"Пятое сердце" называют завершающим томом "литературоцентричной" трилогии Симмонса "Террор"-"Друд"-"Пятое сердце". По-моему, не совсем верно: редкая книга автора обходится без литературных аллюзий. Но тут он, безусловно, довел метод до апогея.
Ненастной парижской ночью судьба свела на берегу Сены двух незнакомцев: болезненного вида джентльмена под пятьдесят, недавно приехавшего из Англии, и высокого мужчину со скандинавским акцентом и орлиным профилем, выдающего себя за норвежского путешественника. Обоих привела сюда одна цель: свести счеты с жизнью. Но встреча изменила многое, и уже через пару дней эта странная парочка оказалась на борту парохода, отплывающего прямиком в Североамериканские Соединенные Штаты...
Все ли знал о Шерлоке Холмсе, великом сыщике с Бейкер-стрит, сэр Артур Конан Дойл? Чем больше выходит в свет фильмов и книг, сериалов и комиксов об этом культовом персонаже, тем крепче сомнения. Вот и Дэн Симмонс внес свой вклад в дискредитацию классика. Холмс, с которым знакомит нас автор «Пятого сердца», не слишком похож на героя, якобы сгинувшего в Рейхенбахском водопаде. У него немного другая биография, иной характер, да и приключения, ставшие основой для «отчетов доктора Ватсона», по словам самого сыщика, на самом деле проходили совсем иначе, чем описано в «Медных буках» или «Скандале в Богемии». Впрочем, внести посильный вклад в «альтернативную холмсиану» — не главная и далеко не единственная цель Симмонса. Хотя бы потому, что невольным напарником сыщика становится фигура не менее масштабная: писатель Генри Джеймс, тонкий стилист, классик предмодернизма, автор «Поворота винта», самой известной повести о призраках в англо-американской литературе двух последних столетий. Именно в первой половине 1890-х Джеймс пережил серьезный творческий кризис, который привел к кардинальному изменению манеры письма — и в итоге к неожиданному прорыву, произошедшему когда писателю перевалило за пятьдесят. Ну что ж: погонявшись за убийцами и бомбистами, поневоле пересмотришь жизненные приоритеты...
В «Пятом сердце» Холмс отправляется в Америку чтобы расследовать давнее убийство, выданное за самоубийство, разоблачить мировой заговор и заодно разрешить экзистенциальную проблему: является ли он человеком из плоти и крови — или всего лишь персонажем, придуманным второсортным беллетристом? Тем временем Генри Джеймс, американец по рождению и британец по сознательному выбору, человек наблюдательный, чуткий и умный, исподтишка изучает спутника — и, надо сказать, делает заключения психологически настолько точные, что впору обзавидоваться любому детективу. Будущему классику не чужды снобизм, мнительность, болезненное самолюбие, приступы меланхолии, чересчур серьезное отношение к условностям викторианского этикета, — но это уравновешивается искренним уважением к чужой свободе и чужой жизни, а так же безупречным вкусом и широкой эрудицией в самых неожиданных областях. Ну и еще одна черта роднит его с напарником: с недавних пор Джеймсу тоже не дает покоя вопрос, кто реальнее — тот, кто рожден от мужчины и женщины, или тот, кто сотворен словом?..
Кропотливый филолог и неравнодушный историк найдут в «Пятом сердце» материал, которого хватит для нескольких монографий, не уступающих этой книге по объему. Роман Дэна Симмонса — сложная, многослойная, ажурная стилизация, причем не только под прозу Генри Джеймса («хиленький паровозик-глагол в конце предложения тянет сорок два грузовых вагона придаточных оборотов») и Артура Конан Дойла... то есть, простите, доктора Ватсона. На страницах книги появляются и другие видные представители литературы конца XIX-начала XX веков: Сэмюэл Клеменс, Генри Адамс, Редьярд Киплинг, Теодор Рузвельт — и каждый из них вносит в повествование свой вклад, вплетает в общий хор свой голос. Исторические загадки, до сих пор не получившие однозначного объяснения, сюжетные повороты из бульварной «желтой» серии, прямые и завуалированные отсылки к предыдущим романам автора — в ход здесь идут самые разные ухищрения. Дэн Симмонса не первое десятилетие пристально исследует тему «взаимоотношения между автором, и персонажами, которых он создает», между биографом и героем биографии, сочинителем исторических романов и подлинными историческими личностями, которых тот упоминает. Задача постоянно усложняется, в уравнение вводятся все новые неизвестные: это началось еще в «Колоколе по Хэму» (1999) и в последующие годы шло по нарастающей. В «Терроре» (2007), «Друде» (2009), «Черных холмах» (2010) и «Мерзости» (2013) автор подбирался к этой теме то с одной, то с другой стороны, но апогея достиг, на мой взгляд, именно в «Пятом сердце». Общее впечатление несколько портят прямые и однозначные ответы, которые Симмонс вложил в уста двух резонеров в финале, но что поделаешь: в классическом детективе не обойтись без обязательной «сцены в гостиной», когда сыщик собирает всех подозреваемых и подробно рассказывает им, кто же на самом деле пристукнул графа и стырил фамильные драгоценности.
Пожалуй, «Пятое сердце» лучшая книга Дэна Симмонса за много лет — что уже говорит о многом. Правда, чтобы уловить больше смысловых оттенков, читателю придется как следует покопаться в словарях и биографических справочниках. Но это, мне кажется, не та работа, которая должна пугать поклонников создателя «Гипериона».
"Стеклянный Джек" — роман, ИМХО, не выдающийся, но достаточно любопытный. Потраченного времени не жалко, но перечитывать вряд ли возьмусь если не будет отдельного заказа. Я бы с большим удовольствием почитал нон-фикшн Адама Робертса: там он, говорят, действительно царь, бог и воинский начальник.
Семь каторжников заточены на отдаленном астероиде, с которого невозможно бежать. Одиннадцать лет им предстоит долбить породу, искупая грехи перед обществом. Компания малоприятная: убийцы, контрабандисты, сектанты... Но опаснее всех тот, кто выглядит самым безобидным, самым убогим — безногий молчун, не лезущий в разборки альфа-самцов и тихо шлифующий осколки стекла.
Нельзя сказать, что Адам Робертс совсем незнаком отечественным читателям: первые два его романа, «Соль» и «Стена», вышли у нас еще в 2004 году. При этом Робертс не только профессиональный литератор, но и ученый-филолог, профессор Кембриджа, преподаватель Лондонского университета — то есть человек чудовищной работоспособности, читающий лекции, сочиняющий статьи для научных журналов и публикующий прозу, выкладываясь на полную катушку. На сегодняшний день «Стеклянный Джек», пожалуй, самое успешное его произведение — если не по известности «в широких кругах», то по оценкам экспертов: в свое время книга принесла автору «British Science Fiction Association Award», «Мемориальную премию Джона Кэмпбелла» и претендовала на несколько других литературных наград. Что, согласитесь, уже интригует. С другой стороны, щедрые премиальные авансы далеко не всегда оказываются оправданы с точки зрения читателя. Когда серьезный литературовед садится за собственный роман, от него ждешь игры с языком и стилем, литературных аллюзий, особой повествовательной изобретательности. В «Стеклянном Джеке», разумеется, полным-полно отсылок к Гомеру и Шекспиру, Редьярду Киплингу и Роберту Брауну, Чарльзу Диккенсу и Джерому Сэлинджеру. Но без интертекстуальности такого рода сегодня обходится редкий переводной НФ-роман. К счастью, сфера научных интересов автора не ограничивается реалистической прозой и классической поэзией: на его счету несколько монографий, посвященных истории научной фантастики — и Робертс охотно обращается к этой копилке знаний.
Теснее всего «Стеклянный Джек» связан со знаменитой книгой Альфреда Бестера «Тигр! Тигр!». И речь не только о бестеровском термине «джантирование», прозвучавшем у Робертса один раз, в ироническом ключе. И даже не об отдаленном сходстве социальных моделей, которые описывают оба фантаста с оглядкой на «Историю о двух городах» Диккенса. Это родство глубже: Стеклянный Джек, легендарный убийца, мститель, неуловимый призрак Революции, бродящий по Солнечной системе — в некотором смысле двойник и антипод Гулли Фойла, главного героя Бестера. Оба оказались брошены в открытом космосе без надежды на спасение, оба чудовищно изуродованы (и умело скрывают уродство), оба объявлены «врагами общества номер один», и того, и другого преследует навязчивый образ ящика, замкнутой герметичной емкости, из которой нет выхода — это самые очевидные параллели. Но цели, которые стоят перед персонажами, диаметрально противоположны. Фойл проходит череду внутренних перерождений и в итоге изыскивает способ бежать из Солнечной системы, открывает путь к звездам. Джек убивает, предает, плетет интриги и жертвует собой, чтобы технология перемещения быстрее света не досталась ни клану Улановых, железной рукой правящему человечеством, ни корпорациям, ни одному из триллионов обывателей, населяющих пространство от Меркурия до Юпитера. И у него есть для этого веские причины...
Композиционно роман разбит на три части, действие которых разворачивается в трех разных локациях — в аду, рае и чистилище. Каторжный астероид в миллионах километров от ближайшего обитаемого небесного тела, особняк одной из самых обеспеченных семей Солнечной системы, череда космических пузырей, населенных человеческими отбросами... Три точки, позволяющие создать объемную картину «мира будущего» по Адаму Робертсу. В предисловии нам сулят детективную интригу, но это ложный ход: преступник известен заранее, остается только разобраться с орудием и мотивами. Автор не пытается стилизовать роман «под Артура Конан Дойла» или «под Агату Кристи» — что, наверное, к лучшему: незримого присутствия Альфреда Бестера тут более чем достаточно. И это, разумеется, не лишает увлекательности головоломки, которые предстоит разгадать читателю, поскольку проза Адама Робертса куда богаче логическими, этическими, философскими и чисто литературоведческими парадоксами, чем классический викторианский детектив.
Прежде, чем браться за этот роман, стоит учесть, что «Стеклянный Джек» — не для легкого, комфортного чтения. Автор отфильтровывает таких читателей уже в первой части благодаря натуралистичным, унизительным для главного героя сценам из тюремного быта. Если неаппетитные физиологические подробности вас шокируют, лучше отложить эту книгу до лучших времен.
Королева Глориана, полновластная правительница Альбиона, где царит новый Золотой Век, — терпеливая и любящая мать для своих подданных, императрица, перед которой почтительно склоняется весь мир. Но за все приходится платить: груз ответственности, лежащий на ее плечах, не дает вздохнуть полной грудью, не позволяет ни на секунду забыть о государстве и почувствовать себя обычной женщиной...
Бьюсь об заклад, первое чувство, которое испытают поклонники фэнтезийных саг Майкла Муркока, открыв «Глориану», — недоумение. Многосоставные сложноподчиненные и сложносочиненные предложения, длиннющие перечни и списки, архаизмы и анахронизмы, маскарадная пестрота, барочная вычурность, бесконечные лабиринты слов... Да право, Муркок ли это? Тот самый, что создал Эльрика из Мельнибонэ и Корума Джайлин Ирси? Автор многотомных эпосов в жанре «меча и магии»? Муркок, Муркок, не сомневайтесь. Но на сей раз — для публики, выросшей из коротких штанишек героической фэнтези и открытой для экспериментов, в том числе радикальных.
По сути «Глориана» — авантюрный квазиисторический роман с элементом фэнтези, почти «Три мушкетера» или «Графиня де Монсоро». По форме — литературный опыт, причудливый конструкт, основанный на дошекспировской прозе елизаветинской эпохи. Понятно, почему выбран именно этот стиль: главным прототипом Глорианы, Повелительницы Альбиона, Совершенной Государыни, Благороднейшей Королевы Истории (заглавные буквы — непреложная часть игры), стала Елизавета I, последняя из династии Тюдоров, покровительница искусств и ремесел, в чье правление Англия обрела статус ведущей европейской державы. The Virgin Queen, королева-девственница — хотя Глориана отнюдь не невинна, скорее наоборот: у нее девять детей, и плотских утех она не чурается. У правительницы половины мира другие проблемы, ей недоступны иные радости — собственно, на этом отчасти и построена интрига романа. Королева Глориана — зримый символ, главная движущая сила, светлая душа Альбиона, вокруг нее, как планеты вокруг Солнца, вращаются поэты и ученые, мореплаватели и метафизики, купцы и чужеземные посланники. В то же время сам Альбион Муркока не идентичен Англии XVI века — это более яркая, почти опереточная ее версия, возникшая в одном из бессчетного множества сопряженных миров. Но даже у идеальной правительницы, которая обеспечила процветание державы, прекратила войны и отменила смертную казнь, найдутся могущественные недруги, способные организовать заговор с драматическим финалом в шекспировском духе: «Унесите трупы!». На этих весах фигуру Королевы уравновешивает Капитан Квайр, убийца, растлитель, авантюрист, бессеребренник, любимец черни, «творец событий», обаятельный дьявол, считающий утонченную интригу высшим искусством, а себя — гениальным, но непризнанным художником. Классический трикстер, которого хлебом не корми, дай только выкинуть какой-нибудь финт. Провокатор, возмутитель спокойствия, «необходимое зло», еще один краеугольный камень, на котором зиждется могущество Альбиона. Муркок остался верен себе: так же, как Глориана олицетворяет стабильность и порядок, ее оппонент воплощает извечный хаос, изменчивость, непредсказуемость. Конфликт неизбежен, но и развязка предрешена — достаточно вспомнить предыдущие книги автора.
Британский писатель Питер Акройд, финалист Буккера и стилизатор не из последних, в интервью, которое вошло в это издание, называет «Глориану» «важным романом». По-своему важна эта книга и для тех, кто неравнодушен к истории фантастики. «Глориана», посвященная Мервину Пику, автору «Горменгаста», вышла в свет в 1978 году, когда на бесплодных равнинах жанровой прозы безраздельно властвовали два общепризнанных авторитета: Роберт Говард, отец-основатель «героической фэнтези», и Джон Толкин, задавший моду на фэнтези эпическую. То есть, конечно, не они сами, а их бессчетные последователи и подражатели — что не меняет сути. «Глориана» не вписывается ни в одну из этих традиций. Майкл Муркок убедительно показывает, что двумя схемами стилистическое и нарративное разнообразие жанра не исчерпывается. О дворцовых интригах и кабацких драках, изысканных шевалье и грязных наемниках, метафизике и путешествиях между мирами можно писать и по-другому — более откровенно, жестко, и в то же время тонко, ажурно, вычурно. Увы, тогда, в 1978-м, этот одинокий крик в темноте никто толком так и не услышал: до момента, когда его подхватил Майкл Суэнвик в «Дочери Железного дракона», а затем и «новые странные», оставалось почти полтора десятилетия...
«Глориана» — своеобразный тест для читателей, не столько на уровень интеллекта, сколько на нонконформизм, открытость новому. Несомненно, ценители Джеффа Вандермеера и Чайны Мьевиля пройдут испытание с легкостью — не говоря уж о поклонниках Мервина Пика с его титаническим «Горменгастом».
Для привлечения внимания: с переводчиком (он справа) на Петербургской фантастической ассамблее.
Одна из немногих биографий англо-американских фантастов, изданных в России настоящим большим тиражом. Чаще такие книги выходят в малотиражках и распространяются подпольно.
Гарри — герой галактики
Гарри Гаррисон. Гаррисон! Гаррисон!: Автобиография, повесть, сценарий. / Harry Harrison. Harry Harrison! Harry Harrison!: A Memoir, 2014. Пер. с англ. Геннадия Корчагина, Дмитрия Могилевцева, Нияза Абдуллина. — СПб.: Азбука. М.: Азбука-Аттикус, 2016. — 416 с. — (Звёзды мировой фантастики). Тир. 3000. — ISBN 978-5-389-10644-4.
В новый сборник Гарри Гаррисона, впервые опубликованный в России, вошло две небольших повести и автобиография, которая и дала книге название. Что вполне логично, поскольку именно эта вещь служит главным блюдом на праздничном столе, накрытом для поклонников писателя.
Чем разнообразнее и насыщеннее жизнь человека, тем интереснее читать его биографию — и тем сложнее ее писать. Автобиография «Гаррисон! Гаррисон!» по объему не уступает иным романам автора, и все же выглядит незавершенной, местами сумбурной. И дело не в том, что писатель взялся за эту книгу незадолго до кончины, когда силы уже оставили его. Виной всему цепкая память, острый интерес к жизни, неимоверное количество событий, в которых довелось поучаствовать Гарри Гаррисону, неординарных людей, с которыми он имел дело — и страстное желание сказать обо всем сразу. Желание, надо признать, вполне понятное. Создатель Стальной Крысы прожил запредельно насыщенную жизнь: служил в армии (где навсегда проникся отвращением к муштре), колесил по миру, поддерживал доверительные отношения со многими фантастами «золотого века» (за исключением, пожалуй, Роберта Хайнлайна) — и работал, работал, работал как одержимый. Он рисовал комиксы и обложки, писал душещипательные «жизненные истории» и «письма в редакцию» для таблоидов, составлял антологии, редактировал журналы, организовывал конвенты (в том числе «Ворлдкон»), читал лекции в колледжах, присутствовал при съемках фильма по роману «Подвиньтесь! Подвиньтесь!» — и коллекционировал забавные и поучительные истории, связанные с каждым из этих эпизодов. Такие наблюдения составляют значительную часть книги «Гаррисон! Гаррисон!» — и мы можем только гадать, сколько всего осталось за кадром.
Российские переводчики и издатели 1990-х страстно любили фантастику Гарри Гаррисона — за простоту, доходчивость, отсутствие двусмысленностей и подтекстов. Да и расходились его книги со свистом, сотнями тысяч экземпляров. Надо проявить изрядную наблюдательность, чтобы опознать в авторе этих текстов интеллектуала и эрудита. Гарри Гаррисон в буквальном смысле вырос на иностранных фильмах с субтитрами, без закадрового перевода (включая ленты Эйзенштейна и Жака Кокто), читал «Кандида» и «Приключения бравого солдата Швейка» (многие ли американцы могут этим похвастаться?), владел полудюжиной языков (включая эсперанто), полжизни провел в Европе (и несколько лет в Латинской Америке). Вместе с Брайаном Олдиссом стал одним из основателей «SF Horizons», «первого серьезного критического журнала в области НФ для умных рецензий, обзоров и прочих статей с фантастическим уклоном». Дружил с Энтони Бёрджессом и Кингсли Эмисом. Впервые опубликовал в США ряд рассказов Борхеса. И это не говоря о том, что сатирический роман Гаррисона «Билли — герой галактики» впервые увидел свет на страницах легендарного журнала Майкла Муркока «New Words», главного рупора англо-американской «новой волны».
Умница, острослов, настоящий профессионал, никогда не подводивший издателей, Гаррисон фигура в чем-то трагическая — и уж точно неоднозначная. Вечное безденежье часто вынуждало его браться за поденщину, но в любой работе он искренне старался найти что-то интересное, и порой увлекался не на шутку. «Единственное, чего я тогда не делал за деньги, — признается он в мемуарах, — это не писал порнухи. Не присоединился к Сильвербергу, Молзбергу и прочим авторам, которые этим не брезговали. Я, вообще-то, тоже не брезговал — просто не мог писать достаточно быстро». Как знать, если бы не это увлечение второстепенным, мир, возможно, получил бы сатирика масштаба Курта Воннегута или Дугласа Адамса.
Книга «Гаррисон! Гаррисон!» и сама по себе в некотором смысле уникальна. Это первая автобиография англо-американского фантаста, официально изданная на русском языке — хотя на западе таких произведений написано уйма. Кое-что ходит по рукам и в России: например, «Ретроспектива будущего» Фредерика Пола и «Чудеса жизни» Джеймса Балларда в самиздатовских переводах. Но хотелось бы увидеть и другие такие книги: автобиографии помогают уточнить контекст, а то и радикально пересмотреть отношение к творчеству автора. Многое зависит от успешности первого опыта — так что пожелаю-ка сборнику «Гаррисон! Гаррисон!» бешенной популярности и многочисленных допечаток. Вдруг да и сдвинется наконец с места этот неподъемный для наших издателей камень?
Трудно определить, кому эта книга адресована в первую очередь: поклонникам творчества Гарри Гаррисона или тем, кто всерьез интересуется историей англо-американской фантастики. Зато можно гарантировать, что и те, и другие найдут на ее страницах немало подробностей, проливающих свет на личность автора и на процессы, в которых он принимал активное участие.
Как и Келли Линк, Джонатан Кэрролл не вписывается в общепринятые литературные форматы. За что и ценю. Правда, пишет он в основном романы. Но тем любопытнее сборник рассказов, написанных автором на протяжении практически всей литературной карьеры.
Сладость мелких подробностей
Джонатан Кэрролл. Замужем за облаком: Рассказы. / Пер. с англ. М.Кононова, В.Дорогокупли. — СПб.: Азбука. М.: Азбука-Аттикус, 2015. — 544 с. — (The Big Book). Тир. 3000. — ISBN 978-5-389-07638-9.
Рассказы Джонатана Кэрролла печатались в антологиях фэнтези и хоррора, сентиментальной и романтической прозы. Критики сравнивали эти произведения с текстами Итало Кальвино и Франца Кафки, Германа Гессе и Ричарда Баха, Стивена Кинга и Достоевского. Но, разумеется, на самом деле Джонатан Кэрролл похож только на одного писателя — Джонатана Кэрролла, единственного и неповторимого.
Подзаголовок «полное собрание рассказов», вынесенный на обложку этой книги, не вполне соответствует действительности. «Замужем за облаком» — первое русское издание ретроспективного сборника «The Woman Who Married a Cloud: Collected Stories», вышедшего на языке оригинала в 2012 году. Около десятка эссе и рассказов Кэрролла в подборку не попали — в том числе вся его «малая проза» семидесятых. Но это так, справочная информация. Главную свою функцию книга выполняет исправно: дает предельно четкое представление о любимых темах, повествовательных стратегиях и литературных приемах Джонатана Кэрролла, более известного отечественным читателям в амплуа романиста.
Тезис может показаться спорным, но автору, далекому от фантастики, фантазируется легче и непринужденней, чем его коллегам, хорошо знакомым с общепринятыми конвенциями и неписанными законами SF&F. Даже тот, кто сознательно борется с жанровыми клише, революционно их переосмысливает или иронически обыгрывает, неизбежно испытывает влияние канона: могучие гравитационные силы сковывают его полет, не дают вырваться из плоскости эклиптики. Джонатан Кэрролл, фантаст, далекий от фантастики, обладатель богатого, изысканного, эксцентричного, порой почти болезненного воображения, от жанрового влияния свободен — как внесистемное небесное тело, стремительно несущееся по своей непредсказуемой орбите. Кому еще придет в голову задуматься о тонкостях внутреннего распорядка конторы, возвращающей клиентам забытые, подавленные, вытесненные воспоминания (рассказ «Пареная репа»)? Или о том, что происходит со «вчерашним я», когда мы завершаем очередной жизненный этап («На свою голову»)? Кто готов рассказать историю нашего современника, ставшего денежным знаком, чтобы лучше разобраться в работе финансовой системы («Медведю в пасть»)? А о девочке-заике, мечтающей стать роковой женщиной настолько, что рядом с ней возникает фантом, который пытается соблазнить героя-повествователя («Паническая рука»)? И таких сюжетов в этой книге почти четыре десятка. Но придумать коллизию полдела, надо еще и рассказать о ней так, чтобы история заиграла всеми красками. Для этого у Дж.Кэрролла есть целый набор инструментов. «Дьявол в подробностях, но и Бог тоже» — афоризм банальный, но стиль писателя характеризует точно. Вселенная Кэрролла целиком состоит из мелких деталей, незначительных подробностей, банальных вещей, каждая из которых сама по себе вроде бы ничего не значит — но стоит потянуть за ниточку, и откроются бездны. Пара сережек, беглый карандашный набросок, татуировка на руке, безвкусная бейсболка из китайского магазинчика, бумаги, потерянные при переезде и вдруг нашедшиеся среди старого хлама... За каждой деталью — судьба, в каждой мелочи — частица бога. Того же принципа автор придерживается в отношении к людям. Кэрролл любит писать от первого лица, часто делает героинями женщин (а один раз — гея), его персонажи нередко обладают сверхспособностями, но ни об одном из них нельзя сказать с первых же строк: о, смотрите, перед нами выдающийся человек! Американские и европейские «маленькие люди» интересуют писателя сильнее, чем прославленные ученые, политики или поп-звезды. Если смысл Жизни, Вселенной и Всего Остального — в деталях, то домохозяйка из Канзаса или школьный учитель из Вены куда ближе к пониманию главной истины, чем брутальный «супергерой в трико». Собственно, об этом Кэрролл говорит почти прямым текстом в рассказах «Ого-город» и «Горечь мелких подробностей».
Еще одно важное свойство прозы, собранной под этой обложкой — минимализм. Каждый второй рассказ из антологии мог бы стать завязкой объемистого романа, но автор останавливается ровно на том месте, с которого должно начаться основное действие. Фигуры расставлены, направление атаки определено, но исход игры остается за кадром. Можно принять такой финт за проявление интеллектуального снобизма, но мне кажется, это скорее знак уважения: читатель Джонатана Кэрролла достаточно искушен, чтобы самостоятельно сложить два и два и мысленно достроить конструкцию. Для этого совсем не обязательно разжевывать каждый нюанс на сотнях страниц или громоздить Пизанскую башню приключений. На самом деле многим профессиональным фантастам стоило поучиться у Кэрролла: вовремя прервались — глядишь, за умных бы сошли.
Прекрасный пример того, какой результат может дать нешаблонное мышление в сочетании с несомненным литературным талантом. Увы, рецепт работает только при наличии обеих составляющих и потому подойдет далеко не каждому беллетристу.
облако тэгов
