— До сих пор не существует единого, общепринятого определения стимпанка, «парового панка». Западные специалисты сходятся на том, что это скорее антуражное направление, характеризуемое комплексом чисто внешних признаков. А что такое стимпанк для вас?
— То, что стимпанк считается исключительно антуражным направлением — следствие общего упадка нравов и опопсения. У книжек есть две основные категории покупателей: охранники и домохозяйки. Соответственно, и пишут их для охранников и домохозяек. Охранники любят читать про героев, которыми им самим стать не суждено. Сюжеты таких книжек нехитры и разнообразятся только антуражем. Когда герой в очках на дирижабле — это стимпанк. С мечом на коне — исторический роман. С мечом на драконе — фэнтези.
Но можно вспомнить основоположников стимпанка — ту же «Машину различий». Это философская штука, хотя реализованная хуже, чем задуманная. Для меня стимпанк совершенно отчетливо состоит из двух слов — steam и punk. Steam, то есть пар, — его форма: цивилизация паровых двигателей и механики, которая не превратилась в цивилизацию бензина и электричества, а продолжила развиваться по своим законам. С красивыми антуражными штуками: дирижаблями, хитроумными механизмами, паровыми машинами, наложенными на эстетику конца XIX века. И панк — его суть: кризис общества, в котором все достижения науки не только не увеличивают процент счастья, но, наоборот, провоцируют социальные потрясения.
Речь не идет о том, чтобы бичевать пороки общества и направлять его на путь истинный. Это дело совершенно неблагодарное. Те, кто понимают, и так все понимают. А те, кто не понимают, все равно предпочитают читать про героев. Просто стимпанк — это именно такая форма с именно таким содержанием.
— В России стимпанк как литературное течение не прижился: вроде бы и субкультура сложилась, и фестивали проходят, а книги одна за другой проваливаются в продаже. Для крупных издательств жанровое определение «стимпанк» — черная метка для книги. На ваш взгляд, в чем причина такой читательской реакции?
— Наверное, охранникам не интересен стимпанк. Он проигрывает соседям по книжной полке в магазине — увлекательным книжкам про «попаданцев»: когда какой-нибудь ветеран Чечни попадает в 1941 год, выручает красноармейцев, потом идет к Сталину, советует, пока не поздно, расстрелять Хрущева и пр. Впрочем, это позавчерашние сюжеты: теперь Сталин проваливается в наше время, восстанавливает СССР и мочит американцев, весь СССР попадает сюда или вся РФ — туда.
Народ, проигравший Холодную войну, никак не может смириться с этим поражением и ищет утешения. До стимпанка ли тут?
Насчет субкультуры — спорный вопрос. Есть много любителей устраивать фотосессию в «гоглах» и выкладывать ее в «Контакте». Но если я сделаю себе ирокез и с ним сфотографируюсь — стану ли я после этого панком? И люди в майках с Че Геварой не пойдут делать революцию в Боливию. Есть внешний антураж, он привлекателен, как портрет Че, но и только. У субкультуры должна быть своя идеология, свои гуру, свои культовые произведения. Ничего же этого нет.
Я не хочу сказать, что это — плохо. Меня самого впечатляет индустриальная эстетика, клепанные фермы мостов, кирпичные трубы заводов и часовые механизмы из бронзовых шестеренок. Но не думаю, что можно говорить о полноценной субкультуре.
— В последние месяцы среди писателей, в том числе фантастов, наметилась серьезная поляризация по политическим убеждениям. Как вы считаете, может ли это дать новый к развитию отечественной литературы — или наоборот, такой раскол губителен?
— Не было еще ни одного раскола, который был бы губителен для литературы. А вот объединения, в которых все душили друг друга, мы прекрасно знаем.
После Крыма власти, которые прежде пытались отбить у населения всякую охоту интересоваться политикой, сделали крутой разворот и стали воспитывать граждан в духе вполне определенного политического течения. И это отразилось на всех слоях общества. В том числе и писателях.
Но я не думаю, что на политическую злобу дня сегодня может быть написано что-нибудь стоящее. Все так однозначно поделено на черное и белое, что простора для творческой фантазии просто не остается. Все неизбежно будет сваливаться в очевидности, а что может быть хуже очевидностей?
Строго говоря, конечно, «Князь механический» является актуальным романом. Разные читатели находят в нем разные смыслы, порой даже те, которые я не закладывал. Созданный мир живет своей жизнью и это не может не радовать. Но для меня главным смыслом был вопрос покупки безопасности ценой свободы. Покупателем безопасности является народ, продавцом — власть. Но она — не производитель безопасности. И сама оказывается в зависимости от производителей. Эта зависимость очевидно плоха. И что будет, когда придет герой, имеющий целью ее разрушить.
Однако все-таки это не политические, а философские рассуждения. По крайней мере, в моем понимании.
— Вы пишете прозу, стихи, статьи и рецензии, переводите с нескольких языков... Кой черт вас, с такими-то навыками и таким багажом, дернул связаться с фантастикой?
— Я бы не рискнул назвать все это «таким багажом», потому что и хочется большего, и ориентироваться я стараюсь на людей, которые работают куда более универсально — тот же Дмитрий Львович Быков, например, хотя и далеко не он один; но это ладно. Багаж, каким бы он ни был, появился куда позже увлечения фантастикой. Я уверен, что тут покопалось предыдущее воплощение, иначе непонятно, с какого перепуга в ребенке четырех лет просыпается тяга сначала к астрономии и космосу (марки, книжки по астрономии и прочее в том же духе), а оттуда — прямиком к фантастике. Так или иначе, годам к восьми я был сформировавшимся фэном, пусть и не знал этого слова. В журнале «Пионер» читал прежде всего фантастику, а потом все остальное. Уговаривал маму выписать «Технику — молодежи», «Знание — сила» и «Юный техник» именно потому, что там публиковалась фантастика. Читал и перечитывал «Мастера и Маргариту», но совершенно не интересовался «Белой гвардией» (и зря: для писателя второе едва ли не значимее первого). Сам сочинял какие-то наброски к космооперам, очень наивные, само собой, и даже принялся писать продолжение к «Внукам Марса» Казанцева, но, слава богу, бросил после первой же странички.
Когда с 1989 года шлюзы начали открываться, это был бальзам на душу. Мозг моментально впитывал все имевшее отношение к фантастике, от фэнской рубрики в «ЗС» до «Уральского следопыта» и статей в «Книжном обозрении». Так получилось, и, положа руку на сердце, я очень рад, что получилось все именно так — это была база, без которой потом пришлось бы очень туго. Недавно мы с главредом «Мира Фантастики» Лином Лобаревым, фэном еще более закоренелым, задумались, многие ли сейчас понимают, что такое «три седьмых «Паруса»«, например. То бишь — журнал «Парус» с какого-то момента стал выпускать июльские номера, целиком посвященные фантастике, и в моей библиотеке три седьмых «Паруса» есть, как и первый альманах «Завтра». Беда в том, что после 1991 года связи восстановившей независимость Эстонии, где я родился, жил и живу, с Россией становились все более эпизодическими — книги продавались (о, как я тащился от «Северо-Запада»), а вот быть в курсе фэнской жизни я не мог. Взамен около 1994 года у меня появилась капитальная «The Illustrated Encyclopaedia of SF» Джона Клюта, позволившая восстановить пробелы, связанные с западной фантастикой. Так и получилось, что западную фантастику я знал лучше, чем российскую. Баланс восстановился в начале 2000-х, когда я начал ездить на конвенты в Питер и Москву.
Параллельно рос другой, помянутый вами багаж в виде, скажем так, стихов и языков — и с какого-то момента анимэ, японской анимации, которой я увлекся после очередной атаки на японский. Я стал работать журналистом, переводить, писать всяческий нон-фикшн от рецензий до обзоров, но фантастика все равно оставалась на первом месте, и было лишь логично со временем начать писать и о фантастике тоже. Со временем, потому что у меня есть среди прочих одно особенно дурное свойство: если я не ощущаю, что достаточно компетентен в чем-либо, я за это что-либо вряд ли примусь. Налетать на тему с колес — прекрасный журналистский навык, но фига вы на нее налетите, если у вас нет бэкграунда, контекста, которым можно эту тему, как говорят французы, кадрировать. В этом смысле весь мой багаж работает в первую очередь на фантастику (и на анимэ во вторую). Мне как раз очень странны люди, которые разбираются только в фантастике. До какого-то порога это делать можно, но предел наступает очень быстро: хорошие фантасты — это, как правило, умницы с огромным количеством контекстов в голове. Мой любимый Майкл Муркок советовал начинающим фантастам читать самые разные книги — про социологию, биологию, историю, про что угодно, но только не фантастику. Никакого иного способа написать хороший фантастический текст нет. Соответственно, человек, который пишет о таком тексте, должен обладать сопоставимым контекстом. Так что если в фантастику и соваться, то лишь с дополнительным, кроме фэнского, багажом.
— Когда-то, в 1980-х и начале 1990-х, статьи и рецензии, которые писали любители фантастики, служили своего рода инструментом формирования вкуса, опосредованно влияли на издательскую политику. На ваш взгляд, выполняют ли такие тексты эти функции сегодня? И какие цели вы как критик и журналист перед собой ставите, работая над статьями о жанровой литературе?
— Если говорить о вкусе, я думаю, выполняют вполне, пусть читатели это не всегда осознают. Хорошо и интересно написанный текст вроде как должен запасть в душу, запомниться, запечатлиться. Насчет влияния на издательскую политику — понятия не имею. Для меня в принципе загадка, как формируется издательская политика. Понятно, что есть коммерческая «обратная связь с читателем», правда, сильно искаженная общими условиями игры. Но впечатление такое, что сплошь и рядом издательская политика — это странные представления о читателе плюс невежество. Сильно сомневаюсь, что издатели читают критические статьи и думают: ах, какой интересный автор! а не забабахать ли нам этого автора в крутой серии тиражом 50 тысяч?.. Исключения возможны, но обычно издание книг — это бизнес. Как говорил герой «Последнего магната»: «Система работы позорная, грубая, прискорбно коммерческая».
Я ставлю перед собой очень простую цель: написать нескучный текст об интересном явлении. За эту часть процесса отвечаю я. За остальное — Господь Бог и его медленно, но верно мелющие мельницы.
— Николай, недавно вы тепло отзывались о стимпанковском романе Анны Семироль «Игрушки дома Баллантайн». Однако издателям так и не удалось собрать деньги на издание книги в твердой обложке — не набралось читателей, готовых профинансировать проект. Зачахли и другие стимпанковские литературные начинания. В чем тут дело, на ваш взгляд? Ведь стимпанковская субкультура в России вполне сложилась: тематические сообщества в Рунете включают десятки тысяч человек, люди собираются на фестивали, проводят косплеи, торгуют поделками... А книги покупать категорически отказываются.
— Я не уверен, что «Игрушки дома Баллантайн» — именно стимпанк, хотя элементы стимпанка там есть. Так получилось, что в начале мая на конвенте «Интерпресскон» я делал доклад о стимпанке и рассказал о своей теории: в основе жанра лежит архаизация технологий (условие необходимое, но не достаточное) в сочетании с двумя элементами, историческим (крипто- или альтернативной историей) и литературно-мифологическим, по отдельности или вместе, и чем оригинальнее, тем лучше. Два элемента — это слабый стимпанк, три — сильный, как «Машина различий» Гибсона и Стерлинга или «Князь механический» Владимира Ропшинова. «Игрушки дома Баллантайн» как стимпанк довольно слабы, берут они совсем другим. Разумеется, это лишь мое частное мнение.
Что до судьбы литературного стимпанка, она в России почти такая же, как и на Западе: есть великое множество народа, увлеченного стимпанковским косплеем — гогглами, шестеренками, викторианскими цилиндрами, — и совсем немного людей, готовых стимпанк читать. На Западе стимпанковских книг выходит больше, но в основном это довольно безыскусные приключенческие романы с неизобретательной стимпанковской атрибутикой. Хорошие тексты можно пересчитать по пальцам и у них, и у нас. В этом смысле ставить на стимпанк как на паровоз, который довезет вас до вершины Олимпа, я бы не стал: у хорошего стимпанка читателей немного, много их у приключенческих и дамских романов, детективов, боевиков, а уж какими декорациями все это обставить — дело десятое. Если вы пишете стимпанк, будьте готовы к очень умеренному успеху, невзирая на десятки тысяч людей, истекающих слюной при виде кольца с шестеренкой вместо брульянта и наручных часов механизмом наружу.
— Ольга, вы по образованию филолог. Хорошее знание классической литературы помогает писать фантастику — или наоборот, мешает? Не возникает мыслей типа «зачем я этим занимаюсь, лучше Джойса-Чехова-Набокова-Стругацких все равно не напишу»?
— Для меня тут три вопроса. Во-первых, можно не быть филологом и хорошо знать классическую литературу — и далее по тексту. В таком варианте — отнюдь, наоборот, как всякий культурный багаж, только помогает. Во-вторых, если говорить о полученном на филфаке — это, как ты понимаешь, не только и не столько чтение мировой литературы, — то скорее мешает, и не фантастику, а вообще писать. Литературоведение находится, если так можно выразиться, по другую сторону баррикад. Там препарируют текст, кромсают на ломтики, пытаясь понять, что хотел сказать автор, анализируют выразительные средства, много концепций создают о понимании и восприятии художественного произведения — все это не имеет никакого отношения к тому, как сделать текст, как, собственно, его создать. Это бытование текста после, если так можно выразиться, родов. А творчество, написание, создание — это внутриутробный период и сами роды. Ну и в-третьих, не возникает ли мыслей, мол, лучше Чехова не напишу. Нет, не возникает. То ли подростковый, то ли графоманский подход — писать, оглядываясь назад, на великих, и постоянно сравнивать себя с ними. Сравнивать надо себя нынешнего с собой прошлым, в смысле, свои текущие достижения с прошлыми. И соответственно прикладывать усилия. Мне важно выписать то, что имею, максимально выразительно и адекватно содержанию. Понятно, что учитываю художественные средства и достижения предшественников, это и планка, и материал. А лучше или хуже получается — об этом пусть друзья с филфака судачат.
— В разгар «сточкеровской» лихорадки вы, если не ошибаюсь, успели под псевдонимом поучаствовать в одном из самых востребованных на тот момент межавторских проектов. Как и многие наши фантасты — маститые представители «четвертой волны» и только-только заявившие о себе авторы волны «цветной». Сейчас горячка утихла, тиражи упали, гонорары снизились в десятки раз. Кому-то из участников проектов хватило предусмотрительности вложить «шальные бабки» в недвижимость или выбить должность менеджера, но большинство оказалось в том же положении, что и на старте — при том, что материальные запросы существенно выросли, а пар ушел в свисток: на моей памяти не было ни одного триумфального возвращения писателя-фантаста с «проектных» галер. Стоило ли оно того?
— Для меня участие в литературных проектах в первую очередь стало школой ремесла. Поэтому, конечно, стоило. Даже высокоумный читатель или же читатель классической литературы, или современной прозы, в общем, всего того, что принято в современном литературном процессе противопоставлять фантастике, наверняка предпочтет книгу интересную книге неинтересной. Понятно, что на своем уровне. Западные авторы вовсю осваивают принципы захвата и удержания читательского внимания, а наши почему-то считают, что их умные мысли и всплески воображения сами по себе достойны внимания, вне формы подачи. Надеюсь, понятно, что имеется в виду; не надо подстраиваться под самого глупого читателя. А то начнут тут кричать, мол, предлагают снизить планку, писать для дебилов масскульт... Не будем передергивать. Вспомним хотя бы, я не знаю, начало «Маятника Фуко» Умберто Эко, вполне себе книге не для дураков, — типичный прием захвата читательского внимания и создания интереса. А вот ближе к середине явный провис сюжета, стоило бы проработать эту часть получше. Дальше опять все хорошо, история бодро катится к концу, по ходу набирая обороты. Оттого, что автор применяет низменные, как кто-то может считать, ремесленные приемы — текст становится только лучше. Это к вопросу оргазма, зачеркнуто, катарсиса: ремесло освоить полезно, тогда и кончать хорошо будем.
Другой вопрос, что осваивается это ремесло на более простом уровне — в книгах для подростков. Тут культурный багаж из первого вопроса почти не задействован, потому что почти не востребован. А про «триумфальное возвращение» имею сказать, то есть спросить, следующее: а судьи кто? Кого ждали? Каковы критерии? Скажем, из серии «S.T.A.L.K.E.R.» вышел вполне себе сформировавшийся писатель Андрей Левицкий — со своей аудиторией и творческой манерой. Тут можно испуганно замахать руками и забубнить: да какая там аудитория, какая манера! Но это так: и манера и аудитория есть, и появились они именно благодаря проекту с точками. Да и коллега Дмитрий Силлов тоже выбился благодаря все той же пресловутой серии. Да, оба продолжают писать приключенческие книги для детско-подростковой аудитории, и «высоколобые» (это слово беру сильно в кавычки) критики или читатели относятся к такой литературе зачастую презрительно... но это оставим на их совести. Главное, что «вошли» авторы в эту аудиторию именно благодаря упомянутому проекту. Больше, кажется, никто не смог повторить их успеха и превратиться из сточкеровского в самостоятельного автора, пусть и работающего в той же тематике. Или ошибаюсь? Если же говорить о других сериях и авторах, скажем, тот же «Этногенез», собравший чуть ли не весь цвет «цветной волны» — тут ситуация аховая и, честно сказать, удручающая. Никто не выстрелил. На самом деле ситуацию с той же «цветной волной» и другими молодыми, действительно талантливыми писателями я не могу понять вообще. С одной стороны, критика стонет, да и читатель частенько подвывает, мол, читать нечего, все заполонили сточкеры, дайте нам хорошую, умную фантастику. С другой — вот же люди, которые такую фантастику пишут. И? Почему эти читатели и эти писатели никак не встретятся на страницах книг? Может, первым на самом деле и не нужна умная литература? Или, может, вторые, умея писать умно, так и не научились писать по-настоящему интересно? Вот разве что у Юлии Зонисв последнее время неплохо пошли дела, правда, она автор не проектный с самого начала. И все равно приятно, что хоть кто-то из нынешней пишущей и талантливой молодежи добился признания. Подозреваю, что Юле пришлось для этого долбить и долбить. Кхм, да.
Но я отвлеклась, возвращаюсь к вопросу о триумфальном возвращении с проектных галер. Если говорить честно и с опорой на собственный опыт (не знаю, как у других коллег, насколько можно мой опыт распространить на них) — участие в проекте, с одной стороны, хорошо тренирует владение ремеслом (если, конечно, не халтуришь, лишь бы тяп-ляп-побыстрее-сдать-текст-получить-бабло-и-забыть, а пишешь старательно, обдуманно), а с другой стороны — сильно снижает планку. В том виде, как он нам дан в современном фантастическом процессе, так называемый проект — это приключенческая литература для подростков, за редким исключением, среднего и ниже среднего качества. Когда пишешь подобное в продолжение нескольких лет, невольно и сам упрощаешься, оглупляешься. Кладешь себя в прокрустово ложе читательского горизонта. Не будем дискутировать о причинах, тут понятно: или зарабатываешь литературой и пишешь то, что продается, или пишешь, что хочешь, но зарабатываешь чем-то другим. Вопрос в другом: можно ли вернуться? Думаю, да, мозг обладает нейропластичностью и устанавливает новые связи, так что ничто не препятствует вернуть планку обратно и тянуться к ней. Но на это требуется время. Думаю, говорить о возвращении (или невозвращении) стоит не раньше, чем через три-четыре года минимум.
— Вы бывали на разных семинарах и мастер-классах: и в Партените, и на «Новой Малеевке» под Питером, и на экспресс-обсуждениях на конвентах... Понятно, что у каждого мастера свои приоритеты, свой педагогический стиль. Чем они различаются, чему у каждого из них стоит поучиться в первую очередь?
— Тут я могла бы много рассказать, потому что учиться люблю и учусь постоянно. Только мало найти учителя, надо суметь взять то, что он предлагает. Знаю людей, которые как приехали на мастер-класс, так и уехали — без видимых результатов впоследствии. Для меня лично фактически бесполезным оказался Партенит: как учеба этот семинар ничего не дал ни душе, ни тексту. Я хорошо отдохнула и классно пообщалась, все. Из прочего хочу отметить двух мастеров, давших мне больше всего. Рассказный мастер-класс Андрея Лазарчука на Росконе подобен айсбергу: девяносто процентов учебы происходит не на мероприятии, а до. Андрей рассылал нам, участникам МК, разнообразные задания (прочесть что-то, написать, переделать текст соратника), мы выполняли и на самом МК обсуждали результаты. Подобные упражнения расшатывают устоявшуюся манеру письма, позволяют по-новому взглянуть на свой текст, сюжетные, стилистические шаблоны, увидеть любимые ошибки — или просто переоценить то, что делаешь. Крайне полезно каждому периодически проделывать нечто подобное. Ну и великолепный Алан Кубатиев на «Новой Малеевке» под Питером напомнил про смысл — как важный составляющий элемент истории. Не тот, который двигает историю, но который ее качественно завершает и выводит на новый уровень.
Сегодня день рождения у писательницы Юлии Галаниной, лауреата "Еврокона" и просто хорошего человека. В связи с этим -- кусок из интервью, которое я взял у Юли пару месяцев назад.
цитата
ЮЛИЯ ГАЛАНИНА: «КНИГИ ПУБЛИКУЮТСЯ СОВСЕМ НЕ ПОТОМУ, ЧТО У НИХ БЕЗУПРЕЧНАЯ КОМПОЗИЦИЯ И ОТТОЧЕННЫЙ СТИЛЬ»
Целиком читайте на сайте онлайн-журнала "Питерbook":
— Юля, из-под вашего пера, помимо собственно фантастической прозы, вышло немало, условно говоря, «женских романов». Например, цикл с «говорящим» названием «Новая Анжелика» или самый свежий роман, «Принцесса лилий». На ваш взгляд, какие черты отличают «женскую» фантастику от всей остальной — и существуют ли такие вообще?
— Начнем с того, что «Принцесса лилий» — отнюдь не самый свежий мой роман, а четвертая книга этого самого цикла с говорящим издательским названием «Новая Анжелика», в девичестве обходившимся скромным «Аквитанки». Была трилогия, стала в итоге тетралогия. А самый свежий, новенький, классный — это «Княженика. Золото». Самый животрепещущий на данный момент.
Я искренне не знаю, отличают ли «женскую» фантастику от всей остальной какие-то специфические черты или все варятся в общем котле, всплывая в крутом кипятке тем или иным местом. Мне как-то все равно. Я читаю книги, которые мне интересны — а фантастический ли это боевик Генри Лайон Олди или «постапокалипсис в античном мире» Хаецкой непринципиально. Для меня это «Ойкумена» и «Лисипп». Книги, миры...
— В романе «Да, та самая миледи» вы лихо переиграли гамбит, предложенный Александром Дюма. Не вы одна в последние годы перетасовывали эту колоду: Александр Бушков в «Д' Артаньяне, гвардейце кардинала» нашел юному гасконцу альтернативного работодателя, Даниэль Клугер в «Мушкетере» отследил иудейские корни Портоса... На ваш взгляд, где в таких постмодернистских играх лежит граница дозволенного, что можно делать с чужими героями, а что недопустимо ни в коем случае?
— Граница, наверное, проходит в каждом конкретном авторе. Который и определяет степень дозволенности той или иной игры. И в каждом конкретном читателе, принимающим либо отвергающим новую игру. Когда я писала роман «Да, та самая миледи» — то и не подозревала, что это называется красивым словом «постмодернизм». Миледи было жалко, хотелось как-то спасти. Надеюсь, удалось.
— И в заключение — вопрос как к детскому писателю. Не секрет, что и у нас, и на западе литература для детей и подростков — единственный активно растущий сектор рынка. И у них, и у нас писатели-фантасты то и дело обращаются к этому жанру. Но если западные фантасты время от времени сочиняют весьма успешные в коммерческом плане подростковые книжки, то нашим как-то не везет. Даже «Ключ от королевства» Дяченко, даже «Недотепа» Лукьяненко бестселлерами не стали. Счастливые исключения вроде «Часодеев» Натальи Щербы погоды не делают. В чем тут загвоздка?
— Нет тут никакой загвоздки — есть отсутствие индустрии детского книгоиздания. Коммерческие бестселлеры — это не акт персонального героизма, а результат соединения нового текста и хорошо отлаженной структуры выпуска и продажи детских книг. Это только кажется, что «и у нас, и на западе...» — а на самом деле различия принципиальны.
У нас только-только пришло осознание, — когда рухнули остальные сегменты рынка и уже невозможно получать прежнюю прибыль, выпуская те же детективы и фантастику на рыхлой газетной бумажке с минимумом затрат, потому что ровно эти же буквы доступны совершенно бесплатно в Интернете, — вот только тогда пришло осознание, что в нынешней ситуации литература для детей и подростков «единственный активно растущий сектор рынка».
А до того незыблемой истиной нашего книгоиздания, которую мне повторяли на все лады в разных издательствах, цитирую: «Нет ничего убыточнее книг для детей и подростков (исключая разнообразные энциклопедии и обучающие материалы). Убыточнее детских книг — только стихи. И поэтому мы ваши произведения брать не будем, а будем перепечатывать детских классиков».
И я, и Наташа Щерба прекрасно помним одну дискуссию в ее Живом Журнале — перед тем, как «Росмэн» рискнул вывести на рынок «Часодеев» так, как полагается выводить детские книги, перед тем, как Книжный Клуб принял решение публиковать «Драконьи хроники», которые «От десятой луны до четвертой» в сегменте Yong Adult и худо-бедно продал двадцать шесть тысяч экземпляров первой и второй книги. Так вот, тогда один из самых лучших — и я серьезно говорю — профессионалов книжного дела объяснял Наташе, что литература для подростков, этот самый западный Yong Adult — в России сегмент убыточный по определению, потому производство книг для подростков дороже, там предъявляются особые технические требования к продукции, а спрос отсутствует, дети уже вовсю читают «взрослую» фантастику и фентези, которую в большом количестве поставляют издательства.
А ведь в этом плане очень показательна история Гарри Поттера. Бесконечно наивно полагать, что пресловутая западная киноиндустрия проснулась и занялась выпуском фильмов, когда «Гарри Поттер и философский камень» порвал книжный рынок, «ибо никто не будет вкладывать средства в темных лошадок».
Есть очень интересный арт-бук «Гарри Поттер. Мир волшебства. Рождение легенды» Боба Маккейба, переведенный и изданный «Росмэном», так там на первых страницах рассказывается, как крошечная кинокомпания Дэвида Хеймана трудолюбиво искала «потенциальные книги для киноадаптации, связываясь с десятками издательств и литературных агентов». И в конце 1996 года наткнулась на статью! в одном журнале! в которой говорилось о новом авторе и предстоящем выходе его, то есть ее, дебютной! книги. И с рукописью НЕОПУБЛИКОВАННОЙ! — публикация состоялась в конце 1997 года — книги началась работа. Ровно такая же, как и с другими рукописями. И тому моменту, когда книга завоевала читательские сердца, там и в киноиндустрии было все готово к производству фильма, гигант «Уозерс Бразерз» уже даже и деньги маленькой кинокомпании на съемки «Гарри Поттера» выделил, пусть и небольшие. А после оглушительного успеха книги в США, разумеется, и финансирование кинопроекта вышло на совершенно иной уровень. Вот вам исчерпывающая рецептура коммерческого успеха. Кропотливая подготовительная работа.
А у нас уже пять книг «Часодеев» стали абсолютными бестселлерами в России, доказав свой мощнейший коммерческий потенциал — и где наши фильмы? Это же не частный прокол, это системное положение «у нас». Зерно не может прорасти, если его кинуть на скалу и положиться на авось.
К счастью, детское книгоиздание сейчас, действительно, оживилось. И книги новых авторов стали появляться, и новые издательства. Мне очень нравится своим подходом к делу питерское издательство «Фордевинд» — я их книги заказываю прямо на издательском сайте и своему ребенку, и для подарков. Они созвучны моим представлениям о том, какими должны быть детские книжки, своим задором и отношением к жизни. Так что ничего невозможного нет.
— Поправьте, если ошибаюсь: ваши произведения сперва появились на сайте «Самиздат», и уже там вас отыскали издатели. Фантасты, дебютировавшие в восьмидесятых-девяностых, «Самиздат» недолюбливают: говорят, слишком много сырых, непрофессиональных книг он породил. На ваш взгляд: в чем заключается этот самый профессионализм для автора, работающего в фантастическом жанре?
— Мне очень трудно рассуждать о профессионализме в писательстве — учитывая, что я сам дилетант и любитель. Поэтому честно скажу: я не знаю. Хотел было написать про профессиональный подход, выверенность деталей, потом решил, что это ерунда. Вот есть такой автор детективов Ли Чайлд, который профессионален и очень успешен. При этом я бы смело вручил ему приз как самому успешному автору, пишущему о том, в чем он ни хрена не соображает. Практически уникальный автор, в его книгах нет ни единой достоверной детали, автору даже «Википедией» пользоваться лень, все придумано из головы, а в голове информации ноль — но при этом они продаются по всему миру огромными тиражами. Профессионализм? Несомненно. Может быть, профессионализм это умение собрать историю из подручного мусора на коленке, не тратя времени на серьезную работу? За счет профессионально натренированного умения? Как-то оскорбительно для профессионализма звучит. И собственно говоря, с чего я взял, что там нет серьезной работы? А сам текст? А язык? Так что могу только повториться: я не знаю. Думаю, что профессионализм — это некое никем не определенное качество, в отсутствии которого легко упрекнуть того автора, который тебе не нравится.
— Андрей, значительная часть вашего творчества — как минимум циклы «Земля мёртвых» и «Я! Еду! Домой!» — посвящена зомби-апокалипсису. То есть понятно, что это фон для главных событий, но выбран он явно неспроста: все-таки шесть романов... Чем так привлекательны для вас «живые мертвецы»?
— Ну, это не шесть романов, а два, каждый в трех книгах, причем второй является дополнением первого. Так что можно сказать, что даже не два, а полтора. А почему именно зомби? Тут все довольно запутано.
Когда я пишу книгу, я сначала строю модель того мира, в котором происходят события. Зомби задают довольно интересную модель — опасность с неожиданной стороны и одновременно отовсюду, абсолютное зло, практически инфернальное, то есть задевает все аспекты «пугальности», а сама модель катастрофы предполагает выживание за счет личной сообразительности и энергичности каждого человека, его готовности к неприятностям. Недаром американская FEMA создала наставление для жителей страны о том, как выживать при катастрофе, именно на основе невероятного в реальности зомби-нашествия. Вроде и шутка, а при этом подобная модель получается наиболее гибкой. И к тому же людям куда интересней читать подобные брошюрки, чем скучные пособия.
Еще одним толчком послужили фильмы Джона Ромеро и Зака Снайдера. Ты смотришь и думаешь о том, как поступил бы ты сам с учетом твоего опыта, знаний и доступных тебе ресурсов. И понимаешь, что точно не поступал бы так, как персонажи фильма. Совсем не обязательно быть идиотом, никто не заставляет тебя поступать так, как поступают они. А как бы все делал нормальный человек? И кем бы он мог быть? Вот на этом месте начинает появляться история.
Ну и третье: так получилось, что выход моих романов совсем чуть-чуть опередил новый «зомби-бум» в кино, то есть яичко пришлось аккурат ко Христову дню. Повезло. А уж выход известного телесериала вроде как окончательно привлек интерес к моим книгам тоже — отчасти на противопоставлении этому сериалу. Соответственно, люди заинтересовались, а я получил репутацию автора книжек про зомби, хотя сам давно уже про них не пишу. Но это все равно лучше, чем не иметь никакой репутации, так что я на читателя не в обиде.
— Вы достаточно давно живете в Латинской Америке, однако пишете по-русски и печатаетесь в России. А на западный рынок выйти не пытались? И вообще: существует ли он, испаноязычный рынок фантастики?
— Живу я последние несколько лет в Испании и думаю, что еще год тут проживу, затем поеду дальше. Это уже стало стилем жизни, менять страны. Говорить об испаноязычном рынке мне сложно. Несмотря на жизнь Латинской Америке и Испании, я все равно нахожусь в англоязычном окружении, так что «моя вторая идентичность» формируется именно под американским, британским и ирландским влиянием. Так что и книжный рынок мне понятней и доступней англоязычный.
И этот рынок — штука сложная. Хотя бы за счет другого менталитета читателей. Поэтому на него надо идти или с фэнтези про несуществующие страны, либо писать понятно для среднего американца, например. С другой стороны, тот же англоязычный рынок намного прибыльней российского. Топ-авторы в России зарабатывают меньше американского середнячка из числа самостоятельно издающихся в Киндле, например. Там и рынок больше, и пиратов меньше. На порядки меньше. И люди больше склонны платить, причем платят преимущественно за покупку электронного текста, зачастую наугад, а не «сначала прочитаю и потом, если вдруг понравится, заплачу самому автору».
Раньше я не был готов писать что-то для того же американского рынка, теперь же, помотавшись по миру, чувствую, что дозрел до этого. Я понимаю их читателя и надеюсь, что читатель сможет понять меня. Обиностранился. Общаюсь со многими американскими писателями, слежу за их новостями, многое становится прозрачней и понятней. Так что да, я буду пытаться выйти на американский рынок. Насколько это получится — посмотрим.