Заметную позицию в истории польской фантастики занимает творчество Мечислава Смолярского/Mieczysław Smolarski (1888 – 1967), автора романов «Город света/Miasto światłości» (1924), «Свадебное путешествие господина Гамильтона/Podróż poślubna pana Hamiltona» (1928) и многих других научно-фантастических и оккультных произведений.
Книги Смолярского вышли в свет за несколько лет до появления романа «О дивный новый мир» (1932) Олдоса Хаксли и, по утверждениям их автора, публиковавшимся в послевоенной прессе, во многих творческих замыслах опережали концепции английского фантаста. Может показаться, что спору Смолярского с Хаксли положила конец смерть обеих писателей, но в последнее время все чаще говорят о его продолжении. Быть может, его возобновлению посодействует и переиздание «Города света», готовящееся в Познаньском издательстве (Книга вышла, обложку см. выше. ).
Следует также, пожалуй, упомнить о том, что технической утопией интересовался Стефан Жеромский/Stefan Żeromski (1864 – 1925; помимо прочего «Предвестие/Przedwiośnie», «Роза/Róża»);
а ее концепции оспаривали: Антоний Слонимский/Antoni Słonimski, (1885 – 1976); “Торпеда времени/Torpeda czasu”, 1924; “Два конца света/Dwa końca świata”, 1937);
Ну что же, перечисление можно продолжить, особенно если вспомнить о том, что НФ содержалась в разных литературных жанрах и была способом аллегоричного описания мира, злободневной сатиры и откровенного прогнозирования грядущих событий.
Но пусть это послужит темой отдельной критической статьи.
В социальной сатире («Лучи FF/Promenie FF», 1921; «Доктор Пшибрам/Doktor Przybram», 1924) дает о себе знать Бруно Винавер/Bruno Winawer (1881 – 1935).
Книги Эдмунда Крюгера/Edmund Krüger, (писавшего также под псевдонимом Э. Езерский/E. Jezerski) (1881 – 1935) пропагандируют научную фантастику среди молодежи («Властелин просторов/Władca przestworzy», 1911; «Покорители полюса/Zwycięzcy bieguna», 1911; «Чудеса таинственного острова/Cuda wispy tajemniczej», 1912). Подобную цель преследует творчество Казимежа Анджея Чижовского/Kazimierz Andrzej Czyżowski (1894 – 1977) «Сумасбродный летчик (Летчик-сумасброд)/Szalony lotnik», 1915; «Люди воздуха/Napowietrzni ludzi», 1929).
Существенную роль играет в научной фантастике тематика ближайшего будущего, зачастую неясного, угрожающего, зияющего незалеченными язвами Первой мировой войны: романы Михала Русинека/Michał Rusinek, Стефана Барщевского/Stefan Barszczewski;
Юзефа Богдана Рыхлиньского/Józef Bohdan Rychliński, Вацлава Незабитовского/Wacław Nezabitowski,
Антония Оссендовского/Antoni Ossendowski и др.
Близки к политическому гротеску книги Яна Карчевского/Jan Karczewski (1909? – 1947; “Бацилла/Bakcyl”, 1929; “Високосный год/Rok przestępny”, 1931).
Юмористическая нотка сквозит в романах Адольфа Новачиньского/Adolf Nowaczyński (1876 – 1944; “Система доктора Царо/System doktora Caro”, 1927); Рафала Мальчевского/Rafal Malczewski (1892 – 1960) и Фердинанда Гоетля/Ferdynang Goetl (1890 – 1960).
И все же это не более чем отдельные книги, тонущие в быстром потоке польской прозы, зачастую и не претендующие даже на хоть сколько-нибудь высокую художественную ценность. Только в междувоенном двадцатилетии (1918 – 1939) научная фантастика становится более заметной, привлекает к себе литераторов, обладающих острым пером и богатым воображением. Приключенческую фантастику («Новая Атлантида/Nowa Atlantyda», 1931; «Завтра/Jutro», 1934; «Бесшумная молния/Bezglosny piorun», 1937) пишет Антоний Марчиньский/Antoni Marczyński (1889 – 1968), автор популярных детективных романов.
(Ох уж мне этот Марчиньский. Он был неутомимым и неисчерпаемым бульварным писателем (написал и издал 41 роман в 1927 –1939 годах). Мог писать по несколько романов в месяц и никогда не скрывал того, что занимается этим исключительно ради денег. Как правило, прежде печатал написанное в газетах и журналах, затем выходили в свет книжки – чтобы их издавать, в 1931 году основал собственное издательство. А еще надо учесть разбросанные там и сям несколько сотен рассказов, очерков, заметок, рецензий и пр. и пр. Просто бездонный кладезь для того смельчака, который решится составить его биобиблиографию для ФАНТЛАБа. Вот тут кроме одной из названных книг НФ еще парочка из не названных: «Газ 303/Gaz 303» (1931) и «Мир в огне/Świat w plomieniach» (1928). В первой -- гады-большевики изобрели жутко ядовитый газ, которым чуть было не потравили всех поляков. Во второй Польша воюет с коммунистической Россией, Румыния – с Финляндией, Германия – с Бельгией и Францией, Югославия – с Венгрией, и вообще все воюют со всеми.
И еще парочка: «Призраки Атлантического океана/Upiory Atlantyku» (1929) и продолжение «Полет над океаном/Lot nad oceanem» (1930).
И целый трехтомник фэнтези «Неизвестный остров/Wyspa nieznana» («Великаны/Olbrzymy», 1928; «Мстительница/Mscicielka», 1928; «Королева Отхе/Królowa Othe», 1929).
И триллеры с элементами мистики-фантастики: «Чертов яр/Czarci jar» (1932) и «Когда просыпается чудовище/Gdy bestia budzi sie».
И еще приключения с налетом экзотики: «Миссисипи/Missisipi» (1929), продолжение «Долорес де Монастерио/Dolores de Monasterio (1929); «Алоха/Aloha» (1929).
А также приключения с налетом восточной экзотики: «Жемчужина Шанхая/Perla Szanghaju» (1928). Эту книгу читали с румянцем на щеках в самые разные времена (и читают ныне – ну, может быть, уже без румянца).
Как, впрочем, и другие книги, написанные в том же духе, например вот эту вот трилогию: («Рабыни с Лонг Айленда/Newolnice z Long Island», 1930; ««Проклятый корабль/Przeklęty statek, 1930; «Черная Земля/Czarny Ląd», 1930).
И, надеюсь, мне не надо повторять, что названными книгами список творческого наследия А. Марчиньского не исчерпывается: там отыщутся и «Одна безумная ночь/Jedna szalona noc» (1938); и «Любовь шейха/Milość szejka» (1932); и «Последняя торпеда/Ostatnia torpeda» (1929); и «Любимец сеньорит/Ulubieniec seniorit» (1934); и «В подземельях Карфагена/W podziemiach Kartaginy» (1928); и … словом, много чего еще. W. )
Их фантастику не назовешь «научной», но сегодня, когда НФ склоняется в сторону аллегории, поспешно избавляясь от технических реквизитов, эти полувековой давности тексты становятся нам особенно близкими. Именно тогда дебютировал Антоний Ланге/Antoni Lange (1861 – 1929), автор «Миранды/Miranda» (1924), сборника рассказов «В четвертом измерении/W czwartym wymiarze» (1922), переводчик Эдгара Аллана По, Уэллса, Мейринка.
Мотивы «научного романа» можно проследить в пародиях Кароля Ижиковского/Karol Irzykowski (1873 – 1944). Научная фантастика появляется в дидактических романах для молодежи Марии Юлии Залеской/Maria Julia Zaleska (1831 – 1889), Софьи Урбановской/Zofia Urbanowska (1849 – 1939), Эразма Маевского/Erazm Majewski (1858 – 1922).
А ведь бок о бок с Уминьским писали фантастику и другие авторы: Влодзимеж Загурский/Włodzimierz Zagurski (1834 – 1902) – известный сатирик и фельетонист («В XX веке. Юмористическая фантазия/W XX wieku. Fantazja humorystyczna», 1896);
Сигурд Висьнëвский/Sygurd Wiśniowski (1841 – 1892) – журналист и путешественник, который за 16 лет до публикации «Человека-невидимки» Герберта Уэллса написал на подобную тему рассказ «Невидимый/Niewidzialny» (1881). Нельзя не заметить также интереса к науке у Болеслава Пруса/Bolesław Prus (1845 – 1912), который в «Кукле/Lalka» писал об изобретенном профессором Гейстом «металле легче воздуха».
В том, что этот мотив был важным для писателя, убеждает тот факт, что Прус собирался продолжить «Куклу» описанием дальнейшей жизни Вокульского (незавершенный роман «Слава/Sława», 1885). А ведь есть еще и рассказы Пруса, которые можно отнести к философским притчам («Сон/Sen», «Война и работа/Wojna i praca», «Странная история/Dziwna historia», «Месть/Zemsta»). Интересные выводы насчет взаимосвязи политики, науки и идеологии содержатся в «Фараоне/Faraon», «Эмансипантках/Emancypantki», даже кое-где в «Еженедельных хрониках/Kroniki Tygodniowe».
Грань между XIX и XX столетиями открывает новую страницу в истории жанра – «лунную трилогию» («На серебряном шаре (На серебряной планете)/Na srebrnym globie», 1903; «Победитель/Zwyciężca», 1910; «Старая Земля/Stara Ziemia», 1911 – указаны даты первых книжных изданий) поэта, драматурга, философа Ежи Жулавского/Jerzy Żuławski (1874 – 1915).
Для многих критиков именно эта трилогия – переиздаваемая и поныне – является краеугольным камнем здания польской фантастики. И не без причины. Ежи Жулавский с особенным вниманием приглядывается к связи этики и науки, доказывает, что техническое развитие несет в себе угрозу униформизму, порождает специализацию, творит новые классовые различия, обостряет чувство социальной несправедливости. В свою очередь, сама наука также зачастую не может дать ответы на основополагающие экзистенциальные вопросы, являя свое бессилие перед теми силами Природы, которые она исследует.
Хотя произведения Красицкого, Трипплина, Пруса переводили на другие языки, лишь «лунная трилогия» заняла достойное место в европейской сокровищнице жанра. Ее переводили на немецкий, русский, чешский языки, хотя она и не пользовалась такой же популярностью, как современные ей книги Курда Ласвица.
облако тэгов
