Некоторое время назад я признавался в любви к суперменской теме и, особенно, к современным попыткам ее переосмысления. Под это дело неудивительно, что глаза мои сами собой задержались на заголовке "Все герои должны умереть" (2011), и что я даже решился посмотреть кино с бюджетом 20'000.
Рейтинг фильма — ниже некуда, но на рейтинги я смотрю в последнюю очередь, а аннотация — заинтересовала. На кинопоиске имеется единственная рецензия, сдобренная перевиранием фактов, так что человеку смотревшему хочется лишь удивленно вскинуть брови: критик смотрел кино или потыкал файл и сляпал опус?
Итак, к чему нужно быть готовым, если вдруг надумаете смотреть это кино. Это — артхаус в чистом виде со всеми вытекающими. На моей памяти — первый артхаус про супергероев и, как товар штучный, может случиться, когда-нибудь заработает культовый статус. В фильме полно непонятного и все это легко (и, пожалуй, справедливо) можно записать в сюжетные "провисы", т.е. недостатки, поэтому я расскажу о единственном восприятии картины одним человеком, а там уж каждый пусть сам решает — надо оно ему или нет.
Итак, да. Формальный сюжет: четыре супергероя в костюмах обнаруживают себя (вспомним к слову, типичную ошибку молодых писателей: в начале рассказа "герой просыпается") в незнакомом маленьком городишке с трупами на улице, со связанными и обложенными взрывчаткой мирными гражданами в домах и включающимися при приближении телеэкранами — с экранов улыбается их прежний враг Ракши, когда-то убитый, но вот, неожиданно оказавшийся живым, решивший отомстить, и устроивший для них жестокую игру. В его руках пульт управления детонаторами, с экранов он дает задания: за пять минут добраться туда-то, убить того-то, — и тем самым, двигает героев к мрачному финалу.
Какие очевидные ассоциации должны возникнуть?
"Хранители" (2009) — и сильней, и эффектней. Очевидные цитаты/отсылки — 1) кто-то последовательно уничтожает героев (там это происходило тайно, здесь — явно: каждый новый уровень игры Ракши — ловушка очередному герою), 2) флешбеки в прошлое героев, где они — молоды, общаются, любят, строят планы.
Пипец (2010): 3) беспомощность парня в трико против реальных обстоятельств — в "пипце" это и избиение героя на улицах, и избиение и убийство перед камерой, здесь — обе схватки героев с противниками и невозможность спасения начиненных взрывчаткой заложников.
Можно предположить, что создатели картины, движимые настроением "Хранителей", сняли этакое "фанатское" кино, выплеснув тем самым всю горечь взрослого осознания, что эпоха супергероев прошла. Как в свое время Стил написал "Смерть капитана Фьючера". Кто создатели? Два главных актера — это весь режиссерский и продюсерский состав картины. Именно поэтому, думаю, не ошибусь предположив, что ребята снимали "фанатское" кино: для себя о наболевшем. О наболевшем, потому что и "Хранители", и, особенно, "Пипец" пронизаны супергеройским пафосом, против которого, казалось бы, выступают. Здесь нет: полнейшая безнадега.
Снова итак. Что я увидел в этом фильме? Где-то в подкорке всплыли еще ассоциации — "Догвиль" Фон Триера о городишке, расчерченном мелками на асфальте (здесь мы тоже видим игрушечный городок), "Простая формальность" Джузеппе Торнаторе о странном полицейском участке, в котором допрашивают главного героя об убийстве, которого он не совершал (здесь тоже происходит что-то странное, может быть, потустороннее, тем более в кино утверждается, что Ракши — мертв) или "Розенкранц и Гильденстерн мертвы", в котором персонажи оказываются в промежутках между театральными актами (здесь мы как бы оказываемся в невидимых с экрана уголках компьютерной аркады).
К чему у меня нет претензий в принципе — к кадрам и звуку. Видео- и звуковой ряд, перемежение крупных планов, полутемных помещений и черно-белых записей видеокамер, отсутствие какой-либо жизни на экране, кроме главных героев, создают вязкую, гнетущую атмосферу. Актерская игра вполне достоверна, и все претензии имеет смысл предъявлять именно сценарию: вопросов по ходу появляется больше, чем ответов. Коренной вопрос — кто все эти люди? — ответа также не находит, но это, очевидно, осознанный выбор сценариста.
Наиболее отчетливо происходящее на экране можно представить как неожиданно ожившую компьютерную игру-аркаду, например, такую:
— противники тупы, как люди в костюмах на подступах к Ракши, а боссы уровней берут крутизной, а не сноровкой
— в перерывах между уровнями герой получает инструктаж
Если представить на мгновение, что мир такой игры сделался реальностью, с характерной для нынешнего времени жесткостью, натурализмом и уязвимостью (в противовес игре) главных персонажей, то мы, в сущности, и получим происходящее на экране в фильме.
Какие внутренние подтексты можно увидеть? Ракши — это не суперзлодей типа магнето/красного черепа, не глава корпорации, не крупный мафиози, не Джокер из темного рыцаря. Это слабый трусливый человек, садист, сидящий в укромном месте и держащий палец на кнопке управления взрывчаткой. Супергерои проигрывают трусу с бомбой. Терроризм, неожиданно ставший реальной силой в современном мире, — тема актуальная.
Пожалуй, самой большой сценарной слабостью является лирическая линия: юные герои завидуют более зрелому, кто-то влюблен, кто-то пытается стряхнуть с себя тяжесть опеки и т.п. Все это — штампы, и здесь они совершенно не к месту. Сценаристу-режиссеру (это одно лицо) стоило углубить именно те идеи, которые отличают картину: человек со сверхестественными способностями — обычный человек, мир супергероя — игра, бессилие супергероя против человека со взрывчаткой, но, видимо, в силу недостатка опыта замах вышел сильней удара. Фильм очевидно требует доработки.
Подводя итог, скажу, что потраченного на кино времени не пожалел. Уж это точно лучше, чем смотреть очередной голливудский опус про подновленного человека-паука, но очевидно, признаю, что картина специфическая и рекомендовать ее к просмотру нельзя.
Роман вышел в 1995 году. Услышал о нем впервые я значительно позже. Продавцы в районном центре Алексине Тульской области на тот момент были больше заняты реализацией «Троих...» Никитина и «кониной». Отчетливо «Волкодав» М.Семеновой обозначился для меня в 1999-2001 где-то рядом с Олди. Он был весьма популярен и я, как обычно, отложил знакомство: пусть отлежится. Момент «отлежится» попал примерно на выход одноименного фильма: я решил — если фильм понравится, — стану читать. Фильм не понравился. С «Волкодавом» вышло ровно не так, как с «Дозорами». Фильм «Ночной дозор» заинтересовал ровно настолько, чтобы прочитать оригинал. «Волкодав» ровно настолько же не заинтересовал. И снова книга ждала, обрастая косвенными сведениями чего ждать или не ждать от нее. Фильм оставил отчетливое ощущение, что «Волкодав» — этакий наш вариант Конана со всеми его недостатками. И вот, когда шум вокруг «Волкодава» улегся уже во второй раз, я взялся за книгу.
На свой прототип, Конана, Волкодав похож разве что по формальным признакам: оба героя могучи, владеют воинским искусством, в бою стоят многих, нередко оказываются в услужении у владык, сражаются со злодеями и нечистью, спасают женщин. Общего немало, но, во-первых, М.Семенова достаточно хороший писатель, чтобы написать по-своему, а во-вторых, Волкодав писался с оглядкой на прототип способом «от противного», так что глубинное раскрытие сделало его антагонистом оригиналу. Волкодав подобно Раскольникову много рассуждает о своих поступках, прав он или нет, а также подвергает тщательному анализу окружающий мир. Конан не философствует в принципе: размышления, по Конану, — занятие бессмысленное. Волкодавом движут строгие этические установки, Конаном — потребительские: золото, красивые девушки. Мир Конана написан не на конкретном историческом материале, народы, их обычаи и обряды нафантазированы (здесь и атланты, и гиперборейцы, и лемурийцы с пиктами — эти народы отличаются от современных людей чисто внешне, глубинно же они идентичны современникам Говарда). Волкодав создан на этническом материале. Здесь имена, обряды, традиции реконструированы, а также произведена удачная попытка воссоздать мифическое сознание. Очевидно, что мотивация поступков и поведение во многом подчиняются принципам современным, т. е. так или иначе отражают общественные представления, однако, пропитанность самого воздуха, окружающего героя богами и духами дает наглядное представление о том, как древние воспринимали мир.
Роман «Волкодав» — первая книга, в которой на должном уровне изображены отношения людей родового строя. Отмечу отдельно обряды (например, фата кнесенки), ставшие для современного человека непонятными «традиционными» жестами, в пространстве романа наполнены своим изначальным смыслом. Кроме декоративной функции (сеттинг) они также иллюстрируют читателю его собственные корни. Это замечательно.
История Волкодава, рассказанная автором в романе, очень точно соответствует архитектуре волшебной сказки по Проппу (1): герой насильно уводится из дома после смерти родителей (обряды инициации), оказывается в самоцветных горах «под землей» (т. е. в потустороннем мире), где обретает имя и волшебного помощника (серый пес), возвращается в реальный мир с особыми способностями (сила, мужество, воинские качества, острое зрение) и изъяном (каторжная болезнь), который остается свидетельством его непрерывной связи с потусторонним миром. Этот образ явно озвучен в диалоге с мечом: тот тоже пролежал погребенный долгие годы и вернулся «с того света». Мифическую же архитектуру имеет эпизод с убийством Людоеда. Пожалуй, лишь главный противник героя — Лучезар — нарушает ее: он совершенно не мифичен, он более похож на нашего современника: внешне эффектен, внутренне гнил, мелочен, мстителен, но главное, никакой замысел, большое дело (дурное или доброе) не владеет им: серые кристаллы и развлечения. Это ли не клеймо современности? С этой позиции схватка Волкодава с Лучезаром может быть прочитана как новый подвиг героя, который на этот раз справляется с праздностью и лживостью нового времени. Впрочем, мифичность романа теряется где-то после трети книги, а сюжет становится похож на современные (например, на «Телохранителя»).
Вообще противопоставление разных эпох и социальных устройств раскрывается в романе многообразно: мы можем сравнить веннов с сольвеннами, степных и болотных вельхов, жителей «цивилизации» с варварами, и даже венна Волкодава с «трясинными» вельхами. У народов и персонажей романа можно найти и черты древних римлян, и древних греков, и наших современников. Черты приходящие, внешние, и глубинные, неизменные основы человеческого устройства. Для внимательного читателя роман изобилует информацией, мыслями, сопоставлениями, так что чтение ни в коем случае не станет бесполезным.
Удивляет то, что многие критикуют роман за «навязывание» матриархата, называют это выражением «девичьих грез». Эти критики, однако, забывают или демонстрируют незнание некоторых культурно-исторических фактов. А именно, матриархат долгое время считался ступенью в развитии первобытного общества (2, и не только). В последнее время заговорили о локализации и последующем расселении культурных феноменов (3), но и в этом случае матриархат мог иметь место в истории славянских народов. Наиболее ярые защитники привычного им современного патриархата демонстрируют большее невежество, чем варвар-Волкодав. Традиции родоплеменного матриархата действительно таковы, что мужчина уходил в род своей жены. У евреев до сих пор мужчина берет фамилию жены. Когда Волкодав говорит, что с гибелью женщин его Род прервался: для него это — первая и непреложная истина.
Позже, как христиане запрещали языческих богов, так и с приходом бога-отца на место богини-матери роль женщины ослабла. Женские божества приобрели злобный характер — ведьм, колдуний, мачех (опять, 1). Типичный пример — Баба Яга. Некогда священный страх мужчин перед соитием, перед женщиной и будущей женой рудиментарно сохраняется даже сейчас, а в свое время он мог быть вполне естественнен. Возможно, величина этого страха была так велика, что именно, борясь с ним, мужчины создавали новые верования с приниженной ролью женщины (создана из ребра, нечиста и др.). Этим более современным отношением пропитана сага о Конане: вот уже где женщина — глупая завистливая пустышка, а то и вовсе товар, предмет насилия. Волкодав — модель человека с теми, «древними» представлениями, и модель удачная, даже если в ней присутствуют какие-то романтические преувеличения. В частности в романе сталкиваются оба отношения к женскому началу, и этот конфликт в романе не на последнем месте.
Однако, у книги есть и существенные недостатки.
Можно отметить, например, обилие сюжетных ходов и их однообразие: спасение узника в темнице Людоеда, спасение девушки от Людоеда и позже упырей, от разбойника Жадобы, далее спасение щенка, узника жрецов сначала в поединке на площади, потом от убийцы, схватка с возчиками, вызволение старика из рабства, спасение кнесенки и так далее. Добавим к этому эпизоды воспоминаний: помощь каторжанам, спасение жрицы от бандитов, спасение девочки в образе пса. Прибавим к этому атмосферный акцент: обилие несправедливостей и неприятностей, которые сваливаются на героя вслед за каждым из его поступков, все это создает ощущение тягостное — девушка, спасенная от Людоеда делает выбор в пользу «мудреца» Тилорна, захваченный у разбойника меч приводит к несправедливому обвинению, возвращение «отцовского» кинжала из сострадания приводит к обману, а желание выкупить старика — к потере меча. Роман развивается по принципу: от плохого к худшему. Тем неестественней смотрится хеппи-энд с бегством в облако. Причем, внимательный читатель отметит несомненное сходство сюжетных поворотов с теми искусственными приемами, которые для подогрева интереса в настоящее время применяются почти в любом телесериале. Как почти всякий современный сериал способен удержать зрителя, так и роман захватывает читателя, не отпуская до самой последней страницы. Вообще, сюжет романа легко разделяется на последовательность микроисторий-серий и, как следствие, обнаруживает сериальные же недостатки. Один из них — однообразие.
Другой — избыток персонажей. Что сойдет для сериала — неприемлемо для цельного сюжета. Все эти спасенные и присоединившиеся к герою «спутники» заставляют автора снова к ним возвращаться, уделять им «сюжетное время», навешивать на них функции, чтобы оправдать их присутствие. Например, так ли уж важен эпизод со спасением щенка? Так ли уж необходимо было сохранять пса до самого финального бегства в облако? С одной стороны все понятно: щенок для Волкодава не просто зверюшка, но существо, может быть, более важное, чем все женщины, — он тотем. С другой — на все эволюции вокруг щенка я смотрел с недоверием: чего-то мне не хватило, чтобы также безотчетно поверить в важность происходящего. Спасение арранта от жрецов играет в книге важную роль: Волкодав второй раз предстает перед кнесенкой, но сам аррант дублирует многие функции Тилорна, так что мы получаем двух одинаковых героев вместо одного. И, как мне кажется, весь финал с бегством в небесный мир служит лишь для оправдания присутствия арранта. В конце концов тот успел погибнуть от рук убийцы, но зачем-то воскрес. Это обилие персонажей рождает и обилие «хвостов»: кто хотел убить кнесенку, кто подсылал убийц со знаком огня и зачем? Кто эти убийцы вообще? Что случилось с девочкой-оленюшкой, подарившей Волкодаву бусину? Что за крылатые существа спасли Волкодава после выхода из рудников и для чего? Кто хотел нанять Волкодава и куда делась золотая монета? Да и бегство в «мир лучший» всех центральных персонажей выглядит как один большой рояль: не произойди его, истории арранта и Тилорна с Ниилит, щенка и старика с внуком повисли бы в воздухе. Так же, как повисает в воздухе история ослепшего воина: успели Тилорн с Ниилит помочь или нет?
Отдельно стоит отметить характер Волкодава: несмотря на раскольниковские внутренние монологи, он не меняется на протяжении романа совершенно. Его твердые моральные посылки остаются твердыми и неизменными, а события не предлагают ему «пограничных» противоречивых ситуаций, в которых эта твердость могла бы поколебаться. При том герою — двадцать три, время по нынешним меркам самых невероятных внутренних перемен. Волкодав же неколебим, отчего более похож на зрелого мужчину, если не на старика. Физически он неуничтожим и побеждает любого противника хоть с одной рукой, хоть с завязанными глазами. На этом фоне удивительна схватка с Лучезаром — сколько сам Волкодав говорил о боевых качествах боярина, сколько называл наиопаснейшим противником, и в итоге с какой легкостью расправляется с ним «одной левой»?! Поразительно.
Стихи, предваряющие каждую главу, написаны хорошо. Только слишком уж они современны. Стихи и песни у Толкина углубляют эпоху и работают на эпическую атмосферу, стихи в «Волкодаве» — нет, потому что отражают мышление не Волкодава и людей его мира, но наших современников.
Впрочем, роман все равно хорош. Не уверен, что стану читать продолжения, но сам роман, пожалуй, еще перечитаю.
-------
1 — Пропп, В.Я. Исторические корни волшебной сказки. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1986. — 364 с.
2 — Морган Л. Г. Древнее общество или исследование линий человеческого прогресса от дикости через варварство к цивилизации. — Л., 1933.
3 — Берёзкин Ю. Е. Мифы Старого и Нового Света : из Старого в Новый Свет : мифы народов мира. — М.: Астрель : АСТ, 2009. — 446 с. — (Мифы народов мира).
Я узнал об Э.Р.Э. в 2008 году, читая роман «Страна смеха1». Неплохая вещь для дебюта, но совместившая в себе черты современного магреализма, которые мне не нравятся, и в первую очередь, приземленность. Тем не менее, по окончании романа в моей записной книжке появились две заметки — Джордж Макдональд «Лилит» и Эддисон «Уроборос». Роман «Лилит» к этому времени был худо-бедно переведен на русский2 (позже удалось достать другое издание3), а с Эддисоном дела обстояли вовсе плохо. Перевода «Уробороса» не было (О. Колесников выложил фрагмент «Повелительницы...» в 2009 году), и ни одно издательство, судя по всему, издавать Э.Р.Э. не планировало.
Как признавался А. Вироховский, к тому, чтобы перевести «Уробороса», его подтолкнуло восклицание «я никогда не прочитаю этот роман!» на одном из форумов «Лаборатории фантастики». В итоге в 2011-м первый перевод самого известного романа Эддисона был не только подготовлен, но и выложен в свободный доступ. Позднее он послужил основой для малотиражки4, а еще позже вместе с «Повелительницей...» вышел в серии «Клуб любителей фантастики»5. Одновременно с А. Вироховским за перевод Эддисона взялся переводчик, скрывшийся за псевдонимом Nebehr Gudahtt. Для текста романов был даже заведен отдельный блог. Так российскому читателю неожиданно стали доступны не только «Змей/Червь Уроборос» в двух переводах, но и вся «Зимиамвийская трилогия».
Среди западных читателей Эддисон пользуется неизменным уважением не только как предшественник Толкина. Отмечают его самобытный стиль и талант рассказчика. Затем мнения расходятся: кто-то оценивает выше «Уробороса», кто-то — «Зимиамвийскую трилогию» («...«Змей Уроборос», которого принято считать первой книгой эпопеи, — вещь довольно слабая и сюжетно связана с остальными частями не слишком тесно6...»).
Я читал романы в порядке их написания и издания: первым — «Уробороса», затем — «Владычицу...». Обе книги хороши, и, хотя они совершенно не похожи, в них присутствует особый дух, который ни с чем спутать невозможно. «Уроборос» — это, действительно, эпическое полотно, миф, соединяющий путешествия по невиданным краям и в царство мертвых, схватки армий, колдовство и встречи с божествами. «Владычица...» — это, действительно, исторический роман с минимальным фантастическим элементом, со множеством диалогов, с загадками и параллельными мирами.
Что же такое Э.Р.Э.? Чем он так интересен сегодня, когда мы уже знаем Толкина, Льюиса, Мартина, Сапковского и многих других?
Попытаюсь ответить, привлекая материал Профессора. «Властелин Колец» раскрывает, кроме прочего, в сражении людей с темным Мордором столкновение эпох. Речь орков выдает в них жителей полицейского государства, а сами орки не собираются ополчениями, а массово производятся в катакомбах. Люди, сражающиеся со злом в романе, борются с тем, что несут новому миру промышленность и тоталитаризм. Особенно ярко «дивный» новый мир показан в финале: жандармский режим в Хоббитании. А эльфы и древнейшие из людей, хранящие верность старым временам, пропитанным легендами и вселенским содержанием, в конце уплывают, оставляют этот мир.
Э.Р.Э. — часть «прежнего» мира. В романах мы погружаемся в эпоху, когда «образованный человек был способен ощутить в тексте то единодушие с каким-нибудь античным автором, то полемику с ними, то пародию на них. Таким образом чтение превращалось в своеобразную беседу посвященных7». В контексте это означает вплетенность человека прошлого в насыщенную мифическую картину мира. Обилие цитат и аллюзий в романе превращает персонажей в живые воплощения героев, текст обретает глубину, и сам «воздух» романов пропитывается магическим содержанием.
Толкина укоряют за схематичность и условность созданных им отрицательных персонажей. Но Профессор именно это и должен быть отразить: нынешнее зло безлико, оно стыдливо прячется в серых застенках, тянет оттуда свои руки, сминает живые души, коверкает их жестокостью, мелочностью, гадливостью, корыстью. Злодеи прошлых эпох, как и великие герои, самозабвенны в своих делах и порывах. Я отмечал прежде эту особенность в отзыве на роман «Лилит». В еще большей мере она характерна для Э.Р.Э.
Здесь злодей творит «высокое» зло с гордо поднятой головой. Борьба добра и зла приобретает характер соревнования, после которого победитель и побежденный могут сидеть за одним столом и пить вино. Именно таковы персонажи Э.Р.Э. — они ни в коей мере не мелочны, они «выпуклы», они прекрасны. Хорошие или плохие они являются частью мифа, следовательно, — частью Божьего замысла. Впрочем, Э.Р.Э. не библеистичен, в чем-то он даже оказывается «язычником». Во главе здесь женское начало, оно — и Богиня-Мать, и уайльдова Красота, которая, как известно, стоит выше общественной этики и сама себе Этика. В том и состоит задача Э.Р.Э., с которой он справляется блестяще: оставаясь объективным наблюдателем, Творцом, он создает прекрасные, хотя и не бесспорные с точки зрения любой этики, характеры и образы. Он рассказывает прекрасные истории про героев, к которым невозможно примерять привычные мерки добра и зла, как нельзя их примерять, скажем, к греческим титанам или богам. Герои эти есть, и самим фактом вплетенности в мифическое полотно мира заявляют право на бытие.
Пожалуй, современный читатель истосковался именно по этому: по героям «высоких» помыслов и деяний, по возвращению содержания (наперекор пустоте, которая, в конце концов зазияла в прорехах капиталократии). Может быть, этим объясняется пристальный интерес современных читателей к магреализму и «дотолкиновской» фэнтези, к Макдональду, Э.Р.Э. и другим. Если же сравнивать Макдональда, написавшего более тридцати романов за 39 лет, и Эддисона, за 19 лет успевшего закончить четыре романа, то при всей любви к шотладскому сказочнику я предпочту Э.Р.Э.: у Макдональда есть книги лучшие, худшие, и вовсе «проходные», у Э.Р.Э. каждый роман значим.
Хочется выразить огромную благодарность переводчикам. Удивительно и прекрасно, что эти замечательные романы стали нам доступны, и, пожалуй, самую малость жаль: открытие уже состоялось, книги прочитаны, можем ли мы теперь ждать еще одного такого подарка?
1 — Кэрролл, Дж. Страна смеха. — М.: Эксмо, 2003. — Серия: Магический реализм. — 336 с.
2 — Макдональд, Дж. Линдсей, Д. Лилит. Путешествие к Арктуру. — М.: АСТ, 2004. — Серия: Толкин. Предшественники
3 — Макдональд, Дж. Лилит — Н.Новгород: Агапе, 2004 г. — Серия: Шотландская классика — 320 с.
4 — Эддисон, Э.Р. Змей Уроборос — Издательство не указано, 2012 г. — Серия: Золотая рамка (продолжатели). — 560 с. — (Тираж 30 экз.)
5 — Эддисон, Э.Р. Змей Уроборос. Повелительница Повелительниц. — М.: Международный центр фантастики, 2012. — Серия: Клуб любителей фантастики. — (Тираж 100 экз.)
6 — Майкл Суэнвик «В традиции...» (In the tradition, 1994)
7 — Из предисловия А.Вироховского к «Змею Уроборосу»
PS. Статья была добавлена в pdf-верстку ко второму и третьему романам "Зимиамвии"
PPS. В сети нашелся перевод и Стьеборна сильного, так что полное собрание романов ЭРЭ доступно для русскоязычного читателя
облако тэгов
