Моя питерская знакомица (успешный продюсер, имеет какое-то-там отношение к РБ) задумала проект о выборах-протестах в Белоруссии и предложила мне так-иначе поучаствовать.

Вообще-то изначально замысел был о Хабаровске-Фургале-Дегтярёве, и даже на роль Фургала был намечен сам Константин Юрьевич Хабенский. Хотя лично мне виделся Сергей Апрельский — и весьма похож, и явно дешевле.

Но совершенно не срослось — как выяснилось, так-иначе поддерживаемые концепции сего хабаровского проекта девушку, мягко говоря, не устроили, и она оперативно переключилась.

На выборах президента Республики Беларусь в Питере избирательный участок был организован в Отделении посольства Белоруссии в Петербурге на Бонч-Бруевича 3а...

На участке проголосовало граждан РБ:
— 349 заранее
— 417 9 августа
— 766 всего

Отмечу, проголосовать успели-сумели не все (в частности, Саша Филипенко) и посему помитинговали у здания Отделения, правда, недолго и совершенно мирно...

Организация была по нашим меркам вполне пристойного уровня — наблюдатели (и не только из РФ) на участке, социологи на выходе...

Нарушений-инцидентов ни малейших...

Итоги:
— 394 (51 проц.) за Лукашенко
— 352 (46 проц.) за Тихановскую

Социологи:
— примерно 60 проц. за Лукашенко
— примерно 40 проц. за Тихановскую

Но стоит отметить — с социлогами согласились пообщаться от силы 30 проц. проголосовавших...

Социологи констатируют — сложилось впечатление, что граждане РБ стыдятся-стесняются озвучивать свой тот-иной выбор...

Думаю, сказалась-таки специфика Питера — у нас среди граждан РБ немало кои:
— так-иначе аффилированы с режимом Батьки
— настроены весьма пророссийски
— нейтральны-аполитичны
— покинули РБ из-за неприятия режима

Как мне удалось разведать, в Питере наша сторона (кто именно, увы, пока ещё не разузнала) сумела навязать стороне белорусской "честные выборы"...

Де мол пусть хоть в Питере будет, как уж оно есть...

Источники:
— знакомцы-наблюдатели
— знакомцы-социологи
— питерские СМИ
— пресс-служба ОПБП

Андрей Константинов. Странные ощущения от приговора Серебренникову // Петербургский дневник, 2020, № 109 от 29 июня, с. 13.

цитата

Журналист и писатель Андрей Константинов прокомментировал приговор режиссёру Кириллу Серебренникову, получившему 3 года условно со штрафом 800 тысяч рублей по делу о хищении почти 130 миллионов рублей.

Этот приговор, наверное, замышлялся как такой «и нашим и вашим», а в итоге получился «ни нашим ни вашим». Потому что либеральную общественность он не устраивает тем, что он обвинительный. А те, кто не либералы, задают резонный вопрос: «А что, можно 130 миллионов украсть и получить условно? Где можно записаться в очередь на таких условиях?»

Меня вообще удивляет скорее даже реакция либеральных деятелей искусства. Я видел, как актер Анатолий Белый, например, в эфире телеканала «Дождь» говорил о том, что это «победа с сединою на висках». А еще какие-то замечательные режиссеры говорят, что Россия должна извиниться на коленях перед Серебренниковым.

В обществе сложились некие маркеры, системы опознавания «свой-чужой». Вот парад Победы – если ты за парад Победы, то ты негодяй, если ты против парада Победы – ты интеллектуал, продвинутый человек, либерал, за все хорошее против всего плохого.

И в этом смысле здесь очень мало остается каких-то чисто юридических моментов. Мало кто думает о судье, о том, как она не спала ночь, думая, что там будет в приговоре, потому что мало кто искренне верит в то, что она не спала ночь.

Я не сторонник того, чтобы артисты и режиссеры шили тапочки на зоне. Тюрьма – плохое место, она никого не делает лучше. И в тюрьму отправлять надо, конечно, как можно меньше людей, и в основном отправлять за какие-то страшные преступления, связанные с насилием. Но тем не менее наказывать нужно. Наказание обязательно должно быть какое-то, чтобы не возникало ощущение какой-то, как выразился господин Белый «победы с сединою на висках».

Я слышал лично, как ведущая Арина Бородина на «Эхе Москвы» говорила о том, что было «бездоказательное следствие». У меня жена служит в Театре на Васильевском. Валерий Синельников, который обналичивал 25 миллионов для господина Серебренникова, – он был там очень долгое время актером, и они вместе гастролировали, и потом он стал замдиректора театра. А супруга господина Синельникова Наталья заведует труппой. И естественно, они все в курсе. Я имею в виду коллектив театра и мою супругу, про эту историю с обналичиванием 25 миллионов, которую господин Синельников сразу же признал. И говорил в кулуарных кругах о том, что никакая там «система» ничего не выжимала.

То есть в актерско-режиссерской среде все про все знают и все понимают. И никаких сомнений, иллюзий нет. Только как дело доходит до каких-то официальных заявлений, то все: «система» решила растоптать, порвать и съесть. А почему? А потому что «Кирилл был певцом свободы, он был слишком свободен, чтобы система могла это стерпеть».

«Системе», с моей точки зрения, глубоко наплевать на эти странные спектакли, где ходят голые мужчины, вот делать им больше нечего. Но как только вы такое скажете господам либералам, они немедленно покрываются синими пупырышками и говорят, что ты есть путинский наймит.

Что с этим делать, я не знаю. Это уже перешло из сферы логики и аргументации в вопросы веры. И потому вся эта история оставляет тягостное чувство. Она плохая, потому что то, что получилось, никого особо не удовлетворяет.

Законопатили бы в тюрьму этого мужчину с серьгой в ухе – тоже особой радости в этом нет. Но суд ему говорит: ты вор, ты не сознаешься, но наказывать мы тебя будем очень-очень мягко, потому что ты у нас творческий вор. Неприятная такая ситуация.

Я не могу подсказать, как это должно было быть. Но тут получается, что «и ты, паренек, не плачь», и вы, друзья в погонах, не обессудьте. Нехорошо, ни так ни сяк. Неприятное ощущение от этого всего. И нет ощущения справедливости. Помимо законности должно быть ощущение справедливости. А тут ощущения справедливости нет ни у кого, как мне кажется.

(с) Петербургский дневник

Александр Казаков

Лис Севера. Большая стратегия Владимира Путина

Фото на обложке — Илья Питалев

СПб: Питер, 2020.

368 с. Пер. 2000 экз. 60х90/16 5-4461-1600-3

цитата

"Северным лисом" назвал Наполеон, лидер объединенного Запада, Кутузова, прежде, чем был на голову им разбит... Владимира Путина двадцать лет обвиняют в том, что у него нет стратегии и уж тем более нет идеологии. Но так ли это? Александр Казаков доказывает, что это нет так: есть стратегия, причем изысканная, и есть идеология, причем исторически обусловленная, обращенная в будущее и сама являющаяся стратегическим оружием в мировом противостоянии.

"Не раз уже замечено, что Путин с годами становится все более нечитаем, в каком-то смысле неуловим. Александр Казаков предпринял попытку расшифровать Путина едва ли не в самом сокровенном – в большой стратегии. Не знаю, что сам Путин сказал бы по этому поводу, но если Казаков прав, замысел Путина о России стал здесь все-таки прозрачней и яснее.

Важна сама попытка автора "вычитать" идеологию из высказываний Путина и его политических жестов, потому что, увы, новейшее время не располагает к прямолинейно проговариваемой идеологичности. Тем не менее, кажется, что Казакову удалось дать ответ тем, кто уверяет, что идеологии у нашего общества нет вообще. Она все-таки есть".

Захар Прилепин

Предисловие 5

Между Римом и Византией 13

«Из старых папок» 102

Идеология партии Путина 224

Приложение 339

— Консервативный выбор 339

— Общероссийский народный фронт: российский голлизм 351

Послесловие, или Двадцать лет спустя 355

Александр Казаков — журналист, политолог, первый заместитель председателя партии «За правду». Печатался в Москве, во Франции, Италии, Германии, Канаде, Аргентине, Японии. Сотрудничает с радио «Свобода», радио «Голос Америки» и канадским радио на русском языке.

Картина художника Яна Матейко «Стефан Баторий под Псковом» (1872) изображает эпизод, которого в действительности не было: коленопреклонение псковичей перед польским королём, преподнесение ему хлеба-соли... На самом деле Псков выстоял всю осаду 1581 года, город не был сдан, и о мире пковичи на коленях не просили.

Спекуляции на «русской угрозе» // Санкт-Петербургские ведомости?,2019, №233(6586) от 11 декабря, с. 6.

Стереотипы из XVI века. Как Ливонская война повлияла на отношения между Россией и Европой

«Первое противостояние России и Европы. Ливонская война Ивана Грозного». Отталкиваясь от этой книги, мы поговорим с ее автором, доктором исторических наук, профессором СПбГУ Александром Филюшкиным не столько о ходе военных действий, сколько о подоплёке и последствиях тех событий. А также о том, как восприняли эту войну в Европе и как родился образ, в котором предстала наша страна. Поскольку фактически именно тогда, как считает автор исследования, Россия впервые столкнулась с развязанной против нее информационной войной. И, не имея подобного опыта, проиграла, что во многом предопределило дальнейшие события. Более того: аукается до сих пор.

— Александр Ильич, в книге вы ведете речь о событиях XVI века, а разве битвы Александра Невского со шведами и тевтонскими рыцарями, случившиеся в XIII веке, не были первым столкновением с Европой?

— А её в современном смысле тогда еще не существовало. Был католический «христианский мир», королевства, признающие верховную власть Римского Папы. Ученые относят возникновение культурно-цивилизационного концепта «Европы» к эпохе Ренессанса или Просвещения.

Что же касается Тевтонского ордена, то это довольно специфическая организация, возникшая в Палестине в ходе крестовых походов. У нее была сложная судьба: после ухода из Палестины орден защищал Трансильванию от половцев, а затем воспользовался предложением польского князя Конрада Мазовецкого, позвавшего его в Прибалтику. Там рыцари и утвердились. В поисках своего восточного рубежа они как раз и столкнулись с Русью. Видеть в этом столкновение цивилизаций стали гораздо позже.

В XIII веке речь не шла о взаимоуничтожении и покорении — скорее, это был конфликт из-за раздела приграничных земель, сфер влияния между орденом и Новгородской землей. Конечно, большие последствия имело Ледовое побоище, потому что после него на несколько десятков лет нападения крестоносцев прекратились.

— Они ведь имели задачей обращение в «правильную» веру?

— Подобные походы предпринимались против язычников, а Русь языческой не была. Она уже стала православной христианской страной. Поэтому задачи перекрестить русских в свою веру у крестоносцев не было. Это им уже приписали историки XIX — ХХ веков, стремясь подогнать прошлое под современные им политические события...

В Средневековье конфликты между орденом, Новгородом и Псковом были локальными, стороны соперничали за приграничные территории или через войну добивались более выгодных условий торговли. Но никогда не стремились уничтожить друг друга как государства.

Исследователь Марина Бессуднова представила существовавшие в Средние века отношения Ливонский орден — Новгород — Псков как некий треугольник. И назвала его термином французского историка Фернана Броделя «мир-экономика». Под ним он понимал самодостаточную экономическую структуру, обладающую стабильными связями и эффективно обеспечивающую свое существование в ограниченном пространстве.

«Мирами-экономиками» были, например, Финикия, Карфаген, Рим, Индия, Китай. И в Прибалтике в ХV — ХVI веках сложилась такая устойчивая и взаимовыгодная система, успешно работавшая почти столетие.

Новгород и Псков поставляли сырье — воск, мед, муку, мясные продукты, а Ганзейский торговый союз — предметы роскоши. Посредником была расположенная в Прибалтике Ливония — самая восточная провинция Священной Римской империи, которая занимала центр Европейского континента.

Новгородцам и псковичам хотелось также закупать у Ганзы оружие или по крайней мере предметы, связанные с военными технологиями, но это не всегда получалось, поскольку Священная Римская империя ограничивала торговлю подобного рода товарами со странами, которые не были католическими.

Тем не менее торговать с Ганзой через Ливонию новгородцам и псковичам было выгодно, поскольку Россия не обладала возможностями дальних торговых рейдов: у нее не было коммерческого флота на Балтике. Этот факт обычно связывают с тем, что страна не имела выхода к Балтийскому морю.

На самом деле это не так: если мы откроем любой школьный атлас по истории, то увидим, что Новгородской земле, а затем Московскому государству вплоть до начала XVII века принадлежала на побережье Балтики примерно та же самая территория, что и сейчас: от устья Наровы до устья Невы — почти 200 км побережья. Эта территория всегда была русской...

— Портов не было?

— Правильно, проблема была технологическая. У берега Финского залива — мелководье. Нужно было строить пристани в устье рек — собственно говоря, что и сделали ливонцы в Риге и Нарве. А вот попытки масштабного русского строительства порта, верфи или флота на Балтике в ХVI веке неизвестны. Причина проста: Россия того времени не вела целенаправленной политики по развитию внешней торговли. А без государства порт на Балтике не построить, слишком трудоемкая задача: с ней сумел справиться только Петр I.

Русским купцам было гораздо проще нанять в Нарве, Ревеле или Выборге ливонский или шведский корабль с командой, чем содержать собственных матросов, ремонтные верфи, а главное — военный флот, который защищал бы от нападений пиратов и конкурентов. Новгород и Псков получали свои деньги тут же — либо на Ганзейском дворе, либо на местах перегруза товаров на Чудском озере.

Причем торговля была очень интересно организована: за что купили — за то и продали. Цена практически одинаковая. Вы спросите: а где же навар? Дело в том, что средневековая этика не допускала торговли спекулятивного характера: если ты перепродал по более высокой цене — значит ты грешник, нарушаешь христианские заповеди.

Как же обогащаться? А очень просто: сокращать вес. Это грехом не считалось. Поясню. Допустим, из Гамбурга везут бочку сельдей. Десять штук отгрузили в Гданьске, еще двадцать — в Риге. В итоге в Новгород прибыла полупустая бочка, но продавалась она как полная. То же самое было, когда везли сыпучие товары, скажем, соль. Один вес она имела в Люнебурге, другой — в Гамбурге, третий — в Риге. В Новгород прибывала только половина от первоначального веса, но продавалась по исходной цене... Словом, для Ливонии торговля с Новгородом и Псковом была необычайно выгодной.

— Это все имеет отношение к началу Ливонской войны?

— Самое непосредственное. Потому что как раз этот «мир-экономика» был разрушен после того, как в конце XV века Новгород и Псков вошли в состав Московского государства. Поменялось все: Ганзейский торговый двор в Новгороде в 1494 году разогнали, новгородских и псковских купцов принудительно переселили в глубь России, а на их место прислали москвичей.

Торговля по прежней схеме обрушилась. Московский наместник сразу же изменил правила. Страшно сказать: он запретил покупать ливонские товары без взвешивания. И если это бочка сельди, она должна весить как бочка, полная сельди.

Более того, торговля переместилась из старых ганзейских центров — Риги и Ревеля — в пограничные Пернов, Дерпт и особенно Нарву. Если раньше русские действовали только через посредников, то теперь они сами буквально хлынули в Ливонию, начали торговать на местных рынках, заниматься мелкой контрабандой и перепродажей товаров. В крупных городах формируются «русские концы» — районы с православными церквями, заселенные ремесленниками и торговцами. В Ливонии испугались: а вдруг вслед за купцами придут воины?

Немцы, считавшие себя хозяевами в Ливонии, возмущались, что русские стали неудобными партнерами. Дело дошло до временного прекращения торговых отношений с Новгородом в 1494 — 1514 годах и Псковом в 1501 — 1514 годах, а также до пограничных конфликтов.

Та же Марина Бессуднова приводит перевод сообщения из ливонской хроники — «Прекрасной истории», в которой описывается приграничная обстановка в 1498 году: «Вопреки перемирию для несчастных христиан начались бесчисленные разбои. Поджоги, убийства и другие злодеяния; среди прочего некоторых мужчин они (то есть русские. — Ред.) нагими привязывали к деревьям и без всякой жалости выпускали на них множество стрел... некоторым мужчинам и женщинам они отрезали носы, губы, уши и груди, отрубали руки, а в раны вкладывали издевательские пасквили и в таком виде колючими прутьями и плетьми гнали в сторону ливонцев»...

Этот рассказ, несомненно, носит апокрифический характер: трудно себе представить московских детей боярских, сочиняющих «пасквили» на немецком языке. Большинство из них не умели писать не то что по-немецки — по-русски.

Тем не менее спекуляции на «русской угрозе» стали любимым аргументом ливонских политиков. Они обвиняли друг друга в «продаже Ливонии московитам». Под предлогом борьбы с Москвой Ливония даже переставала платить налоги Священной Римской империи (деньги были нужны для обороны!) или, напротив, вымогала у нее субсидии.

— До войны уже было недалеко?

— Да, ведь на все эти экономические неурядицы наложились еще и амбиции соседних государств, в глазах которых Ливония была лакомым куском.

Активную экспансию начала Швеция, которая в 1523 году в результате восстания обрела независимость от Дании. Следом — Дания, потерявшая Швецию и желавшая компенсировать свои потери. И, наконец, Королевство Польское, которое разгромило Тевтонский орден.

Последний великий магистр ордена Альбрехт Бранденбургский в 1525 году встал на площади Кракова на колени перед польским королем Сигизмундом I Старым и присягнул ему на верность. Это был момент величайшего польского триумфа. Недаром сегодня на этой площади можно увидеть памятные плиты, повествующие о трех событиях, считающихся равнозначно великими: «Прусская присяга», «Клятва польского патриота Тадеуша Костюшко» и «Вступление Польши в Евросоюз»...

В наших школьных учебниках Ливонская война обозначена как столкновение России с Ливонией, Литвой, Польшей и Швецией в 1558 — 1583 годах. Мол, Иван Грозный хотел прорваться к Балтийскому морю, но ему мешал Ливонский орден, устроивший торговую блокаду русского государства. В ответ на это в январе 1558 года русская армия вторглась в Ливонию и быстро добилась успеха. Разгромила и войска Польско-Литовского государства, которое тоже вступило в войну (наивысшая точка успеха — взятие Полоцка в 1563 году). К 1577 году русская армия покорила почти всю Ливонию.

Спустя два года новый польский король Стефан Баторий нанес контрудар, вернул Полоцк и в 1581 году осадил Псков. В итоге шведы в Прибалтике потеснили Россию, у которой не получилось воевать на два фронта. Иван Грозный войну проиграл, подписал Ям-Запольское перемирие с Речью Посполитой и Плюсское — со Швецией. Россия не добилась выхода к Балтийскому морю и потеряла все завоевания в Ливонии...

Но все сказанное выше — несколько упрощенное изложение и в значительной мере русскоцентричный взгляд. На самом же деле происходившее являлось столкновением европейских держав за господство на Балтике. И, собственно говоря, Ливонской войны как таковой вообще не было. Случилась серия вооруженных конфликтов, которые много позже под пером историков — князя Щербатова и Николая Карамзина — были объединены в единую двадцатилетнюю войну.

Существует, на мой взгляд, яркий символ того, что происходило в то время в Ливонии: если ехать из Нарвы в Таллин, то примерно на 80-м километре шоссе можно увидеть каменный крест XVI века. Под ним покоится русский дворянин Розладин, который служил шведам, был убит в бою с русской армией, похоронен в земле, которая теперь эстонская. А на его могиле воздвигнут крест с надписями на русском и немецком языках.

Кстати, часть русских после окончания войн отказались покидать Ливонию и поступили на службу к шведам, полякам, лишь бы сохранить свои земли...

Но вот что особенно важно. Именно во время военных действий, развернувшихся в Ливонии, в Европе формируется крайне негативный образ России. Это делается целенаправленно, причем Россия четко ассоциируется с Османской империей, изображается государством восточного типа, угрожающим христианской цивилизации.

Например, на книге Георга ван Гоффа, вышедшей в Нюрнберге в 1581 году и посвященной Ивану Грозному, он был изображен в тюрбане скачущим на лошади, на его копье нанизана голова какого-то боярина. Тут же русские бояре продают европейцев туркам, кого-то уже сажают на кол... Жуткое зрелище, а на самом деле — просто калька с картинки, посвященной Османской империи.

— Зачем это было нужно?

— Дело в том, что примерно до середины XVI века Европа «открывала» для себя Россию. Появилась целая серия трудов итальянских, польских и немецких авторов, многие из которых, правда, никогда в России не были, но повествовали о замечательных московитах, добрых и чистых душой.

Вообще интерес к Московии начал возникать в связи с надеждой на то, что она способна помочь в решении европейских проблем. В первую очередь — защититься от турецкой агрессии. Европейские дипломаты рассматривали Россию как потенциального члена «антимусульманской лиги» — союза европейских государств, который создавался под эгидой Священной Римской империи и был направлен против Османской империи.

Ситуация действительно была крайне опасной. Наступление турок на Европу удалось остановить лишь упорным сопротивлением армии Габсбургов, немцев, австрийцев, венецианцев, венгров и других народов, героической обороной Вены в 1529 году, Эгера в 1552-м...

Европейцы хотели призвать московитов на помощь, но тем предлагалось стать частью Европы на совершенно определенных условиях: принять католичество, подчиниться Римскому Папе и стать частью Священной Римской империи на правах провинции.

Разумеется, подобные условия были неприемлемыми. Кроме того, участие в «антимусульманской лиге» России совершенно не было нужно: с Турцией она тогда не имела вообще никаких конфликтов (первая Русско-турецкая война случилась только в 1569 году). Вассал Османской империи — Крымское ханство — до 1507 года был союзником, а крымский хан звался «братом» великого князя московского. Тем не менее ради налаживания контактов с Западом великие князья продолжали переговорный процесс, не делая никаких реальных шагов.

В Ватикане и при дворе Священной Римской империи в конце концов поняли, что Россия не хочет «входить в Европу» на их условиях. А в другом качестве она была неинтересна. Результат не замедлил себя ждать. В 1549 году в Вене вышли «Записки о Московии» Сигизмунда Герберштейна, переизданные еще 22 раза на протяжении второй половины ХVI века. Долгое время они считались наиболее авторитетной «энциклопедией по Московии».

В ней русские правители предстали скопищем всех человеческих пороков: они хитры, лицемерны, вероломны, воинственны, все время ищут повода к нападению на соседей, жестоки к побежденным. «Все они называют себя холопами, т. е. рабами государя... Этот народ находит больше удовольствия в рабстве, чем в свободе», — уверял автор. И делал вывод: если они не хотят к нам, значит, они — другие, чужие, враждебные.

Неважно, что на самом деле у последних Рюриковичей не было планов и намерений вторгаться в Европу. Если для турок противником был весь христианский мир, то наступательные планы России в ХVI веке ограничивались лишь Прибалтикой и пограничными землями Великого княжества Литовского. Русские войска почти все столетие простояли в нескольких днях пути до Киева и ни разу не пытались достичь этого древнего центра, именовавшегося в летописях «матерью русских городов».

Тем не менее в Европе о России писали как о страшном государстве, исчадии ада. Мол, турки за гранью добра и зла, русские — почти такие же.

— Таков был информационный фон накануне Ливонской войны?

— Да, и она еще усилила этот стереотип. Первая история Ливонской войны вышла в Европе в 1564 году — тремя изданиями в Антверпене, Лювене и Кельне. Она интерпретировалась как столкновение между правыми католиками и неверными протестантами, а русские, по версии автора, Тилльмана Бреденбаха, были просто бичом божьего гнева, которым господь наказывает протестантов.

Активно занимались пропагандой поляки. В обозе короля Стефана Батория была походная типография, которая после каждого сражения издавала листок, рассказывавший о великих победах польской армии над московитами, о том, что Польша — оплот христианского мира, сдерживающий напор варваров с востока. Текст переводили на немецкий язык, и через месяц он уже распространялся по всей Европе.

Такова была пропагандистская война в прямом смысле этого слова, Россия ее проиграла вчистую. В этой сфере она еще не умела работать. В том числе и потому, что в России не было книгопечатания. Один был печатник, Иван Федоров, да и тот сбежал в Литву...

— Если следовать вашей логике, то можно сделать вывод, что у русофобии очень давние исторические корни...

— Я не очень люблю слово «русофобия», оно имеет слишком много идеологических подтекстов, но если говорить о явлении, то это, несомненно, так. И корни уходят именно в XVI век. Культурные стереотипы живут очень долго, по целому ряду параметров Россию в Европе до сих пор считают антиевропейской вражеской страной.

Ситуация меняется лишь в одном случае: когда перед европейцами возникает другой враг, причем гораздо более страшный. И тогда для его нейтрализации нужна Россия. Так было во время войн с Наполеоном, когда Австрия страшно полюбила Россию, и во время Второй мировой...

Вот и решайте теперь, что хуже: натянутые отношения с Европой или появление страшного общего врага?

(с) Санкт-Петербургские ведомости