Данная рубрика посвящена новостям фантастического книгоиздания на русском языке. Планы издательств, обложки к ещё не вышедшим книгам, издательские пресс-релизы, обзоры новинок прошедшей недели — всё это будет в единой рубрике. Также в последних числах каждого месяца будет появляться обзор «ожидания месяца» с краткими описаниями наиболее интересных на наш взгляд книг, запланированных на следующий месяц.
Для литературы, не относящейся к фантастической, есть следующие рубрики:
Редакция "Астрель СПб" представляет своего нового польского автора, Марту Краевскую и ее роман "Idź i czekaj mrozów" (Иди и жди морозов), первую часть трилогии о Волчьей долине.
Краевская по образованию историк-русист со специализацией по истории ранних славянских племен, их культуры, верований и демонологии, поэтому ее романы построены на основательной историко-этнографической базе, и польские критики зачастую называют ее книги совершенно новым словом в мире "славянского фэнтези". Также надо отметить, что в малой форме Краевская считается одним из самых интересных польских авторов, работающих в жанре хоррор, что также откладывает отпечаток и на ее романы, придавая сложному мифопоэтическому тексту непривычную для подобного жанра жесткость и мрачность. Сразу можно предупредить, что никто из ее героев не застрахован от довольно печальной участи.
В Волчьей долине в лесах верховодят лешие, в озерах водятся утопленницы, по ночам между изб бродят призраки и упыри. Это уединенный край, которым когда-то владели волкари, оборотни, но сейчас от них остались одни страшные сказки, да развалины крепости в лесах. Здесь местные села оберегает опекун, но последний погиб в схватке с нечистью, и теперь задача оберегать местных жителей возлагается на его приемную дочь, травницу Венду, вот только она ни по опыту, ни по возрасту не чувствует себя способной взять на себя такую непосильную ношу. Впрочем, выбора у нее не остается, и помимо охраны села ей приходится еще бороться с собственными страхами, сомнениями, одиночеством и подступающим безумием из-за огромной ответственности. А тут еще проходит слух, что в долину возвращается ДаВерн, последний волкарь. И никто не знает, зачем. То ли мстить за смерть собственных детей, то ли у него другие планы, ведь все думали, что он давно мертв.
Комментарии об авторе:
Трилогия о Волчьей долине — это мрачное и суровое этнографическое фэнтези на славянском материале. Признаюсь: такого я давно не читал, в последнее время чаще попадалось что-то посконно-сусальное, прямо по Сапковскому, а Краевская работает с первоисточниками внимательно, копает глубоко и создаёт отнюдь не мультяшную сказочку.
Владимир Аренев, писатель, составитель антологий, литературный агент, эксперт по польской фантастике
В феврале в серии «Звёзды научной фантастики» выходит роман Яцека Дукая «Идеальное несовершенство» в вашем переводе. Насколько нам известно, Яцек Дукай знает русский язык и очень трепетно относится к переводам, сам их проверяет и авторизует. Как обстояла ваша работа над переводом «Несовершенства»?
К тому моменту, как я начал переводить роман, у меня уже был опыт общения с автором: мы довольно много переписывались, пока я переводил «Иные песни». Яцек Дукай и правда очень требовательный автор. Требовательный, прежде всего, к себе — но оттого и к другим, и к переводчикам — в частности. Насколько мне известно, он не менее плотно общается и с переводчиками его романов на английский (в частности, с теми, кто работает над переводом его opus magnum, романа «Лед»). К тому же он действительно хорошо знает русский (достаточно хорошо, чтобы, например, поддерживать двуязычную беседу с русскоязычными — и украиноязычными, кстати, — читателями, как это было на прошлогоднем львовском «Форуме издателей»). Он — представитель того поколения, которое учило русский в школе, к тому же, он активно возобновлял эти свои знания, пока работал надо «Льдом» (сбор материала предполагал обильное чтение русскоязычных первоисточников).
И именно из-за Яцека Дукая я получил эдакий переводческий «стокгольмский синдром». Существует ведь два полюса реальных переводческих стратегий: первая — «дополняй-и-объясняй», где переводчик тянет автора к читателю, выступая одновременно почти соавтором («boromir smiled», в общем); вторая — суровый буквализм, где калькируются авторские языковые решения; первая стратегия притягательна и всегда позволяет переводчику говорить «это не бага, а фича», вторая — всегда отчего-то довольно мучительна, ресурсоемка и часто находится в шаге от решений, имеющих лишь частичное отношение к художественному переводу (и еще тут всегда возникает проблема контроля за редактированием, необходимости предварительно объяснять, отчего в этом конкретном месте абзац выглядит именно так, как он выглядит).
И вот я отослал перевод «Иных песен» автору — и оказалось, что он (вот кто бы мог подумать!) куда больше ценит то, что сделал он сам, чем переводческие «изменения-и-дополнения»; пометок вроде: «тут в польском тексте другое слово» или «этих слов в романе нет» — оказалось в возвращенном куске текста в количестве. Плюс именно в переписке с автором пришлось вырабатывать и тот специфический язык «польского текста о грекоцентричном мире, работающем на основе метафизики Аристотеля», который, полагаю, не мог не вызывать некоторый ступор у неподготовленного читателя.
Но отчего приятно работать с Дукаем — он не только ставит переводчику вопросы и говорит о своих сомнениях; он активно помогает понять, что именно автор хотел сказать, используя такие-то и сякие-то приемы или вставляя вот это вот заковыристое слово, которое — нет, совершенно не нужно заменять более простым и понятным аналогом. Такая работа очень дисциплинирует переводчика, закрепляет в голове определенные ориентиры и дает представление о твоей, как переводчика, свободе при обращении с авторским текстом.
Когда позже я работал над переводом «Сезона гроз» Сапковского, именно это мешало сильнее всего: с одной стороны, был авторский язык (усложненный специфической лексикой, где Сапковский с удовольствием показывает свою языковую эрудицию или где он начинает играть со стилями); с другой стороны — корпус текстов «геральтианы», очень целостно переведенной Е. Вайсбротом (но язык которой стал «вайсбротовским» не в меньшей степени, чем он был «сапковским»). Первый вариант показался мне куда честнее, а вот читатели раз за разом спрашивали недоуменно: «а зачем же такие странные слова в привычном нам Сапковском?».
А общаетесь ли вы во время работы с другими авторами?
Это довольно коварный вопрос. В принципе, у переводчика необходимость общения с автором возникает как минимум когда становится ясным пространство непонятности и непонятости текста. А это, во-первых, это система ономастики и топонимов: в польском языке принято переносить в текст иностранные названия, имена и фамилии ровно так, как они пишутся на языках, откуда взяты; соответственно, раз за разом возникают вопросы «как это звучит» (поскольку для привыкшего к кириллице человека отнюдь не прозрачным является соответствие «Peugeot» и «Пежо», например). Во-вторых, это скрытые цитаты, которые отнюдь не обязательно улавливаются переводчиками (например, любое пафосное изречение героев Яцека Пекары о Христе заставляло забивать фразу в поисковик — не является ли она оригинальной или измененной евангельской цитатой; ровно так же в русском переводе Сапковского утерян целый ряд скрытых цитат, которые автор использовал в «Саге о Геральте»). Наконец, в-третьих, это социальный и культурный контекст упоминаемых авторами реалий (например, в любом романе, действие которого происходит между 1950-ми и 1980-ми годами, во времена ПНР, всегда есть понятные для польских читателей, но совершенно неявственные для читателя иноязычного культурные маркеры — всякоразные соответствия нашего «брежневского застоя» или «кукурузы — царицы полей»).
Но тут проблема, как мне кажется, в другом: переводчик, чтобы начать искать ответы на возникающие по тексту вопросы, должен вообще понять, что он столкнулся с чем-то, что этот вопрос подразумевает. И — да, тут-то общение с автором может помочь. Скажем, когда я переводил несколько повестей и рассказов из цикла «Последняя Речь Посполитая», подсказки автора, густо намешавшего в рассказы культурных (и поп-культурных) реалий, привычных для простого поляка, были очень и очень полезны.
Действие «Идеального несовершенства» разворачивается в будущем, в XXIX веке, в мире, в котором люди уже не вершина эволюции, а лишь меньшинство среди новых «постлюдей». Они — новая ступень в стремлении людей к совершенству, интеллект без тела, который при необходимости можно перенести в любое тело. Поэтому, чтобы избежать проблем с использованием родов (когда пол собеседника неясен или неизвестен), был разработан новый грамматический род, и вам в процессе перевода на русский по сути пришлось изобретать новые склонения, местоимения и окончания для этого грамматического рода. Как вы справлялись с этой переводческой задачей?
С этой переводческой задачей мы справлялись на пару с автором, поскольку для Дукая именно этот момент перевода очень важен (например, он говорил, что местоимения и склонения из «Идеального несовершенства» вполне прижились в среде польских трансгендеров — то есть, начали реально влиять на мир «здесь-и-теперь»). Я предложил несколько развернутых вариантов: как звучит местоимение, какие могут быть окончания, каких окончаний быть НЕ может, несмотря на всю их благозвучность для чужого уха. Пару раз мы поиграли с довольно большими — с главу-две — кусками текста, чтобы понять, что выходит и как это будет работать. В конце концов, остановились на варианте, который в базовых своих решениях оказался достаточно близок к авторскому.
Однако, усложненность задачи с этой игрой-в-новый-род-вне-родов состояла еще и в реалиях мира, описанного автором. Любое постчеловеческое существо в романе Дукая может принимать произвольный вид (или хотя бы разрешенный в рамках текущей Традиции, своего рода базового свода законов и установлений, регламентирующих характер жизни в локальных пространствах места и времени) — в частности, мужской или женский. Во всех случаях, когда в тексте речь идет о реакциях этой т. н. «манифестации», используется род плоти этой манифестации (мужской или женский, в привычной для нас грамматике); когда же речь идет о том, кто таким вот образом «манифестируется» — снова используется грамматика постчеловеческих сущностей. Это довольно выматывает в смысле необходимости отслеживать соответствие текста придуманным автором (и отчасти переводчиком) правилам и, возможно, кажется несколько переусложненным, но к этому довольно быстро привыкаешь.
Впрочем, Дукай и вообще уникальный в отношении работы с языком автор: чуть ли не для каждого своего произведения он создает языковые формы, которые соответствуют самой логике этого мира; порой это кажется ужасно расточительным — но это безумно интересно в смысле и переводческого усилия в том числе.
Часто ли вы работаете с текстами, для которых автор создает новый язык, новые категории или сложную терминологию?
Короткий ответ был бы: достаточно часто. Длинный — подразумевал бы обширную экскурсию в особенности польской фантастики (особенности не только языковые, но и идейные, культурные, идеологические). В сокращенной версии можно обратить внимание, что польские авторы — начиная с Лема и, особенно, с т. н. «социологической фантастики» 1970-80-х (круг авторов, идейно и идеологически близких к Янушу Зайделю), — активно играют на поле, скажем так, «миростроительства». До какого-то момента это выполняло функцию защитной реакции на цензуру, однако — вошло, кажется, в привычку. Сначала меня эта фонтанирующая креативность каждого второго читаемого текста несколько смущала, но потом стала радовать. Поскольку — это ведь очень честная работа: если ты создаешь мир, отличный от нашего, ты должен понимать, что отличаться он будет и в способах называния/описания окружающей действительности. Российские авторы, кажется, очень редко обращают внимание на такую возможность (и тем, кстати, ценней, когда — обращают: как это делает великолепный Сергей Жарковский, например).
Для польских авторов — это довольно разная игра. Дукай, например, может создать свой специфический язык (как он делал это в «Идеальном несовершенстве» или в романе «Лед»); Павел Майка в романе «Мир миров» (тут так и хочется написать «Мир міров», поскольку в названии есть эта отсылка к концу войны — и зеркалка по отношению к «Войне миров»Г. Уэллса) — создает густое варево описаний мира, измененного инопланетным вторжением и материализованными национальными легендами; Лукаш Орбитовский в своих рассказах активно использует молодежный сленг... Примеры можно было бы длить и длить.
Можете рассказать, над какими переводами работаете сейчас, или пока это тайна для читателей?
Я бы скорректировал этот вопрос следующим образом: «чего ждать в обозримом будущем» (имея в виду те переводы, которые сданы в издательства — или работа над которыми продолжается и не представляет собой информацию, разглашать которую пока что рано).
Во-первых, буквально с недели на неделю выходит пятая антология, которую прекрасный писатель и не менее талантливый составитель сборников Владимир Аренев делает для украинского издательства «Клуб семейного досуга». Это сериясборников, первый из которых вышел еще в 2015 году — и они, как мне кажется, достаточно оригинальны по своему составу: тут собраны как отечественные, так и иностранные авторы; в числе последних — и авторы польские, я же переводил для этой антологиирассказАнны Каньтох из ее историко-детективно-фантастического цикла о Доменике Жордане. Как по мне — это очень неплохой рассказ очень здоровского автора.
Во-вторых, сдан перевод двух сборников рассказов Яцека Комуды, где главный герой — небезызвестный нам Франсуа Вийон, поэт и преступник. Это довольно мрачные истории, происходящие в очень качественно изображенном средневековом мире.
Наконец, в-третьих, вовсю идет работа над пятым томомциклаРоберта М. Вегнера о Меекханской империи и ее окрестностях. Книга большая, потому в ближайшее время меня ждет изрядный кусок работы.
Последние два рассказа, в общем-то, так или иначе связаны с дилогией, о которой пойдёт речь. "Там трудись..." происходит в том же мире, но лет на двадцать раньше, главные герои этого (и ещё одного рассказов) -- второстепенные персонажи дилогии. Это полицейские в Кракове, который (как и вся Земля) пережил появление марсиан и сильно изменился после того, как на него сбросили мифобомбу. Полицейским, кстати, помогает палач -- убитый несколько столетий тому и оживлённый, призванный на помощь государству. Этот рассказ-приквел можно читать и до дилогии (а вот другой приквел же лучше прочесть после второго тома, иначе будет неясно, почему он так заканчивается).
"Необходимость чуда" к этому циклу официально не примыкает, но уже здесь Майка пытался поработать с концепцией мира, в котором полёты в космос столь же обыденная вещь, как и существование богов. Получилось живо, с иронией и весьма душевно.
А что же сама дилогия? А вот она -- более сложна и многогранна. Позволю себе процитировать собственный же отзыв со страницы первого романа.
цитата
Дебютный роман Павла Майки на самом-то деле вовсе и не дебютный: космоопера «Пастбища небесные» была написана раньше, но задержалась в издательских лабиринтах на более долгий срок. Впрочем, премию Жулавского он получил за обе книги, -- и по-моему, вполне заслуженно.
О чём же «Мир миров» (само название которого на русский буквально переводить, пожалуй, не стоит: возникает лишняя коннотация)? Это книга о мести: главный герой ею буквально одержим и готов ради этого на всё, в том числе -- на то, чтобы пережить смерть (что мы и видим в прологе).
Это, безусловно, тот самый характерный для современной польской фантастики тип «wierd»-текстов, которые -- если разобраться -- представляют собой смешение нескольких классических поджанров: мифическое фэнтези, историческое фэнтези, альтернативка, немного стимпанка... Мир, который пережил атаку якобы уэллсовских марсиан, и с тех пор кардинально изменился. Мифические, фольклорные и литературные персонажи существуют рядом с людьми, как и «марсиане», которые в этой версии реальности отнюдь не вымерли из-за земных вирусов. Соединение «космоса» и «мифа» мы видели и прежде, у того же Колодзейчака -- но Майку эпигоном не назовёшь. Он скорее работает в традиции, причём восходящей к Желязны. Роман, безусловно, посвящён стереотипам: России, которой никогда не было, Польше, которой никогда не было, -- и т.д. Реальная история проступает сквозь облик призраков лишь иногда, в виде треснувших черепов и обожжённых лиц; а «сказочный», фэнтезийный мир не сулит на самом-то деле ни прекрасных чудес, ни избавления от тёмной натуры человека. Магию используют не для того, чтобы сделать людей счастливее, свободнее или лучше. Другое дело -- устроить катастрофу, чтобы в массовом жертвоприношении создать собственного карманного бога-на-шестерых. Или на землях богини Вечной Революции воплощать в жизнь сюжет замятинского «Мы». И даже в тихом, почти эдемском городке-утопии от судьбы не скрыться. (Да что там, даже как бы не единственный идеальный вторичный -- в рамках изображаемой реальности -- мир, мир живых картин, тоже в конце концов начинает меняться отнюдь не в лучшую сторону).
И оказывается, что именно идеалист-мститель Мирослав Кутреба и разношёрстная компания его помощников -- те, кто на самом деле способен вернуть миру хотя бы толику собственно мира. Или, по крайней мере, так кажется на первый взгляд...
Роман по-хорошему литературоцентричен (опять же, совершенно в традиции Желязны, Колодзейчака и прочих старших товарищей по профессии). Отсылки к «Руслану и Людмиле», «Мы», трилогии Сенкевича, Грабинскому, польским легендам, Уэллсу порой вполне очевидны -- и составляют ещё один важный для понимания книги слой.
Второй том вышел три года спустя и оказался весьма необычным продолжением, но обо всём в свой черёд...
Интересно, что "Мир миров" получил главный приз премии Жулавского -- в отличие от премии Зайделя, лауреаты которой избираются всеобщим голосованием на "Полконе", Жулавского вручают специалисты. Получить Жулавского за дебют -- это серьёзно; как и выйти с этим же романом в шорт-лист Зайделя.
Добавим, что год спустя Майка получил Жулавского ещё раз, за внецикловый (пока) роман "Небесные пастбища", но об этом поговорим как-нибудь в следующий раз...
А что же второй том? Майка сделал паузу между первым и вторым романом в три года, за это время отвлекшись на польскую ветвь межавторского проекта "Метро". Правда, польские авторы не так массово страдают от участия в межавторских проектах, но опасения всё равно были. Как оказалось, безосновательные.
цитата
Второй том начинается неожиданно -- с 2125 года. Это бодрит. :) Как и первая же сцена: оживление скелета богини Тиамат в космосе, рядом с Каллипсо.
Сперва создаётся впечатление, что автор прыгнул слишком далеко вперёд -- после семидесятых-то лет прошлого века! Но уже с третьей главы становится ясно, что нас ждёт, по сути, две истории: одна происходит через несколько лет после завершения «Мира миров», вторая -- в далёком для них и для нас будущем. Но по сути, всё это части единой истории, и -- как и в случае с «Миром миров» -- обе линии очень аккуратно и рационально совмещены одна с другой.
Следует отдать Майке должное: при кажущемся эклектизме он ухитряется сплавить в единое целое полёты в космосе, древних богов, мир живых картин, оживших персонажей из различных книг и даже авторов этих книг. Получается задорно, весело и гармонично. Пожалуй, в последний раз настолько же удачный «капустник» я читал только у Желязны, в его «Ночи...»
При этом Майка, когда ему нужно, может перейти от юмора к вполне серьёзным материям (здесь, при всей несхожести приёмов, тем, интонаций, он, пожалуй, сродни зрелому Пратчетту). Без умения выйти на по-настоящему серьёзный тон книги Павла, пожалуй, были бы забавным развлечением на один раз, прочитал и забыл; что само по себе тоже не так уж и плохо. Однако способность говорить о сложных и трудных вопросах делает эти романы чем-то большим. Разумеется, не «литературой высокой полки»; на это Майка и не претендует. Вместе с тем это качественные книги, к которым лично мне хочется возвращаться время от времени.
Второй том закрывает линию мести Кутребы, но оставляет несколько серьёзных вопросов и сулит продолжение. Насколько знаю, автор над ним уже активно работает, и учитывая то, насколько непохожими были первый и второй том цикла, можно только предвкушать, что же нам готовят в третьем...
Ах да, и ещё есть рассказы, посвящённые второстепенным персонажам основной линии. Первый из этих рассказов, увы, будет понятен лишь после прочтения второго романа цикла, более того -- он сюжетно не завершён, похоже, автор планирует сделать нечто вроде книги-вбоквела из рассказов, по примеру того же «Рыцаря Семи королевств». Второй же рассказ вполне самодостаточен и атмосферен, с него и началось знакомство наших читателей с этим циклом Майки. Но им, к счастью, не закончится... ;)
В личном разговоре Павел признался, что он планирует ещё как минимум один рассказ-приквел и работает над третьим романом в цикле. Автор он довольно продуктивный (что, как ни удивительно, не сказывается на качестве его произведений), так что надеюсь, продолжение не за горами.
Добавлю, что оба тома вышли в молодом (на тот момент) издательстве "Genius Creations". Издательство известно тем, что работает в первую очередь с молодыми авторами и не хочет ограничиваться рамками какого-либо конкретного жанра. Долгое время их слабой стороной было оформление, но вот промоцией они в последнее время занялись вплотную -- да и с художниками работают получше.
Так уж получилось, что мне посчастливилось побывать на презентации "Мира миров" на (кажется) "Полконе"; там всем желающим вручали книгу в твёрдом переплёте. Позже оказалось, что этих экземпляров отпечатали совсем немного, и большая их часть сгорела на складе. Второй тираж сделали уже в мягкой обложке, а я -- к собственному удивлению -- оказался счастливым обладателем уникального издания, вдобавок с автографом. Но, признаюсь, ждал, пока выйдет окончание дилогии: часто бывает так, что классный рассказчик в крупной форме "вязнет" или попросту теряет интерес к продолжению. К счастью, с Майкой этого не случилось, так что после прочтения стало ясно: это тот автор, которого обязательно нужно предлагать на перевод.
Осталось подождать и посмотреть, согласится ли с этим читатель.
Ну вот, издатель уже сделал официальный анонс, -- так что продублирую его здесь и добавлю пару слов от себя.
---
Представляем вам обложку к нашей новой книге из серии "Звезды научной фантастики". Ей станет антология "Голос Лема", созданная в честь Станислава Лема и исследующая главные мотивы его творчества. Антология получилась очень необычная, разнообразная, сложная, а Яцек Дукай эксклюзивно для нашего издания предоставил свой рассказ "Кто написал Станислава Лема?", вдобавок к крайне интересному предисловию, созданному им для сборника.
Для поколений читателей он был Мастером, для поколений авторов – образцом и примером. Станиславу Лему в этом году исполнилось бы 95 лет. Этот необычный проект — дань памяти великому писателю и философу. Здесь на краю гибели Вселенной невероятные потомки людей и инопланетян встречают немыслимое, здесь Филип Дик пытается спасти Америку от могущественной компьютерной системы под названием «Лем», здесь властвуют и страдают искусственные интеллекты, множатся виртуальные миры, человечество устанавливает первый контакт с инопланетянами, открывает планеты со следами чужой и чуждой нам жизни, а андроиды поднимают бунт против своих создателей. Твердая НФ и ироничные притчи, головоломные постмодернистские рассказы и запутанные НФ-детективы – в этой антологии есть истории на любой вкус. «Эдем», «Солярис», «Фиаско», «Следствие», «Сказки роботов», «Абсолютная пустота», «Звездные дневники Ийона Тихого», «Дознание», «Маска» — все эти тексты до сих пор служат источником вдохновения для современных писателей, что ярко доказывает «Голос Лема», антология, написанная в честь Станислава Лема, мастера, без которого научная фантастика была бы совершенно иной.
Разнообразие в подходах к литературному наследию Мастера – в стиле и в предложенных темах – несомненно одна из сильных черт антологии. Всякий, кто возьмет в руки «Голос Лема» сумеет оценить тот широкий спектр возможностей, какой дает научная фантастика. «Голос Лема» – это проявление уважения писателю, доказательство силы его влияния на современную культуру, да и как антология книга производит впечатление: она сочная, она разная, она – воплощение хорошего стиля.
kawerna.pl
«Голос Лема» – интригующее литературное путешествие сквозь пространства, которые открыты для нас Станиславом Лемом. Для любителей хорошей классической фантастики это книга, решительно достойная их времени.
literatura.gildia.pl
Создатели «Голоса Лема» вдохновлялись стилем, идеями Мастера, но в большей мере они показали, чему их Лем научил. Показали, как выглядит жанр, с которым тот наиболее ассоциируется. И – как и Лем – они сумели не ограничиться его рамками.
Добавлю, что сама антология вышла в оригинале в издательстве "Пауэрграф", которое славится качественной, зачастую нестандартной фантастикой, причём их книги обычно оказываются в центре внимания критиков и любителей жанра.
Для участия в сборнике Михалом Цетнаровским были приглашены одни из лучших НФ-авторов современной Польши. О многих из них писал в своей колонке Сергей Легеза: https://fantlab.ru/blogarticle19360
Как видите, в этом году переводов с польского стало больше; надеюсь, до конца года в свет выйдут и другие проекты, над которыми мы с коллегами сейчас работаем.
Как я уже писал в прошлом году, в питерской "Астрели" готовится к выходу цикл польского писателя Роберта М.Вегнера "Легенды с Меекханского порубежья". Ориентировочно два первых тома должны выйти весной 2016 г. По первому тому уже завершена редактура, по второму идёт согласование правок. Непременно должна быть карта, взятая из польского издания; как раз на днях решили вопрос с правами. Обложки будут НЕ родные (имхо, оно и к лучшему).
Ну а теперь пару слов о самом цикле и о его авторе.
Начнём с того, что в современной польской фантастике не так уж много фэнтези, написанного "в традиции". Скорее там можно обнаружить нечто совсем необычное и нестандартное, какие-нибудь внезапные сочетания, смесь исторического детектива, мистики, технофэнтези и т.п. "Меекхан" в этом смысле выделяется: это как бы типичный средневековый мир с богатым прошлым, непростым настоящим и явно мрачным будущим. Здесь некогда происходили войны богов, сюда являлись демоны (да и сейчас являются); Меекханская империя и соседние с ней страны пережили немало кровавых страниц истории -- и судя по отдельным намёкам, грядёт очередная серьёзная беда.
Вместе с тем Вегнер не пытается напрямую заимствовать что-либо у тех или иных известных нам цивилизаций. Он создаёт свой мир, причём чем дальше, тем больше убеждаешься, что это богатая, проработанная и продуманная история: как на уровне миропостроения, так и на уровне отдельных персонажей. Собственно, с них -- с отдельных персонажей -- Вегнер и начинает наше знакомство с Меекханом.
Первые два тома -- это сборники крупных рассказов, по четыре на каждую сторону света. "Север-Юг" и "Восток-Запад", Горная Стража и древнее племя, искупающее свою вину; воители из ватаги-чаардана опального генерала Ласкольника и юный вор, оказавшийся в центре древних многоходовых интриг... Каждая история, в принципе, может читаться самостоятельно, однако же постепенно Вегнер переплетает их друг с другом. Становится ясно, что у всех этих рассказов есть и общая канва: внутренняя и внешняя разведка империи соперничают, древние силы пытаются завершить то, что не сумели сделать века назад, пришельцы из других миров вновь ступают на земли Меекхана... По сути, в каждом рассказе, кроме локальной истории, мы узнаём чуть-чуть и о мире -- и чем дальше, тем сильнее эта над-история начинает играть свою роль.
Я не буду здесь детально рассказывать о том, какие премии получал Вегнер за свои тексты: обо всём этом я написал в биографии автора, которую сегодня открыли на "Фантлабе". Скажу только, что -- да, на мой взгляд, награды эти вполне заслуженные. Прежде чем взяться за этот анонс, я решил наконец-то познакомиться с "Меекханом" поглубже: в итоге без особых пауз проглотил в оригинале два тома и сейчас заканчиваю третий, а потом сразу же планирую взяться за четвёртый (пока -- последний в цикле). Третья и четвёртая книги, к слову, это уже не сборники, а полновесные романы. В "Небе из стали" пересекаются линии Севера и Востока, в "Памяти всех слов" -- Юга и Запада.
Чем подкупает Вегнер: для него главное в первую очередь отдельные судьбы. Персонажи у него живые и убедительные, за них переживаешь, с интересом следишь за тем, что с ними происходит. У каждого своя история, причём чувствуется, что "бэкграунд" проработан автором на славу. При этом -- да, в целом Вегнером задумана масштабная, мощнейшая эпопея, но этот масштаб проявляется постепенно. "Меекхан" не зря сравнивают с "Малазаном" Эриксона, хотя сам Вегнер признался, что дальше четвёртого тома у Эриксона не пробился: "я не люблю, когда героев убивают, а потом оживляют". Ещё "Меекхан" напомнил мне "Архив Штормсвета" Брендона Сандерсона: по тому, как аккуратно подаётся информация читателю, и по умению автора преподносить сюрпризы. Почти все персонажи Вегнера имеют немало тёмных пятен в своей биографии, они могут казаться "простыми", но в нужный момент обнаруживают, что -- именно казались таковыми. Здесь нет детальных до утомительности описаний, но дано ровно столько информации, чтобы вы могли почувстовать холод горных вершин, раскалённую жару пустыни, ветер, бьющий вам в лицо во время дикой скачки, ароматы приморского города, свист стрел во время атаки кочевников... Здесь есть о чём задуматься, есть за кого переживать, здесь хватает неожиданных сюжетных поворотов. И да, Вегнер умеет быть ироничным, что для эпического фэнтези скорее редкость.
В Польше "Меекхан" -- один из самых популярных циклов. О нём спорят, его читают и перечитывают, третий том был награждён премиями как по итогам читательского голосования, так и профессиональным жюри. На встречах с Вегнером аудитории всегда полны -- и нужно было видеть, как ликовал зал на "Полконе", когда Роберт получил "двойного" Зайделя за "Небо из стали" и "Ещё одного героя".
Сам Вегнер не является профессиональным писателем -- в том смысле, что у него есть другая постоянная работа, а пишет он в свободное время. Однако и на другие масштабные проекты Роберт не отвлекается: как он не раз говорил на встречах с читателями, их доверие имеет для него огромное значение, и он не хочет их разочаровывать.
При этом внецикловые рассказы Вегнера бывают весьма любопытны, а повесть "Ещё один герой" (та самая, отмеченная премией Зайделя) -- так и просто прекрасна, но это уже совсем другая история...
облако тэгов
