Дальнейшее шествие было триумфальным; в ноябре 1912 в «Хаймаркете» показали «Золотую погибель»; позднее эта постановка была представлена и во время гастролей театра в России (увы, подробных сведений об этих гастролях мне отыскать не удалось). Успех был настолько велик, что известный американский продюсер Уильям Брэди приобрел права на постановку в США; увы, эта американская версия оказалась неудачной; завоевание заокеанского рынка было ненадолго отложено. В Манчестере в 1913 году был поставлен «Пропавший цилиндр», Филипп Карр в 1914-м поставил «Шатры арабов» в Париже; тогда же нью-йоркские театры начали ставить пьесы Дансени в свой репертуар – в течение двух лет американцы создали свои версии «Ночи на постоялом дворе», «Врагов королевы», «Сияющих врат»; к 1916 году в США были поставлены практически все пьесы Дансени, написанные к тому времени (особую роль в этом сыграл Стюарт Уолкер из театра «Портманто»).

Самым громким успехом Дансени стала постановка «Если» в Лондоне в 1921 году. Равнодушных просто не осталось: одни зрители восхищались умелым сочетанием фантастики и реальности, другие негодовали, видя нарушение сценической условности и неясность общего «послания» драмы.

После этого, несмотря на множество постановок, слава Дансени-драматурга уже не достигала таких масштабов. В Америке в основном ставили «проверенные», «репертуарные» ранние пьесы. Недоумение вы-звала постановка «Александра» – эту работу Дансени считал одной из лучших; если «Ночь на постоялом дворе» он написал за одно утро, то над «Александром» драматург работал три года. Результат был исключительно спорным; в списке своих пьес Дансени поставил «Александра» на первое место (далее следовали «Боги горы» и «Смех богов»), но критики не согласились с мнением автора. Более поздние одноактные пьесы ставились во внебродвейских театрах – и весьма успешно; однако взрыва популярности и полных залов больше не было.

Дансени на протяжении всей своей карьеры продолжал писать «дансенианские» пьесы («Шутка Хахалабы» – яркий пример), значит, дело не в резком изменении творческой манеры, а в чем-то ином. Одноактные пьесы в позднем творчестве преобладают – но с самого начала писатель сочинял и более объемные драмы, тоже вполне сценичные…

История успеха Дансени-драматурга во многом связана с тем, как он последовал совету Йейтса. Коллега подсказал: «Удивление – вот все, что необходимо. Сюрприз, а потом еще сюрприз – и этого достаточно». В пьесах Дансени удивление неизменно присутствует – начиная с открытия врат в самой первой драме. Но конструкция, на которую опирается это о «удивление», совершенно иная: не мистическое откровение, а циничная усмешка (или, в возвышенном варианте, «смех Богов») становится пуантом, основой произведенного впечатления. Сюрприз для героев чаще всего ужасен, но и зрителей он оставляет потрясенными. Вспомните «божественное вмешательство» в таких пьесах, как «Лотерея» или «Безнадежная страсть мистера Баньо-на»; чем оно отличается от вторжения «высших сил» в «Славе и Поэте» или в «Ночи на постоялом дворе?».

Замечательное исключение – «Король Аргименес…» Здесь легко отметить просчеты Дансени – многие критики этим занимались. Как эффектна и едина по своей структуре первая часть пьесы – и как примитивна и фрагментарна вторая! Каким ярким могло бы быть столкновение двух королей на сцене – и драматург не использует эту возможность! Как можно было бы реализовать сверхъестественные элементы – и здесь писатель предпочел не замечать очевидного! Но вспомним финал пьесы, возвращающий нас к самому началу – король и его воины победили, но остались рабами; мечта о костях важнее мечты о троне, человек, обретающий новое, совершенно иное положение в мире, остается тем же самым человеком. Все усилия изменить себя тщетны; космические силы смеются над нелепыми попытками людей стать иными.

Э. Бирстадт подробно написал об этом, предложив свою интерпретацию всех ранних драм Дансени.

Дансени – не сатирик, а юморист; сатирик – остро-умен, юморист – ироничен. И всякое сочинение юмориста приближается к трагедии; юмор легко может оказаться составной частью трагедии, сатира – нет. Комичны попытки человека измениться, обрести свободу воли, рассуждать о происходящем; человек не хочет участвовать в великой шутке – но деваться ему некуда. Индивидуальность проявляется лишь в трагические моменты, а трагичным становится то, что было комичным минуту назад (лотерейный билет, движущаяся фигурка, финансовая страница в «Таймс» и т.д.) Жизнь – бесконечная серия мелких трагедий, но что они такое с точки зрения макрокосма?

В общем-то, «Сияющие врата» уже дают основания для подобной интерпретации творчества писателя. Небесные Врата пытаются отпереть отмычкой, человек вступает в вечный конфликт с богами, оставаясь самим собой – но по другую сторону врат он находит лишь пустоту. Герои Дансени, как правило, материалисты, они склонны нарушать законы божеские и человеческие. Оставить в покое дверь, не вызывать демонов, позабыть о деньгах и славе – на это они не способны. Поэтому они всегда получают то, чего заслуживают; об этой «особой справедливости» пьес Дансени не раз писали критики.

Но те же критики отмечали и фундаментальную слабость творческой манеры драматурга-фантаста. Его гений – «великое воображение, основанное на эстетического свойства. Они воспринимаются как бы со стороны; здесь важен интеллект, а не переживание. В этом, думается, одна из проблем фантастической драматургии – то, что представлено на сцене, должно вы-звать некий отклик, но отклик этот будет иного, не-привычного плана. Фатализм драматурга и его героев не требует сопереживания. Мыслитель оценит и совершенство красоты, и ужас великих сил, и особенности выражения идеи – но такое восприятие характер-но скорее для античной драмы, а не для драмы ХХ века.

Когда постановка Уильяма Брэди в США провалилась, причиной стало интеллектуальное напряжение – пьеса шла второй за вечер, она требовала слишком значительного ментального отклика от аудитории. Именно из-за этой напряженности многие постановщики разделяли короткие, в сущности, пьесы на акты. Стюарт Уолкер даже «Ночь на постоялом дворе» назвал «одноактной пьесой в трех актах». Это, пожалуй, правильно – ожидание, действие и возмездие в этой пьесе довольно четко разделены.

Далеко не все ранние пьесы Дансени критики сочли удачными, осуждались те произведения, в которых основной упор делался на сценическое действие, а также те, в которых действие подменялось словами. Пример первого – «Враги королевы». Мотив героини казался нелепым, подрывающим самую основу пьесы. В «Золотой погибели», наоборот, словесный ряд выстроен идеально, а событийный чрезмерно условен.

В целом же все пьесы тесно связаны друг с другом. Бирстадт, к примеру, писал: «Если «Ночь на постоя-лом дворе» – тень «Богов горы», то «Смех богов» – эхо». В известном смысле это справедливо – все три пьесы посвящены возмездию богов, во всех трех претензии человека осмеяны высшими силами. Блестящий успех именно этих трех произведений понятен – они отличаются яркостью сценического действия. Дансени пошел на некоторые уступки театральным условностям: при первой постановке «Богов горы» в программке никаких богов не было, были упомянуты «Другие»; так обеспечивалось желанное «удивление». При первой постановке в США все ссылки на богов тщательно вымарывались из текста.

Некоторые пьесы Дансени – «чистый театр»; в них используются все возможности света, звука, музыкального сопровождения; некоторые критики даже находили сходство между сценическими эффектами Дансени и Ю. О’Нила. Ярким примером может послужить «Полет королевы» – наверное, самая сценичная пьеса о пчелах в истории мировой драматургии. Иногда музыка слова заменяет Дансени действие. По крайней мере, успех некоторых пьес основывается на тщательнейшем отборе фраз и словесных эффектов. Можно упомянуть «Пропавший цилиндр» и «Шатры арабов». Пьесы очень разные, но в обеих воздействие на зрителя осуществляется с помощью магии слов. В первой речевые характеристики персонажей заменяют действия, во второй история изложена так, что грань между поэзией и прозой в тексте стирается.

Разумеется, театральное волшебство требует жертв. Но и пренебрежение условностями этого волшебства вполне возможно. В «Александре» нарушаются все сценические условности. Незначительный персонаж поначалу кажется центральным, потом фокус смещается – и ошибка становится очевидной. Драматург щедро предлагает сверхъестественные объяснения происходящего – даже когда легко обойтись естественными. Переход на белый стих ничем не мотивирован, отказ от сверхъестественного в последнем акте удивляет. Литературные реминисценции слишком многочисленны, чтобы производить впечатление: есть прямые отсылки к «Макбету», к греческой и римской литературе, к «Потерянному раю», но в единую картину они отчего-то не складываются. Вместе с тем идея тщетности человеческих упований, нелепости попыток встать наравне с богами – по-прежнему остается основной. Просто для воплощения этой идеи уже не нужны рамки драмы.

Некоторое пренебрежение условностями заметно и в «Семи современных комедиях». «Аталанта в Уимблдоне» – изложение греческого мифа на новый лад, в терминах, привычных для барышень начала ХХ века: автомобили, сигареты, спорт, реклама и все прочее. Любопытно, как сталкиваются в тексте идеи «вечные» и «новые»:

Английский слуга всегда покорен воле хозяина.

Поэзия – женское развлечение.

Девушкам следует выходить замуж до двадцати шести.

За рекламу на первых страницах платят.

Спортсмен-любитель не может играть за деньги.

Законы созданы аристократами.

Любовь – всегда и везде остается Любовью.

«Лотерея» представляет столь же осовремененный вариант «Фауста», скорее в духе П.Г. Вудхауза, в то время как «Странствие души» и «На Святой Руси» кажутся травестированными описаниями современного Дансени театра и революционных идей. «Его святая бабушка» и «Безнадежная страсть...» – своеобразные комедии, в которых используются сверхъестественные элементы. И, наконец, завершается сборник «смехом богов» в «Шутке Хахалабы». Я не стану рассматривать пьесы подробно – они сами по себе хороши; достаточно только заметить, что они отличаются от классических произведений Дансени не «реализмом» (упаси Боже!), не схематичностью и не серьезностью; всего этого в них как раз нет. Просто сценические механизмы уже не способны передать ту циничную усмешку, которая присутствует во всех фантастических пьесах писателя. Драматургия о сверхъестественном – это не просто присутствие призраков и богов на сцене, это демонстрация ограниченности наших представлений, в том числе и представлений о театре.

Следует, наверное, напомнить, что Дансени, считающийся отцом-основателем жанра фэнтези в литературе ХХ века и предшественником Толкина и Борхеса, оставил весьма обширное наследие. Впрочем, экстравагантный образ жизни – тоже часть этого наследия, свидетельствующая о разносторонней личности лорда. Чемпион Англии по шахматам и создатель системы нелинейной шахматной игры, организатор сафари и лучший охотник на лис (этот титул тоже принадлежал Дансени), изобретатель, лектор, а еще – прозаик, поэт и драматург. Следует отметить, что начал Дансени с прозы (в 1905 он за собственный счет издал «Богов Пеганы», в которых создал завершенную космогонию вымышленного мира). Дальнейшие тексты содержали попытки соотнести эту космогонию с земной; действие «Книг чудес» происходит на границе Пеганы и известного мира. Однако решительный перелом в мировоззрении Дансени произвела мировая война, на которую он отправился добровольцем. Именно после войны появился первый его поэтический сборник – «50 стихотворений». Издание было осуществлено в 1929 году, однако составлена была книга гораздо раньше, почти одновременно с другим, весьма известным сборником «51 рассказ» (1919). Мне уже случалось отмечать близость этого второго текста к «Стихотворениям в прозе» Тургенева – не только количественную (Senilia тоже включают 51 текст), но и тематическую. Однако это рассуждение увело бы нас далеко от весьма интересной ситуации.

Дансени подготовил обе книги с некоторым расчетом. Дело в том, что сразу после мировой войны он из малоизвестного прозаика превратился в популярного драматурга – его пьесы были поставлены на Бродвее, а сам автор получил приглашение провести лекционный тур по Соединенным Штатам. Для этого тура была написана вступительная лекция (опубликована под заглавием «В наши дни»), посвященная состоянию поэзии в ХХ веке, и подготовлены новые тексты, самый объем которых как раз свидетельствовал о возможности озвучивания со сцены. И рассказы, и стихи были готовы… Но Дансени, приехав в США, убедился, что публика ждет не новых текстов, а воспроизведения известных или им подобных. Турне по Америке превосходно документировано – существует книга Э. Бирштедта «Дансени-драматург», есть воспоминания посетителей (Г. Ф. Лавкрафта, например), из которых явствует, что Дансени выступал с лекцией, а потом читал «Короля Аргименеса» или «Врагов королевы».

Стихи и прозаические миниатюры остались невостребованными. Следует заметить, что поэзия Дансени то и дело фигурировала в самых разных периодических изданиях – от «Эргоси» до «Таймс», однако первый сборник появился лишь в 1929 году, а следующий всплеск поэтической активности был связан уже со второй мировой войной. В тридцатые годы вышел лишь один поэтический сборник, зато в 1941-46 их было 4; некоторые стихи вошли также в мемуарные книги лорда Дансени.

Теперь надлежит остановиться на текстах 50 стихотворений и 51 рассказа. Вполне предсказуемо тематическое соответствие. Сборник рассказов начинается со «Свидания»

Слава, блуждавшая по дорогам в сопровождении жутких авантюристов, однажды, небрежно напевая, прошла мимо поэта.

И тогда поэт сделал для нее маленькие венки из песен, чтобы возвысить ее голову перед судом Времени; но все равно она носила вместо них ничего не стоящие гирлянды, которые неистовые граждане, встречавшиеся ей на пути, делали из скоропортящихся вещей.

И всякий раз, когда эти гирлянды увядали, поэт приходил к ней со своими венками из песен; и все равно слава смеялась над ним и носила ничего не стоящие украшения, которые увядали к вечеру.

И однажды поэт горько упрекнул ее, сказав так: «Прекрасная Слава, и на шоссе, и на тихих сельских дорогах ты не прекращаешь смеяться, кричать и шутить с никчемными людьми; я тружусь ради тебя и мечтаю о тебе, а ты дразнишь меня и предаешь». И Слава повернулась к нему спиной и ушла, но уходя, глянула через плечо, улыбнулась поэту так, как никогда не улыбалась прежде, и почти шепотом сказала:

«Я встречу тебя на кладбище за работным домом через сотню лет».

А в стихотворении «Искусство и жизнь», открывающем сборник, читаем:

Так много хочется узнать,

Но годы коротки –

Ты хочешь вещи описать,

Но не успел поднять руки.

Прозаическая книга завершается «Гробницей Пана», поэтическая «Опустевшим царством»:

А я еще храню его врата,

А я, как прежде, жду его приказов,

И, может быть, искатели алмазов

Найдут его и скажут (весть проста),

Что не склонился я пред смехом обезьяньим.

Можно отметить соседство в обоих сборниках текстов на случай и философских медитаций (стихи из пьесы и надписи на книгах соседствуют с весьма любопытными произведениями), можно отметить техническую простоту поэзии Дансени и поэтическую вычурность прозы, однако интерес привлекает скорее генетическая близость стихов и рассказов.

Зов

И внезапно вновь

Этот тяжелый странный аромат на лондонской площади,

Запах верблюдов или странного табака, и из дождя

Мое сердце несется на восток, в сверкающий воздух

Который окутывает золотые равнины,

К пробужденным городам, которые я увижу вновь.

Объяснение всегда близко; по большому счету, сближение языка поэзии и языка прозы предсказуемо… В 1914 году Падрэк Грегори составил антологию «Англо-ирландской поэзии». Предисловие к ней должен был написать лорд Дансени. Но получив книгу, в которую вошли тексты очень разных авторов (от Рассела до Конан Дойла), Дансени предложил Грегори пролог и эпилог – рассказы «Мольба Цветов» и «Свидание» соответственно. Следует отметить, что в прозаическом тексте «Свиданием» сборник открывается; финал же поэтической антологии (живущих поэтов) оказывается неоправданно мрачным. Позднее «Мольба Цветов» оказалась в середине книги рассказов, а ее место в финале заняла вариация той же темы «Гробница Пана» (заметим, что та же тема присутствует и в стихах Дансени).

Мольба Цветов

Это был голос цветов в Западном ветре, чудесном, старом, ленивом Западном ветре, дувшем непрерывно, дувшем сонно, дувшем в Грецию.

«Леса ушли, они пали и покинули нас; люди не любят нас больше, мы одиноки в лунном свете. Большие машины мчатся по красивым полям, их пути жестоки и ужасны на земле и под землей.

«Подобно раковым опухолям, города скрывают траву, они гремят в своих логовах непрерывно, они блестят вокруг нас, уродуя ночь.

Леса ушли, о Пан, леса, леса. И ты далеко, о Пан, так далеко». Я стоял ночью между двумя железнодорожными ветками на краю Мидленд-Сити. По одной из них, по-моему, поезда проносились каждые две минуты, а по другой проходили два поезда за пять минут.

Совсем близко были сияющие фабрики, и небо над ними выглядело пугающим, как в лихорадочных снах.

Цветы были правы, опасаясь приближающегося города, и отсюда я слышал их поднимающийся крик. И затем я услышал несущийся в музыке ветра голос Пана, порицающего их из Аркадии: «Будьте немного терпеливее, все это ненадолго».

Но в том же 1914 году Дансени прочел стихи своего однополчанина Фрэнсиса Ледвиджа – и решил их издать. Эту задачу он исполнил педантично – в 1915-17 годах появились книги Ледвиджа «Песни полей», «Песни войны» и «Последние песни». А после гибели Ледвиджа на фронте Дансени исполнил печальный долг и подготовил собрание текстов – соединив три книги в одну и дополнив свои предисловия еще двумя текстами.

В первом речь идет скорее о противопоставлении: Of pure poetry there are two kinds, that which mirrors the beauty of the world in which our bodies are, and that which builds the more mysterious kingdoms where geography ends and fairyland begins, with gods and heroes at war, and the sirens singing still, and Alph going down to the darkness from Xanadu. Mr. Ledwidge gives us the first kind». Сам Дансени отдает предпочтение второму – это очевидно в рассказах. Однако образец, представленный младшим товарищем, оказался для старшего слишком сильным искушением. И потому за прозаическими миниатюрами последовали их поэтические варианты. Уже в статьях Дансени о Ледвидже различимы темы будущих стихов.

And a poet is no more than a star. If one has arisen where I have so long looked for one, amongst the Irish peasants, it can be little more than a secret that I shall share with those who read this book because they care for poetry. Этот фрагмент содержит отсылки к «Звезде» и «Маршу Ирландских крестьян». Другие… Но не будем о них; комментатор, без сомнения, охарактеризует все параллели. Сейчас же достаточно обозначить источник обращения прозаика к поэзии и мотивы выбора «особых средств, которыми поэзия располагает». Впрочем, остается последний фрагмент — All his future books lie on the knees of the gods. May They not be the only readers. Any well-informed spy can probably tell you our movements, so of such things I say nothing». Из стихотворения «Китс» — «Теперь он мертв и унесен прочь, Немой, спокойный, ушел своей дорогой, а мир теперь в развалинах лежит».