14. В рубрике «Рецензии комиксов» на стр. 76 размещены два текста.
14.1. Рецензия Вальдемара Мяськевича/Waldemar Miaśkiewicz носит название:
МАЛЕНЬКАЯ ЖЕНЩИНА ВЕЛИКОЙ АРМАДЫ
(Mała kobieta Wielkiej Armady)
Армада – это многорасовая флотилия космических кораблей, рыщущая в поисках других цивилизаций и источников минерального сырья для их разработки. Этакий Европейский Союз в космосе, с известными проблемами и болячками: коррупцией, торговлей должностями, нищетой и всем прочим. В шестерни Армады попадает Нэвис, единственная землянка, уцелевшая после гибели ее корабля. Поначалу Нэвис функционирует как подопытный кролик и генетическая диковинка, но со временем, когда оказывается, что она не психоактивна – в культуре, где все читают мысли друг друга – становится одним из лучших шпионов Армады.
Сюжет новейшего альбома касается существа терроризма, направленного на достижение возможно большей дестабилизации экономики и максимального количества жертв. Лишенная связи с центральным командованием, Нэвис попадает в ловушку своей гордыни, легковерности и человечности. Те черты характера, которые создали из юной девушки непобедимую разведчицу, оказались направленными против общества Армады. Альбом склоняет читателя к размышлениям, но такова вся серия. Сила этой space opera кроется как раз в чувствах самой Нэвис, которая уже с первого взгляда отличается от других героинь комиксов. Ибо это худенькая изящная девчушка с красивой грудью размера… ну очень маленького размера. Это и в самом деле событие. В любом комиксе: американском, европейском или японском женщины атакуют глаза читателя буйными телесными формами, с трудом помещающимися в кадре комикса. Кроме того, наша разведчица неплохо справляется с выпадающими на ее долю вызовами и испытаниями в мире бескомпромиссной политики, спецагентов, зачастую на передовой линии фронта, оставаясь маленькой, наивной, упрямой, вызывающей сочувствие, доброй девчушкой, с которой читателю легко идентифицироваться.
Приключения Нэвис – это воистину жонглирование жанрами. Здесь легко обнаруживаются political fiction, horror, thriller, военная и тюремная драмы, а также разные сценографии: фэнтези, steampunk, твердая научная фантастика. Сценарист и художник мастерски перемешивают содержимое этого котла. Обращает на себя внимание точность рисунков ФИЛИППА БЮШЕ – комиксы обычно содержат до 9 кадров на панели, а «Армада» — в среднем 10 -12 «картинок», смонтированных динамичным, кинематографическим способом при сохранении читабельности общего образа. Этот комикс, несомненно, относится к тем, которые, радуя око, склоняют к раздумьям.
Jean-David Morvan, Philippe Buchet: “Armada # 9: Pulapka”. ”Egmont”, 2007 (Жан-Давид Морван, ФИЛИПП БЮШЕ «Армада № 9: Ловушка». “Egmont”, 2007).
Ну вот теперь, когда мы познакомились с польской цензурой, мне легче объяснить следующее. Польская цензура – российской не ровня, она была гораздо мягче. Если российская (советская) цензура что-то запрещала, пробить ее было почти невозможно. Скажем, единственное стихотворение Николая Гумилева я прочитал в 80-х годах в одной крутой хрестоматии поэзии для литфаков. Имя Гумилева редко, но проскакивало в тех мемуарах, которые мне удавалось прочесть, но ни одной строчки стихов (атрибутированной имею в виду — не надо мне напоминать про "Оптимистическую трагедию") нигде найти невозможно было. Да, верно, стихи Гумилева можно было почитать в спецхране нашей академической или нашей государственной Ленинской библиотеки, но кто бы выдал мне, профессиональному химику по образованию и роду деятельности, разрешение? К тому же у меня был уже нехороший опыт – пытался в академической библиотеке почитать подшивки газет “Правда” и “Известия” 1937 года и вынужден был объяснять истоки своего любопытства директору библиотеки, а затем и своему научному руководителю. Мой хороший знакомый, тоже химик, живший и работавший в Бресте, заказал в тамошней центральной библиотеке несколько книг Зигмунда Фрейда на польском языке и через несколько дней был вызван повесткой в одно весьма любознательное заведение. (И там, по его словам, его вообще не спрашивали, зачем это ему Фрейд понадобился. У него допытывались: 1) откуда он знает польский язык — ага, это в Бресте, где труднее найти тех, кто этого языка не знает, чем обратное и 2) кто его "навел" на Фрейда — ага, это допытывались у человека не просто с высшим, но с университетским образованием). Еще один мой приятель выписывал (уж не помню, как это ему удалось) американский журнал "Nature" — номера приходили с вырезанными страницами. Однажды вырезали статью, в которой речь шла о сделанном им открытии (одна очень интересная химическая реакция, открывавшая новые пути синтеза весьма важных производных, была названа его именем). И таких историй я мог бы припомнить изрядное множество. Ну или хотя бы рассказать о том, какими ко мне приходили посылки с книгами из Польши и Чехии. Или о том, как я получил письмо из Австралии, в котором парень предлагал мне встретиться в нашей минской гостинице, поскольку собирался остановиться в ней на пару дней... через четыре года после даты отправления. Или... ну да ладно.
Марчиньский же в Польше смотрите сами – числился с 1951 года в этом самом «Индексе», но, тем не менее, в 1958 году его повесть “Pieczeń z antylopy/Жаркое из антилопы” печатает в ПНР издательство “Sląsk” в серии «Библиотека Золотой Подковы» (замечательная, кстати сказать, серия, может быть мне удастся в дальнейшем кое-что о ней рассказать) и рассказ “Jego trzynasta ofiara/Его тринадцатая жертва” в антологии “Vanina Vanini/Ванина Ванини”.
В этом же 1958 году роман “Klopoty ze spadkiem/Хлопоты с наследством” печатает издательство “Iskry” в культовой серии «Клуб Серебряного Ключа».
В 1959 году “Sląsk” во все той же серии «Библиотека Золотой Подковы» печатает еще одну повесть Марчиньского – “Dwunasty telewizor/Двенадцатый телевизор” (и это первое книжное издание),
а также рассказы “Bialy jacht/Белая яхта” – в антологии “Bialy jacht I inne opowiadania/«Белая яхта» и другие рассказы” и рассказ “James Smith zabił człowieka/Джеймс Смит убил человека” – в антологии “James Smith zabił człowieka I inne opowiadania/«Джеймс Смит убил человека» и другие рассказы”, причем в обеих этих книжках имя Марчиньского вынесено на обложку.
Другие рассказы плюс статьи Марчиньского печатает в 60-х годах журнал “Przekrój”,
в нем же в 1978 году появляется статья Лешека Мазана«О писателе, которого звали Антоний Марчиньский», которой, кстати, воспользовались А. Хаска и Е. Стахович при подготовке своей публикации.
И в заключение немного о переводах книг Марчиньского на другие языки. Весьма рьяно переводили Марчиньского чехи. Вот всего лишь несколько из гораздо большего количества книг.
Переводили книги Марчиньского и литовцы:
Были, возможно, и переводы на другие языки — специально я их не искал. А вот переводов на русский язык я, хоть и искал, не нашел.
В сети можно найти интересную статью о цензуре в ПНР, изрядный фрагмент которой приводится ниже. Это статья Януша Дунина/Janusz Dunin “Smak ksążki zakazanej/Вкус запрещенной книги”, опубликованная 17 марта 2007 года в газете “Polityka”:
«1945–1948 годы — период террора и начальных действий цензуры — запомнились как время относительной свободы чтения. В польских домах и появлявшихся платных библиотеках все еще были довоенные книги, волна реэмигрантов принесла много эмиграционных печатных изданий, было создано много частных издательств, возобновивших выпуск бестселлеров и печатание текстов, написанных во время войны, например в Англии. Ситуация изменилась с провозглашением программы обязательного творческого метода, получившего название соцреализм. Перед цензурой, национализированным издательским и книготорговым аппаратом стояла задача навязывания единственного вида литературы и трудная проблема устранения чтений, несовместимых с продвигаемой программой.
Социалистический реализм не был новой литературной идеей, он дублировал сюжетные схемы патриотической, церковной и политической литературы, которая изначально была зарезервирована для народа и молодежи. В эти литературные схемы вставлялось текущее партийное и политическое содержание, например о передовой Стране Советов. В идеале было бы запретить все остальное чтение, но на это власти не смогли решиться.
В 1951 году Центральное управление библиотек Министерства культуры и искусства выпустило «Список книг, подлежащих немедленному изъятию No 1». Этот список («Только для служебного пользования») был передан доверенным сотрудникам, информируя о 1682 наименованиях книг, которые должны были быть изъяты из фондов публичных библиотек.
Вскоре появились новые списки, в которые вошли многие тысячи самых популярных книжных названий и их авторов. При этом иногда рекомендовалось уничтожать тиражи только этих произведений, иногда — всех произведений конкретных авторов. Запрещались тексты как тех авторов, которые, подобно Чеславу Милошу, не оправдали ожиданий,
так и тех, кто мог составить слишком жесткую конкуренцию авторам продвигаемой литературы.
Нужно было прощаться не только с произведениями Хелены Мнишек,
но и со всеми произведениями Агаты Кристи и авторов вестернов, действие которых разворачивается на Диком Западе.
Первые три секретных списка опубликовало после 2000 года вроцлавское издательство “Nortom”. Особенно яростному гонению подвергались религиозная литература и популярные исторические труды, связанные с восточными окраинами (“кресами”), Армией Крайовой, харцерством и польскими силами на Западе. К уничтожению были приговорены произведения Александра Каминьского/Aleksander Kamiński, автора «Камней для окопа/Kamieni na szaniec»,
и Аркадия Фидлера/Arkady Fiedler, автора «303-й эскадрильи/Dywizjon 303».
Рядом с работами создателя польской военно-морской мощи Эугенюша Квятковского/Eugeniusz Kwiatkowski
фигурировал Ван де Вельде/Van de Velde, автор «Идеального супружества/Małżeństwo doskonale».
Политика по отношению к польской книге в Польской Народной Республике может показаться непоследовательной. Книги изымались из публичных библиотек и книжных магазинов, а через несколько лет, в слегка изменившейся внутренней или частной ситуации, переиздавались, как, например, романы вышеупомянутой Агаты Кристи
или произведения Мельхиора Ваньковича, вернувшегося на родину.
Однако можно предположить, что за почти полвека существования цензуры Польской Народной Республики таковой цензуре так или иначе подвергалось большинство книжных изданий в читательском обороте, а с изменениями моды и литературно-идеологических тенденций постоянными были только важнейшие идеологические основы системы, такие как существующие творческие и прочие союзы или принцип партийного руководства.
Чистки в книжных магазинах и публичных библиотеках в меньшей степени коснулись научных библиотек, которым было рекомендовано прятать стигматизированные произведения в так называемых отделах специального хранения с ограниченным доступом по специальному разрешению, выдававшемуся индивидуально деятелям и ученым. Служба Безопасности (SB) крайне трепетно относилась к попыткам ввоза в страну эмигрантской литературы и остро реагировала на попытки размножения текстов без цензуры и одно время даже контролировала использовавшиеся в учреждениях и на промышленных предприятиях пишущие машинки, которые в принципе могли быть использованы для изготовления опасных копий. Однако не слышно было, чтобы производились обыски домашних библиотек в поисках запрещенных книжных изданий. По сути дела, также оставались в покое и букинистические магазины, которые продавали книги, изъятые из публичных библиотек, резервируя некоторые из них для избранных покупателей.
Осознание существования проскрипционных списков и цензуры, изменившийся и в то же время довольно односторонний книжный рынок породили в ПНР новое движение читателей запрещенных книг, направленное на неприятие официально продвигаемой литературы. Образовывались круги нетерпеливых, зрелых читателей, искавших книгу, которая воспринималась ими как запретная. Они не только приобретали давно не переиздававшиеся книги, такие как стихи Чеслава Милоша,
но и выстраивались в очереди в книжных магазинах, чтобы купить книги, которые, по слухам, были плохо приняты властями. Студенты, которых спросили в Польской Народной Республике о том, что такое бестселлер, ответили, что это книга, изданная слишком маленьким тиражом! Иногда возникала угроза, что уже выпущенный тираж книги будет изъят с рынка, как это случилось с первым изданием «Сатиры в подполье. 1939 — 1944/Satyra w konspiracji»Гжегожа Залеского/Grzegorz Zaleski.
Эмигрантские книги, проникшие через границу, переходили из рук в руки. В этих изданиях жадно читались и те тексты, которые иначе никого бы не заинтересовали и которые сегодня доступны в букинистических магазинах буквально за гроши. Позже аналогичным образом трактовались и перепечатки таких текстов. Такие книги зачастую читали тайком, в условиях цейтнота, с осознанием того, что кто-то ждет очереди на их прочтение и что пойманному за таким чтением может не поздоровиться.
В Польской Народной Республике существовало и менее изощренное читательское подполье. В стране хватало как старых, так и новых читателей приключенческих романов, эротической литературы, криминальных и ковбойских романов, детективов и даже бульварных брошюр. Они чувствовали себя брошенными издательским рынком и библиотеками. Правда, после 1956 года стали появляться более остросюжетные книги, но, например, только в 1972 году “Wydawnictwo Literackie” добилось разрешения на массовое переиздание романа “Прокаженная/Trędowata”Хелены Мнишек/Helena Mniszek.
Еще раньше зародилось неформальное движение, собирающее преданных читателей и собирателей этого типа литературы. Изучая этот рынок, я встретил богатого частного сапожника, который утверждал, что никогда не брал в руки ни одной книги, опубликованной после 1939 года. Также родилась отдельная торговля, сосредоточенная в основном вокруг рыночных букинистов, выкладывавших свои товары на коврик. Рядом с продавцом обычно лежал чемодан или стоял портфель, где прятались различные раритеты. Это могли быть романтические произведения Ирены Зажицкой/Irena Zarzycka,
детективы Эдгара Уоллеса/Edgar Wallace,
Антония Марчиньского/Antoni Marczyński
или бульварные брошюры, такие как: «Материнское сердце», «Тернистый путь благородной женщины», «Барбара Убрик, или Тайны монастыря», «40 раз женатый», «Долорес, проданная невеста», «Эльвира, или Кровавые тайны Пекина», «Лидья, дочь графини-нищенки», «Проклятая дочь, эпопея любви и ненависти» ("Serce matki", "Ciernista droga szlachetnej kobiety", "Barbara Ubryk, czyli tajemnice klasztoru", "40 razy żonaty", "Dolores, sprzedana narzeczona", "Elwira, czyli krwawe tajemnice Pekinu", "Lidja, córka hrabini żebraczki", "Wyklęta córka, epopeja miłości i nienawiści") и др. (…)
К счастью, борьба цензоров и различных служб против производства и ввоза не прошедших цензуру печатных изделий не превратилась в преследование читателей, занимавшихся неподобающим чтением. Чтение запрещенных произведений оставалась одной из важных областей свободы в Польской Народной Республике.
История добавила еще одну главу. В 1989 году Ассоциация польских библиотекарей и Институт книги и чтения Национальной библиотеки опубликовали еще один, 14-й, «Список устаревших книг в публичных библиотеках». Автор «Введения» Ядвига Колодзейская писала, что список «окончательно закрывает нынешнюю практику централизованного контроля отбора в публичных библиотеках». Он не содержал художественной литературы, а был ориентирован на общественно-политическую литературу. Среди 5617 послевоенных текстов, рекомендованных к удалению, имеются произведения Пшимановского/Przymanowski, Путрамента/Putrament, Раковского/Rakowski, Шаффа/Schaff и Жукровского/Żukrowski. В список также вошли старые работы Лешека Мочульского/Leszek Moczulski и Рышарда Капуcьциньского/Ryszard Kapuściński.
Сегодня мы все больше и больше осознаем, что цензура была деструктивным мероприятием, и ее конституционный запрет не вызывает возражений. Однако 17 лет без него породили к жизни тысячи издательств и сотни тысяч польских книг, и все согласятся, что среди них есть хорошие и глупые, красивые и китчевые, порочащие святыни, возбуждающие ксенофобию или убивающие патриотизм, клеветнические или идолопоклоннические. Следовательно, возвращаются идеи, чтобы что-то запретить, что-то осудить. Однако установить критерии – кто станет это делать, что и кому запрещать — будет очень трудно».
«…Он автор многих приключенческих и криминальных (детективных) книг, в т.ч. “Aloha/Алоха” (1929); “Czarci jar/Чертов яр (овраг) (1932); “Iperyt zwycięzca/Иприт-победитель” (1936); “Miłość szejka/Любовь шейха” (1932); “Mścicielka/Мстительница (1928); “Niewolnice z Long Island/Рабыни из Лонг-Айленда” (1930); “Przygoda w Biarritz/Приключение в Биаррице” (1934); “Skarb Garimpeira/Сокровище гаримпейра” (1938).
Написал несколько научно-фантастических романов: “Wyspa nieznana/Неизвестный остров” (часть 3 – “Królowa Othe”. Фантастический роман, “Wydawnictwo K. Rzepecki”, Poznań, 1929); “Upiory Atlantyku/Призраки Атлантики” (первая публикация в: "”Ilustrowany Kurier Codzienny"». 1928, № 260-361; 1929, № 2-215; отдельное издание -– "«Renaissance”. Warszawa, 1929; часть 2 – “Lot nad oceanem/Полет над океаном”. Warszawa, 1930); “Świat w płomieniach. Powieść z niedalekiej przyszłości/Мир в языках пламени. Роман из недалекого будущего” (“Rój”, Warszawa, 1928), “Nowa Atlantyda/Новая Атлантида” (роман для юношества, “Wydawnictwo S.A. Krzyżanowski”. Kraków, 1932), “Gaz 303/Газ 303” (первая публикация в: “Głos Narodu”, 1931, № 197-287; отдельное издание Poznań, 1932); “Jutro/Завтра” (“Wydawnictwo G. Wolff”, Kraków, 1934); “Byczy sen. Humoreski/Бычий сон. Юморески” (“Wydawnictwo Gebethner i Wolff”. Kraków, 1933, здесь, среди прочего, “Odgadywacz płci/Угадыватель пола”, “Genialny wynalazek/Гениальное изобретение”); “Bezgłośny piorun/Бесшумная молния” (“Drukarnia Bankowa”. Warszawa, 1937).
В популярных коммерческих приключенческо-фантастических романах Марчиньский прибегает к условности «чудесного изобретения», использует научно-фантастический реквизит, но в его произведениях много отсылок к польским делам, это намек на текущие социальные и политические проблемы.
Марчиньский — один из популярнейших авторов межвоенной фантастики, предсказывающий в огромных военных фресках борьбу на фронтах будущей мировой войны, столкновения между немцами и русскими, диверсионную деятельность агентов, желающих применить секретное оружие (изобретенное поляками и имеющее решающее значение для исхода войны; см. «Мир в языках пламени») Из нашумевших романов Марчиньского книга «Завтра» кажется наиболее интересной – написана в красочном, живом стиле, с большой проницательностью показывая истоки начала Второй мировой войны. Для молодежи предназначена «Новая Атлантида» , в которой появляется еще один миф независимой межвоенной Польши — мечта о заморской колонии, далеком острове, открытом экипажем корабля “Chrobry”. Марчиньский также является автором юморесок, в которых он высмеивает сумасшедших изобретателей и их безумные достижения, что как бы указывает на скептический подход к предмету и осознание своей литературной ограниченности».
Ну вот такая информация. Критики обвиняли Марчиньского в поверхностности, слабой работе над собственным языком, пристрастии к штампам, спешке и пр. и пр. И правда, кто-то из них подсчитал, что как-то он написал за два года 16 романов объемом в среднем 250 страниц каждый, то есть творил со средней скоростью 10-11 страниц в день…
А насчет поверхностности, мелкотемья? Он сам писал об этом так: “Слабее всего в кассовом отношении пошли те мои книги, в которых я — под плащиком приключенческого, как обычно, сюжета — протаскивал пацифизм, либерализм, гуманизм и ненависть к фашизму, готовившему тогда трагедию для Абиссинии, Испании и Польши. Как только мой роман казался властям либеральным, они использовали простой прием: его не разрешали продавать к книжных киосках на территории железнодорожных романов – и 40% тиража шли в переработку”. То есть писатель в Марчиньском неустанно сражался с издателем (напомню, что с 1931 года он сам издавал свои книги), и нетрудно догадаться, кто обычно побеждал.
И еще – это Марчиньский сотворил в своих книгах первого польского литературного частного детектива. В нескольких его книгах Рафал Крулик – репортер, легкий на подъем, симпатичный, ироничный, умный, влюбчивый, физически крепкий – «приключается» и расследует преступления на французских пляжах, в испанских замках, в резиденциях польских нефтяных магнатов.
И, как сообщает все та же «Википедия»: «Все его произведения были в 1951 году запрещены цензурой и подлежали немедленному изъятию из библиотек». Вот об этом, о цензуре в ПНР, мы и поговорим в следующей части этого поста.
“Zegar śmierci/Часы смерти” (1934; Детективный цикл «Рафал Крулик». Кн. 4.3);
“Iperyt zwycięzca/Иприт-победитель” (1935/1936; = Abisyńska Mata Hari/Абиссинская Мата Хари; Цикл «Таиту». Кн. 2. Окончание романа «Тайны абиссинских властителей»);
“Radża Bahadur Pagan/Раджа Бахадур Паган” (1935/1937; Цикл «Зося Хальская». Кн. 1.1. Начало индокитайской трилогии);
“Tajemnice władców Abisynii/Тайны властителей Абиссинии” (1935/1936; Цикл «Таиту». Кн. 1. Нападение Италии на Абиссинию);
“W dżunglach Birmy/В джунглях Бирмы” (1935/1936; Цикл «Зося Хальская». Кн. 1.2);
“Pieniądze zdobyć łatwo, ale.../Деньги легко добыть, но…” (1936; Жуткое убийство на крыше);
“Bezgłośny piorun/Бесшумная молния” (1937; Нечто вроде лазерного оружия );
“Cenna biała krew/Ценная белая кровь” (1937; Цикл «Зося Хальская». Кн. 1.3);
“Krwawy taniec hiszpański/Кровавый испанский танец” (1937, небольшая повесть и четыре рассказа, где действие происходит в Испании);
“Jedna szalona noc/Одна шальная ночь” (1938, рассказы, в т.ч. “Piranie lubią zapach krwi/Пираньи любят запах крови”);
“Pokolenie Kaina/Поколение Каина” (<1938; Три рассказа на тему о бремени белого человека);
“Serce matki/Сердце матери” (< 1938); “Życie na wulkanie/Жизнь на вулкане” (1938); “Syjon podminowany/Взбудораженный Сион” (1939; Палестина перед Второй мировой войной; вариант романа “Życie na wulkanie”);
“Zemsta Hiszpana/Месть испанца” (1939/1939, рассказ); “Największa sensacja w dziejach Sleepyvil/Величайшая сенсация в истории Слипвиля” (1947, только в газете); “Burza nad Nowym Jorkiem/Буря над Нью-Йорком” (1957/1991; Нью-Йорк в 50-х годах XX века);
“Kłopoty ze spadkiem/Хлопоты с наследством” (1957/1958);
“Tam gdzie szalał KKK/Там, где неистовствовал Ку-клус-клан” (1959, только в газете; Цикл «Рафал Крулик». Кн. 5; Расследование похищения сына американского миллионера); “Pokusy/Искушения” (1960, только в газете); “Krętą drogą do Hollywood/Извилистая дорога в Голливуд” (1957, не издана).
Такова информация из «Вики» — не без «дыр», правда, вот, например, не учтенная книга-репортаж: “Sir Bazyli Zacharow (Król armat)/Сэр Бэзил Захаров (Пушечный король)” (1934).
В его наследие следует также включить несколько сотен рассказов, юморесок, репортажей, множество статей, более десятка киносценариев, из которых пять реализовано.
облако тэгов
