"Современная фантастика требует грамотного и опытного читателя, который знает ее жаргон и умеет расшифровывать образы, самостоятельно достраивая их предысторию и обоснование". (С) Константин Фрумкин
— До сих пор не существует единого, общепринятого определения стимпанка, «парового панка». Западные специалисты сходятся на том, что это скорее антуражное направление, характеризуемое комплексом чисто внешних признаков. А что такое стимпанк для вас?
— То, что стимпанк считается исключительно антуражным направлением — следствие общего упадка нравов и опопсения. У книжек есть две основные категории покупателей: охранники и домохозяйки. Соответственно, и пишут их для охранников и домохозяек. Охранники любят читать про героев, которыми им самим стать не суждено. Сюжеты таких книжек нехитры и разнообразятся только антуражем. Когда герой в очках на дирижабле — это стимпанк. С мечом на коне — исторический роман. С мечом на драконе — фэнтези.
Но можно вспомнить основоположников стимпанка — ту же «Машину различий». Это философская штука, хотя реализованная хуже, чем задуманная. Для меня стимпанк совершенно отчетливо состоит из двух слов — steam и punk. Steam, то есть пар, — его форма: цивилизация паровых двигателей и механики, которая не превратилась в цивилизацию бензина и электричества, а продолжила развиваться по своим законам. С красивыми антуражными штуками: дирижаблями, хитроумными механизмами, паровыми машинами, наложенными на эстетику конца XIX века. И панк — его суть: кризис общества, в котором все достижения науки не только не увеличивают процент счастья, но, наоборот, провоцируют социальные потрясения.
Речь не идет о том, чтобы бичевать пороки общества и направлять его на путь истинный. Это дело совершенно неблагодарное. Те, кто понимают, и так все понимают. А те, кто не понимают, все равно предпочитают читать про героев. Просто стимпанк — это именно такая форма с именно таким содержанием.
— В России стимпанк как литературное течение не прижился: вроде бы и субкультура сложилась, и фестивали проходят, а книги одна за другой проваливаются в продаже. Для крупных издательств жанровое определение «стимпанк» — черная метка для книги. На ваш взгляд, в чем причина такой читательской реакции?
— Наверное, охранникам не интересен стимпанк. Он проигрывает соседям по книжной полке в магазине — увлекательным книжкам про «попаданцев»: когда какой-нибудь ветеран Чечни попадает в 1941 год, выручает красноармейцев, потом идет к Сталину, советует, пока не поздно, расстрелять Хрущева и пр. Впрочем, это позавчерашние сюжеты: теперь Сталин проваливается в наше время, восстанавливает СССР и мочит американцев, весь СССР попадает сюда или вся РФ — туда.
Народ, проигравший Холодную войну, никак не может смириться с этим поражением и ищет утешения. До стимпанка ли тут?
Насчет субкультуры — спорный вопрос. Есть много любителей устраивать фотосессию в «гоглах» и выкладывать ее в «Контакте». Но если я сделаю себе ирокез и с ним сфотографируюсь — стану ли я после этого панком? И люди в майках с Че Геварой не пойдут делать революцию в Боливию. Есть внешний антураж, он привлекателен, как портрет Че, но и только. У субкультуры должна быть своя идеология, свои гуру, свои культовые произведения. Ничего же этого нет.
Я не хочу сказать, что это — плохо. Меня самого впечатляет индустриальная эстетика, клепанные фермы мостов, кирпичные трубы заводов и часовые механизмы из бронзовых шестеренок. Но не думаю, что можно говорить о полноценной субкультуре.
— В последние месяцы среди писателей, в том числе фантастов, наметилась серьезная поляризация по политическим убеждениям. Как вы считаете, может ли это дать новый к развитию отечественной литературы — или наоборот, такой раскол губителен?
— Не было еще ни одного раскола, который был бы губителен для литературы. А вот объединения, в которых все душили друг друга, мы прекрасно знаем.
После Крыма власти, которые прежде пытались отбить у населения всякую охоту интересоваться политикой, сделали крутой разворот и стали воспитывать граждан в духе вполне определенного политического течения. И это отразилось на всех слоях общества. В том числе и писателях.
Но я не думаю, что на политическую злобу дня сегодня может быть написано что-нибудь стоящее. Все так однозначно поделено на черное и белое, что простора для творческой фантазии просто не остается. Все неизбежно будет сваливаться в очевидности, а что может быть хуже очевидностей?
Строго говоря, конечно, «Князь механический» является актуальным романом. Разные читатели находят в нем разные смыслы, порой даже те, которые я не закладывал. Созданный мир живет своей жизнью и это не может не радовать. Но для меня главным смыслом был вопрос покупки безопасности ценой свободы. Покупателем безопасности является народ, продавцом — власть. Но она — не производитель безопасности. И сама оказывается в зависимости от производителей. Эта зависимость очевидно плоха. И что будет, когда придет герой, имеющий целью ее разрушить.
Однако все-таки это не политические, а философские рассуждения. По крайней мере, в моем понимании.
— Вы пишете прозу, стихи, статьи и рецензии, переводите с нескольких языков... Кой черт вас, с такими-то навыками и таким багажом, дернул связаться с фантастикой?
— Я бы не рискнул назвать все это «таким багажом», потому что и хочется большего, и ориентироваться я стараюсь на людей, которые работают куда более универсально — тот же Дмитрий Львович Быков, например, хотя и далеко не он один; но это ладно. Багаж, каким бы он ни был, появился куда позже увлечения фантастикой. Я уверен, что тут покопалось предыдущее воплощение, иначе непонятно, с какого перепуга в ребенке четырех лет просыпается тяга сначала к астрономии и космосу (марки, книжки по астрономии и прочее в том же духе), а оттуда — прямиком к фантастике. Так или иначе, годам к восьми я был сформировавшимся фэном, пусть и не знал этого слова. В журнале «Пионер» читал прежде всего фантастику, а потом все остальное. Уговаривал маму выписать «Технику — молодежи», «Знание — сила» и «Юный техник» именно потому, что там публиковалась фантастика. Читал и перечитывал «Мастера и Маргариту», но совершенно не интересовался «Белой гвардией» (и зря: для писателя второе едва ли не значимее первого). Сам сочинял какие-то наброски к космооперам, очень наивные, само собой, и даже принялся писать продолжение к «Внукам Марса» Казанцева, но, слава богу, бросил после первой же странички.
Когда с 1989 года шлюзы начали открываться, это был бальзам на душу. Мозг моментально впитывал все имевшее отношение к фантастике, от фэнской рубрики в «ЗС» до «Уральского следопыта» и статей в «Книжном обозрении». Так получилось, и, положа руку на сердце, я очень рад, что получилось все именно так — это была база, без которой потом пришлось бы очень туго. Недавно мы с главредом «Мира Фантастики» Лином Лобаревым, фэном еще более закоренелым, задумались, многие ли сейчас понимают, что такое «три седьмых «Паруса»«, например. То бишь — журнал «Парус» с какого-то момента стал выпускать июльские номера, целиком посвященные фантастике, и в моей библиотеке три седьмых «Паруса» есть, как и первый альманах «Завтра». Беда в том, что после 1991 года связи восстановившей независимость Эстонии, где я родился, жил и живу, с Россией становились все более эпизодическими — книги продавались (о, как я тащился от «Северо-Запада»), а вот быть в курсе фэнской жизни я не мог. Взамен около 1994 года у меня появилась капитальная «The Illustrated Encyclopaedia of SF» Джона Клюта, позволившая восстановить пробелы, связанные с западной фантастикой. Так и получилось, что западную фантастику я знал лучше, чем российскую. Баланс восстановился в начале 2000-х, когда я начал ездить на конвенты в Питер и Москву.
Параллельно рос другой, помянутый вами багаж в виде, скажем так, стихов и языков — и с какого-то момента анимэ, японской анимации, которой я увлекся после очередной атаки на японский. Я стал работать журналистом, переводить, писать всяческий нон-фикшн от рецензий до обзоров, но фантастика все равно оставалась на первом месте, и было лишь логично со временем начать писать и о фантастике тоже. Со временем, потому что у меня есть среди прочих одно особенно дурное свойство: если я не ощущаю, что достаточно компетентен в чем-либо, я за это что-либо вряд ли примусь. Налетать на тему с колес — прекрасный журналистский навык, но фига вы на нее налетите, если у вас нет бэкграунда, контекста, которым можно эту тему, как говорят французы, кадрировать. В этом смысле весь мой багаж работает в первую очередь на фантастику (и на анимэ во вторую). Мне как раз очень странны люди, которые разбираются только в фантастике. До какого-то порога это делать можно, но предел наступает очень быстро: хорошие фантасты — это, как правило, умницы с огромным количеством контекстов в голове. Мой любимый Майкл Муркок советовал начинающим фантастам читать самые разные книги — про социологию, биологию, историю, про что угодно, но только не фантастику. Никакого иного способа написать хороший фантастический текст нет. Соответственно, человек, который пишет о таком тексте, должен обладать сопоставимым контекстом. Так что если в фантастику и соваться, то лишь с дополнительным, кроме фэнского, багажом.
— Когда-то, в 1980-х и начале 1990-х, статьи и рецензии, которые писали любители фантастики, служили своего рода инструментом формирования вкуса, опосредованно влияли на издательскую политику. На ваш взгляд, выполняют ли такие тексты эти функции сегодня? И какие цели вы как критик и журналист перед собой ставите, работая над статьями о жанровой литературе?
— Если говорить о вкусе, я думаю, выполняют вполне, пусть читатели это не всегда осознают. Хорошо и интересно написанный текст вроде как должен запасть в душу, запомниться, запечатлиться. Насчет влияния на издательскую политику — понятия не имею. Для меня в принципе загадка, как формируется издательская политика. Понятно, что есть коммерческая «обратная связь с читателем», правда, сильно искаженная общими условиями игры. Но впечатление такое, что сплошь и рядом издательская политика — это странные представления о читателе плюс невежество. Сильно сомневаюсь, что издатели читают критические статьи и думают: ах, какой интересный автор! а не забабахать ли нам этого автора в крутой серии тиражом 50 тысяч?.. Исключения возможны, но обычно издание книг — это бизнес. Как говорил герой «Последнего магната»: «Система работы позорная, грубая, прискорбно коммерческая».
Я ставлю перед собой очень простую цель: написать нескучный текст об интересном явлении. За эту часть процесса отвечаю я. За остальное — Господь Бог и его медленно, но верно мелющие мельницы.
— Николай, недавно вы тепло отзывались о стимпанковском романе Анны Семироль «Игрушки дома Баллантайн». Однако издателям так и не удалось собрать деньги на издание книги в твердой обложке — не набралось читателей, готовых профинансировать проект. Зачахли и другие стимпанковские литературные начинания. В чем тут дело, на ваш взгляд? Ведь стимпанковская субкультура в России вполне сложилась: тематические сообщества в Рунете включают десятки тысяч человек, люди собираются на фестивали, проводят косплеи, торгуют поделками... А книги покупать категорически отказываются.
— Я не уверен, что «Игрушки дома Баллантайн» — именно стимпанк, хотя элементы стимпанка там есть. Так получилось, что в начале мая на конвенте «Интерпресскон» я делал доклад о стимпанке и рассказал о своей теории: в основе жанра лежит архаизация технологий (условие необходимое, но не достаточное) в сочетании с двумя элементами, историческим (крипто- или альтернативной историей) и литературно-мифологическим, по отдельности или вместе, и чем оригинальнее, тем лучше. Два элемента — это слабый стимпанк, три — сильный, как «Машина различий» Гибсона и Стерлинга или «Князь механический» Владимира Ропшинова. «Игрушки дома Баллантайн» как стимпанк довольно слабы, берут они совсем другим. Разумеется, это лишь мое частное мнение.
Что до судьбы литературного стимпанка, она в России почти такая же, как и на Западе: есть великое множество народа, увлеченного стимпанковским косплеем — гогглами, шестеренками, викторианскими цилиндрами, — и совсем немного людей, готовых стимпанк читать. На Западе стимпанковских книг выходит больше, но в основном это довольно безыскусные приключенческие романы с неизобретательной стимпанковской атрибутикой. Хорошие тексты можно пересчитать по пальцам и у них, и у нас. В этом смысле ставить на стимпанк как на паровоз, который довезет вас до вершины Олимпа, я бы не стал: у хорошего стимпанка читателей немного, много их у приключенческих и дамских романов, детективов, боевиков, а уж какими декорациями все это обставить — дело десятое. Если вы пишете стимпанк, будьте готовы к очень умеренному успеху, невзирая на десятки тысяч людей, истекающих слюной при виде кольца с шестеренкой вместо брульянта и наручных часов механизмом наружу.
Смотрю тут вполглаза сериал "Культ". Постмодернизм в чистейшем виде, конечно. Но неплохо. Что символично: телесериал, посвященный культовому телесериалу, провалился из-за низких рейтингов.
облако тэгов
