— Если девушке, которая нравится тебе, нравится та же фигня, которая нравится тебе, это еще не значит, что она — единственная.
Долгое время я считал, что романтические мелодрамы – это тот жанр, который голливудским киношникам удается лучше всего. Полтора десятка фильмов с Мэг Райан тому наилучшее подтверждение. Но со временем, после просмотра очередной мнмнадцатой по счету мелодрамки наступило банальное пресыщение.
Но вот дождливый осенний день, кружка горячего глинтвейна и… «(500) дней лета». Фильм, который понравился с первых секунд, с первых кадров. Вместе с героем я сразу и безоглядно влюбился в Зои Дешанель, девочку, может, и не обладающую дорогой внешностью очередной Джессики Альбы, но очень милую, очень настоящую. Как там описывал в фильме Том: «Я люблю ее глаза, ее непослушные волосы, ее смех…» Так и есть, девушка с озорными голубыми глазами, с заразительной улыбкой – рядом с такой, мне кажется, в сто раз интереснее и лучше, чем с гламурной красоткой, проводящей треть жизни в салонах красоты.
— Я не чувствую себя комфортно, будучи чьей-то девушкой. Я вообще не чувствую себя комфортно, будучи чьим-то чем-то.
Герой паренька с сложным именем Джозеф Гордон-Левитт, Том… Эдакий ботаник с богатым, но хрупким внутренним миром, такие встречаются на каждом шагу, кстати. Он совсем не пара свободолюбивой Саммер, это видно сразу. Такие, как она, только полюбуются его внутренними замками и пойдут дальше. Даже несмотря на то, что он красиво умеет рисовать здания и умеет быть забавным. «Ты, как и прежде, мой лучший друг, правда?» После этого понимаешь, что всё. Как ни странно, более губительных для дружбы слов не существует.
Джозеф Гордон-Левитт великолепно справляется с ролью. Вообще пара в центре кадра – самая обычная пара с самыми обычными отношениями, без чего либо головоломного, сверхромантичного, без миллиона роз, без чудес, как в рождественской комедии, без премьер-министров, стучащихся в каждый дом на «самой длинной в мире улице» и без номеров телефонов, записанных на долларовой банкноте, запущенной в торговый оборот американского рынка. Нет, здесь все обычно – обычная встреча, обычное расставание. И оттого эта история кажется настолько близкой. Так все просто и глупо в жизни – убрать элемент киношного чуда, и вот каждый из нас уже может узнать в героях «(500) дней лета» себя, своих знакомых… Эдакая бытовая история, но рассказанная настолько просто и с таким талантом, что ее обаянию сложно не поддаться.
— Мне нравится Ринго Старр...
— Да брось, никому не нравится Ринго Старр!
— Именно это мне в нем и нравится...
Вообще удивительно, как это посреди глобального сценарного кризиса внезапно появились двое дебютантов и выдали такое. Какая там «Голая правда» с их вибротрусами и километровыми штампами? Удивительно, но в «(500) днях лета» даже произнесенное раз семь за минуту слово «пенис» не смотрится пошло и вызывает не брезгливую усталость, а улыбку.
Нет, правда, уже очень давно мне не попадался фильм, в котором каждую фразу хотелось бы выписать в блокнотик и цитировать при случае. Я этого не сделал только потому, что без контекста почти все они потеряют большую часть обаяния. Но стоит только мне вспомнить это: «Дорогая, я должен сказать тебе кое-что. Кажется в нашей ванной комнате целая семья китайцев», как я опять не могу удержаться от улыбки. Это обычные простые человеческие слова, а не реплики персонажей, вот в чем дело. Именно так говорят люди, без пафоса, иногда нескладно, но от их слов не сквозит плохим сценарием.
А вспомните момент, когда Том идет на вечеринку к Саммер и на левой половине экрана показывается то, что он ожидает, а в правом реальность. Как это просто, трогательно и грустно.
В общем, этот фильм, может, и не шедевр – это простая история двух людей, рассказанная простым языком в обход привычного голливудского лоска, и именно этим она меня тронула. Я не увидел здесь надуманности и пошлости, мне ничто не мешало этим дождливым осенним днем полтора часа прожить рядом с героями этой истории, смеяться с ними и грустить с ними… А это дорогого стоит.
— Я рассказываю тебе только о тех отношениях, которые длились долго.
Клинт Иствуд — удивительный человек — успел стать прижизненной иконой Голливуда дважды. В первый раз как актер: холодный взгляд стальных глаз, скупость мимики и минимум слов — таким он вошел в историю. И еще раз — как великолепный режиссер, снимающий такое же скупое на выразительные средства, но крайне цепляющее и какое-то очень мужское кино. Мужское не в том смысле, что снятое для мужчин, а сделанное человеком, которому есть что сказать этому миру и сказать это так, что в этом будет чувствоваться сила настоящего мужчины.
«Подмена»… На первый взгляд не ахти какая оригинальная история, что-то подобное мы видели в «Иллюзии полета» с Джоди Фостер. История матери и пропавшего ребенка, те же самые попытки матери убедить весь мир, что ее ребенок пропал, и те же попытки окружающих убедить мать в том, что все на самом деле в порядке, волноваться не из-за чего. И если Роберт Швентке на этом психологическом противоречии строит весь фильм, то для Иствуда это только завязка, позволяющая двигаться дальше.
Честное слово, если бы не пометка «основано на реальных событиях», я бы долго костерил кажущуюся однобокость фильма. Но это оттого, что очень уж бесила полиция Лос-Анджелеса, вызывая практически неприкрытую ненависть. «Как же так можно?», — думал я. А вот так! Можно! Самый ужасный подлец — это подлец, имеющий власть. Полицейский, доктор — словом тот, перед лицом которого можно в полной мере почувствовать социальную незащищенность. «Подмена» в этом плане особенно близка нам, жителям страны, в которой слова «правовая защита населения» вызывают в лучшем случае горькую ухмылку, нам, людям, в полной мере имеющим возможность попасть в такую же ситуацию, как героиня Джоли. По сути, этот фильм не только история матери, потерявшей ребенка. Это еще и история борьбы нескольких неравнодушных людей с системой. В этом плане, кстати, крайне любопытна фигура героя Джона Малковича. Изначально он производит впечатление человека, для которого трагедия матери всего лишь повод для личной вендетты с властями, но постепенно его образ вырисовывается более полно. Да, на первом месте для него борьба с коррупцией, но это борьба не слепая, в духе «лес рубят, щепки летят». Именно так и должен выглядеть народный мститель, действующий не по принципу Бэтмена, но с точки зрения закона.
Анджелина Джоли… Боже, какая она тут!.. Вот уж не знаю, каким образом Клинту Иствуду удалось напрочь лишить намека на эротичность главный секс-символ Голливуда, но даже в единственной сцене с душем (впрочем, тот еще душ в сумасшедшем доме) не возникает никаких крамольных мыслей. Без этой напускной сексуальности я увидел совсем другую Джоли — тонкую, драматичную, страдающую… Совсем не тот образ, который обычно складывается в голове, отнюдь не «Соблазн». Номинация на Оскар абсолютно заслужена, но и браво Иствуду, который сумел увидеть ее такой.
В итоге, в «Подмене» как бы два фильма — во-первых, страшный детектив о пропаже ребенка (действительно страшный и момент свершения правосудия, как же он снят… Просто мурашки), во-вторых, история борьбы с коррумпированной властью, более пекущейся о своем имидже, чем о реальной помощи пострадавшим, история женщины, которая столкнулась с несправедливостью и нашла в себе силы победить ее. Оба этих фильма Иствуд снял на десятку и мне очень жаль, что система КП не дает поставить за «Подмену» 20 баллов.
"Я давно хотел спросить у вас одну вещь». — «Пожалуйста, спросите». — «Вот, — сказал он и написал начальные буквы: К, В, М, О: Э, Н, М, Б, 3, Л, Э, Н, И, Т». Буквы эти значили: «Когда вы мне ответили: этого не может быть, значило ли это никогда или тогда?». Не было никакой вероятности, чтобы она могла понять эту сложную фразу. «Я поняла»,— сказала она, покраснев. «Какое это слово?» — сказал он, указывал на «Н», которым означалось слово «никогда». «Это слово значит «никогда»,— сказала она, — но это неправда». Он быстро стер написанное, подал ей мел и встал. Она написала: «Т, Я, Н, М, И, О». Он вдруг просиял: он понял. Это значило: «Тогда я не могла иначе ответить». Она писала начальные буквы: «Ч, В, М, 3, И, П, Ч, Б». Это значило: «Чтобы вы могли забыть и простить, что было». Он схватил мел напряженными дрожащими пальцами и, сломав его, написал начальные буквы следующего: «Мне нечего забывать и прощать. Я не переставал любить вас». — «Я поняла», — шепотом сказала она. Он сел и написал длинную фразу. Она все поняла и, не опрашивая его, так ли, взяла мел и тотчас же ответила. Он долго не мог понять того, что она написала, и часто взглядывал в ее глаза. На него нашло затмение от счастья. Он никак не мог подставить те слова, которые она разумела; но в прелестных, сияющих счастьем глазах ее он понял все, что ему нужно было знать. И он написал три буквы. Но он еще не кончил писать, а она уже читала за его рукой и сама докончила и написала ответ: да. В разговоре их все было сказано; было сказано, что она любит его..."
После этого фильма я окончательно уверился в том, что Ларс фон Триер сумасшедший, причем своеобразное безумие его прогрессирует. Черная депрессия пополам с несомненным талантом автора породили чудовище – восхищающее и ужасающее одновременно.
Пролог…
Черно-белый пролог, бесконечно, завораживающе красивый. Происходящая в нем трагедия не осознается как трагедия – уж больно эстетичен кадр, падающий снег, льющаяся вода, любовь и полет ребенка из окна, красивый полет… Так не бывает, смерть не должна быть такой красивой, понимаешь ты и через несколько минут фон Триер подтвердит – да, так не бывает.
Печаль. Страдание. Боль. Безумие.
… больше в этом фильме ничего нет. Все свои мысли, всю свою депрессию режиссер проявляет именно в этих эмоциях. Они обрушиваются на зрителя сразу – печаль, страдание, боль и безумие матери, потерявшей ребенка, давят так, что хочется выключить это кино. Несколько раз я и выключал, но потом все равно возвращался к просмотру.
Кто здесь Антихрист, которого с таким исступлением ищет фон Триер?
Природа? Нет, природа – это только храм Сатаны. Темная, мрачная природа, где каждый живет инстинктами. Режиссер не показывает нам ее красоту, вы смотрите не канал National Geographic. Здесь ежесекундно служится Черная месса, здесь все время насилие, смерть и страх. Нет, природа – не Дьявол, но лишь место и способ его проявления.
Женщина? Этот вариант лежит на поверхности, вроде бы. Героиня Шарлотта Гензбур является одержимой и в момент ее единения с природой ее одержимость вырывается наружу, уничтожая все вокруг. Но нет, одержимость – еще не сам Дьявол. Это тоже просто его проявление, способ его выражения.
Мужчина? Герой Уиллема Дэфо сам провоцирует этот взрыв у своей жены тем, что привозит ее в лес. Он искушает ее страданием, а Искуситель, если верить Библии, и есть сам Лукавый. Не зря Сатана в обличье Змея искушает женщину – Еву, доводя ее до грехопадения. И кто знает, возможно Антихрист в фильме именно мужчина, который сводит с ума женщину, и сам за это попадает под раздачу.
А может быть… Мир, показанный режиссером здесь сильно смахивает на Ад, и не является ли в таком случае Антихристом сам фон Триер, тщательно этот Ад выстраивающий?
Вряд ли возможен однозначный ответ на самом деле. Точно так же, как невозможно ответить, зачем режиссеру понадобилось показывать этот тошнотворный натурализм (иным сценам позавидовал бы и Элай Рот, режиссер небезызвестного «Хостела»), этот грязный секс на грани (а иногда и за гранью) порнографии. Видимо, потому, что в аду должно быть именно так.
На фоне всего этого посвящение великому режиссеру Андрею Тарковскому вызывает поначалу недоуменную улыбку. Но это поначалу… Вспомните «Солярис», отвратительный, ужасный Солярис, в корне отличающийся от трактовки Лема, Солярис, вызывающий призраки прошлого и сводящий с ума. Солярис как Антихрист, планета, которую, по воспоминаниям оператора фильма, должны были снимать… во внутренностях убитого животного.
Впрочем, у фон Триера все равно получилась, скорее, пародия на Тарковского. Извращенная, несмешная, но все-таки пародия. Эдакий недружеский шарж. Сеанс психоаналитического садизма для зрителей.
Я поставил высокую оценку фильму, но никогда не буду его пересматривать. Скорее, это отклик на те эмоции, которые у меня вызвал «Антихрист», но, видит Бог, никогда мне такие эмоции не захочется пережить еще раз.
Я понимаю, в общем океане восторгов мой скепсис по поводу «Шрама» может смотреться несколько неуместно, но не высказать его я не могу.
Вот правда, большую часть книги было откровенно скучно. А большая часть такого толстого тома – это очень много страниц, через которые я продирался через силу, вставляя спички в слипающиеся глаза, заваривая кофе и с тоской посматривая на то, сколько страниц еще впереди. Конечно, не все так плохо.
Во-первых, эпическое морское сражение наличествует. Мне его рекламировали чуть ли не как лучшее в фантастической литературе, но у Мартина в «Битве королей», по-моему, лучше было. Но это не отнимает того факта, что сражение в «Шраме» впечатляющее и эти тридцать пять-сорок страниц пролетают как одна.
Во-вторых, аванк восхищает. У меня вообще есть некоторая слабость к китам и китовым, и загадочная, мощная, таинственная сила аванка приводит в трепет.
В-третьих, люди-комары. Точнее, комарихи. Дичь, конечно, редкая, но как написано… Пожалуй, эти самые комарихи и впечатлили меня больше всего в тексте.
А в остальном. Ну да, ну Армада, ну плавает. Не зацепило. Ну да, ну Любовники со своей странной любовью. Ну, Шрам мира. Глаза равнодушно скользили по этим образам, по этим строчкам, ни один из героев не вызывал симпатии… На мой взгляд, Мьевилю не хватило какого-то стержня, позвоночника, вокруг которого бы и плясали все эти образы. А так они свалены в кучу и лениво дрейфуют по тексту, как Армада по морям-океанам.
облако тэгов
