень плохо. Значит, мы настолько смогли их дезинформировать, что они во все это поверили…

Но вообще это какое-то царство Урфина Джюса, причем солдаты не только деревянные. Я был абсолютно не готов к такому повороту «Родины», просто до этого они очень красиво всё делали и логика в драматургии у них была. А это уже просто дурацкий комикс времен «холодной войны».

Американцы

Единственный сериал, где все в порядке с драматургической точки зрения, – закончившийся сериал «Американцы». Он изначально был сделан так, что русские в нем – главные герои. В центре повествования – семья русских нелегалов-разведчиков, которые живут в Штатах и уже иногда себя больше американцами ощущают, чем русскими, но все равно работают на свою родину. Хотя и дружат с соседом, фэбээровцем. И вот годы идут, дело дошло уже до Горбачева, разрядка, перестройка, выросли дети, старшей дочке они рассказали, что они разведчики (и это была очень большая трагедия), а сыну не могут рассказать, потому что уверены, что он не поймет, потому что сын – стопроцентный американец…

В этом сериале тоже есть ляпы, они без ляпов не могут, но когда снято хорошо, ты этих ляпов не замечаешь. А там хорошо дана человеческая история. Я все время ждал, что они сейчас под конец опять что-то такое ужасное сотворят. А они сделали совершенно прекрасный финал, пронзительный, берущий за душу. Я его не хочу пересказывать, чтобы удовольствие не поломать тем, кто будет смотреть. Но американцы умудрились все линии свести и найти очень хорошее, очень трогательное, очень гуманистическое и философское решение. Оно слезу даже может вызвать у людей сентиментальных. То есть это очень серьезная драматургическая удача.

И русские там даны крайне комплиментарно. Давно я не видел в западном кинематографе таких красивых, умных, храбрых русских.

Я бы эти четыре сериала обязательно показывал в учебных заведениях, где изучают международные отношения. Потому что в них есть научная ценность – они оказывают прямое влияние на отношение всего мира к русским и России.

Когда к нам приезжало во время чемпионата мира по футболу множество иностранцев, меня больше всего удивило то, что все эти мексиканцы, бразильцы и прочие в один голос говорили: «Какие же вы, русские, замечательные, а мы по фильмам вас представляли совершенно другими!» А понятно, по каким фильмам они представляли, что мы другие. Мир захвачен англосаксонским товаром. И они ведь очень надолго остаются, эти стереотипы. Помню, как я, раскрыв рот, открывал для себя шведов. Я-то думал, что они все такие уроды, как в фильме «Интердевочка», – скупые, холодные и падкие на голых русских теток. А оказалось, что шведы – веселые и интересные. И шведы хохотали, когда я говорил, что считал их жадными. Говорили: «Так это ты французов не видел!» А я-то считал, что все французы – д’артаньяны, а оказывается, французы – это семейка судейских, к которым ходил обедать Портос… В общем, очень стереотипы живучи.

А смотреть я советую все четыре сериала – они все сделаны на одном дыхании. Скучно не будет.

Теги: Великобритания, кино, Константинов, Россия, сериал, США

(с) Город 812

Владимир Березин. Русский путь и русский «Декамерон». У писателей сегодня есть выбор: стать клоунами или сценаристами // Литературная газета, 2018, №36 от 5-11 сентября, с. 10.

На ММКВЯ-2018 Владимир Березин представит сразу две книги: «Дорога на Астапово» и «Он говорит». О новых романах, проблемах современных фантастов и литературе в Сети писатель рассказал «ЛГ».

– В этом году у вас вышел новый роман – «Дорога на Астапово». Расскажите о нём немного. Что это за книга, для кого, зачем? И почему вы отправили своих героев именно по последнему пути Толстого?

Ну, наверное, это книга для умеющего читать. За остальным уследить невозможно.

В общем, это история про четырёх друзей, которые едут из Ясной Поляны в Астапово, повторяя последний путь Толстого. Они много говорят о Толстом, но ещё и окружающих их пространствах Центральной России. Так что это своего рода роман-путеводитель. Вот многие знают и любят роман «Трое в лодке, не считая собаки». Эта весёлая книга родилась из путеводителя по Темзе, который подрядился писать Джером-Джером, и следы путеводителя внимательному читателю там видны. У меня герои тоже много веселятся, но у нас история такая, что на одном перекрёстке дорог что-то смешное, а на другом – память о каких-то трагических обстоятельствах. В книге примерно двести сносок, указывающих на источники, примечания, карты, но всё же это именно роман.

– Практически одновременно с этой книгой в другом издательстве увидел свет ваш «фрактальный роман» «Он говорит»… Получается, вы работали над двумя книгами одновременно? Как вам удалось удержать в голове два столь разных замысла и не смешать их?

Это вы слишком добры ко мне. Такие проблемы бывают, когда рукописи выхватывают со стола знаменитого писателя как горячие пирожки. А я просто писал эти тексты по нескольку лет, переписывал, переставлял местами героев – это всё очень долго. Почему это «фрактальный роман»? Фракталы – это множества дробной размерности, ими можно описать ветки дерева или береговую линию, которая при увеличении масштаба открывает всё новые и новые повторяющиеся детали. «Он говорит» – это повествование внутри больницы. Когда русский человек становится откровенен? В дороге и в больничной палате. И вот люди, как дети в пионерском лагере, рассказывают случаи из своей жизни, эти рассказы дробятся, в них оказывается что-то общее, всё это звучит как хор тихих голосов, поющих об общей жизни. Это такой русский «Декамерон», если говорить с точки зрения композиции.

И там одни истории – смешные, а другие наводят ужас, потому что жизнь у нас такая. Но другой нет, и нужно её успеть рассказать. Что от нас остаётся? Истории, рассказанные нами и записанные кем-то.

– Кстати, о «фрактальном романе»... Большинство ваших книг сопровождается подобным примечанием в скобках – путевой роман, полярный роман, роман о летающем человеке… Для чего это делается?

Не знаю, – традиция. Может, я люблю литературный приём прошлого, когда аннотация выносилась в название. В идеале надо писать так: «Жизнь, необыкновенные и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего 28 лет в полном одиночестве на необитаемом острове у берегов Америки близ устьев реки Ориноко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого весь экипаж корабля, кроме него, погиб, с изложением его неожиданного освобождения пиратами; написанные им самим».

– Вопрос к вам как к критику-фантастоведу: чем живёт и дышит современная фантастика? Можете выделить какие-то интересные тенденции, открытия?

Для начала я скажу, что я вовсе не фантастовед, я с фантастами много дружил, много их читал – ещё с детства, и считаю, что никакой границы межу фантастикой и не-фантастикой нет. Я писал рецензии на одни фантастические книги, а другие сочинял сам. Сейчас с этим жанром как везде: очень много дурно написанных романов. «Программист Синдерюшкин попадает в тело Сталина и вы­­игрывает Отечественную войну за год» или там «Космические пауки-2». Пространство читателей этих книг, то есть откровенного трэша, уменьшается. Возникает спрос на хорошо рассказанную историю – с живыми людьми, хоть и в фантастических обстоятельствах. Написанную без всякого косноязычия, без всяких «подъезжая к станции, с меня слетела шляпа». Они, эти авторы, есть, я их вижу, но далеко не всегда они называют себя «фантастами», чтобы не ассоциироваться с людьми, которые пишут то, что я упомянул выше. Я вот тоже стараюсь – но у меня писательский интерес специфический. Мне очень интересно такое фантастическое вещество СССР. Я не так давно написал очередной фрагмент большой книги, которая состоит из рассказов, связанных календарными праздниками. И вот там двое мальчишек слышат историю про то, как давным-давно сделали атомный самолёт, но советские лётчики-испытатели, чтобы избежать ядерной аварии, увели его от земли, и летят теперь вечно. И эти мальчики смотрят в небо, и им кажется, что над ними пролетает атомный самолёт, ведут его старики с длинными бородами, и пока они сидят там за штурвалами, ничего плохого в мире не случится. Это вроде фантастика, но самолёт на атомной тяге действительно пытались построить, в воздух даже подняли реактор, но потом от этой идеи отказались – дорого и слишком сложно.

Или другой текст – «Последний мамонт», в котором бывший лейтенант-фронтовик, ставший палеонтологом, ищет следы мамонта на острове Врангеля в 1951 году, а находит… Но фантастический роман не хочется пересказывать – так вот, и это тоже фантастика. Но другая.

– Что вы можете сказать о феномене массовой литературы? Существовал ли он всегда или это явление последних десятилетий? В чём причина появления масслита и так ли он страшен, как его малюют? Вы ведь даже читали курс по «Теории массовой литературы»...

Здесь важно уточнить, что всё это было давно, в прошлом веке, когда было естественное удивление от мировой массовой культуры, пришедшей в страну. Тогда, в девяностые, можно было задаваться вопросом, что в масскульте такого особенного, а теперь многие ответы получены, никто никого не «малюет». Есть традиции и спрос, уходящие в глубину веков, нет никакой оппозиции «массовая литература» vs «элитарная» в том смысле, что одна плохая, а другая – хорошая. Знаете, есть такое гениальное объяснение, которое приводит лесковский Левша: «Спору нет, что мы в науках не зашлись, но только своему отечеству верно преданные». И довольно часто пытаются оправдать скучный роман тем, что там – «повышенная духовность». Но это всё равно скучный роман, просто он выставляет перед собой, как заложников, какие-то дорогие людям образы. А в массовой культуре это не выходит – у нас народ прижимистый, он свой рубль просто так из кармана не достанет.

– Вы активно используете «Живой журнал», публикуете там фрагменты из книг... Как вы считаете, что даёт современному писателю интернет? И какие основные минусы у тесного взаимодействия литературы с Сетью?

Интернет даёт писателю массу возможностей. Он может заказать такси, купить себе ботинки в заморском магазине, заплатить за квартиру, прочитать новости. Поговорить, наконец, с одноклассником, который полвека живёт в другой стране. Нет, есть блогосфера – это пространство разговоров, очищенных от физического присутствия. Можно быть немытым и небритым, и твой прекрасный собеседник этого не узнает. Можно говорить с людьми на другом краю света, и в самый глухой ночной час ты не будешь одинок.

Литература в Сети живёт точно так же, как и везде, – опубликоваться легче лёгкого, заработать на жизнь – сложнее сложного. Весёлые короткие анекдоты чувствуют себя лучше, чем угрюмые романы с моралью, – и это тоже, как везде. Минусы заключаются в том, что Сеть очень нетребовательна, легко стать «почётным святым нашего городка», найти себе команду клакеров, которая писателя будет хвалить, и он понемногу разучится говорить. И это как в жизни, просто происходит быстрее. Тут тонкость – люди легко хвалят, но трудно покупают книги – бумажные или электронные. Финансовыми потоками всегда проверяется серьёзность слов и намерений.

– Как вы сами для себя определяете место и роль писателя (и литературы вообще) в жизни общества? Писательство по-прежнему служение и священнодейство или сегодня не стоит относиться к нему слишком серьёзно?

Можно очень быстро ответить, что литература очень важна, особенно сейчас... Сейчас, когда... Когда тяжело. И писатель не должен заниматься священнодейством и обязан выйти к людям. А ситуация непростая, и мы обязаны отразить. С улыбкой русский писатель должен приступить к своему нелёгкому труду. Потом мне нужно пару раз употребить слово «духовность» – это обязательно. И ещё лучше: необходимо прикосновение к корням, возвращение к истокам. Так ответ на ваш вопрос превращается в описание байдарочного похода. Но на самом деле я много лет назад написал такую программную статью «Клоуны и сценаристы», в которой говорится, что писатели уже не могут быть чиновниками исчезнувшего министерства литературы. У них есть выбор – стать клоунами (весёлыми и грустными), которые постоянно находятся перед публикой, но не имеют никаких гарантий, и сценаристами – людьми невидимыми для зрителя, но гораздо больше уверенными в своей востребованности.

Но это метафора, конечно.

Беседу вела Валерия Галкина

Теги: Русский путь и русский «Декамерон», Валерия Галкина

«ЛГ»-досье

Владимир Сергеевич Березин –

прозаик, эссеист, критик. Родился в 1966 году в Москве. Окончил МГУ и Литературный институт имени А.М. Горького. Автор многих книг, в том числе: «Свидетель», «Птица Карлсон», «Последний мамонт». Лауреат премии Общества им. Н. Карамзина (Цюрих), премии фонда «Знамя», премии «Золотой кадуцей» фестиваля «Звёздный мост», премии имени В. Одоевского и других литературных наград.

(с) Литературная газета

Кинематография желания и насилия

Под редакцией Л.Д. Бугаевой

СПб: Петрополис, 2015.

348 с. Пер. 1000 экз. 5-9676-0683-0

цитата

В разные культурно-исторические периоды желание и насилие получают различное воплощение на киноэкране. При этом кинематограф, будучи средством «мягкой силы», сам является способом манипуляции зрителем и насилия над ним. Как работают машины желания и насилия в кинотексте? Как проявляются национальные особенности в «сфере желаний»? Каким образом кинематограф манипулирует зрителем? Эти и другие вопросы поднимаются авторами сборника, участниками секции «Кино|Текст» ежегодной международной научной филологической конференции Санкт-Петербургского государственного университета.

Книга адресована филологам, киноведам, искусствоведам и широкому кругу лиц.

— Содержание 3

— Введение 7

Желание на экране

— Аркадиуш Левицкий. (Эротический) кино-аттракцион (1894–1907) 11

— Игорь Смирнов. Киноунивермаг: как фильм программирует зрителя 31

— Андрей Щербенок. Невозможное желание и мелодраматический эксцесс в раннем русском кино 55

— Марина Абдуллина. Топос соблазнения в экранизациях «опасных связей»: 67

— Елизавета Булучевская. Желание, его формы и виды в фильмах Дж. Торнаторе («Малена», «Незнакомка», «Баария») 82

— Дарья Зарубина. Наррация сексуального влечения в анимационном тексте сериала «Смешарики» 91

— Маргарита Капрелова. Цензура желания в экранном сновидении 100

— Всеволод Коршунов. Ложное осуществление желания как способ игры со зрителем 118

— Мария Андрианова. Визуализация отсутствия живой жизни в фильме «В четверг и больше никогда» 129

Насилие на экране

— Любовь Бугаева. Насилие в историческом фильме: «Генрих V» 139

— Надежда Григорьева. Кощунство и кино: Жертвоприношение в киномелодраме середины 1910-х гг.(на примере фильма Евгения Бауэра «Грезы») 162

— Вера Полищук. По следам «Лолиты». От «Коллекционера» к «Парфюмеру» (апология маньяка) 182

— Роман Перельштейн. Немотивированное насилие как форма эскапизма в экзистенциальной драме (на материале западного кинематографа второй половины ХХ века) 203

— Григорий Тульчинский. Насилие в кино как нарратив поздней рационализации национального сознания 213

— Юлия Донскова. Дискурс насилия в фильмах Джо Райта («Искупление» и «Анна Каренина») 221

— Наталья Кокошникова. Визуальность наказания в повести Роальда Даля «Чарли и Шоколадная фабрика» 237

— Кира Щукина. Тема насилия в «сказке сказок» Ю. Норштейна 248

— Андрей Фоменко. Кровь, кино и сюрреализм («Кровь животных» (Le sang des betes), реж. Жорж Франжю, 1949) 260

Желание и насилие экрана

— Ольга Славина. Между сновидением и астрономией: время барона Дю Преля 267

— Роман Перельштейн. Апофатический аспект визуальной метафоры в кино 279

— Франциска Фуртай. Текст в кино как желание сущего 292

— Всеволод Коршунов. «Трудно быть Богом»: контркоммуникативная нарративная стратегия как форма насилия над зрителем 301

— Ирина Мартьянова. Жанрово-стилевая обусловленность рецептивной программы сценарного текста 313

— Наталья Семенова. Опыт кинобиографии: трансформация факта в фильмах «Три песни о Ленине» и «Исмет» 323

— Борис Рейфман. «Новая волна» английского кино: «Рассерженные молодые люди» в поиске другой «подлинности» 335

— Сведения об авторах 343

Сергей Лукьяненко. Фантастика выживет. Не вся, конечно. Но, может быть, это и к лучшему... Беседу вела Людмила Тарасова // Литературная газета, 2018, №33-34 от 8-14 августа, с. 4.

Имя Сергея Лукьяненко сегодня на слуху: в начале лета прошла шумная премьера экранизации романа «Черновик», а сейчас писатель-фантаст активно выступает в поддержку Сергея Собянина. О том, как изменилась Москва, а также о новых романах и проблемах современной фантастики писатель рассказал «ЛГ».

– Сергей Васильевич, позвольте мне начать с того, что волнует сегодня всех столичных жителей: с предстоящих выборов мэра. Вы стали одним из инициаторов проекта «За Собянина». Почему вы решили поддержать действующего главу города? Почему считаете это важным?

На встрече с читателями в магазине «Республика» зашёл разговор об отношении к мэру, я сказал, что отношение надо поддерживать не словами, а делами. Вадим Дымов, которому принадлежит книжная сеть, со мной согласился – и всё завертелось. Честно говоря, сам был удивлён эффектом.

– Что вы можете сказать о Сергее Собянине? Встречались ли вы с ним? Какое он произвёл на вас впечатление как человек и руководитель?

Не встречался. Тут я совершенно беспристрастен, сужу по делам – как обычный москвич. Но мне Собянин как мэр нравится. Это человек, занимающийся делом, а не рассматривающий пост мэра столицы как ступень в политической карьере. Человек действия, а не политических лозунгов.

– Какие, на ваш взгляд, наиболее значимые изменения произошли в городе за последние несколько лет?

Самые значимые изменения, на мой взгляд, – транспорт и общественная среда. Во-первых, город стал ориентирован на пешехода. Не на автомобилиста, а на обычного горожанина, передвигающегося общественным транспортом. Хорошо это или плохо? Я сам предпочитаю передвигаться на автомобиле, но должен признать, мегаполис не может жить так, как ещё недавно жила Москва. Ни в Нью-Йорке, ни в Лондоне, ни в Париже невозможно разъезжать по центру города на автомобиле и бесплатно парковаться где угодно. Это неизбежная плата за жизнь в мегаполисе. Во-вторых, преобразились московские парки, скверы, общественные зоны. Раньше было стыдно за Москву, если доводилось сравнивать наши парки и европейские. А теперь – наши лучше. Просто лучше.

– Давайте вернёмся к творчеству. Фантастическое произведение, а тем более цикл произведений предполагает создание своей особой вселенной, продуманной и проработанной до мельчайших деталей. Что кажется вам самым сложным в этой работе?

Основная сложность, на мой взгляд, не в том, чтобы придумать необычный мир. Куда труднее придумать, зачем он нужен. Выдумка ради выдумки – это аттракцион, развлечение, но не литература. В фантастическом произведении, претендующем на серьёзность, должна быть основная идея. Любая созданная вселенная работает именно на раскрытие этой основной мысли. Во всяком случае, в идеале.

– Как вы относитесь к тому, что эти книжные миры потом выходят за пределы книги, получают продолжение в виртуальной реальности в виде сайтов и компьютерных игр? Почему, на ваш взгляд, они так притягательны? Это эскапизм или что-то другое?

Отношусь хорошо. В первую очередь это популяризация книг, во вторую – продолжение созданной вселенной, возможность читателю самому домысливать и развивать её.

Конечно же, тут есть элемент эскапизма. Фантастике он свойственен, глупо это отрицать. Но литература всегда несла в себе эту функцию, помимо нравоучительной, познавательной, развлекательной. Любая книга уводит читателя из его повседневной реальности в иной мир – будь то война 1812 года, Санкт-Петербург XIX века, Сент-Питерсберг в Миссури или Татуин в «далёкой Галактике». И даже создавая произведение абсолютно реалистическое, повествующее о наших днях, автор не может создать точную копию нашей реальности, он пропускает её через себя. Так что эскапизм – свойство литературы в целом, в фантастике он просто не замаскирован. Поменять нашу реальность человек не в силах, книги дают ему эту возможность «побега из тюрьмы», как говорил Клайв Льюис.

– Несколько своих произведений (в том числе «Дневной дозор») вы написали в соавторстве. Легко ли вам даётся подобное творческое сотрудничество?

У меня было несколько книг в соавторстве, но оно всегда проистекало по-разному. С томским писателем Юлием Буркиным мы написали три детские книги – это была своего рода игра, соревнование – кто выдумает следующее приключение для героев более неожиданным и смешным. С писателями Володей Васильевым и Ником Перумовым работа была более структурирована, подчинялась общему плану. Недавно я закончил новый роман с молодым писателем Иваном Кузнецовым – это тоже была «плотная» работа по совместному плану, но проходящая по интернету – новый для меня опыт. Было и несколько книг, действие которых происходило в придуманных мной мирах, но с меньшей степенью моей непосредственной работы над текстом – там я скорее ассистировал авторам, пишущим истории в моих декорациях.

Основное правило просто – соавторскую книгу надо писать с человеком, с которым есть дружеские или хотя бы приятельские отношения. Любые несов­падения во взглядах обязательно попадут в текст и испортят его. Ну и ещё одно правило – совместная работа не терпит импровизации в той мере, как сольный текст. Если соавторы не придерживаются заранее выбранного сюжета – книга будет разодрана на фрагменты, превратится в буриме или капустник.

– Если пофантазировать, с кем из классиков вы хотели бы посотрудничать? А из современных авторов?

Из классиков – с любым, наверное. И не обязательно с фантастом. А вот из современных фантастов на данный момент – ни с кем. Не потому, что это неинтересно или меня не устраивают имеющиеся авторы. Просто слишком много было соавторских книг за последнее время, хочется работать над текстом самому.

– В начале лета прошла премьера фильма «Черновик» – экранизации первой части вашей дилогии. Вы довольны результатом? Ведь это, кажется, первый опыт экранизации, сценарий для которой писали не вы… Кому фильм может быть интересней: поклонникам «Черновика» или тем, кто ещё не читал книгу?

Я скорее доволен. Фантастику у нас снимают мало, бюджеты фильмов несравнимы с голливудскими, и любая попытка снять фантастическое кино заслуживает уважения и одобрения. К сожалению, зритель принял фильм не так хорошо, как я надеялся.

Причина, пожалуй, именно та, что вы назвали, – сценарий (ну, если не повторять про бюджет). Первая половина фильма снята практически по книге, и к ней нет претензий ни у зрителей, ни у читателей. А вот дальше было допущено, на мой взгляд, несколько ошибок.

Первая – то, как был показан один из миров книги, Нирвана. Этот мир – тюрьма, увы, получился у режиссёра неким ГУЛАГом. Вышло интересно, не без выдумки, с хорошей игрой актёров и видеорядом. Беда лишь в том, что в книге такого не было. Я вообще не в восторге от уничижения нашей истории. Двадцатый век был чудовищным, в нём были голод и концлагеря в самых развитых и «демократических» ныне странах, но непрерывное «покаяние» почему-то навязывается только нашей стране, причём к месту и не к месту. Вот в «Черновике» это как раз оказалось не к месту – вызвало совершенно ненужные ассоциации у зрителей и раздражение у читателей.

Вторая проблема – финал. Слишком быстрый темп второй половины фильма (вызванный во многом добавленными эпизодами и линиями) запутал зрителя, а совершенно неожиданное и немотивированное примирение героя с протагонистом в финале вообще вызвало недоумение.

Очень обидно, если эти ошибки помешают экранизации второй части романа…

– К слову, о романе... Работаете сейчас над чем-нибудь?

Конечно же, работаю. Я несколько лет плотно занимался киносценариями, в ре­зультате сейчас у меня три недописанных романа – вот их все и завершаю. Это «Кайнозой», продолжение книги «Квази», давний и почти написанный роман «Ловец видений» и моё возвращение в научную фантастику – книга «Проблема пятого уровня». Что закончу первым не знаю, но вероятно – «Кайнозой».

– Что вы, как человек, находящийся «внутри жанра», можете сказать о современной российской фантастике? Можете отметить какие-то тенденции, «находки»?..

«Находки» вы не зря взяли в кавычки, большая часть из них не радует. Это вал фантастики о «попаданцах» – вкратце сводящийся к тому, что инженер (пионер, пенсионер, менеджер) из наших дней попадает во времена Сталина (Петра Первого, Николая Второго, Древней Руси) и благодаря своим знаниям быстро направляет историю в правильном направлении. Это как раз эскапизм в чистом виде… к счастью, читателю этот поток уже приедается. Вторая и более живая тенденция ещё стандартнее – «дамская фантастика», сводящаяся к любви простой парикмахерши (бухгалтера, матери-одиночки, студентки) и какого-нибудь Звёздного Властелина, Повелителя Преисподней или хотя бы Лорда-Вампира. Ужасающая по качеству и однообразию словесная жвачка для женской аудитории, которую пишут авторы с неправдоподобно красивыми женскими именами (даже боюсь придумывать примеры, напишу какую-нибудь Виолетту Хрустальную, а окажется, что такой автор есть). Очень часто, кстати, авторы этого словопомола – мужчины…

Но наметилась, что радует, и тенденция к возрождению научной фантастики. И социальная фантастика тоже начинает выходить из затянувшегося периода пинания мёртвого льва, авторы начинают писать не про давно почивший СССР, а про реальные проблемы нынешних дней.

Так что фантастика выживет. Не вся, конечно. Но, может быть, это и к лучшему.

Беседу вела Людмила Тарасова

Теги: Фантастика выживет, Людмила Тарасова, Сергей Лукьяненко, Черновик

«ЛГ»-досье

Сергей Васильевич Лукьяненко родился в городе Каратау в 1968 году. Окончил Алма-Атинский государственный медицинский институт по специальности врач-психиатр. Первые книги Лукьяненко вышли на рубеже 1980–1990-х годов. Автор многих произведений, в том числе романов «Ночной дозор», «Дневной дозор», «Лабиринт отражений» и других. Лауреат премий «Аэлита», «Звёздный мост», «EuroCon», премии имени Александра Грина и других. Живёт и работает в Москве.

(с) Литературная газета

Мария Галина. Читатель как писатель, или Как расширяются литературные миры // Новый мир, 2018, №8, с. 218-226.

Эссе из цикла Hyperfiction.

цитата

О феномене «фанфика» – произведения, написанного по мотивам уже существующего литературного произведения, в данном случае произведения в жанре фантастики.

Отталкиваясь от присуждения литературной «АБС-премии» Михаилу Успенскому (посмертно) за роман «Весь этот джакч», своеобразное продолжение «Обитаемого острова» Стругацких, автор строит свое размышление на материале фанфиков по книгам братьев Стругацких («Всего число произведений, созданных на основе самых разных текстов Стругацких – от "Шести спичек" и "Страны Багровых туч" до "Пикника на обочине", согласно Фантлабу (и это не считая проекта S.T.A.L.K.E.R.), едва-едва не дотягивает до полутора сотен»). Почему так? – «Иногда сказать о своем, отталкиваясь от чужого текста, удобней и легче. И, что называется, эргономичней. В конце концов, все мы живем в культурном поле, и оно стало такой же частью нашей реальности, как и сама реальность».

http://www.nm1925.ru/Archive/Journal6_201...