1. На внутренней стороне передней обложки, в рубрике «SF na świecie/НФ в мире» Адам Холлянек сообщает о чехословацком конвенте любителей фантастики ПАРДУБИЦЫ’85, на котором он побывал. Чуть дальше, в редакторской колонке «…3…2…1…», размещено его же сообщение о конгрессе WORLD SF в Фанано (Италия), где побывала уже целая делегация «Фантастыки».
В рубрике «SF na świecie» напечатана также подборка коротких заметок о новостях НФ, составленная Францем Роттенштайнером, в которых этот австрийский критик, редактор и литературный агент Станислава Лема рассказывает о:
-- двух новых романах, написанных Лемом – «Pokój na Ziemi/Мир на Земле» и «Fiasko/Фиаско»;
-- новом библиографическом словаре НФ «Библиографический лексикон утопически-фантастической литературы» (под ред. Йоахима Кëрбера/Joachim Körber, издающемся отдельными выпусками в небольшом западногерманском издательстве «Corian Verlag Heinrich Wimmer»;
-- новых энциклопедиях НФ: «The Enciclopedia of Horror and the Supernatural», подготовленной Джеком Салливаном/Jack Sullivan при участии Э. Ф. Блейлера/E. F. Bleiler и др. (изд. «Promised Land/Viking»); «The Encykclopedia of Fantasy and Horror», под ред. Максима Якубовского/Maxim Jakubowski (изд. «Allen and Unwin»);
-- трех новых книгах польских авторов, подготовленных к изданию в ФРГ в изд. «Suhrkamp» в рамках серии «Phantastische Bibliothek»: «Кибериада»С. Лема (вторая часть), «Два конца света»Антония Слонимского и первая половина антологии Юлиана Тувима«Польская фантастическая новелла» (переиздание);
-- «не имеющем литературной ценности», «патетичном, тривиальном и исполненном садизма» романе С.Кинга и П. Страуба«Талисман», который уже достиг тиража 750 тыс. экземплярах при немалой цене (17 долларов);
-- играх фэнтези.
2. В рубрике «Читатели и “Фантастыка”» -- 31-я «посадка» (Lądowanie XXXI). Читатели делятся своими взглядами на состояние дел с изданием фантастики в Польше, комментируют и критикуют публикации в журнале, советуют и т.д. и т.п. Особенно интересны два письма. В первом из них Ян Стасиньский/Jan Stasiński из Гданьска предсказывает новомодному жанру (или поджанру) «фэнтези» неминуемый крах. Потому как кого на самом деле могут интересовать незамысловатые сказки, собственно переделки старых мифов и легенд на новый лад? Всякие социологические, психологические или политические надстройки над старой доброй научной фантастикой он тоже считает сущей блажью, которая также рано или поздно уступит место здравомыслию.
И второе письмо – от уже хорошего знакомого «Фантастыке» Владимира Борисова/Władimir Borisow z Abakanu, в котором указываются привлекшие внимание читателя материалы и высказываются кой-какие пожелания главному редактору.
3. Небольшой рассказ английского писателя Брайана Олдисса/Brian Aldiss, который в оригинале называется «The Small Stones of Tu Fu» (1978, «Isaak Asimov’s SF Anthology», v. 1; «Isaak Asimov’s SF Magazine», March -- April») перевел на польский язык под адекватным названием «Kamyczki poety Tu Fu/Камешки поэта Ду Фу» АРКАДЬЮШ НАКОНЕЧНИК/Arkadiusz Nakoniecznik. Читателям уже приходилось встречаться с Б. Олдиссом на страницах нашего журнала (см. №№ 10/1983, 8/1984, 12/ 1984). На русский язык рассказ «Камешки…» (с весьма нетривиальным сюжетом о путешествиях во времени) не переводился. О писателе можно почитать здесь Карточка не переведенного рассказа тут
4. Рассказ американской писательницы Элис Шелдон, выступавшей под псевдонимом Джеймс Типтри-младший/James Tiptree, Jr., который в оригинале называется «We Who Stole THE DREAM» (1978, «Stellar #4: SF Stories», May) перевел на польский язык под названием «My, którze wykradliśmy SEN/Мы, укравшие СОН»ЯЦЕК МАНИЦКИЙ/Jacek Manicki. Графика ГЖЕГОЖА ПРОКОПА/Grzegorz Prokop. Это повествование от лица представителей мягкой "женской" цивилизации, изнемогающих под ярмом жесткой и жестокой "мужской" земной цивилизации и решающихся на немыслимый по степени риска побег. На мой взгляд -- это лучшее, что мне приходилось у писательницы читать. А про то, чем дело кончилось, я боюсь даже заикаться...Читателям уже приходилось встречаться с этой замечательной писательницей на страницах журнала (см. № 3/1983). На русский язык этот рассказ не переводился. Почитать о писательнице можно здесь Карточка не переведенного рассказа тут
Сентябрьский номер третьего подписного года «Фантастыки» делает та же команда, которая делала предыдущий номер. Адрес тот же, те же два телефонных номера. Объем журнала, бумага, типография – все те же. Tираж – 132 тысячи экземпляров. На первой странице передней обложки использована репродукция работы ДЖУЗЕППЕ МАНГОНИ/Giuseppe Mangoni из альбома «L’Illustrazione di Fantascienza e Fantasy in Italia», выпущенного итальянским издательством «Editrice Nord» специально к конгрессу WORLD SF’85. В «Галерее» в этом номере представлена живопись молодого польского художника ПЕТРА ЛУКАШЕВСКОГО/Piotr Łukaszewski (род. 1964). Репродукции его работ размещены на страницах 7, 16, 49, 55, а также на второй странице задней обложки. Художественное оформление журнала МАРЕКА ЗАЛЕЙСКОГО и АНДЖЕЯ БЖЕЗИЦКОГО.
Как писатель и драматург Виткаций основное свое внимание посвятил духовным переменам в человеке, потере им своей индивидуальности в ходе слияния с массой неразличимых одиночек, специализирующихся на все более автоматизированной и лишенной интеллекта работе. Он описывал кошмар будущего с толпищами «механизированных представителей счастливого человечества». Кошмар общества нового типа, состоящего из заблудших, чужих друг другу людей.
«Так, значит, “навязчивая идея” одиночества; гласа, вопиющего в пустыне? Нет, это констатация существующего положения вещей. Того положения, которое он не мог воспринимать без горечи и сожаления. Виткевич не был бы, однако, Виткевичем, если бы сдался. «Лучше закончить жизнь в прекрасном безумии, чем в серой, скучной банальности и маразме». Это «прекрасное безумие» ¬– это «Narkotyki/Наркотики» и «Niemyte dusze/Немытые души», последняя попытка найти общий язык с обществом, которому он так противился в молодости».
[Anna Micińska, «Na marginesie “Narkotyków” i “Niemytych dusz” " w: Stanisław Ignacy Witkiewicz, "Narkotyki. Niemyte dusze", Warszawa 1975/Анна Мициньская «На полях “Наркотиков” и “Немытых душ”», в: «Станислав Игнаций Виткевич "Наркотики. Немытые души", Варшава, 1975]
Даниель Жеру/Daniel Gerould, профессор сравнительной истории литературы и театра в Городском колледже Нью-Йорка, самый выдающийся американский знаток польского театра, в предисловии к своей книге, посвященной Виткевичу, написал: «Станислав Игнаций Виткевич был одной из самых необыкновенных и многосторонних творческих личностей в Польше первой половины XX века. Хотя при жизни Виткевич был предметом ожесточенных споров из-за своих оригинальных идей и нетипичного образа жизни, современники не увидели неизбывной ценности его произведений, и настоящее признание он получил посмертно, вначале в Польше после либерализации 1956 года, а в следующих десятилетиях -- в Европе и Америке».
"Na obcych zresztą bardzo nie licz.
U nas ciekawy jest Witkiewicz.
Umysł drapieżny. Jego książek
Nie czytać prawie obowiązek.
W ciągu najbliższych stu lat chyba
Nikt w Polsce jego dzieł nie wyda,
Aż ta formacja, co go znała,
Stanie się już niezrozumiała,
I jaka była w nim trucizna
Najlepszy spec się już nie wyzna.
Wiersz mój chce chronić od rozpaczy,
Tej właśnie, jaką miał Witkacy,
Kiedy część prawdy widząc trafnie
Sam w swoje własne wpadł zapadnie
I w owym wrześniu, pełnym żalu,
Potężną dozą weronalu
Śmierć uznał za rzecz tak zaszczytną,
Że to, co zaczął, skończył brzytwą."
[Czesław Miłosz, "Traktat moralny" (fragment)]
«На чужаков, впрочем, особо не рассчитывай.
У нас интересен Виткевич.
Хищный ум. Его книжек не читать – почти обязанность.
Люди чаще всего воспринимают Виткевича как алкоголика, скандалиста, наркомана и порнографа, что является далеко идущим упрощением и в принципе неправдой. Действительно, он был пытливым экспериментатором в деле испытания экстремальных переживаний, но делал это ради познания, поэтому его наркотические сеансы проходили при полном медицинском контроле. В свою очередь, столь же знаменитые «попойки» или «оргии» под шокирующими названиями скрывали литературные и философские дискуссии в узком дружеском кругу.
Начертанные на портретах таинственные символы раскрывают, какие стимуляторы принимал Виткаций перед работой, однако кроме нечастых случаев приема наркотиков означают чаще всего чай, кофе, а иногда даже воздержание от никотина и алкоголя, продолжавшееся порою несколько месяцев. Занимаясь портретной живописью, Виткевич-младший не только пополнял свой бюджет, но и содержал далекий от процветания пансион матери, а также регулярно отправлял деньги жене в Варшаву. Его устрашающие мины на фотографиях были всего лишь маской, за которой скрывался честный, справедливый и чувствительно ранимый человек.
Виткаций жил в одиночестве, потому что современники его не понимали. Нужно было пройти десятилетиям, чтобы следующие поколения оценили точность его катастрофических предвидений. Он описывал шокирующий мир будущего, который все больше и больше напоминает сегодняшний день.
Януш Р. Ковальчик, сентябрь 2013.
«Чтобы далеко не бегать», я все же выложу здесь библиографический список (в широком его понимании) произведений Виткация.
Twórczość
Sztuki teatralne[/i]
Juwenilia
"Karaluchy", 1893
"Komedie z życia rodzinnego", 1893
"Komedia pierwsza"
"Komedia druga"
"Sceny z komedii trzeciej"
"Z komedii czwartej"
"Menażeria, czyli Wybryk Słonia", 1893
"Księżniczka Magdalena, czyli Natrętny Książę", 1893
"Odważna księżniczka", 1893
"Biedny chłopiec", 1893
Dramaty
"Maciej Korbowa i Bellatrix", 1918
"Pragmatyści", 1919
"Tumor Mózgowicz", 1920
"Nowe Wyzwolenie", 1920
"Oni", 1920
"W małym dworku", 1921
"Niepodległość trójkątów", 1921
"Metafizyka dwugłowego cielęcia", 1921
"Gyubal Wahazar", czyli Na przełęczach bezsensu", 1921
"Kurka Wodna", 1921
"Bezimienne dzieło", 1921
"Mątwa, czyli Hyrkaniczny światopogląd", 1922
"Nadobnisie i koczkodany, czyli Zielona pigułka", 1922
"Jan Karol Maciej Wścieklica", 1922
"Wariat i zakonnica, czyli Nie ma złego, co by na jeszcze gorsze nie wyszło", 1923
"Szalona lokomotywa", przekład Konstanty Puzyna (z tł. francuskiego Jadwigi Strzałkowskiej), 1923
"Janulka, córka Fizdejki", 1923
"Matka", 1924
"Sonata Belzebuba, czyli Prawdziwe zdarzenie w Mordowarze", 1925
"Szewcy", 1927–1934
Ocalałe fragmenty sztuk
"Nowa homeopatia zła", wspólnie z Tadeuszem Langierem, prawdop. 1918
"Straszliwy wychowawca", 1920
"Normalny człowiek", 1924
"Persy Zwierżontkowskaja", 1924
"Wampir we flakonie, czyli Zapach welonu", 1926
"Tak zwana ludzkość w obłędzie", 1938
Powieści[/i]
"622 upadki Bunga, czyli Demoniczna kobieta", 1911
"Pożegnanie jesieni", 1927
"Nienasycenie", 1930
"Jedyne wyjście", 1932
Pisma estetyczne[/i]
"Nowe formy w malarstwie i wynikające stąd nieporozumienia", 1919
"Szkice estetyczne", 1922
"Teatr. Wstęp do teorii Czystej Formy w teatrze", 1923
Pisma filozoficzne[/i]
"Pojęcia i twierdzenia implikowane przez pojęcie Istnienia", 1935
"Zagadnienie psychofizyczne" – praca nieukończona, 1938, pierwodruk, 1978
"W starym dworku, czyli Niepodległość trójkątów", film fabularny, reż. Andrzej Kotkowski, 1984
"Tumor Witkacego", film fabularny, biograficzny, telewizyjny, reż. Grzegorz Dubowski, 1985
"Pożegnanie jesieni", film fabularny, reż. Mariusz Treliński, 1990
"Nienasycenie", film fabularny, reż. Wiktor Grodecki, 2003
Fabuły z Witkacym[/i]
"Schodami w górę, schodami w dół", film fabularny, biograficzny, na motywach powieści (pod tym samym tytułem) Michała Choromańskiego, reż. Andrzej Domalik, 1988
"Gwiazda Piołun", film fabularny, biograficzny, na motywach powieści (pod tym samym tytułem) Władysława Terleckiego, reż. Henryk Kluba, 1988
"Mistyfikacja", film fabularny, fantazja biograficzna, scen. i reż. Jacek Koprowicz, 2010
Film dokumentalny, krótkometrażowy i animowany (wybór)[/i]
"Witkacy", film dokumentalny, reż. Stanisław Kokesz, 1966
"Stanisław Ignacy Witkiewicz. Witkacy", film dokumentalny, reż. Grzegorz Dubowski, 1968
"Witkacy pod namiotem, czyli Szalona Lokomotywa w Teatrze Stu w inscenizacji Krzysztofa Jasińskiego", film dokumentalny, telewizyjny, reż. Krzysztof Miklaszewski, 1977
"Ja już bym dawno był gieroj...", film dokumentalny, reż. Tomasz Pobóg-Malinowski, 1980
"Podróż do Witkacji", film dokumentalny, reż. Zbigniew Kowalewski, 1985 "Litymbrjon", film dokumentalny, reż. Grzegorz Dubowski, 1988
"Impresje c-minor", film dokumentalny, reż. Kazimierz Konrad, 1988
"Apokalipsa Witkacego", film dokumentalny, reż. Stanisław Trzaska, 1988 "Witkacego wywoływanie duchów", film animowany, reż. Kazimierz Urbański, 1989
"Tempes d'image — Witkiewicz" ["Witkacy — firma portretowa"], film dokumentalny, Francja, reż. Jean-Pierre Krief, 1989
"Stanisław Ignacy Witkiewicz (1885-1939). Dzieło malarskie", film dokumentalny, reż. Grzegorz Dubowski, 1990
"Zdziczenie obyczajów pośmiertnych", film dokumentalny, reż. Konrad Szołajski, 1995
"Kinoteatr Witkacego", film dokumentalny, reż. Helena Kwiatkowska, 1995
"Cały pogrzeb na nic!", film dokumentalny, reż. Konrad Szołajski, 1995
" 'Demoniczne' kobiety Witkacego", film dokumentalny, reż. Natalia Koryncka-Gruz, 1995
"Ostatnia droga Witkacego", film dokumentalny, reż. Sławomir Smoczyński, 1998
"Dzieci Witkacego", cz. 1–10, serial dokumentalny, telewizyjny – o współczesnych uczniach klas maturalnych szkoły, której patronuje Witkacy, reż. Ryszard Bugajski, 2001
"In the Little Mansion" ["W małym dworku"], film wideo, prod. USA, reż. Jan Sycz, 2002
"Witkacy id", film dokumentalny, reż. Dariusz Pawelec, 2009
Teatr Telewizji[/i]
"Bzik tropikalny", widowisko telewizyjne, reż. Jerzy Grzegorzewski, 1969
"W małym dworku", widowisko telewizyjne, reż. Zygmunt Hübner, 1970
"Sonata Belzebuba", widowisko telewizyjne, reż. Stanisław Bieliński, 1970
"Nowe wyzwolenie", widowisko telewizyjne, reż. Krzysztof Wojciechowski, 1971
"Kurka Wodna", widowisko telewizyjne, reż. Tadeusz Minc, 1971
"Wariat i zakonnica", widowisko telewizyjne, reż. Bogdan Hussakowski, 1972
"Matka", widowisko telewizyjne, reż. Jerzy Jarocki, 1976
"Sonata B", widowisko telewizyjne, reż. Andrzej Dziuk, 2002
Nagrody[/i]
Złoty Wawrzyn Polskiej Akademii Literatury, 1935
X X X X X
Ежу понятно, что в столь формалистически-декадентском и крайне упадочническом творческом наследии какого-то там малоизвестного польского писаки и криворукого мазилы (я уж боюсь напомнить даже яркий ярлык незабвенного Никиты Сергеевича) нравственно здоровый и морально устойчивый советский читатель ну совершенно не нуждался. Поэтому для него Виткевича как бы и не существовало. Лишь в 1989 году вышел первый небольшой сборничек драм Станислава Игнация Виткевича. Дальнейшую издательскую судьбу писателя в постсоветской России неплохо прослеживает В. Хорев в статье «Станислав Игнацы Виткевич на русском языке», которую можно найти здесь Список русскоязычных изданий литературных произведений Виткевича, впрочем, весьма невелик:
Виткевич С. И. Сапожники. Драмы — М., 1989
Виткевич С. И. Дюбал Вахазар и другие неевклидовы драмы -М., 1999
Виткевич С. И. Метафизика двуглавого телёнка — М., 2001
Виткевич С. И. Наркотики. Эссе. Единственный выход — М., 2003
Виткевич С. И. Ненасытимость. — М., 2004
Виткевич С. И. Безымянное деянье — М., 2006
Виткевич С. И. Прощание с осенью. — М., 2006
«И напоследок я скажу», что Сенат Польши объявил 2015 год годом сына и отца Виткевичей. В этом году исполняется (уже исполнилось) 130 лет со дня рождения Станислава Игнация и 100 лет со дня смерти его отца Станислава Виткевича.
«Что выше, искусство или философия? – Никто не ответит, без одного или другого жизнь была бы нестерпимым свинством, но, кажется, без второго все-таки большим».
Он публиковал статьи, спорил с мнениями современных философов, писал «Zagadnieniа psychofizyczne/Психофизические вопросы», предупреждал, что «исчезновение метафизических чувств ведет к разнузданности артистических форм, которое является концом искусства вообще на нашей планете». В сентябре 1936 года выступил с рефератом на Философском конгрессе в Кракове. Годом позже принимал у себя в гостях немецкого философа Ганса Корнелиуса/Hans Kornelius, с которым его связывали приятельские отношения.
В 30-е годы он познакомился с важными писателями того периода — Софией Налковской/Zofiа Nałkowska, Витольдом Гомбровичем/Witold Gombrowicz и Бруно Шульцем/Brunon Schulz, творчество которого он оценивал особенно высоко. Публиковал в прессе статьи и литературные рецензии, читал доклады в рамках цикла научно-литературных курсов, в организации которых принимал участие. Изрекал пророчества.
«Мировая катастрофа все ближе и ближе. Сомнительным кажется то, что после нее мы сможем жить нормально».
[Станислав Игнаций Виткевич в письме Гансу Корнелиусу, 19 марта 1939]
В 1938 году Виткаций написал драму «Tak zwana ludzkość w obłędzie/Так называемое человечество в помешательстве» (не сохранилась), в которой таился, подстерегая, призрак наступающей катастрофы. Он четко ощущал ее близость, поэтому издавна пребывал в состоянии глубокой депрессии. Начало войны застало его в Варшаве, где он попытался попасть в армию, однако не был принят из-за своего возраста и состояния здоровья.
«Ничто так не нервирует, как болтовня людей – мол, ничего не меняется, власть есть всегда, и Сталин или там Ленин -- это тоже самое, что Вильгельм II, а тот такой же, как Наполеон, Людовик XIV, Цезарь и Александр Македонский. Люди не замечают передвижения человеческих типов и классов в истории, а видят лишь банальные и поверхностные аналогии, которые вообще неважны».
5 сентября 1939 года Виткаций отправился вместе с Чеславой Окниньской на восток. Эта пара беженцев добралась до села Езëры в Полесье, где 18 сентября, услышав весть о вторжении Красной Армии в Польшу, попыталась покончить жизнь самоубийством (несмотря на принятую большую дозу люминала Окниньская выжила). Станислав Игнаций Виткевич был похоронен на деревенском кладбище в Езëрах.
«Нам должно быть достаточным того, что в Польше нашелся человек крупного формата, который, несмотря на все свои странности и творческие неудачи, поднялся намного выше, чем большинство его современников. Споры и полемики в Польше в межвоенный период кажутся ерундой, если их сравнить с тем, что имел в виду Виткевич».
[Czesław Miłosz «Granice sztuki», w: «Stanisław Ignacy Witkiewicz. Człowiek i twórca», Warszawa, 1957/Чеслав Милош «Границы искусства», в: «Станислав Игнаций Виткевич. Человек и творец», Варшава, 1957]
Лица Виткация
Полвека назад Kонстанций Пузына/ Konstanty Puzyna предсказывал, что Виткаций «накормит» еще несколько поколений исследователей. Его достижениями пользуются многие театроведы, полонисты, искусствоведы, философы. Вслед за теоретиками идут практики, то есть фотографы, художники, кинематографисты, актеры, режиссеры, прозаики, драматурги – как склонные к скандализму, так и ясно и трезво мыслящие.
Януш Деглер/Janusz Degler назвал биографию разностороннего Виткевича «Witkacego portret wielokrotny/Многократный портрет Виткация», так как у этого человека было несметное количество лиц. Из автопортретов Станислава Игнация Виткевича невозможно, например, понять, какой был у него цвет глаз -- в зависимости от композиции глаза становились карими, иногда имели различные оттенки серого и черного, а иногда были зелеными, а то и фиолетовыми. Одна из актрис запомнила его таким:
«Он был красив. Высокий, крепкого телосложения, темноволосый и с темным, как будто омраченным лицом, которое вдруг озаряли очень светлые, синие глаза. Взгляд у него был проницательный, стальной. Приехал в Лодзь, потому что мы должны были играть в спектакле по его пьесе «Persy Zwierżątkowskaja».Это была первая постановка после спектаклей «Wariat i zakonnica» и «Jan Maciej Karol Wścieklica». И опять неожиданность. Станислав Игнаций Виткевич был чрезвычайно скромным человеком. Он не верил ни в успех, ни в то, что его пьеса чего-то стоит. Приехал к нам на последние репетиции. Не надо, пожалуй, добавлять, что для нас это пьеса была шокирующей в каждом аспекте. Сюжет? Сегодня я уже не могу его пересказать, просто не помню. Зато точно помню то, что Виткевич сказал, отвечая на наши настойчивые вопросы: „В принципе, есть три основных движителя всех человеческих начинаний – это деньги, женщины и власть”. Каждый из трех актов пьесы имел отношение к одному из перечисленных движителей. Однако в конце концов побеждали все-таки деньги».
[Wanda Jakubińska-Szacka «Teatr na wesoło i na poważnie. Łódź-Lwów (lata 1924-1930). «Pamiętnik Teatralny», 1-2, 2010/ Ванда Якубиньская-Шацкая «Театр в шутку и всерьез. Лодзь-Львов (1924 – 1930)». «Паментник театральны», 1-2, 2010]
Скромный Виткаций? Удивительный портрет, если принять во внимание широко распространенные слухи о его будоражившем окружение вызывающем поведении. Но, будучи настоящим художником, он уважал, однако, труд других художников, театральных актеров, ищущих нужные средства выражения в ходе репетиций.
«Что касается нашей актерской работы, Виткевич не имел к ней никаких претензий, не делал никаких замечаний. Говорил, что ему все, от начала до конца, нравится. Чем лучше автор, тем выше он ценит актерский труд, это общеизвестно. Виткевич не только уважал нас, он представил нам доказательство своей безмерной симпатии к нам и благодарности: пообещал каждому из занятых в спектакле актеров, а нас было около десятка, написать его портрет. Разумеется, при условии, что мы приедем в Закопане, где он тогда жил. […] Он должен был написать и мой портрет, но, к сожалению, в назначенный день отправился на прогулку в горы, а на следующей день ему нужно уже было ехать в Закопане. Так он прибежал в пансионат, а затем и взбежал на третий этаж по дощатой лестнице, и очень искренне попросил у меня, соплячки, прощения за свою оплошность. Он мог себе такое позволить».
[Wanda Jakubińska-Szacka «Teatr na wesoło i na poważnie. Łódź-Lwów (lata 1924-1930). «Pamiętnik Teatralny», 1-2, 2010/ Ванда Якубиньская-Шацкая «Театр в шутку и всерьез. Лодзь-Львов (1924 – 1930)». «Паментник театральны», 1-2, 2010]
Мушкетер польского авангарда
Как заметил Витольд Гомбрович: «Нас было трое: Виткевич, Бруно Шульц и я, три мушкетера польского авангарда межвоенного периода. Как сейчас оказалось, этот авангард не был эфемеридой». Как это и подобает авангардисту, Виткевича не воспринимали при жизни, так как следовало бы.
«Виткаций казался мне очень сильной личностью, даже давящей на других людей, с прекрасным, хотя угрюмым и беспокойным умом. Это был очень одаренный человек, но оттенок извращенности и в общении, и в творчестве делал его скорее отвратительным, чем привлекательным. Спустя годы, однако, видно, что дух времени все более сходится с тем трагическим духом Виткевича. Надо все-таки признать, что он опередил время, которое только сейчас его догоняет».
Лишь немногие произведения Виткация были изданы при жизни автора: только два романа и шесть драм, в том числе только два акта пьесы «Straszliwy wychowawca/Ужасный воспитатель». Значительная часть богатого творческого наследия Виткация, который написал 43 драмы, к сожалению, пропала. Полностью уцелели лишь 22 пьесы, при чем «Szalona lokomotywa/Безумный локомотив» только в переводе на французский язык знакомой Виткевича Ядвиги Стжалковской/Jadwiga Strzałkowska.
Пророческие тексты Станислава Игнация Виткевича опередили эпоху. Театр неустанно из них что-то берет и заново интерпретирует. Катастрофическая драматургия Виткация лежала в основе репертуара польских театров в 60-е, 70-е и в кризисные 80-е годы. В неоднозначных сценических произведениях автора драмы «Sonata Belzebuba/Соната Вельзевула» было полным-полно коварно умных, хорошо закамуфлированных намеков, наблюдений и фраз, весьма пригодных для насмешек над мало любимой властью.
На фоне сегодняшней политической и общественно-экономической ситуации в Польше Виткаций, возможно, нас уже не провоцирует так, как прежде, и не дразнит. Конечно, это при условии, что зритель ожидает от него чего-то большего, чем простая политическая аллюзия, которая в произведениях автора драмы «Szewcy/Сапожники» была лишь предлогом для размышлений на более общие темы и приглашением к дискуссии о том, что важно. Его соображения, касающиеся значения и общественного положения художника по-прежнему отлично вписываются и в наше время, в котором искусство сталкивается на обочину, а творческие личности играют роль жизненных изгоев.
«Родиться горбатым поляком, это невезение, но родиться кроме того еще и художником в Польше, это уже полный облом».
Виткаций относится к тем драматургам, которые сегодня говорят с нами на вполне понятном языке. Его драмы терпеть не могут выдумок, что видят все, кроме тех, кто их ставит.
Первый, «Znowu to samo aż do znudzenia/Вновь то же самое аж до тошноты», – это сильно сокращенный вариант статьи Станислава Игнация Виткевича/Stanisław Ignacy Witkiewicz «Znowu to samo aż do znudzenia, czyli o roli światopoglądu w literaturze/Вновь то же самое аж до тошноты, или О роли мировоззрения в литературе» (w:) St. I. Witkiewicz “Bez kompromisu”, PIW, Warszawa, 1976. Надо сказать, что против Виткевича под лозунгом борьбы с метафизикой велась мощная критическая кампания, в которой приняли участие многочисленные писатели, художники и литературоведы. В этой статье автор дает отпор своим критикам.
И второй, «Renesansowy człowiek/Человек Ренессанса», -- это фрагмент воспоминаний о Виткевиче его хорошего знакомого, известного польского литературного критика и публициста Ежи Евгеньюша Пломеньского/Jerzy Eugeniusz Płomieński (1893 – 1969), о последней встрече с Виткевичем незадолго до его смерти. Фрагмент почерпнут из книги мемуаров Пломеньского «Twórcy bez masek/Творцы без масок» (PIW, Warszawa, 1956).
О Станиславе Игнации Виткевиче/Stanisław Ignacy Witkiewicz написаны, вероятно, уже целые горы статей и книг. Одну из таких статей, почерпнутую из сайта www.culture.pl (очень хороший, кстати, сайт), я и привожу здесь. Ее написал Януш Р. Ковальчик/Janusz R. Kowalczyk. Сайт примечателен еще и тем, что его материалы -- написанные на польском языке статьи и эссе о деятелях польской культуры, оснащены переводами на русский и английский языки. К сожалению, выложенный на сайте перевод на русский язык эссе о Виткевиче изобилует неточностями, иногда и вовсе ляпами, а также многочисленными купюрами. Упускать такой хороший материал мне не хотелось, и я перевел эссе заново. Иллюстрации – частично «родные», частично почерпнутые из других источников. Эссе длинное, и я выложу его в несколько приемов.
СТАНИСЛАВ ИГНАЦИЙ ВИТКЕВИЧ
Провидец, опережавший эпоху и, вместе с тем, тонко и метко подшучивавший над нею. Благодаря прозорливости его суждений и катастрофических прорицаний, следующие поколения открывают его снова и снова. Он один из тех немногих творцов польской культуры, значение которых в истории мирового искусства сохраняется и не слабеет.
Станислав Игнаций Виткевич/Stanisław Ignacy Witkiewicz, псевдоним Виткаций (Bиткацы)/Witkacy, родился 24 февраля 1885 года в Варшаве, покончил жизнь самоубийством, узнав о вооруженном нападении Красной Армии на Польшу – 28 сентября 1939 в селе Езëры в Полесье (ныне Украина – Великие Озера).
Его достижений хватило бы на несколько трудовых биографий. На наших глазах он стал классиком, одним из наиболее часто переводимых польских авторов, его тексты опубликованы более чем на 30 языках в Европе, США, Южной Америке и Японии. Его пьесы ставятся на зарубежных сценах чаще пьес всех других польских авторов.
«Виткевич был катастрофистом, одаренным как Оруэлл -- и тот Оруэлл, который автор „Скотного двора” и тот, который написал „1984” -- удивительной ясностью и отчетливостью видения. Он сказал, что цивилизации гладких, сытых и автоматизированных не только столкнутся с угрозой напора «уравнителей» с Востока, из Азии и из Африки, но и окажутся беззащитными по отношению к безумцам и психопатам. В мире, который стал «глобальной деревней», безумие заразительно и повсеместно. В этой огромной деревне, где все происходит одновременно, все вдруг стало возможным».
[Jan Kott «Witkiewicz, albo Realizm nieoczekiwany»/Ян Котт «Виткевич, или Неожиданный реализм», 1975]
Портрет художника в молодости
Отец художника, Станислав Виткевич/Stanisław Witkiewicz, герба Нечуя/Neczuja, был известным критиком, писателем, художником и архитектором, основателем так называемого закопаньского архитектурного стиля. Мать, Мария, девичья фамилия Петжкевич/Pietrzkiewicz, герба Остоя/Ostoja – была учительницей музыки.
Первые годы жизни маленький Стась провел в Варшаве. Из-за болезни легких отца семье пришлось переехать в 1890 году в Закопане, где 27 января 1891 года Станислава Игнация крестили. Крестными родителями стали знаменитая актриса Хелена Моджеевская/Helena Modrzejewska (с крестинами затянули, потому что ждали, когда она вернется на родину) и гуральский сказитель и певец Ян Кжептовский (Сабала)/Jan Krzeptowski (Sabała).
Станислав Виткевич был убежденным противником системы школьного образования, уничтожающей индивидуальность ребенка, поэтому сам занялся обучением сына. Он организовал частные уроки, проводившиеся зачастую университетскими преподавателями и выдающимися творческими личностями. Пан Станислав одобрял самостоятельность мальчика в выборе увлечений.
Юный Виткевич имел восприимчивый склад ума и проявлял разнообразные способности. Уже в 1893 году он сам растиражировал на детском печатном станочке серию своих первых коротких драм. Станислав Игнаций весьма интересовался живописью, фотографией, музыкой, точными науками и философией.
Начиная с 1900 года, Виткевич часто проводил каникулы у тети в селе Сылгудушки в Литве, вместе с ней посещал Петербург, писал картины и фотографировал. Два литовских пейзажа Станислава Игнация попали в 1901 году на «Выставку картин и скульптур» в Закопане. Год спустя из своих философических эссе он собрал том «Marzenia improduktywa».
В 1903 году Виткевич экстерном сдал экзамены на аттестат зрелости во Львове. У него появились первые друзья, в том числе Леон Хвистек/Leon Chwistek — художник, математик, профессор Львовского университета, Тадеуш Шымберский/Tadeusz Szymberski – младопольский поэт, Бронислав Малиновский/Bronisław Malinowski – будущий антрополог, Тадеуш Лангер/Tadeusz Langier -- фотограф.
В 1904 году Витккевич через Вену и Мюнхен добрался до Италии, посещая все встречавшиеся на его пути галереи искусств. Год спустя, вопреки советам отца, приступил к учебе в Aкадемии изобразительных искусств (Краков), поначалу в мастерской Яна Станиславского/Jan Stanisławski, затем в мастерской Юзефа Мехоффера/Józef Mehoffer. В следующий раз он колесил по Италии вместе с Каролем Шимановским/Karol Szymanowski.
Путешествие в Париж в 1908 году, посещение выставочных залов, музеев и «Двадцать четвертого Салона Независимых» (выставка, организованная обществом независимых художников) позволили молодому Виткевичу ознакомиться с новейшими направлениями европейской живописи. Под влиянием полученных впечатлений он бросил ландшафтную живопись и принялся писать первые из «чудовищ» и портретов. В том же году его отец уехал на лечение в Ловран на полуострове Истрия в Австро-Венгрию (ныне Ловран-Истра, Хорватия), откуда уже не вернулся на родину.
Станислав Игнаций в это время переживал бурный роман с выдающейся актрисой Иреной Сольской/Irena Solska, который продолжался несколько лет. Яркая личность этой женщины была отображена в первом романе молодого Виткевича – «622 upadki Bunga, czyli Demoniczna kobieta/622 падения Бунга, или Демоническая женщина» (1911).
Молодой человек несколько раз навещал отца в Ловране. В мае 1911 года, через Берлин и Кëльн, он снова приехал в Париж, где в «Салоне Независимых» увидел первые работы кубистов. В Бретани он остановился у художника Владислава Сьлевиньского/Władisław Ślewiński, а в июне навестил в Лондоне Бронислава Малиновского/Bronisław Malinowski.
В 1912-1913 годах молодой Виткевич прошел курс психоанализа, проведенный доктором Каролем де Бореном/Karol de Beaurain, внушившем ему «комплекс эмбриона». В одном из писем своей подруге Хелене Червиëвской/Helena Czerwijowska он впервые подписывается как «Witkacy/Виткаций», символически освобождаясь от художественной опеки (тирании) отца. В это же время он выставляет свои картины в Закопане, Варшаве и Кракове.
Разорвав роман с Иреной Сольской, Виткевич обручается с Ядвигой Янчевской/Jadwiga Janczewska, с которой познакомился в Закопане, но трудный период помолвки заканчивается трагически. 21 февраля 1914 года, после ссоры, беременная Ядвига совершает самоубийство. Виткаций панически боялся последствий рождения детей в мире, будущее которого вызывало у него лишь сильные опасения, поэтому он винил в этой трагедии себя. «Я желаю лишь смерти, чтобы только не страдать и не чувствовать страшного бремени жизни, – писал он в письме Малиновскому. – Хочу иметь цианид калия, чтобы каждую секунду быть хозяином своей жизни».
Тропики, декадентство, революция
Из глубокой депрессии Виткевича вывело предложение Бронислава Малиновского принять участие в научной экспедиции в Новую Гвинею. Виткевич занял в ней должность фотографа и художника, документирующего очередные этапы исследований. Экспедиция задержалась на Цейлоне, а в июле 1914 года добралась до Австралии, где ее члены узнали о начале войны.
Экспедиция не улучшила депрессивного состояния Виткевича, и после ссоры с Малиновским он решил вернуться в Европу. Считая, что в этом вооруженном конфликте поляки должны добиться независимости, сражаясь на славянской, а не германской стороне, Виткевич едет через Одессу в Петербург.
«[...]именно в России Виткаций случайно заглянет в лицо XX века. [...] Как российский подданный, он, считая это своим долгом, идет в армию. Заканчивает царскую юнкерскую школу и, благодаря покровительству брата отца, попадает в Лейб-гвардии Павловский полк, переполненный «белой» аристократией. Атмосфера жизни этого полка, бесконечные пьянки, сексуальные оргии и все прочее, исполнявшееся под лозунгом «после нас хоть потоп», великое русское декадентство, о масштабе и климате которого в Польше мало кто знал – все это наложит нестираемое пятно на все его произведения».
Станислав Игнаций в ускоренном темпе закончил офицерскую учебу, и в сентябре 1915 года кадет Виткевич был отправлен на фронт, где был назначен командиром четвертой роты, а затем, за боевые заслуги, в июле 1916 года получил звание подпоручика Лейб-гвардии Павловского полка. В том же месяце Виткаций был тяжело ранен во время битвы недалеко от села Витонеж/Witoneż в западной части Украины (кстати сказать, среди противников российской армии были и подразделения польских легионов Юзефа Пилсудского). На фронт он уже не вернулся.
Демобилизованный в конце 1917 года Виткевич тогда же стал свидетелем Октябрьской революции. Часть исследователей считает, что он даже принимал в ней участие и был избран солдатами политическим комиссаром, хотя доказательств этого нет. Сам Виткаций скудно делился подробностями своего российского опыта того периода, вспоминая лишь, что среди других офицеров был единственным, кто не применял телесных наказаний.
«В последнее время меня заставила задуматься картина (иначе не могу сказать, на все это смотрел я как из ложи, не будучи в состоянии участвовать в этом из-за шизоидных расстройств) российской революции с февраля 1917 по июнь 1918 года. На эти события я смотрел с близкого расстояния, будучи офицером Павловского гвардейского полка, который ее начал».
В июне 1918 года он вырвался из охваченной революцией России и вернулся в Закопане. Опыт большевизма в России, а также вскоре случившееся зарождение нацизма в Германии утвердили его в крайне пессимистическом взгляде на неконтролируемый ход дальнейших событий. В более поздних романах и драмах он часто описывал кошмар послушной толпы, сбиваемой ловкими демагогами на ложный путь.
«Где-то у самого основания его естества, во времена, когда я его еще не знал, произошел, видимо, какой-то катаклизм, какой-то внутренний надлом или случилось какое-нибудь полное ужаса озарение странностью и чуждостью быта, после чего он потерял спокойствие навсегда. И все, чего он старался потом мысленно достичь, это как-то освоить эту странность и как-то приручить эту жуткость и принципиальную враждебность существования, сделать возможной жизнь в этом, как правило, враждебном мире».
[Roman Ingarden «Wspomnienie o Stanisławie Ignacym Witkiewiczu, w: «Stanisław Ignacy Witkiewicz. Człowiek i twórca», Warszawa, 1957/Роман Ингарден «Воспоминание о Станиславе Игнации Виткевиче», в книге «Станислав Игнаций Виткевич. Человек и творец», Варшава, 1957]
Драмы, романы, портреты
Благодаря привезенным из России композициям и портретам, Виткевич был принят в группу художников-формистов, с которыми организовал несколько выставок, главным образом в краковском «Обществе друзей изобразительных искусств», но также и в Варшаве, Львове, Познани, Закопане. Он стал главным идеологом формистов. Еще в России Виткаций начал работу над своей философской и эстетической системой, результат которой вскоре опубликовал в книге «Nowe formy w malarstwie i wynikające stąd nieporozumienia/Новые формы в живописи и вытекающие отсюда недоразумения».
Наступил самый плодотворный период в творчестве Виткевича. Он издал «Szkice estetyczne/Эстетические эскизы» и [/u]«Teatr. Wstęp do teorii Czystej Formy w teatrze/Театр. Вступление к теории Чистой Формы в театре»[/u] (с картиной «мозга сумасшедшего на сцене»), написал около 40 драм (опубликовал лишь пять), премьеры которых состоялись в Кракове, Варшаве, Торуне, Лодзи. Его пьесы были сплошным издевательством над устаревшей, окостеневшей и ветшавшей традицией сценических опереток, мелодрам и фарсов, которые царили на польской сцене в двадцатилетний межвоенный период.
30 апреля 1923 года Виткаций женится на Ядвиге Унруг/Jadwiga z Unrugów, внучке художника Юлиуша Коссака/Juliusz Kossak. Их совместная жизнь в пансионате его матери в Закопане протекала под знаком нарастающих конфликтов, что вынудило Ядвигу переехать в Варшаву. Однако со временем неудачный брак превратился в дружбу, они часто навещали друг друга, а сохранившаяся переписка Виткация и жены насчитывает почти 1300 писем.
Около 1925 года Виткаций бросает живопись маслом и учреждает «Портретную компанию С.И. Виткевич», которая становится его главным источником дохода («За 100 злотых пишу портрет в полный рост. Конец нищете, творчеству и жизни»). Клиент должен был соблюдать «Регламент», последнее правило которого гласило «Недоразумения исключены». В течение чуть больше десяти лет Виткевич написал несколько тысяч портретов. Не все клиенты, однако, заслуживали увековечивания. Некоторые просьбы о написании портрета были отклонены резким «Не вижу причины».
В литературе Виткаций отказался от драмы в пользу романов, в которых ему легче было выражать свои убеждения, не воспринимая, однако, их как произведения Чистой Формы (первобытного составного элемента искусства, действующего непосредственно на «метафизические чувства» и впечатлительность читателя). Его первым опубликованным романом было «Pożegnanie jesieni/Прощание с осенью» (1927). Через три года была опубликована книга «Nienasycenie/Ненасытимость».(Я, было, собирался привести тут все обложки первоизданий. Но они такие невзрачные... Поэтому ограничился лишь самой первой. W.)
Летом 1929 года тесные чувственные отношения связали Виткация с Чеславой Окниньской-Коженëвской/Czesława Oknińska-Korzenjowska. После смерти матери в 1931 году Виткаций переехал в «Виткевичувку»/”Witkiewiczówka” na Antałówce, где тетя Мария Виткевич сняла для него номер.
В 1931-1932 годах Виткаций написал свой последний роман «Jedyne wyjście/Единственный выход» (опубликован только в 1968 году) и всерьез занялся философией. Он написал трактат «Pojęcia i twerdzenia implikowane przez pojęcie istnienia/Понятия и положения, импликованные понятием “существование”», а также издал книгу об одурманивающих веществах, которая сегодня известна под названием «Narkotyki/Наркотики».
В 1935 году Виткевич был награжден за литературное творчество Золотым Лавром Польской академии литературы. Год спустя были написаны «Niemyte dusze/Немытые души» (перед войной публиковались отрывки оттуда). Последние годы жизни Виткаций посвятил почти исключительно философии.
облако тэгов
