Николай Караев: «Для меня в принципе загадка — как формируется издательская политика». Интервью на сайте онлайн-журнала «Питерbook»

цитата

НИКОЛАЙ КАРАЕВ: «ДЛЯ МЕНЯ В ПРИНЦИПЕ ЗАГАДКА, КАК ФОРМИРУЕТСЯ ИЗДАТЕЛЬСКАЯ ПОЛИТИКА»

Целиком читайте на сайте онлайн-журнала «Питерbook»:

http://krupaspb.ru/piterbook/fanclub/pb_fan_column....

— Вы пишете прозу, стихи, статьи и рецензии, переводите с нескольких языков... Кой черт вас, с такими-то навыками и таким багажом, дернул связаться с фантастикой?

— Я бы не рискнул назвать все это «таким багажом», потому что и хочется большего, и ориентироваться я стараюсь на людей, которые работают куда более универсально — тот же Дмитрий Львович Быков, например, хотя и далеко не он один; но это ладно. Багаж, каким бы он ни был, появился куда позже увлечения фантастикой. Я уверен, что тут покопалось предыдущее воплощение, иначе непонятно, с какого перепуга в ребенке четырех лет просыпается тяга сначала к астрономии и космосу (марки, книжки по астрономии и прочее в том же духе), а оттуда — прямиком к фантастике. Так или иначе, годам к восьми я был сформировавшимся фэном, пусть и не знал этого слова. В журнале «Пионер» читал прежде всего фантастику, а потом все остальное. Уговаривал маму выписать «Технику — молодежи», «Знание — сила» и «Юный техник» именно потому, что там публиковалась фантастика. Читал и перечитывал «Мастера и Маргариту», но совершенно не интересовался «Белой гвардией» (и зря: для писателя второе едва ли не значимее первого). Сам сочинял какие-то наброски к космооперам, очень наивные, само собой, и даже принялся писать продолжение к «Внукам Марса» Казанцева, но, слава богу, бросил после первой же странички.

Когда с 1989 года шлюзы начали открываться, это был бальзам на душу. Мозг моментально впитывал все имевшее отношение к фантастике, от фэнской рубрики в «ЗС» до «Уральского следопыта» и статей в «Книжном обозрении». Так получилось, и, положа руку на сердце, я очень рад, что получилось все именно так — это была база, без которой потом пришлось бы очень туго. Недавно мы с главредом «Мира Фантастики» Лином Лобаревым, фэном еще более закоренелым, задумались, многие ли сейчас понимают, что такое «три седьмых «Паруса»«, например. То бишь — журнал «Парус» с какого-то момента стал выпускать июльские номера, целиком посвященные фантастике, и в моей библиотеке три седьмых «Паруса» есть, как и первый альманах «Завтра». Беда в том, что после 1991 года связи восстановившей независимость Эстонии, где я родился, жил и живу, с Россией становились все более эпизодическими — книги продавались (о, как я тащился от «Северо-Запада»), а вот быть в курсе фэнской жизни я не мог. Взамен около 1994 года у меня появилась капитальная «The Illustrated Encyclopaedia of SF» Джона Клюта, позволившая восстановить пробелы, связанные с западной фантастикой. Так и получилось, что западную фантастику я знал лучше, чем российскую. Баланс восстановился в начале 2000-х, когда я начал ездить на конвенты в Питер и Москву.

Параллельно рос другой, помянутый вами багаж в виде, скажем так, стихов и языков — и с какого-то момента анимэ, японской анимации, которой я увлекся после очередной атаки на японский. Я стал работать журналистом, переводить, писать всяческий нон-фикшн от рецензий до обзоров, но фантастика все равно оставалась на первом месте, и было лишь логично со временем начать писать и о фантастике тоже. Со временем, потому что у меня есть среди прочих одно особенно дурное свойство: если я не ощущаю, что достаточно компетентен в чем-либо, я за это что-либо вряд ли примусь. Налетать на тему с колес — прекрасный журналистский навык, но фига вы на нее налетите, если у вас нет бэкграунда, контекста, которым можно эту тему, как говорят французы, кадрировать. В этом смысле весь мой багаж работает в первую очередь на фантастику (и на анимэ во вторую). Мне как раз очень странны люди, которые разбираются только в фантастике. До какого-то порога это делать можно, но предел наступает очень быстро: хорошие фантасты — это, как правило, умницы с огромным количеством контекстов в голове. Мой любимый Майкл Муркок советовал начинающим фантастам читать самые разные книги — про социологию, биологию, историю, про что угодно, но только не фантастику. Никакого иного способа написать хороший фантастический текст нет. Соответственно, человек, который пишет о таком тексте, должен обладать сопоставимым контекстом. Так что если в фантастику и соваться, то лишь с дополнительным, кроме фэнского, багажом.

— Когда-то, в 1980-х и начале 1990-х, статьи и рецензии, которые писали любители фантастики, служили своего рода инструментом формирования вкуса, опосредованно влияли на издательскую политику. На ваш взгляд, выполняют ли такие тексты эти функции сегодня? И какие цели вы как критик и журналист перед собой ставите, работая над статьями о жанровой литературе?

— Если говорить о вкусе, я думаю, выполняют вполне, пусть читатели это не всегда осознают. Хорошо и интересно написанный текст вроде как должен запасть в душу, запомниться, запечатлиться. Насчет влияния на издательскую политику — понятия не имею. Для меня в принципе загадка, как формируется издательская политика. Понятно, что есть коммерческая «обратная связь с читателем», правда, сильно искаженная общими условиями игры. Но впечатление такое, что сплошь и рядом издательская политика — это странные представления о читателе плюс невежество. Сильно сомневаюсь, что издатели читают критические статьи и думают: ах, какой интересный автор! а не забабахать ли нам этого автора в крутой серии тиражом 50 тысяч?.. Исключения возможны, но обычно издание книг — это бизнес. Как говорил герой «Последнего магната»: «Система работы позорная, грубая, прискорбно коммерческая».

Я ставлю перед собой очень простую цель: написать нескучный текст об интересном явлении. За эту часть процесса отвечаю я. За остальное — Господь Бог и его медленно, но верно мелющие мельницы.

— Николай, недавно вы тепло отзывались о стимпанковском романе Анны Семироль «Игрушки дома Баллантайн». Однако издателям так и не удалось собрать деньги на издание книги в твердой обложке — не набралось читателей, готовых профинансировать проект. Зачахли и другие стимпанковские литературные начинания. В чем тут дело, на ваш взгляд? Ведь стимпанковская субкультура в России вполне сложилась: тематические сообщества в Рунете включают десятки тысяч человек, люди собираются на фестивали, проводят косплеи, торгуют поделками... А книги покупать категорически отказываются.

— Я не уверен, что «Игрушки дома Баллантайн» — именно стимпанк, хотя элементы стимпанка там есть. Так получилось, что в начале мая на конвенте «Интерпресскон» я делал доклад о стимпанке и рассказал о своей теории: в основе жанра лежит архаизация технологий (условие необходимое, но не достаточное) в сочетании с двумя элементами, историческим (крипто- или альтернативной историей) и литературно-мифологическим, по отдельности или вместе, и чем оригинальнее, тем лучше. Два элемента — это слабый стимпанк, три — сильный, как «Машина различий» Гибсона и Стерлинга или «Князь механический» Владимира Ропшинова. «Игрушки дома Баллантайн» как стимпанк довольно слабы, берут они совсем другим. Разумеется, это лишь мое частное мнение.

Что до судьбы литературного стимпанка, она в России почти такая же, как и на Западе: есть великое множество народа, увлеченного стимпанковским косплеем — гогглами, шестеренками, викторианскими цилиндрами, — и совсем немного людей, готовых стимпанк читать. На Западе стимпанковских книг выходит больше, но в основном это довольно безыскусные приключенческие романы с неизобретательной стимпанковской атрибутикой. Хорошие тексты можно пересчитать по пальцам и у них, и у нас. В этом смысле ставить на стимпанк как на паровоз, который довезет вас до вершины Олимпа, я бы не стал: у хорошего стимпанка читателей немного, много их у приключенческих и дамских романов, детективов, боевиков, а уж какими декорациями все это обставить — дело десятое. Если вы пишете стимпанк, будьте готовы к очень умеренному успеху, невзирая на десятки тысяч людей, истекающих слюной при виде кольца с шестеренкой вместо брульянта и наручных часов механизмом наружу.