Да будет фолк?..

В литературе жанр фантастики выработал себя и дал начало жанру фэнтези: менее логичному, менее обоснованному, жанру, в котором человек есть существо, растворенное в мифическом мире. Ролевые тусовки породили новый тип бардовской песни – ролевую песню, которая сама по себе привлекательна лишь для поклонников: песни об эльфах и гномах, о рыцарях и принцессах. Именно из ролевых игр и творчества ролевиков вырос наш фолк-рок, хотя отдельные черты можно найти у предшественников-рокеров. Тот же музыкальный жанр фолка на западе представлен коллективами, почти народные песни или почти в народном стиле (кельтская музыка), т.е. по аналогии ансамбль, поющий русские народные песни в обработке, и есть типичный представитель фолк-команды. Как непохоже это на набирающий популярность жанр отечественного фолк-рока.

Что же предлагает новый фолк-рок взамен «русскому року»?

1. Во-первых, фолк-рок возвращает чудо. Как фэнтези отринуло рациональную фантастику, чтобы в фантастическом мире нашлось место чуду, так и ролевая песня напомнила нам, пусть сначала через образы волшебников и магов, но напомнила – о самом простом: о чуде.

2. Во-вторых, смягчается присущая року резкость. Вполне понятная резкость появляется как результат звучания электрической гитары, отчего образ рок-музыки – это визг, крик, надрыв, — от которого за многие годы, человек естественно, устал. Фолк-рок, наоборот, использует акустическую гитару, использует флейту, дудочку, вместо жесткой ударной секции – колокольчики, бубны.

3. В-третьих, тон новой музыки. Русский рок это всегда протест, всегда противостояние, часто трагическая гибель. Фолк-рок может обойтись без трагедий. Фолк-рок далек от политики, он интересуется внутренним миром человека и его ориентацией в мире внешнем, но мире – свободном от идеологического давления, мире, подчиненном только стихиям. Фолк-рок может нести светлую грусть, восторженную задорную радость.

Я осознанно не останавливаюсь на творчестве коллектива «Калинов мост», во-первых потому, что его уже трудно назвать современным, «нынешним», а во-вторых, и это главное, — в песнях не хватает обязательной для соврменного фолка мелодичности. «Калинов мост», таким образом, выступает промежуточным звеном от рока к фолк-року.

Одним из первопроходцев был А. Литвинов, известный более как Веня Д'ркин или Д'р. В его творчестве кроме хулиганских (в стиле панк) песенок присутствуют фантастические эмоционально глубокие полотна («Князь Чиппилин», «Красное сафари», «Коперник»). В отдельную часть его творчества можно выделить сказки, ключевой из которых является «Тое Зари».

Мохнатые дивы, — нежные тела вещей.

Жертва во власти языческого огня.

Страшным криком в эхо,

Едким дымом в небо,

Серым пеплом в землю...

Опоздавший рыцарь на пустой дороге,

Он будет помнить тебя,

Как белую птицу на белом единороге.

В этих стихах происходит овеществление персонажей, да и вообще людей: неясно, где лирический герой, где действующие лица? Может быть, он лишь «рябина за окном», или «белая птица», или «планета цветов», с которой Маленький принц начинает путешествие на Летучем Голландце. Это по сути своей описательные стихи, в которых если и есть персонажи – они выполняют роль деталей повествовательного полотна. Мне кажется, именно эти традиции лежат в основе современного российского фолк-рока.

До недавних пор фолк-рок развивался по типичному сценарию: фентези произведения, исторические или фантастические герои, обыкновенные, выработанные золотым и серебряным веком поэзии образы. Тематика стихов – славянская, мифическая, средневековая, сказочная или фэнтезийно-релевая. Также и акцент текста обыкновенно делался на эпос первоисточника, реже на лирику, но в тесных рамках первоисточника.

Наиболее известны — группы «Рада и терновник», «Пелагея», «Тролль Гнет Ель», Лора Провансаль. Из менее известных — Ивановский «Тиливан». Эти группы, как мне представляется, вырабатывали технику игры на инструментах, вырабатывали фолк-звучание. С точки зрения текста – многие из команд не гнушались перекладывать на музыку стихи известных авторов с солидным возрастом: Николай Гумилев, Роберт Бернс. И если бы дела продолжали развиваться таким образом, о жанре фолк-рока действительно не стоило бы говорить.

Но вот, появилась первая группа «Мельница» и получилось первое чудо. Что же такого принесла неожиданно вспыхнувшая фолк группа? Во-первых, очень качественный поэтический текст. Что не так удивительно, ведь Наталья О'Шей (Хелависа) — кандидат филологических наук. Но только ли грамотный текст и хороший слог составляет лирику новой группы?

По Дороге Сна — тихий звон подков, / лег плащом туман на плечи, / Стал короной иней на челе.

Острием дождя, тенью облаков — / стали мы с тобою легче, / Чем перо у сокола в крыле.

Так выпьем же еще, / мой молодой король, / Лихая доля нам отведена;

Не счастье, не любовь, / не жалость и не боль — / Одна луна, метель одна,

И вьется впереди Дорога Сна...

Кто противоречивые герои этой песни? Это ли персонажи давно позабытого, полного ритуалов и условностей мира? Или, может быть, это герои фантастической саги, внезапно осознавшие придуманность своей вселенной, а потому трагичность не спосбных сбыться желаний, и назвавшие потому свой мир Сном? Что это за «дорога», по которой можно идти лишь в отчаянии бросив все — «что нам до Адама и Евы, что нам до того, как живет земля»? И что сосредоточено в центре песни — герои или сама дорога?

Воины уходят в вереск, поружаются в путь без начала и конца, рстворяются в бытии и уже не люди, но сам путь становится героем песни. Снега горных дорог и персонажи, от лица которых звучит песня, неразделимы. Снега гор и горные дороги – вот, что остается в конце. Лишь они и песня, которую мы слышим. Герои Хелависы гибнут в полном неожиданностей и стихий мире, но они же продолжают жить в самих стихиях.

Я по дну бы морскому навстречу пошла, / Только в компасе старом сломалась игла.

Парус стерся до дыр от палящих светил, / Да и ветер попутный меня невзлюбил.

Ветер, брат ты мой, ветер, за что осерчал? / Хороню в себе боль и венчаю печаль.

Бурунами морскими пробежать нелегко – / Вспоминай мое имя, прикасайся рукой.

Но пожалуй, ярче всего мысль проявляется в песнях «Прялка» и «Королева».

Подойди ко мне поближе, / дай коснуться оперенья, / Каждую ночь я горы вижу, / каждое утро теряю зренье;

Шелком — твои рукава, королевна, / ясным месяцем — вышито небо, / Унеси и меня, ветер северный, / в те края, где боль и небыль;

Как больно знать, что все случилось / не с тобой и не со мною, / Время не остановилось, / чтоб взглянуть в окно резное;

О тебе, моя радость, я мечтал ночами, / но ты печали плащом одета, / Я, конечно, еще спою на прощанье, / но покину твой дом — с лучом рассвета.

Вопросы, возникающие к этим стихам бесконечны. Образы не логичны, смыслы их еле уловимы, но песни прекрасны. Кто эти герои, которые способны общаться снами, мыслями, желаниями? Кто эти перерождающиеся души, которые доходят до нашего сознания только через их бесконечные полеты — «холодные фьорды миля за милей».

Следом, появилась группа «Полынья», о которой тоже нельзя не сказать.

«Полынья» дает новый вокал. Уже на первом (и пока единственном) альбоме группа продемонстрировала нам новые грани использования нескольких сильных голосов, начисто стирая понятие бэк-вокала. В песне «Весна» мы видим два – три? — основных вокала, слитых воедино настолько, что мы слышим не человека, поющего песню, но целый мир, возвещающий весну.

В песне «Ветер» два вокала дополняют друг друга, разделив между собой строки песни.

(первый: ) Бродила по ночам,

(второй: ) Читала рассветы

Возвышенным стилем,

(первый: ) Пускала по ручьям

(второй: ) Ладью из газеты –

Семь футов под килем!

(первый:) На этой полосе

(второй: ) Достаточно прозы,

Стихами напишем –

Меня любили все…

Весенние грозы

Гуляли по крышам…

В песне «Ведьмино счастье», два голоса раскрывают внешний блеск и глубокую трагедию героини.

(основной: ) Закружившую безумьем,

(второй-бэк: ) Обрубающую связи,

(основной: ) Заставляющую биться

(второй-бэк: )В опьяняющем экстазе,

(основной: )Разрывающую души

(второй-бэк: )На бесчисленные части

(основной: )Пляску жизни,

(второй-бэк: ) пляску смерти,

Пляску ведьминого счастья!

При первом прослушивании песни мы улавливаем только основной голос и смысл:

Закружившую безумьем, / Заставляющую биться, / Разрывающую души, / Пляску жизни, / Пляску ведьминого счастья!

Привыкшие к фоновому значению бэк-вокала мы пропускаем его, но на второй, на третий раз обнаруживаем, что бэк-вокал также загружен смыслом, который не только дополняет основное повествование, но как бы являет сокровенное: пляска жизни превращается в пляску смерти.

Истинная глубина обнаруживается именно в поэтической составляющей песен. Как ни молод жанр фолк-рока, он уже успел сформировать свои традиции: языческие времена древних славян, средневековье, фэнтези-миры. Антураж требует содержания. Итак, «Полынья» фолк-группа? Конечно, «Ведьмино счастье», «Зелье» можно отнести к фолку. Но «Осень», «Ветер», «Маленький человек» — разве это фолк? — В них нет ни историй, ни схваток, ни рыцарей, нет никаких магов и ведьм, нет сказки. Неужели это фолк? Нет. Это поэтическая песня, очищенная от примесей выдуманных вселенных и романистских хвостов.

Теперь о форме. «Полынья» проста. В стихах есть свет, есть выход, не просто вечное блуждание, но цель, луч солнца в самом конце этого пути. Любовь. Стихи эти о любви, от любви и ради любви. Кажущаяся простота текстов оказывается достаточной до... может быть, гениальности?

Лишь круги по воде – / Оловянное счастье твое / Соскользнуло, и осиротела / Без него рука…

Не гадала и думать не смела, / Что судьбою с тобой обрученного / Забрала река.

Предложения, идеальные с точки зрения языка, достаточно просты, не заполненны сложными инверсиями. Тексты Хелависы глубоки и образны, но местами бывают труднопереваримы. А у «Полыньи» вот оно, берите:

С оттаявших небес / Струилась вода непрерывным потоком,

В предчувствии чудес / Я слышала «да» в громыханье далеком,

Не сдерживая смех, / Тем более слезы, рожденные светом,

Я вновь любила всех, / Весенние грозы слагали сонеты...

Возвращение...

На этом собственно, можно было бы и закончить. Ведь всех исполнителей рассмотреть невозможно, а тот факт, что современная поэзия в форме поэтического слова живет и ищет, я думаю, ни у кого не вызывает сомнений. Но подводя итоги, я попробую заглянуть в будущее, в тенденцию, которую ариадновой нитью я, как мне представляется, нащупал, прослушивая в течение нескольких лет отечественные рок, бард-рок, фолк-рок и прочие авторские коллективы.

Может создаться впечатление, что по логике статьи получается, будто поэзия вышла из народной песни и в нее же вернулась. Вовсе нет. Просто на новом витке, поэзия ближе к стихиям, чем к абсолютным категориям.

Попробую пояснить.

Отрываюсь от земли, курс держу на горизонт / Вертикально по прямой, безупречна как печаль

полетаю в облаках, напою крыло рекой / и нечаянно вспугну плавники и рыбаков

и свобода потечет в мои плечи паруса / и закатом подо мной вспыхнут алые леса

я ручная, не бросай, у нас север за спиной / ты других не встретишь птиц даже тени

Страха нет — одни небеса. (Ночные Снайперы)

Теория относительности за прошедшие годы развилась до того, что относительным оказалось не только пространство-время. Относительным оказалось восприятие человека. Все, что мы слышим, видим, чувствуем настолько относительно, что нечего говорить о наших мыслях и чувствах. Человек не видит ничего, кроме волн света, не слышит ничего, кроме колебаний воздуха. А мозг человека не воспринимает ничего, кроме электрических импульсов.

То, что я вижу – свет. Но и то, что видит во мне окружающий мир – тоже свет. Я слышу звук. Но и другие слышат не меня, а лишь звук. Я чувствую тепло, холод, боль. Я отдаю миру тепло, холод и боль. Мои мысли – электрический ток. Где же я? Что такое я? Я пустота, окруженная стихиями – светом, звуком, теплом, холодом – я нечто, образованное взаимным действием этих стихий. Я – узел, способный чувствовать стихии и создавать собственные, – узел управляющий стихиями. Не человек, но нечто, — принимающее сигнал от стихии и передающее ей сигнал. И если все, что я есть – ощущения, мысли – так легко раскладывается на конкретные стихии, то может быть и то, что я называю чувством – лишь функция от этих стихий?

Шептали деревья, молились деревья / о счастье недолгом, о встрече минутной

о том, что промчится и будет не спето / о том, что рассетеся словно туман

Шептали деревья, кричали деревья / о том, что настанет дождливое утро,

о том, что с лучом беспардонного света / исчезнет мечта и прекрасный обман. (Полынья)

Может быть, Я – неизвестное, погруженное в мир стихий, проявляющее себя лишь воздействием на них? Какими словами и символами можно выразить такое неизвестное? Какие стихи способны передать во всей полноте положение такого Безымянного в этом огромном, полном стихий мире? Имеет ли смысл делить мир на Я и не Я, когда и Я, и не Я – суть Безымянные узлы стихий в мире, где любая из них может быть еще одним Безымянным? Может быть, растворение Я человека и передача его через окружающие его воздействия стихий и есть новое в поэзии?

В чем заключается главное противоречие такой философии, ведь поэзия не возможна сама по себе, поэзия – есть противоречие между душой и реальностью. Поэзия всегда творческий способ решения такого противоречия.

А маленький человек строит большие замки, / Запирает их на замки.

Маленький человек — / Уходит за веком век, — / Открывает большие земли на просторах большой земли. (Полынья)

Противоречие есть: сам мир, сама реальность. Человек создал уже столько сложных технических и социальных систем, что отдельный индивидуум стал крохотным и едва различимым, это и есть внешняя сторона растворения, однако, каждый из нас – этот маленький человек. Насколько хрупко и как ужасно и легко ломается тело маленького человека, когда гибнут созданные им машины. Автомобильная авария: кузов в гармошку, а тела неестественно изломаны, трудно представить, что это были обычные люди. ДТП: машина с водителем даже не пострадали – а пешеход взлетает в воздух, пролетает иногда десяток метров и уже лежит на асфальте с раздробленными костями. Падающие самолеты, взрывающиеся, как игрушки, из-за неуправляемости заключенной в них силы. Как нелеп самоубийца, упавший с высотки, чье тело распластано на асфальте?

В каменном веке, для гибели человека была необходима стычка с другим племенем, нападение тигра, медведя – по тем меркам, встреча ни много ни мало с божеством. Люди гибли единицами. Смерть каждого была потерей для племени. В средневековье – великая болезнь, война, чума, мор, инквизиция, и хотя сама смерть была ужасной – гибли единицы, десятки, реже сотни. В времена отечественной войны потери составили десятки миллионов – и едва ли не больше в лагерях, без имени, без вести. Сегодня погибнуть настолько просто, что это стало рядовой частью статистики: автомобильные аварии, гибель поездов, самолетов. Крохотный, с точки зрения системы человечек, может исчезнуть с лица земли, просто потерявшись в архивах. В современном денежном обществе ценность человека определяется его эффективностью в денежном производстве. Старые люди, неспособные зарабатывать, даже люди старше среднего возраста обесцениваются. Теряются для общества. Растворяются в толще мира. А за каждым таким забытым стоит душа.

И когда одиночество через край / переполнит уставшее сердце, / нам снится кем-то обещанный рай, / место, где мы бы смогли отогреться.

Островок покоя, / среди хаоса и круговерти, / там, где кто-нибудь нас укроет / от ледяного дыхания смерти.

Посреди бескрайних просторов под стынущими облаками / скользят киты, огромные волны рассекают плавниками.

Я плыву вместе с ними, преодолев невозможное / просто плыву, не думая о будущем и не помня о прошлом... (Flёur)

Противоречие между человеком-песчинкой и огромной душой Человека, — может, такую задачу берет на себя современная поэзия? А возвращение смысла этому огромному стихийному и, как иногда кажется, бессмысленному миру, — пожалуй, достойное дело.

Алексей Бойков

г. Иваново, ноябрь 2007

Феномен Flёur

Особнячком стоит украинская группа Flёur. Пишется именно так. Значение названия группы можно искать во французском языке (fleur — цветок), в русском (флёр — покров таинственности), у Бодлера (цветы зла). Особенностью коллектива является отличие музыки от какого-либо жанра — это не рок, не бардовская песня, не фолк, не этническая музыка, не городской романс, это... flёur.

Хотя сейчас у команды довольно пестрый состав, душа Flёur — это две вокалистки, они же создательницы группы, они же авторы стихов и музыки — Ольга и Елена. Оригинальность Flёur выражается не только в названии и отказе от обычных музыкальных жанров, она в самой судьбе команды и ее творчестве. Первые альбомы группа записывала не на Украине, и даже не в России, а во Франции, хотя поют они песни на русском языке.

Первый альбом, а точнее три первых альбома представляют собой сразу трилогию: прикосновение, волшебство и сияние, — что можно считать редкостью. Бывает, исполнители выпускают сдвоенные альбомы (сразу на двух дисках), бывает, — составляют дилогии из двух годовых альбомов (именуя их «Часть 1», «Часть 2»); а тут три самостоятельных альбома — названия которых можно перефразировать как «Прикосновение Flёur», «Волшебство Flёur» и «Сияние Flёur», — составляют «Трилогию Flёur».

Итак, Flёur это две девушки, два характера, два мира, объединенные словом и музыкой в единое целое. Такое разделение происходит еще и потому, что девушки чередуют песни, нам раскрываются два мира, живущие параллельно — и мы оказываемся свидетелями того, как они сближаются, мы видим каждый из миров и можем сравнить их между собой. Две героини Flёur — это две противоположности, будто Инь и Ян, эмоциональность и рассудок, сила и слабость. Причем, на ранних альбомах Ян выражен не так чтобы вяло, не выражен никак. Рифмы глагольные или случайные, образы типичные. Большее на что способно сильное начало раннего Flёur — это идти рядом, или даже чуть позади («Я иду по твоим следам...»). Эмоциональное начало вынуждено брать на свои хрупкие плечи слишком многое, и чувствуя, что ноша эта непосильна, оно задыхается, тексты трагичны, образы резки и надрывны, голос полон отчаяния.

Это так сладко. / Это так жестоко — / заключить Вечность / в одно мгновенье...

И умереть / в раскаленном потоке, / чтоб танцующий бог / мог получить наслажденье.

Большинство ранних текстов безысходны и большее, что позволено Инь — надеяться. Вероятнее всего, такая расстановка сил — была задумана и выражает концепцию группы, потому что с каждым новым альбомом Ян растет и набирает силу, обогащается образами, укрепляет голос.

Она плавает в формалине. / Несовершенство линий. / Движется постепенно. / У меня её лицо её имя,

Свитер такой же синий, — / Никто не заметил подмены...

Настроение Инь все еще надрывное, но она уже почувствовала перемену.

Мы накажем друг друга высшей мерой отчаяния / Для того чтоб из памяти этот вечер изъять.

Здесь одна только пуля... Не огорчайся, — / я кручу барабан, эта пуля — моя...

И теперь мне точно известно, / Насколько все это всерьез. / Потому что молчание ведь это тоже / Ответ на мой нелепый вопрос.

На третьем альбоме, Инь и Ян идут почти на равных, Ян начинает понимать свое предначертание, свою миссию, смиряется с ней.

В этот кокон из стёкол и рам / Не проходит тьма или свет. / Может, будет бабочка там, / Может быть, может — нет.

Может, вырастут новые крылья: / Красота, доброта.

И расправить их будут силы. / Может, нет, может, да.

Наконец, противоположности соединяются. Трилогия Flёur заканчивается тем, что две половинки обретают общую единую дорогу, которая кажется бесконечной, о которой хочется и не страшно сказать — «навсегда»:

Холодам вопреки / Оживают ростки, / Прибывает луна, / И плывут мечты сквозь года,

Сквозь морские приливы, / Сквозь апрельские ливни. / Я хочу, чтоб так было всегда.

На первом альбоме после трилогии — «Все вышло из под контроля», — Ян оказывается уже даже более ярким и сильным. Настроение Инь теперь уже светлое, в нем нет больше безысходности. Как спутник Ян, она готова смириться и бороться с окружающей действительностью, готова поддерживать и создавать уют. Мир непрост, будто бы признает она, в нем есть печали и смерть, но путь наш наполнен смыслом, прекрасен, потому что освещает эту дорогу наша Любовь.

Посреди бескрайних просторов, / Под стынущими облаками, / Скользят киты и огромные волны / Рассекают плавниками.

Я плыву вместе с ними, / Преодолев невозможное. / Просто плыву, не думая / О будущем и не помня о прошлом.

А теперь о феномене. Песни Flёur это глубокий многоуровневый мир, в котором можно найти образы фэнтези, детали городского романса, состояние человеческой души в современном, пронизанном массовой информацией мире, их действие даже может происходить вне нашей вселенной, на высоте богов.

Они изменили / орбиты планет, / и звездам теперь / не избежать столкновений

Танцующий бог / смеялся и плакал, — / он забылся в экстазе / от восхищения...

Прошлое, настоящее, будущее перемешиваются. Но не только время-пространство — материал для творчества Flёur, образы скользят от человека к отдельным его частям.

Как же ты мне надоел, / Мучительный орган. / Слабый, вечно больной, / Кровоточащий.

Я не могу уснуть / Ни днем, ни ночью, / Ты изнутри долбишь / Тонкую оболочку.

Образы поднимаются на уровень всего человечества.

Я незаметно на дереве в листьях / Наполняю жизнь свою смыслом, / Пряду свою тонкую нить.

Нас очень много на дереве рядом, / И каждый рожден шелкопрядом, / И прядет свою тонкую нить.

Трудно сказать, является Flёur случайным явлением или признаком зреющей тенденции в современном поэтическом слове. Одно можно утверждать точно, Flёur не может пройти бесследно, Flёur это что-то неповторимое и может быть, чуть-чуть опережающее время.

К рок-музыке...

Есть такой термин: русский рок. Можно много спорить о его значении. Под русским роком я буду иметь в виду отечественную литературную песню, в исполнении традиционного для рока набора инструментов (гитара, бас, ударные, плюс остальное).

Военная тематика стала неактуальной для растущего поколения, тема лагерей и тюрем стала не близкой человеку, не знакомому с репрессивным режимом, а романтика далеких строек еще звучала отголосками, но уже чувствовалась огромная пустота в мире, оказавшемся за «железным занавесом». В это время появляется музыкально-литературное течение, называемое русским роком. Машина времени, Аквариум, Кино, Наутилус, — на смену шестиструнке пришла настоящая музыкальная команда.

Говорить о русском роке, вспоминать имена и читать стихи можно очень долго, потому что одних имен будет столько, что перечисление займет целую статью. Для меня важно сказать о настоящем, поэтому упомяну только общие черты. Русский рок развивался на фоне оттепели, застоя, последующей перестройки и пережил распад Союза. Вряд ли можно мешать в одну кучу всех поэтов, выдвинутых каждой из этих эпох. Тысячи людей разных поколений были воспитаны разными стихами разных поэтов, которых теперь принято объединять одним понятием: русский рок.

Итак, для нашего рока характерно... литературное начало. Может быть, таков русский менталитет или такова ирония отечественной истории, но рок Руси принял в полном объеме эстафету русского поэтического слова и русской поэтической песни, донеся палочку до образования нового государства на обломках Союза.

Лишь те, чья судьба оказалась трагической, не дожили до сегодняшнего дня. Аквариум и Наутилус, Машина времени — до сих пор с нами. Рядом сосуществуют и более поздние — ЧайФ, Алиса, Никольский, Агата Кристи. И совсем молодые — Пилот, Земфира, Несчастный случай. Как это не удивительно, но все они действительно продолжают быть одновременно. И если стихи их сейчас не так ярки, не так громки их имена, то одно их число делает океан имен и стихов тесным. В этом месиве тут и там возникают талантливые команды, вспыхивают искрами, но без самоповторения выпустить больше одного-двух альбомов не могут, и вновь загоревшиеся звезды, так же внезапно исчезают с поверхности в глубину. Так произошло с «Мертвыми дельфинами», с группой «7Б», с Большаковым, с «Мультфильмами», с группой «Сети».

Неважно, кто нам позвонит,

и кто ответит на звонок,

когда земля в какой-то миг

уйдет внезапно из-под ног.

И кто рискнет в последний раз

Устроить бунт на корабле?

Ведь мы для них, они — для нас

всегда... как небо на земле.

Новое слово сказала «Мара». Сексуальность без пошлости. Говорить об «этом» и не удариться в пошлость – дорога для единиц. Мара заняла свое место. Если бы не она – кто-то другой сделал это. Почему для единиц? Потому что целое сексуальное течение погрязло бы в анатомических подробностях и растеряло бы красоту и смысл.

и запах сонных тел, / дыхания шелка, / и утренний оргазм...

и лилии в воде, / и кожа мокрых стен... / бедро... рука...

и пальцы между строк! / и напряжённый ствол!

меж ног дрожащий кольт!.. / в наручники тебя, и на железный стол...

и 220 вольт...

Темная лошадка под названием «Несчастный случай» между тем потихоньку высмеивает устаревающий жанр. Этот коллектив нельзя обойти вниманием: по современной музыке они проходятся не реже, чем по традиционному русскому року. Пародийный рок «Несчастного случая» между тем, намного глубже простой сатиры. Хотя в нем столько намешано традиций и антитрадиций, что порой трудно четко выделить центральную идею. Иногда она оказывается разрушительной и устремленной в хаос, иногда наоборот — созидательной и возвышенной.

Когда я был маленький, злой дебил,

За моей спиной стоял огромный мир.

Казался тенью от моих волос,

(И) дышал мне в темя, как теплый пес.

(Но) пришел черед и для моих работ,

(Я) стал теперь другим наоборот,

И вот мои друзья — Таракан и Лев,

(Мы) сидим на кухне меж пьяных дев,

Но, что ни ночь, то круче цены на кир,

Но зато самый воздух горит, как спирт,

И мы пьем его каждый день и нам каждый день мало...

«Зимовье зверей» — команда, которую одинаково легко можно причислить как к бардам, так и к рок-музыкантам. Регулярные участники грушинских фестивалей, их творчество наполнено цитатами, выдержками и издержакми из классической литературы, мифологий всех родов и городской повседневности. Греческие мифы, эпос Гомера, произведения Свифта, сказки средневековых авторов – их излюбленные области аллегорий. В таких источниках хватит материала еще не для один альбом, но все это — прошлое. Многие группы, как и они, становятся «свидетелями» заката эпохи рока, как такового. И хоть еще многое есть, что сказать – слова эти будут о вчера и сегодня. Что скажет завтра?..

Уставшему телу — немного вина,

Чуть-чуть тишины обесточенным нервам...

Последняя лунная седина,

Уравняла хребты твои в двадцать первом.

А утром в мерцающий иллюминатор

Я выгляну — и ничего не увижу.

Ведь небу уже самолетов не надо,

Ведь небо уже не становится ближе.

И к городской песне...

Представителей этого направления следует искать среди бардов, рок-музыкантов, исполнителей жанра шансон и даже эстрадной песни.

В текстах Ирины Богушевской (современный шансон, в лучших традициях Дассена или Мирей Матье, совсем не похожий на «русский шансон», скатившийся в тюремную и кабацкую песню) раскрываются темы современного интеллектуального человека, со страстями и мечтами, запертого в городской реальности:

Всех ближе ко мне — и дальше, чем дивный месяц

В небесах, ты стоишь, и стекло между нами.

Всех ближе ко мне, ты рядом, но мы не вместе,

Никуда без тебя я не могу лететь

Я — городская чайка, я — городская птица,

Ветер соленый помнят крылья, но море мне только снится.

Городская песня, а часто и вполне общероссийская песня с христианским смирением и просветленностью раскрывается в творчестве рок-групп «Високосный год», «Джанго». Их образы не содержат протеста, агрессии или какой-то активности, свойственной року, это мир высших сфер: это мир Бога и Ангелов, жизни и смерти, предначертания и предопределенности, мир, где души людей могут общаться, забывая о границах земного существования.

Похоже, забили на все

капитаны небесных сфер:

курят в открытую форточку

и плохой подают пример.

Они ни в кого не верят

и никогда не плачут, -

Бог, открывающий двери,

и ангел, приносящий удачу...

Дух молодежи, дух современного города с его суетой, равнодушием, вечной нехваткой времени и внимательности к ближнему — в стихах рэп-исполнительницы Елки. В ее текстах часто не столько человек является героем, сколько сам город, замерший на мгновение, пойманный в кадр, показанный отпечатком захваченного человеком мгновения.

Я не такая как все, / Город стоит по пояс в воде, / Тайны прячу на дне,

Реки из берегов выходят во мне. / Люди, верьте друг другу;

Суета за нами бегает по кругу, / Расставляет сети город обмана,

Если бы не любила, я б его взорвала. / На экранах не то, что в сердцах.

Два мира – разные птицы. / Вода искрится,

И нет сомнения:

Я в головы попаду, как наводнение.

Совсем молодые поэты, судьбой заброшенные на эстраду, втискивают в стихи то, что их окружает: потоки информации, компьютеры, мобильные телефоны. Они, может быть, ярче всего передают в своих стихах, что мир переменился и он более не походит на мир прошлого века. Когда-то Земфира, а сейчас совсем юные — «Город 312», «Массква», пусть не очень складно, кричат о душе, которая остается истинной душой в новом, почти кибернетическом мире, принадлежащем рекламе, метро, супермаркетам и карточкам экспресс оплаты.

Шумные улицы, тесные города,

Воздух заряженный дымом,

Небо обуглится, скроются в никуда

Люди бегущие мимо.

Вступление

Специалисты давно уже поговаривают о закате поэтизии в мире и России, в частности. Если рассматривать историю – поэтическое слово зародилось раньше других литературных жанров, оно вышло из былин и песен. Лирику в допушкинские времена составляли баллады и оды. Пушкин и поэты золотого века дали нам новую форму и новые темы. Поэзия развивалась и впитала в себя не только сословный дух, но и простой крестьянский устой в стихах Некрасова и Рубцова. Чувство, акт взаимодействия с Богом, жизнь на границе жизни и смерти – вот что принес серебряный век, и, казалось бы исчерпал все, что может быть озвучено поэтическим словом.

Тематика стихов самих по себе в двадцатом веке нашла новые ресурсы, война дала жизнь военной лирике, которая постепенно угасла в мирное время, и тогда поэзия, соединившись с музыкой, дала жизнь дворовой и бардовской песне. Самый извесный поэт двадцатого века — бард Высоцкий! Пользуются популярностью книги Окуджавы и Митяева.

Дворовая и бардовская песня развивалась и, возможно, достигла верха своего развития или деградации в русском роке. Выходят книги поэтов середины-конца двадцатого века – Макаревича, Бутусова, Гребенщикова. Появилась книга Дианы Арбениной.

Куда дальше направит свои поиски поэзия, если жанр литературного рока также переживает кризис?

У нынешних поэтов за спиной атомные взрывы и атомная энергетика, полеты в космос, всемирная паутина и виртуальная вселенная массовой информации, сексуальная революция, нейролингвистическое программирование, политика, многоэтажки, мегаполисы, сверхскоростные автомобили, самолеты, тяжелый рок, рэп, вымирающие тигры и носороги, конвейерная обработка теплиц и массовое производство продуктов питания, генетика и наблюдение за галактиками, компьютеризация и всеобщее подключение к мировым средствам коммуникаций. Люди не стали глупее, хуже, примитивнее, — люди стали другими, и поэты стали другими, темы стали другими и средства передачи изменились.

Вопросы вроде — можно ли сравнивать поэзию Земфиры с поэзией Цветаевой, а стихи Шклярского со стихами Бродского — оставим в стороне. Это дело литературоведов. Мне хочется проследить и косвенно проанализировать современное состояние поэзии, или, если быть совсем точным, состояние поэтической песни, которой современная поэзия, конечно, не ограничивается. Не претендуя на полноту картины — всех существующих авторов мне не переслушать даже за всю мою жизнь, — в этой статье я попытаюсь поделиться рядом наблюдений и сделанных на основе их выводов о пути поиска современной поэтической песни.

От бардов...

От прежних бардов нам осталось совсем немного имен.

Взлетевший на волне Грушинских фестивалей Олег Митяев вряд ли может считаться великим открывателем: он поет о войне, которая вряд ли заметно коснулась его, он поет о далеких городах, по которым мотался не в эпоху великих строек, а по перепитиям бардовской жизни, он поет модные слова о том, что советская власть была злом, и что не оставила она «ни креста, ни погоста». Лишь ностальгия – причина популярности его стихов.

Он шьет из светлой грусти непраздничные вещи,

Какие-то простые, невзрачные на вид,

А кажется, что горлом тоска вот-вот захлещет,

И зал зарукоплещет, и сердце заболит.

Что характерно для Митяева — плохая работа над текстом, вследствие чего прекрасные строки могут запросто соседствовать с дилетантскими типа «Но вряд ли печаль иссякнет, как дождик и эскимо».

Другой бард – Олег Медведев — проторил собственную тропу и сумел удержать литературную планку на уровне таких львов, как Кукин или Окуджава. Иркутский поэт выбрал иной путь: что толку перепевать старые темы новыми словами, что толку следовать переменчивой моде на вождей, лучше шагнуть за «зеленую дверь» и окунуться в мир, который не может постареть и стать менее актуальным, в мир детского мироощущения нагруженного сорокалетней мудростью. Мир марширующих игрушечных солдатиков, открывающих новые земли, торгующих бусами с папуасами неизвестных островов. Фантастический мир смотрит на нашу реальность сквозь цветное стекло, но отрывается от земли и уже мчится по вселенной собственных законов. Шаркая по пыльной солдатской дороге, лавируя между форнитами, вервольфами, самураями и туземцами поэт творит огромный лучезарный мир, мир несбывшейся фантазии. Именно несбывшейся, ведь лирический герой обнаруживает, что впереди – каменный век. Медведев – ярко сияющая звезда уже ушедшей эпохи, будто яйцо дракона в заповеднике из романа Саймака.

К ночи смелели смрадные бесы, день умирал в пыли.

Тьма подступала враз с четырех сторон.

Здесь бы в клинки, да яблочко-песню в мертвые ковыли

Выронил обеззубевший эскадрон.

Нынче солдату худо без песни, годы его горьки:

Хитрая сволочь-старость свое взяла.

Внучка солдата выбрала пепси, выскользнув из руки,

Медная кружка падает со стола.

Впрочем, поиски новых тем в бардовской песне не прекращались никогда. Ежегодно проводятся Грушинские фестивали, на которых можно увидеть (и услышать!) не только известные имена, но и новые. Стихи современного барда — Павла Фахртдинова — не что иное, как попытка на предельном напряжении увязать в единое христианские мотивы, бардовские традиции и современное мироощущение.

От одного солнца – миллион теней.

От одного ветра – миллион листьев.

На миллион детей – один гений.

На одного гения – один выстрел.

Правда иногда поиски приводят к странным результатам, как это произошло в лирике популярного композитора и исполнителя Павла Кашина. Ярко начав свое творчество, выпустив ряд необычайно интересных вещей — «Ты не достроил на песке безумно дивный, чудный город...» (Город), «Под осенним деревцем засиделся день, крашеным индейцем с думой набекрень...» (Осень), «По небесным грядкам...», в поздних стихах поэт обнаруживает тенденцию заимствования из... как это ни удивительно, времен Пушкина и Лермонтова. Дух золотого века явственно проступает, например, в вальсах:

Вы искали меня в позапрошлой неведомой жизни,

Узнавая мой дом в перекрестках пустых городов.

Бесконечными днями шли наши годы и вышли,

Не оставив следов на брусчатке минорных ладов.

Я пишу Вам письмо, а под каждой строкою аккорды.

Я расклею его по задворкм вечерних газет.

Вы прочтете и, может быть, этот мир неоправданно твердый

Улыбнется и, вдруг, даст нам взлет на одной полосе.

Тем очевиднее становится пристальное обращение к образцам прошлого, если вспомнить, что один из самых последних проектов барда посвящен творчеству Лермонтова и Пушкина.

Хотя бардовская песня как жанр находится скорее в финале своего пути, следует признать, что путь этот продлится еще довольно долго. Дело в том, что традиции бардов живы в творчестве большинства современных самобытных поэтов. Очень многие, и среди них жители нашего города — Любовь Окунева, Мария Махова, Михаил Малыгин и еще немало, сочиняя стихи, кладут их на музыку. Гитара — один из самых верных друзей сегодняшнего поэта.

Если пройтись по истокам, а именно — по классической литературе, можно обнаружить, что литературное произведение — это всегда исследование. Исследование может быть историческим, социальным, психологическим, научным. "Война и мир" исследует социальную среду начала 19 века. Романы Достоевского исследуют психологию индивида и его положение в социуме. Сартр в "Тошноте" исследует феномен отторжения человеком окружающей его действительности. Сэллинджер в "Над пропастью во ржи" конфликт взросления мальчика в определенных социальных условиях. Маркес в "100 лет одиночества" исследует художественные средства латинской америки и выстраивает социальную жизнь региона на протяжении 100 лет через внешнюю канву событий и внутренее мифомышление героев.

Если обратиться к лучшим представителям фантастики, то, например, в "Академии"/"Основании" Азимова проводится исследование возможности предсказания социальных событий и социального "программирования" будущего, в "Солярисе" — исследуется соотношение ученый/человек в условиях контакта с иным разумом, Стругацкие "Трудно быть Богом" — искусственное развитие отсталых цивилизаций по своему образу и подобию. Таким образом, исследование, моделирование в литературе всегда имеет место быть. Материал этого исследования, результаты такого моделирования — реальным оно является или нафантазированным, — есть ресурс, из которого автор выстраивает свой мир и события, оплетающие героев. Герои в таких произведениях, как правило, выполняют роль индикаторов — сигнальных лампочек, за которыми читатель следит, чтобы пройти через пласт идей автора, воспринять их в возможной полноте.

Увы, кроме литературы в прямом смысле этого слова, существует еще феномен, который я называю "чтивом", который появляется как суррогат литературы, когда исследовательская часть редуцируется и заменяется на чистое действие. Как правило, совсем редуцировать исследовательскую часть невозможно, поскольку герои должны жить в какой-то среде и сталкиваться с теми или иными трудностями, событиями. Авторы неисследователи используют для этого уже готовый материал, т.е. берут результаты чужих исследований, занимаются фоновым плагиатом.

Первый вывод, который можно сделать — в настоящей книге исследование есть всегда. С другой стороны, близость авторской модели к реальности читателя определяет степень актуальности произведения и степень "доходчивости" идей до читателя. Авторская модель, совершенно неадекватная реальности читателя будет воспринята абстрактно и послужит лишь академическому интересу и интеллектуальной забаве.

К концу 90х гг основной мотив фантастических исследований заключался в изучении поведения человека в тех или иных экстремальных условиях, в условиях наличия магии (фэнтези), в условиях космоса (космическая фантастика), в условиях разгула организованной преступности (боевики и детективы). Во многом, эта традиция сохраняется и сейчас, только вместо одного героя авторы рассматривают группы, примешивая политический, экономический и пр. фон.

В современной фантастике происходит обратный возврат: от психологии к собственно "фантастике", т.е. моделированию не поведения человека в условиях, а моделированию условий для поведения. Современные условия, в отличие, скажем от фант.среды, т.е. условий, которые моделировались авторами золотого фантастического периода, менее линейны. Скажем, если раньше изобретение новой энергии могло быть а) принести благо человечеству, б) вред человечеству ("Сами Боги", Азимова). То мы видели линейное развитие — сначала энергия приносит благо, потом обнаруживается неучтенный фактор, энергия становится опасной. В прежних произведениях налицо однозначная трактовка блага: в условиях одного знания изобретение — благо, в условиях другого — зло, третьего — опять благо. В современной фантастике, в условиях одних и тех же знаний ситуация не столько однозначна. Общество дифференцировано и распадается на множество групп и замкнутых сообществ для каждого из которых вопрос блага и зла решается индивидуально, а все эти сообщества контактируют между собой и это взаимодействие непрерывно. В современных фантастических произведениях множество дополняющих или отрицающих друг друга точек зрения сосуществуют. Такая постановка характерна и для современного общества в целом. Ярким примером могут служить рассказы Тэда Чана. Если бы Толкиен писал сейчас свой "Властелин Колец", то борьба за кольцо велась бы не между силами тьмы и света (что было характерно для мировой войны, когда совершенно разные США, Европа и СССР объединялись против "мирового" зла), а между гномами, эльфами, хоббитами, людьми, орками и пр., и причем, каждый из народов делился бы на фракции "за кольцо" и "против кольца", и у каждого были бы доводы своей правоты.

Приведу несколько "конкретных" авторских исследований, иллюстрирующих, на мой взгляд, вышесказанное.

"Город мечтающих книг" Моэрса. Автор моделирует замкнутое общество, в котором существует единственный культ — культ книги, из реальности отсекаются религия, сексуальность, необходимость зарабатывать на жизнь, необходимость продолжения рода. Модель упрощенная. Однако, взяв в своей модели лишь книжный аспект, автор обнаруживает бездну деталей, из которых легко скраивается целый мир: хорошие книги и плохие книги, литературные агенты, безденежные авторы, за медяки сочиняющие опусы и стишки на заказ, букинистические лавки, книжные супермаркеты, политика издательств, тайный заговор с целью отделить читателя от хороших книг и дать ему жвачку, книги-ловушки, книги с запахами, книги, при помощи запахов воздействующие на психику, т.е. книгогипноз, живые книги, литературные чтения, литературные вечера, вдохновение и написание романа... список можно продолжать. По мере погружения в этот книжный мир меняется наше знание о хороших и плохих книгах, хороших и плохих героях, т.к. у каждой категории персонажей есть своя цель и своя точка зрения.

"Четверг Нонетот" Ффорде. В этом сериале автор создает прототип нашей реальности, в которой книги выполняют роль гиперкоммуникационной среды. Поэтому, когда герои книг начинают оживать и становятся возможны путешествия, легко уловить параллели с киберпанком, этакий книгопанк. Исследуя эту гиперсреду автор обнаруживает такие находки как реклама в сносках, книжную операционную систему, персонажи превращаются в программы, действующие в этой среде, а не о том ли самом говорила знаменитая матрица: каждый из нас может быть лишь программой в некоем виртуальном мире, и что там, по ту границу смерти — никто не знает.

"Тебе нравится, что ты видишь?" Тэда Чана. Автор моделирует ситуацию, когда в современном обществе люди научились при помощи нейровмешательства контролировать наличие и отсутствие сексуальной реакции на феномен привлекательности. Рассказ выстроен как цикл коротких интервью представителей разных социальных групп (студенты, школьники, юноши и девушки, красавцы и некрасивые люди) и общественных образований (религиозные деятели, работники рекламы, производители косметики и одежды, врачи, психологи).

Таким образом, в современной фантастике можно наблюдать тенденции проводить глобальные исследования феноменов и включать в повествование множество субъектов, которые одновременно имеют право как на правоту, так и на ошибку. Авторы могут расставлять точки на i, т.е. утверждать преимущество какой-либо из точек зрения, но читатель в свою очередь, имеет право принять собственную позицию.

Я думаю, будущее ближайших лет — именно за такой фантастикой.