| |
| Статья написана 31 декабря 2022 г. 20:51 |
Небольшой ознакомительный хрономистический подарок на Новый год. Перевожу сейчас сборник старого поляка Антони Ланге "В четвёртом измерении" — весной или как получится выйдет в издательстве Престиж Бук. Автор совершенно незнакомый русскому читателю, но вполне достойный, в лучших традициях химерной прозы тех времён, один из родоначальников польской фантастики наряду с Жулавским и Грабинским. Как явствует из названия сборника, включённые в него рассказы в большинстве своём посвящены вопросам и тайнам времени. Один из них сегодня и публикую для первого знакомства с автором. 
Antoni Lange W czwartym wymiarze Rozaura
Салон пани Зофии. За столиками сидят несколько дам. Они пьют чай. В соседней комнате мужчины играют в карты. Пани Ядвига, взглянув на только что принесённую вечернюю газету, внезапно восклицает: — Ну и новость! — Что случилось? — вопросительно обращаются к ней три остальные дамы. ЯДВИГА: Розаура вышла замуж! ЛАУРА: Что ты говоришь? Трупная голова нашла поклонника! Какое извращение! ЭМИЛИЯ: И за кого она вышла? ЯДВИГА: Никто бы не догадался! За Бжещота!.. ЛАУРА: Ну, это просто конец света! ЭМИЛИЯ: Что за чудовище! ЛАУРА: Без носа! ЯДВИГА: И эти чёрно-красные пятна по всему лицу! ЭМИЛИЯ: И этот лоб, словно лишённый кожи! ЛАУРА: Рот без губ! ЯДВИГА: Голова почти лысая! ЭМИЛИЯ: Уродина! Так похожа на труп! Птичье пугало… ЛАУРА: Скажи лучше, пугало для драконов! Её испугалась бы и Медуза... ЗОФИЯ, хозяйка дома, которая до сих пор молчала: Самое удивительное для меня не то, что Бжещот женился на Розауре, а то, что он вообще женился! ЯДВИГА: И правда! Такой непостижимый человек! ЛАУРА: Человек-призрак! ЭМИЛИЯ: Маг-чернокнижник! Чего только о нём не рассказывают!
ЛАУРА: Эх, все они одинаковые! ЯДВИГА: Ну ладно! Но жениться на таком чудище! ЗОФИЯ: Мне всегда казалось, что Бжещот стоит так высоко, что брак для него — это просто что-то неестественное... И всё же... ЯДВИГА: Это что-то бесовское!.. Да, я нисколько не удивлена, что такой слуга дьявола, как Бжещот, женился на этаком чучеле. ЛАУРА: Если уж он так хотел жениться, то почему не на пани Изабелле? ЭМИЛИЯ: Или на Каролине? ЯДВИГА: Или на Ванде? Видимо, у каждой из дам была своя кандидатка. ЗОФИЯ: Но в конце концов, где и когда это произошло? Читай дальше. ЯДВИГА: О, послушайте... читает: 15 мая 19... года в церкви Санта-Мария дель Фьоре во Флоренции состоялось венчание Вавжинца Бжещота с Розаурой Белогорской. ЛАУРА, хлопая в ладоши: Благослови боже молодую и так соответствующую друг другу пару! ЯДВИГА: А откуда взялась эта Розаура? Ведь она была всего лишь Розалией и ничего больше... ЭМИЛИЯ: Видимо, какая-то встречная цыганка назвала её так, и с тех пор Розя превратилась в Розауру. ЗОФИЯ: И всё же, хоть она и настолько уродливая, у Розалии были такие красивые чёрно-стальные глаза, что она притягивала к себе… ЛАУРА: Каких-то безумцев... ЗОФИЯ: Напротив, я знаю парней, которые о ней мечтали... ЭМИЛИЯ: Что за времена! Столько хорошеньких девиц сидят незамужними, а такая... ЯДВИГА: Если бы она хотя бы была богатой... Но ведь у неё даже платья приличного не было... ЛАУРА: Помнишь, когда маленькая Стефця впервые увидела Розалию, у неё начались конвульсии… ЭМИЛИЯ: Может быть, господину Вавжинцу нравятся конвульсии, спазмы, эпилепсия, одержимость... ЯДВИГА: Наверняка — он же поручкался с дьяволом... И мне кажется, что она тоже родом из ада... ЗОФИЯ: Ну, всё же сердце у неё всегда было очень добрым... Разве что была чрезвычайно грустной... ЭМИЛИЯ: А чему она должна была радоваться? ЗОФИЯ: Но ничего дьявольского в ней не было... ЭМИЛИЯ: За исключением мордашки... ______________________________________________________ __________ Тем временем один из мужчин поднялся из-за зелёного стола и вошёл в гостиную, где собрались дамы. — О, пан Каспер! — воскликнула Ядвига. — Вы же недавно были во Флоренции. Вы видели там Бжещота? — Я виделся с ним очень часто... — Вместе с его обожаемой — с этим павианом-орангутаном? — Не понимаю, о ком вы говорите? — Пожалуйста, прочтите сообщение из Флоренции... КАСПЕР, прочитав: Ах, это просто чудесно! Будет прекрасная пара! ЛАУРА: Ха-ха-ха! Вы всегда шутите! КАСПЕР: Я совершенно не понимаю... ЛАУРА: Прекрасная пара! Он и в самом деле, что называется, красивый мужчина! Но она! Это, простите обезьяна, косматая ведьма, воплощение мерзости... КАСПЕР: Видно, что вы её не знаете... ЭМИЛИЯ: Напротив, мы вместе были в одном пансионе. Мы знали её с детства... Она была неглупой, хорошо играла на фортепиано, но лицо её было похоже на голову трупа... ЯДВИГА: Поэтому мы назвали её трупной головой. КАСПЕР: Не понимаю! Я видел её недели две назад, и если я удалился из её общества, то именно потому, что она была слишком красивой! Я боялся за себя. Это же чудо из чудес, небесная дева! Мне даже кажется, что она не должна была стать чьей бы то ни было, чтобы все могли поклоняться ей как богине... Лоренцо, то есть Вавжинец, ибо так мы называли его во Флоренции, единственный, кто мог позволить себе такой шаг, потому что он один из немногих на земле обрел какое-то сверхчеловеческое могущество... Я охотно признаю его превосходство над собой и над многими другими... Я бы сказал, что в нём очень много от бога... Женщины тут же нервно задышали, груди их начали быстро вздыматься и опускаться, словно воспоминание о Бжещоте задевало в каждой из них какую-то чувствительную струну. ЛАУРА: Но она! КАСПЕР: Она? Вот её фотография. Сказав это, пан Каспер вынул из своего бумажника изображение особы, о которой шла речь, так называемый «салонный портрет» — и передал его собравшимся дамам. Они набросились на фото точно ястребы и прямо-таки вырывали его друг у друга из рук. Вид этого портрета вызвал возглас восторга. — Ах, ах, ах! Дамы не могли произнести ничего другого, пока их крики не привели в гостиную мужчин, игравших в карты. — Что случилось? — с любопытством поинтересовались они. Действительно, с портрета на них смотрело лицо такой невероятной красоты, что, как говорится в сказках, ни словом сказать, ни пером описать... Ни одна из греческих статуй, ни один из портретов Леонардо, Тициана, Пальмы-старшего или Мантеньи не достигали подобных вершин... Венера Милосская могла быть у неё кухаркой... Если у красоты есть предел — то это был окончательный, наивысший её предел, недоступный никому из людей, кроме этой особы, чьё слабое отражение рассматривали дамы, не без некоторого чувства — скажем откровенно — зависти. Однако восторг затмил это чувство. — Какое чудо! — Это сама Афродита! — Это богиня богинь! — Это ангел! — Это какое-то существо, которое на мгновение спустилось с небес на землю! — Это не она! Это не Розаура! — Это кто-то другой! — Кто-то совершенно на неё не похожий! — И всё же, — заметила пана Зофия. ЛАУРА: Что и всё же? ЗОФИЯ: И всё же она похожа... ЭМИЛИЯ: Но это святотатство! ЗОФИЯ: Да… похожа. ЯДВИГА: Что вам ещё приходит в голову? ЗОФИЯ: Вы только взгляните: у Розауры было такое лицо, как будто его кто-то обжёг. Нос, можно сказать, был обуглен и наполовину отрезан; губы так изъедены, что она едва могла закрыть рот; подбородок словно изрезан ножом для чистки картошки, и эти чёрные и красные щёки, как будто кто-то содрал с них кожу можжевельником и так далее — всё это позволяло нам с полным правом называть её трупной головой, потому что это действительно была голова самой смерти... А если добавить почти полное отсутствие волос на черепе и это выражение странной старости на лице, которое никогда не было молодым, то в самом деле неудивительно, что временами вид её вызывал дрожь ужаса. И если бы не её пламенные, сине-чёрные загадочные глаза… но её глазницы, ещё до рождения изъеденные каким-то непостижимым ядом — это были глазницы смерти, какой её рисуют на картинах. Все дамы вместе: Ну, хорошо, но здесь... ЗОФИЯ: Здесь? Я говорю всё это, руководствуясь предчувствием... Представьте себе, что этот обожжённый нос был чудесным образом дополнен и доведён до должного оттенка; что губы так же правильно развились и сияют малиновым цветом; что пятна на щеках исчезли под влиянием какой-то невидимой вегетации алебастровой белизны и розовости; что её лоб разгладил свои безобразные язвы и стал белым и сияющим, что её глаза блестят в окружении розовой канвы век; что вокруг них расцветают густые золотые ресницы, а жалкие пучки волос превратились в буйный лес и так далее. Что же будет? Вот собственно и выйдет такой чудесный и архангелический лик, как у нас на этом фото... ЯДВИГА: Смелое предположение!.. Что вы думаете, пан Каспер?.. КАСПЕР: Я ничего не знаю и ничего не могу сказать. Но из того, что говорят дамы, выходит, что пани Розаура, ибо никем другой она не может быть, раньше выглядела иначе, чем сегодня. Я встретил её всего несколько месяцев назад и не знаю, какой она была раньше. Это был бы интересный случай метаморфозы. Розаура появилась во Флоренции внезапно, вместе с Бжещотом, и предстала уже в образе самой совершенной красоты, какую только могло себе представить человеческое воображение. Однако мне не кажется невозможным прояснить этот вопрос, потому что, насколько мне известно, Вавжинец должен через месяц оказаться здесь, в нашем городе. ЗОФИЯ: Пан Каспер, ради бога, проследите за их прибытием, и как только увидите её, приведите ко мне... Через полтора месяца. Тот же салон, те же дамы. Более того, присутствует новое лицо, Розаура Бжещотова, женщина необычайной красоты: она напоминает Беатриче Ченчи с картины Гвидо Рени, в таком же чёрном костюме, только в десять раз красивее. После коротких приветствий, поцелуев и расспросов Розаура заговорила. Её история настолько странна, что слушательницы готовы считать её сказкой, но даже если эта повесть была неправдивой, они ревниво вздыхают, а пани Лаура время от времени тихонько шепчет себе под нос: «Пся крев!» РОЗАУРА: Дорогие мои подруги, если женщине позволено сказать о себе: «Я прекрасна!» — то это прежде всего позволено мне, потому что на протяжении двадцати четырёх лет жизни я был настолько уродливой, что ненавидела себя. Непостижимая меланхолия разъедала мою душу. Никто никогда не поймёт той боли, которая пронзала меня, когда я размышляла о своей омерзительной внешности. Наверняка существует духовная красота, и я работала над собой, чтобы развить её в себе, чтобы расколдовать при помощи этой красоты своё физическое уродство. Но такое насыщение тела ангельством никогда не достигнет не то чтобы максимума, но даже некоторой степени сносности... И почему, я спрашиваю, духовная красота должна вписываться в такие ужасные рамки? Я не раз задумывалась над этим, чем я заслужила это проклятие, какие грехи совершила, то ли в этой жизни, то ли в других, и только Лоренцо объяснил мне эту тайну... Лоренцо — я просто не смею сказать о нём эти тривиальные слова: мой муж... Действительно, скажу ещё раз, если... Если женщине позволено сказать, что её муж исключительный, неповторимый, феноменальный человек, то наверное я могу сказать это о Вавжинце... Потому что он уже не человек, он существо, более высшее, чем человек, и меня иногда просто охватывает тревога и неслыханное удивление, что Лоренцо позаботился обо мне... Он создал меня и любит как собственное творение, создание своего гения: он воскресил меня и сквозь мглу четырёхсот лет заново извлёк меня из могилы... То, что я собираюсь вам рассказать, наверное, покажется вам невероятным, историей из «Тысячи и одной ночи», но когда вы сравните мой сегодняшний облик с тем, что вы видели ранее, то легко догадаетесь, что со мной должно было случиться что-то, вызвавшее это изменение... Проще говоря, должно было произойти чудо... Я не могу назвать это иначе, хотя Лоренцо не признаёт чудес и говорит, что любой мог бы творить чудеса, если бы овладел некими таинственными силами времени и пространства. Конечно, едва ли один из миллионов может это сделать, и именно таким был Лоренцо. Каким трудом, какой аскезой, какой интуицией он достиг этой силы мне трудно сказать, ибо это превосходит силу моего разумения, и добавлю с немалым сожалением, что Лоренцо пожертвовал всей своей сверхсилой, ради моего возрождения, более того, пожертвовал собственным бессмертием и ныне уже утратил свою чудотворную силу. Со мной он совершил чудо, настолько нарушающее не только естественные, но и сверхъестественные законы, что исчерпал всю свою магию и стал похож на большинство людей с точки зрения отношения к привычным законам природы: разумеется, я не говорю здесь ни о его сердце, ни о его уме или таланте, ибо в этом он остался, как и был, единственным и неповторимым. Во всяком случае, он обладал таинственным могуществом в стране духов, незримо проникающей в земную материю. Мы живём во мраке трёхмерной телесности, но рядом с нами, в нас, возле нас находится иное бытие, которое нужно видеть, слышать, чувствовать. Это видение, слышание, чувствование лежит на другом плане той же земли (а возможно, и в других мирах, до которых нам нет дела в данный момент), где вращаемся мы. Время и пространство там ведут себя иначе по отношению к нам, или вернее мы относимся иначе к времени и пространству. Время у нас — это безжалостная сила, которую ничто не может одолеть; время в той области, которую я не могу назвать, является силой, которая то простирается в бесконечность, то сводится к одному мгновению, превращается в завтра и вчера по вашей воле. Я рассказываю вам всё это для того, чтобы вы поняли мою необыкновенную историю, и ещё добавлю (так говорит Лоренцо), что человеческое существо никогда не начинается и никогда не заканчивается; каждый из нас уже не раз жил на земле и ещё не раз появится на ней, всякий раз в новой форме. Он-то и открыл мне мою тайну: я уже была когда-то на земле, существовала четыреста лет назад и с тех пор скитаюсь в бесконечности, чтобы вновь возродиться. Где я тогда находилась? Я жила во Флоренции и носила имя Розаура, то самое имя, которым меня некогда приветствовала цыганка... Знаете, та цыганка, которая наворожила мне, что я при жизни окажусь на небесах... Эти гадания прозвучали для меня так странно, но я сохранила для себя имя Розаура... Меня звали Монтальбони, и я принадлежала к одному из знатнейших семейств этого города... Я жила во времена Козимо Медичи и славилась такой необыкновенной красотой, что стала страшным проклятием для всего города... Как некогда боги избрали Ифигению для огненной жертвы и осудили её на смерть, потому что она была невероятно прекрасна, так и патриции Флоренции осудили меня на смерть ещё при жизни, на жизнь в гробнице — за мою преступную красоту... Но я слишком тороплюсь. Сначала я должна рассказать вам, как случилось, что я познакомилась с Вавжинцем. Рамки реальности всегда тривиальны: я ехала по железной дороге в Брест-Литовск. В купе я сидела одна, потому что при виде меня все путешественники убегали и выбирали себе другой вагон. Только с последним звонком в моё купе вошёл незнакомый человек с таким привлекательным и добрым лицом, с глазами, которые содержали в себе такую бездонную глубину, что при виде их в моей душе заиграла чудесная мелодия, никогда доселе не слыханная на земле. Вы знаете, что иногда я сочиняла музыкальные произведения, но на этот раз моя внутренняя музыка превзошла всё, чем услаждал себя человеческий дух... Такая музыка звучит только в Эдеме, и в тот момент я была на краткий миг счастливой как никогда. Но как только незнакомец вошёл в вагон, я опустила на лицо густую чёрную вуаль — может быть, несколько запоздало. Он видел меня, и я сидела, преисполненная стыда, оттого что не могла показать ему своё лицо... Меня пронизывал страх... Он словно чувствовал ту ангельскую музыку, которая играла во мне, некоторое время смотрел на меня сквозь чёрную завесу, и обратился ко мне со следующими словами: — Вы чудовищно уродливы! — Простите, пожалуйста, — произнесла я с негодованием, потому что хоть я и знала об этом, мне не нравились подобные замечания. Однако я заметила, что в голосе путешественника присутствовало такое волнение, будто он испытывал ко мне необычайное сострадание. Затем он добавил: — Вы не будете против поднять вуаль? Вообще-то я не хотела этого делать, но в его требовании содержался какой-то гипнотизм, и я не могла ему отказать; я послушно подняла вуаль и, исполненная сожаления к себе, позволила ему взглянуть на своё уродство. Он долго молча смотрел на меня, и внутри меня, можно сказать, таял какой-то вековой лёд — во мне что-то колыхалось, что-то плакало, пело… Он сказал мне: — А ведь вы могли бы быть очень красивой... Я удивлённо посмотрела на него. Сердце моё стучало как молот, глаза сверкали огнём. Я хотела улыбнуться, но боялась, что это будет улыбка чудовища. — Глаза у вас очень красивые... Когда-то я видел эти глаза... Моё удивление росло. Я его совсем не знала. Видела его впервые. — Да, — сказал путешественник, — это было давно... Четыреста лет тому назад. Мне стало холодно от страха. Какой-то сумасшедший — вдруг он меня убьёт? А может, это и к лучшему? — Вас зовут Розаура!.. — Вообще-то нет. Но так меня однажды назвала одна цыганка... — Цыганка не ошиблась. Вы Розаура. В вашей фамилии присутствуют горы и белизна... — Да. Моя фамилия Белогорская. — Монтальбони. Да, это были вы. Прекраснейшая женщина на земле... Вы меня не помните? — Ах, не помню... я вас не знаю... — А ведь я так вас любил… Из-за вас я обезумел… А потом вас бросили в тюрьму. — Меня? Но я никогда не была в тюрьме. — Фердинанд Медичи приговорил вас к пожизненному заключению, к могиле при жизни... На вас надели трупную маску. Да — и та самая маска трупа ныне, при твоём новом рождении выступила наружу и заслоняет твой истинный лик так, что не видно твоей скрытой красоты... Маска съела её... — Что за странные шутки... Признаюсь, я вас боюсь... Вы рассказываете такие страшные вещи... — Это не шутки... Это может прозвучать странно, но это правда с другого плана бытия... Если вы согласитесь, мы вернёмся во времени в шестнадцатое столетие; мы остановимся во Флоренции, и там я заново начну пересмотр процесса Розауры Монтальбони. Мы должны вернуть вам её былую красоту... Я всё ещё была исполнена дрожи, и всё же во мне пробуждалась какая-то непостижимая надежда. — Вы говорите такие странные и невероятные вещи, что может быть только желание верить в чудо, скрытое во мне, приказывает вам верить. Я не понимаю, как могло случиться, что вы говорите, и всё-таки, несмотря на это не заслуживающее внимания жалкое телесное уродство, признаюсь, что меня снедает жажда красоты, и если бы кто-нибудь сотворил это чудо, я бы... — В той нашей прежней жизни я любил тебя до безумия, до богохульства. Бог наказал тебя за это, и ты явилась в мир в ужасном виде. Это проклятие будет снято с тебя, если ты полюбишь того, кого когда-то втянула в беду... — Я люблю его, я уже кажется, люблю его! — Ты полюбишь художника Вавжинца Фрескоти, который бессознательно расписал всю часовню фигурами, похожими на тебя, то есть Розауру Монтальбони. Его мадонны, святая Магдалина, святая Цецилия, хоры ангелов — все они имели лицо Розауры, потому что он видел не земле только тебя одну. Я была тронута как никогда раньше. Я дрожала всем телом и отвечала незнакомцу следующими словами: — Кто бы ты ни был, я благодарю тебя, потому что ты первый, кто обращается ко мне по-человечески, кто говорит мне такие чудесные вещи. Хоть во мне и сидит страх, хоть я и не понимаю всех твоих слов, хоть может быть и дерзко с моей стороны мечтать о каком-либо чувстве, я безмерно тебе доверяю; делай то, что считаешь правильным, и я буду следовать за тобой повсюду, как твоя подданная, а если я когда-то обидела тебя в прежней жизни, прости меня, потому что я сожалею об этом всей душой... Мне было очень жарко, потому что я была в шубе. Как вы знаете, март в этом году у нас был очень снежным и морозным; однако — я решила, что это было следствием моего волнения, — мне стало так жарко, что пришлось снять меха; я открыла вагонное окно: свежий зефир дул с расцветающих полей и покрытых свежей зеленью лесов; я видела непривычные цветы на придорожных деревьях и домах необычной постройки: миндаль и глицинию... В воздухе витал сладкий запах, а в отдалении возвышались высокие каменные стены — горы, чернеющие и синеющие у близкого горизонта. Изумлённая, я смотрела на всё это и на сапфировое чистое безоблачное небо... — Что это? Это не Литва! — Нет, мы в Италии!.. — Как это? В Италии? — Да. Мы приближаемся к Флоренции. Действительно, я, должно быть, ошиблась и села в другой поезд. Вскоре мы остановились, и я услышала голоса проводников: — Firenze! Firenze!* Я вышла с Вавжинцем — и с этого момента подчинялась его воле. Я накинула на лицо чёрную вуаль и совсем недолго любовалась чудесами Флоренции, потому что мы спешили, то есть он спешил в предместье Чертоза близ Флоренции, а я, разумеется, последовала за ним без собственной воли, повинуясь своим мыслям и ожидая невероятных событий. Там, в пригороде, стоял маленький прелестный домик в саду, полном свежих весенних цветов и благоуханий. Туда и привёл меня Лоренцо (потому что с тех пор именно так я называла своего избавителя), и вскоре я уже осматривала этот новый край, в котором неожиданно оказалась, но спустя недолгое время глубоко заснула или перешла в какое-то странное состояние, которое могло быть похожим на сон, но на самом деле, возможно, не было сном. Может быть, этот сон вызвало не столько излишне сильное волнение, сколько своеобразное чёрно-красное вино, которое Лоренцо достал из своей дорожной сумки и дал мне выпить стакан. Был ли это сон? Была ли это смерть? Или же состояние превыше смерти? А может это был не сон и не смерть, а особое состояние человека, который сорвал с себя узы времени и пространства и кружит в них с наивысшей свободой, соединяя вчера и завтра, раскрывая тайны законов природы, изменяя то, чего никогда не делал даже сам бог, переделывая необратимое прошлое. Лоренцо говорит, что всё прошлое земли существует на небесах, словно реальный образ; так что тот, кто мог бы оказаться в соответствующей точке бесконечности и у кого был бы должным образом вооружённый глаз, мог бы наглядно видеть, как перед ним бесконечно разворачивается вспять прошлое мира, которое пребывает в ней вечно. Лоренцо приобрёл такое могущество, что умел возноситься в эту бесконечность и мог не только видеть это минувшее прошлое, но и спускаться к тем людям и в те времена, которыми он охватывал своими мыслями. О, он мог делать это не в своём физическом теле, а в форме бессмертного духа, которого, возможно, обрекал на гибель этим усилием. Туда унёс меня с собой Лоренцо, извлёкши из меня всю мою сверхтелесность, чтобы маршрут этого путешествия в бесконечность завершился во Флоренции шестнадцатого века. То, что я видела в этом состоянии, выглядит непостижимым, но настолько реальным, что мне кажется, будто моя старая история — история Розауры Монтальбони причудливо переплетается с моей настоящей жизнью, и я не знаю, где кончается шестнадцатый век, а где начинается день сегодняшний. Ведь это было так недавно, три-четыре месяца назад... Я попала в период властвования флорентийских Медичи. Правил тогда Козимо I. В то время во Флоренции имелось немало красивых женщин, которые были увековечены художниками и воспеты поэтами. Но у меня есть полное право говорить о мёртвой особе, жившей четыреста лет назад: я, Розаура Монтальбони, была прекраснейшей из всех... Увы, над моей красотой тяготело какое-то проклятие. Она стала источником бед всей страны. Где бы я ни появлялась, безумный бог любви вёл за мной ряды влюблённых, которые бросали своих жён и детей, грабили родителей и государственную казну, совершали убийства из ревности и ради обретения сокровищ, которые хотели бросить к моим ногам; мои улыбки, мои взгляды, одни лишь мои слова «да» или «нет» вызывали тысячи дуэлей, тысячи самоубийств среди молодёжи! И потому если одна половина флорентийского населения безгранично обожала меня, то другая половина, родители, которые оплакивали могилы своих сыновей, жёны и любовницы, брошенные мужьями и любовниками, дети-сироты — все они ужасно проклинали меня. Под суд Розауру! Под суд! Меня трижды обвиняли перед судом в том, что я стала причиной убийства, а однажды даже приговорили к позорному столбу, клеймению раскалённым железом за преступную красоту и пожизненному изгнанию из Флоренции. Но палач не посмел выжечь на моём плече клеймо позора; напротив, он горячо целовал это место, которое должно было свидетельствовать о моём статусе изгнанницы. Ему отрубили голову, но никто после него не хотел заниматься этой работой... Козимо Медичи вызвал меня к себе и простил мне все мои прегрешения: это был старец, уже идущий к могиле, преданный благочестивым делам и снисходительный к человеческим слабостям. Он построил новую часовню возле Синьории и намеревался украсить её росписями, но внезапно перешёл в лоно вечности. За ним наследовал его сын, юный Фердинанд, отличавшийся безмерной суровостью. Он решил закончить часовню, начатую его отцом, и привёл молодого художника, Лоренцо Фрескоти, своего друга, чтобы тот покрыл фресками внутренние помещения храма. Случилось так, что вскоре после прибытия во Флоренцию молодой Фрескоти, необычайно красивый и независимый юноша, увидел на улице меня, Розауру Монтальбони, и произошло то, что должно было произойти. Лоренцо с этого момента не видел на земле никого кроме Розауры, её лицо навсегда поселилось в его зрачках, и он больше никак не мог с ней расстаться. Что касается меня, то признаюсь, что из всех людей, которые мне улыбались, и которым улыбалась я, этот человек интересовал меня больше всего, ибо в нём было что-то таинственное, что-то, что вызывало у меня трепет и волнение. Но тогда я была слишком влюблена в себя, и меня лишь забавляло, что ещё один оказался без ума от моей красоты... Лоренцо тем временем расписывал интерьер церкви. Несколько дней подряд я не встречала его на улице, под колоннадой Уффици. В самом деле, он настолько позабыл о себе, что три дня и три ночи, заперев часовню на все замки, не ел, не пил и не покидал своего рабочего места; он даже на минуту не выходил оттуда, чтобы подышать свежим воздухом. Встревоженный герцог Фердинанд приказал силой открыть врата храма: с безумным взглядом, совершенно не воспринимая и не осознавая окружавшей его реальности, он кружил вокруг Лоренцо и смотрел на его работу, которую он полностью завершил. Это был, несомненно, прекрасный труд, но назвать его благочестивым никак не получалось. Там были мадонны, святая Магдалина, святая Агнес, святая Барбара; там были группы ангелов, и у всех было одно и то же лицо Розауры Монтальбони — моё лицо, то самое лицо, которое вы видите сейчас перед собой. Лоренцо не видел ничего и никого, кроме своих картин. Его чувства были в смятении. Разумеется, все эти произведения воспринимались как святотатство и оскорбление бога. Герцог Фердинанд приказал уничтожить фрески, заново освятить церковь и закрыть её, чтобы в ней не могли совершаться богослужения. Известие вызвало страшное возмущение среди благочестивого люда. — Смерть Розауре! Уничтожить её навсегда! И вот я предстала перед судом за красоту и все бедствия, вытекающие из этого преступления. Но теперь меня никто уже не простил, никто не пожалел. Судьи вынесли мне такой приговор: — Ты навсегда наденешь железную трупную маску и будешь заключена в темницу, чтобы никто никогда больше не видел твоего лица и по его вине не совершил преступление или не впал в безумие... И мне наложили на лицо страшную железную маску, и я чувствовала, как мне в душу один за другим впивается каждый её винт и гвоздь; мне казалось, что я сама стала себе гробом. До конца своих дней я должна была жить в этой маске, брошенная в глухое подземелье... Тут я должна сказать вам, что есть разница между реальной историей флорентийской Розауры, как её описывают летописцы, и моей настоящей историей, которой в некотором роде сознательно управлял мой нынешний муж Вавжинец Бжещот, возрождённый Лоренцо Фрескоти, так же как я являюсь возрожденной Розаурой Монтальбони. Розаура Монтальбони сидела в этой темнице двадцать восемь лет; она смогла снять маску лишь тогда, когда после смерти Фердинанда на престол взошёл Козимо II Медичи, который по поводу своей коронации выпустил осуждённых из заключения. Железо сожгло мою кожу и разъело её: трупная маска придала моему лицу форму мёртвой головы — так что при виде меня судьи потеряли дар речи, а маленькие дети разбегались передо мной как при виде кошмара. С этой ужасной маской трупа я родилась повторно в наши дни; когда Лоренцо увидел меня, то решил немедленно, как он сказал, исправить прошлое. Этот безумный Лоренцо стал моим нынешним Вавжинцем, все прежние муки которого, сконцентрированные и сверхдуховные, превратились в необыкновенную силу, в могущество господствования над временем и пространством. Он таинственным образом слился воедино с безумным, а ныне ясновидящим художником и явился ко мне, в темницу как мой спаситель. Когда приговор был вынесен, когда меня бросили в тюрьму, когда я думала, что уже никогда не выйду из этого мрака, я вдруг услышала тихие шаги, дверь отворилась, и передо мной предстал мой безумный художник, тот самый, но другой; ибо это был Лоренцо, который стал возрождённым Вавжинцем, как я воспринимала это полусонным сознанием, чувствуя, что теперь я уже являлась чем-то другим, отличным от того, кем была ещё этим утром. В глазах Лоренцо пылала непобедимая энергия, полубожественное проявление скрытых сил человека, властвующих над всеми проявлениями материи. Он сорвал с меня маску, взял меня в объятия и унёс, проходя прямо сквозь стены тюрьмы... Я чувствовала, что плыву в воздухе, ощущала, что теряю вес, объёмность, телесность; я катилась по какой-то спиральной линии в неведомых областях бытия, в лучистой тьме; медленно растворялась в себе, погружаясь в грёзы времени, чтобы снова выбраться из них, пока не упала в обморок, лишившись сил. Я проснулась. У моей кровати стоял Вавжинец и внимательно смотрел на меня. Он держал руку на моём пульсе. Я ещё не полностью очнулась и не знала, было ли это продолжением той странной истории (о, как я боялась преследования придворных слуг герцога Фердинанда!) или же новым событием; пребывала ли я всё ещё в шестнадцатом веке или же в нашем времени. Я спросила об этом Вавжинца. Он успокоил меня: мы плыли по линии излома неизменности времени, от старой Флоренции к новой, и головорезы Медичи больше не могли причинить нам никакого вреда. Только теперь я — наполовину прежняя Розаура, наполовину новая — начала приглядываться к Вавжинцу, и только теперь поняла, почему при виде его фигуры всё моё моё естество зазвучало какой-то мелодией, полной вибраций вечности... Ибо он был тем, кого я должна была любить в те времена, и теперь он стоял передо мной, как Орфей, как бессмертный, который ради меня пожертвовал своим бессмертием... Ибо тот насильственный способ, которым воспользовался Лоренцо чтобы сокрушить законы повседневности, попрать последовательность времени и овладеть прошлым, чтобы переплавить его в настоящее, всё это, говорю я, не прошло для него безнаказанно. Даже самый совершенный человек не станет всемогущим. Вся магическая сила покинула его навсегда; он уже не является тем могущественным властителем сверхъестественных областей, каким был до сих пор; он навсегда утратил силу возрождений, потерял бессмертие — совсем как я, но обо мне речь сейчас не идёт; пусть и преходящей была моя награда, но я оказалась так щедро вознаграждена за потерю бессмертия, что, признаюсь, ни за что не отдала бы её. Вы говорите, что красота — это пустяк, а я говорю, что это сокровище, это божественность, ибо я слишком долго страдала от уродства. Правда, когда я была той флорентийской дамой, я пострадала из-за красоты, но лишь потому, что в той моей красе было что-то языческое, сатанинское... В последний момент, когда я сидела в тюрьме, перед тем, как Бжещот освободил меня, я размышляла об этом и молила бога, чтобы моя красота вместо проклятия могла стать благословением. Сегодня я больше не вызываю вокруг себя бедствий и смертей; напротив, разношу счастье, и кому улыбнусь, тот возвращает себе душевные силы, тот воскресает... Моя красота, хоть и обречена на окончательную гибель после смерти и никогда уже не возродится вновь, теперь сияет, как солнце и побуждает всех к жизни... Но он! Он утратил свою сверхчеловечность — ибо таким, как он, не позволено ни на мгновение поддаваться человеческой страсти. И всё же он поддался ей: полюбил меня, как простую смертную, и пожертвовал всем ради меня. Он стал человеком, как и все мы, тот, кто был полубогом. Он уже не является магом, даже не сможет повторить такое путешествие в прошлое во второй раз: и если бы я случайно вернулась к своему прежнему облику (например, из-за измены), то он уже не сможет меня возродить. Но я не смогла бы изменять ему, а с другой стороны, признаюсь честно, предпочитаю его таким, каким он есть сегодня, более человеком, чем богом... Он слишком высоко стоял надо мной, и я никогда не могла даже пожалеть его... Но влияние его на меня велико: благодаря ему я стала необыкновенной артисткой: фортепиано является моим невольником, послушным малейшим колебаниям моих чувств. Лоренцо разбудил в моём сердце такую бесконечную мелодию, что временами я чувствую себя богиней, в которой сосредоточен весь мир музыкальных тонов... Он же стал тем, чем был Лоренцо Фрескоти, живописцем, который рисует Розауру Монтальбони, и продолжает дело, начатое им четыреста лет назад... Исчезло только богохульство... Весь его магический гений перешёл в искусство живописи. _______ * Флоренция! Флоренция! (ит.). __________ Rozaura Перевод В. Спринский, декабрь 2022
|
| | |
| Статья написана 13 ноября 2022 г. 20:04 |
Основанный в 1923 году журнал Weird Tales, целиком посвящённый литературе ужасов, мистике, фэнтэзи и «странной фантастике», оказался настоящим кладезем талантов, открыв читателям новых авторов, ранее не слишком известных и практически не востребованных в массовой литературной периодике. С самых первых дней с Weird Tales начали сотрудничать такие, ставшие впоследствии популярные авторы как Г.Ф. Лавкрафт, Отис Адальберт Кляйн, Сибери Куин и уже получившие к тому времени известность Абрахам Меррит, Мюррей Лейнстер, Рэй Камммингс и другие.
Разумеется, Кларк Эштон Смит никак не мог оставить без внимания этот журнал, концепция которого вполне соответствовала стилю его произведений – как стихам, так и прозе. К лету 1923 года относятся первые публикации Смита в журнале Weird Tales – ими стали стихотворения "The Red Moon" and "The Garden of Evil". Позднее Weird Tales опубликовал ещё пять стихотворений Смита и три перевода из Бодлера, а в сентябре 1928 года Кларк Эштон Смит публикует в журнале свой первый рассказ «Девятый скелет». На протяжении последующих одиннадцати лет Смит становится одним из главных авторов Weird Tales – наряду с Г.Ф. Лавкрафтом и Робертом Говардом. Всего за этот период Смит опубликовал в Weird Tales 55 своих произведений, сделавшись одним из самых плодовитых авторов журнала – однако с середины 30-х годов писателя преследуют неудачи, уходят из жизни родственники и друзья. Он почти полностью прекращает писать, создав за последующие четверть века не более двух десятков рассказов. Основной же пик творческой активности Смита приходится на первую половину тридцатых годов, когда были созданы и опубликованы практически все его лучшие произведения. Weird Tales стал основной площадкой для публикаций произведений К. Э. Смита. Здесь печатаются первые рассказы, послужившие основами будущих циклов «Аверуань», «Гиперборея». «Посейдонис» и «Зотик» а также многочисленные внецикловые рассказы, каждый из которых, отличаясь от предыдущих, фактически являл собой маленький шедевр. В основном в Weird Tales выходили фэнтэзийные и страшные рассказы Смита, однако было среди них и несколько чисто научно-фантастических, которые по тем или иным причинам не были приняты в журналы, специализирующиеся именно на НФ – такие, как «Неизмеримый ужас» и «Метаморфоза Земли». Первый из них в некоторой степени перекликается с написанным годом ранее, но долго не публиковавшимся (и чуть было не утраченным насовсем) рассказом «Красный мир Полярной звезды» из цикла о капитане Вольмаре. Невообразимо огромные чудовищные обитатели Венеры, размером с небольшой горный хребет, пожирающие всё на своём пути, явно находятся в родстве с не менее ужасающими мурмами, выведенными на свою беду обитателями красной планеты в системе Полярной звезды. Второй же рассказ, законченный ещё в конце 1929 года, но впервые опубликованный спустя более чем 20 лет, представляет собой, вероятно, одну из самых первых историй на тему терраформирования. Прибывшие на Землю пришельцы с Венеры, не нападая прямо на людей, просто перестраивают климат планеты и саму почву, делая их непригодными для людей, и подготавливая, таким образом, Землю к будущему массовому переселению венериан. Однако, разумеется, основную часть рассказов К.Э. Смита, опубликованных в Weird Tales составляли страшные и странные истории, полностью отвечающие концепции и самому названию журнала, начиная с самых первых, принятых и опубликованных в нём рассказов Смита – «Девятый скелет» (1928) и «Садастор» (1930). В них уже можно легко рассмотреть оригинальный авторский стиль и темы, которые впоследствии будут развиты в других рассказах. Общим же у них остаётся удивительно красочный язык и мастерски создаваемые автором визионерские образы, благодаря которым описывемые в них события и сцены выглядят едва ли не более убедительно, нежели самая настоящая, окружающая нас, данная в ощущениях земная реальность. Мастерство автора, однако, как раз и состоит в том, чтобы описанный им мир, сколь бы фантастичен и невероятен он ни был, даже на бумаге выглядел бы так, чтобы в его реальности просто невозможно было усомниться. Для создания такого эффекта Кларк Эштон Смит использует все доступные ему литературные средства. В 13 лет он уже прочёл словарь Вебстера, изучая не только определения, но и происхождение слов от древних языков, позднее дважды перечёл всю Британскую энциклопедию. Изучив французский и испанский языки, Смит начал переводить на английский стихотворения европейских поэтов. Сочетание обширного словарного запаса, поэтического дара и невероятного воображения Смита оказалось исключительно благоприятным для создания удивительных мрачных и причудливых визионерских фантазий. Таков «Садастор» – история, которую демон рассказывает своей капризной подруге-ламии. Начинающийся в стиле восточной сказки, рассказ постепенно разворачивается в яркую историю забытой, умирающей планеты и ее последней обитательницы – сирены, обречённой погибнуть, когда высохнет последний жалкий омут, оставшийся от некогда величественных океанов, покрывавших планету. Визионерская поэма в прозе о умирающей планете в свою очередь обрамляется историей с рассуждением о судьбах, о степенях несчастья, которое может постигнуть живых – в обширной Вселенной всегда найдётся кто-то с неизмеримо более тяжкими проблемами, чем твои собственные. «Девятый скелет» – более земной рассказ, повествующий о неведомом, о потусторонних мирах, проходы в которые могут таиться в самых обычных, давно известных, исхоженных местах. Впоследствии Смит не раз будет возвращаться к данной теме. Наивысшее развитие она получит, вероятно, в рассказе «Город Поющего Пламени» – вероятно, самой яркой и богатой визионерской фантазии Смита. Темы эскапизма и потерь в той или иной форме присутствуют практически во всех рассказах Смита. Его земные герои почти всегда не испытывают никакого удовольствия от всего земного существования, расценивая его как пребывание в унылом, заброшенном узилище на задворках Вселенной, при малейшей возможности стараясь бежать в далёкие миры, любезно предоставляемые в их распоряжение безграничной фантазией автора. Ведомые и неведомые опасности представляются им малозначащими, в сравнении с беспросветно скучной земной жизнью, а влечение иного бытия становится поистине непереносимым – и вот уже антиквар и любитель астрономии Мельхиор – герой рассказа «Планета мертвых» – переносится на планету умирающего солнца, в последние дни её существования, возвращаясь в тело и сознание тамошнего поэта Антариона, переживая краткий идиллический роман с его возлюбленной Тамирой, завершающийся трагическим погружением планеты во мрак навсегда угасшего солнца, несущим гибель всему живому. А возвращение на земной план бытия делает его ещё более несчастным, заставляя до конца жизни пребывать в сожалении о том, что ему довелось пробудиться обратно из смерти на далёкой планете к давно постылой земной жизни. Другой, в чём-то похожий не него рассказ «Монстр из пророчества» на первый взгляд эксплуатирует ту же самую тему бегства с Земли в отдалённый мир недостижимых мечтаний. Однако при более детальном исследовании здесь становится заметна авторская ирония и сатира, которые, пусть и не часто, но зато весьма сочно изредка проявляются в произведениях Смита. Начинающийся, подобно «Планете мертвых» с перенесения главного героя-поэта в жаркий мир Антареса, населённый негуманоидной расой, к середине повествования рассказ этот постепенно меняет свою тематику – с эскапистско-фантастической на социальную, демонстрируя и исследуя проблемы нетерпимости во всех ее формах, в том числе – инопланетных. Трёхногие и пятирукие обитатели Антареса точно так же как и земляне не слишком жалуют непонятных им чужаков, относясь к пришельцу-землянину скорее как к забавной диковинке, нежели к разумному существу, а позднее и вовсе без всякого почтения отправив его к палачам местной влиятельной богини Кунтамози. И лишь бегство поэта в отдалённую страну где царит просвещённая королева, спасает землянина от неминуемой гибели, а совпадение интересов – тамошняя королева тоже любит и ценит поэзию, – позволяет им даже создать семью, несмотря на громадные биологические различия двух рас. Тут кстати стоит отметить ещё один аспект творчества Смита – использование «говорящих», значащих имён, названий и топонимов, добавляющее текстам новые интересные грани восприятия. Богиня плодородия Кунтамози (Cunthamosi), Космическая Мать – казалось бы, невинное имя, благодаря окончанию «мози» напоминающее что-то африканское. Но вот корень его, вполне английского происхождения… Можно только догадываться, как веселился автор, когда писал эпизоды, связанные с Кунтамози, а вслед за ним – и все сотрудники редакции Weird Tales, когда читали рукопись рассказа. И ведь не придерёшься – получилось идеальное, говорящее имя для великой богини плодородия, истинной Космической Матери, породившей саму Вселенную. Вот только – исключительно неприличное... Удивительно, как уже готовый журнал с этим рассказом проскочил мимо пуританской критики в далёком 1932 году, когда общественные нравы были не в пример более строгими, чем сегодня. Но даже на подобный случай у автора есть железное оправдание – это же инопланетяне, негуманоиды, что с них взять – родной язык у них такой, нечеловеческий, вот и называют своих богов как хотят. И опять же – использование в тексте подобного скрыто-провокативного имени, дополнительно помогает автору ещё шире развернуть тему исследования нетерпимости, высмеиваемой в рассказе. Впрочем, подобных сатирических произведений, разбирающих те или иные недостатки человека у автора всё же немного. Они скорее выделяются из общего ряда, стоя несколько особняком от основного творчества Кларка Эштона Смита, более направленного на исследование всевозможнейших форм космического и земного ужаса, человеческого одиночества и ничтожности перед лицом бесконечной, зачастую враждебной Вселенной и чудовищного, непознаваемого и опасного Неведомого, практически всегда находящегося к нам гораздо ближе, чем об этом можно подумать, а зачастую – и прямо в нас самих. И подобные проявления Неведомого, не поддающиеся логическому анализу, но являющиеся неотъемлемой частью человеческой личности и сознания, оказываются порой много страшнее самых кошмарных чудовищ, существующих на материальном плане. Речь здесь даже не о сумасшедших, маньяках, одержимых жаждой убийства себе подобных. Банальнейшее любопытство, холодное и логически обоснованное стремление человека к познанию нового и неизведанного иногда может оказаться опаснее искажённого поведения безумного убийцы, творческий поиск оборачивается бесконечным кошмаром, а светлая и чистая любовь – тьмой и мраком безысходности. И практически всегда герои рассказов Смита теряют что-то близкое и дорогое. Поиски ценностей, знаний или любви, поначалу могут выглядеть успешными, сулящими персонажам дальнейшую сладостную и беспечальную жизнь, однако позже досадная случайность, космическая предопределённость, чья-то злая воля или древнее проклятие вмешиваются в стройный замысел и саму жизнь героев, опрокидывая все их планы самым болезненным и неприятным способом. Смит создаёт множество самых различных ситуаций, в которых его персонажам приходится что-то терять – от славы и любви до самой жизни и бессмертной души. Автор даёт своим героям способность в полной мере осознать всю степень постигшей из утраты, чтобы тем самым выразить боль, которую они при этом чувствовали, используя оценку сравнения того, что когда-то было и того, что теперь больше нет, донося до читателя весь спектр болезненных эмоций, сопровождающих весь процесс падения и утраты от начального момента спокойного и благодатного, счастливого, беспечального существования. Возможность в наиболее яркой и полной степени выразить подобные эмоции, по-видимому, была очень важна для Смита. Сожаление, ностальгия, тоска по дому, отчуждение, невосполнимость, падение, печаль, скука, потеря невинности, старение, разложение, смерть и невообразимое уничтожение души уже за гранью самой смерти – вот тот далеко не полный список чувств и событий, с которыми приходится сталкиваться в процессе чтения рассказов Кларка Эштона Смита. Методы, которыми автор приносит потери в жизнь своих героев, пусть и исключительно красочные, всё же имеют лишь второстепенное значение по сравнению с исследованием эмоций, которые становятся следствием указанных потерь. Подавляющее большинство его героев, чувствуя на протяжении всей своей жизни невыразимую тоску и влечение ко всему далёкому и неизведанному, отправляются в опасные экспедиции, изучают таинственные древности, исследуют таинственные случаи или просто неожиданно встречаются с чем-то необъяснимым. Но практически всегда, после того, как на краткий миг герои обретают желаемое, наступает горькая, трагичная и зачастую несоразмерно тяжкая расплата за обретение долгожданного счастья, принимающая в отдельных случаях поистине космические масштабы. Впрочем, для отдельной личности, как правило, совершенно безразлична даже гибель Вселенной, если она случится уже после его собственной смерти. А вот несообразное поведение этой самой Вселенной, проявляющееся в казалось бы, самой обыденной ситуации пугает куда больше. Таков например рассказ «Труп сверх плана», в какой-то мере являющийся предтечей лучших психоделических произведений Филиппа Дика, где ужас состоит именно в невозможности отыскать различия между истинной реальностью, бредом сознания и чем-то третьим, вовсе уж невообразимым, для чего не придуманы ещё слова и определения. История простого, пусть и хорошо спланированного, успешно совершённого убийства неприятного персонажа, долго портившего жизнь главного героя, оборачивается в итоге ужасающей ситуацией неуверенности в казалось бы незыблемых фундаментальных законах существования окружающей реальности. Здесь уже не до сочувствия герою, оказавшегося в совершенно непредставимой ситуации, здесь появляется сомнение в устойчивости самой реальности, изменить которую оказалось столь легко, а главное – непонятно, почему такая ситуация оказалось вообще возможной. Тот самый случай идеального фильма ужасов – когда самый обычный предмет, показанный в исключительно мирной и спокойной обстановке вдруг начинает вызывать необъяснимое леденящее чувство беспричинного иррационального ужаса, справиться с которым нет никакой возможности. И та же самая задача оказалась блестяще решена и подана Смитом в виде коротенького и на первый взгляд простенького рассказа, который, казалось бы, можно прочитать и тут же забыть. Но спустя непродолжительное время, образы его вдруг начинают вновь проявляться в сознании читателя, заставляя ещё раз задуматься о ситуации, описанной в рассказе. И тогда приходит настоящий страх, до сих пор дремавший за ближайшей складкой реальности, в ожидании своего часа. И странная история почти столетней давности вдруг перестаёт ощущаться как авторский вымысел, заставляя читателя настороженно и пристально всматриваться в окружающую реальность, в леденящем душу ожидании непредсказуемых событий переворачивающих, сокрушающих привычную реальность, заставляя сомневаться в её незыблемости и предсказуемости. И это всего лишь одна из множества странных, страшных историй Кларка Эштона Смита. А ведь кроме нее есть и другие. Много других. Не менее странных и страшных. И незачем здесь подробно останавливаться на каждом из них. Пусть читатель сам сделает это. Внецикловые рассказы Кларка Эштона Смита, опубликованные в журнале Weird Tales в хронологическом порядке 1) Девятый скелет сентябрь 1928 2) Садастор Июль 1930 3) Огненные призраки сентябрь 1930 4) История некроманта январь 1931 5) Венера Азомбейская Июнь 1931 6) Неизмеримый ужас сентябрь 1931 7) Воскрешение гремучей змеи октябрь 1931 8) Монстр из пророчества январь 1932 9) Планета мёртвых март 1932 10) Горгона апрель 1932 11) Tруп сверх плана ноябрь 1932 12) Genius Loci июнь 1933 13) Попирающий прах август 1935 14) Семена из гробницы октябрь 1935 15) Цепи Афоргомона декабрь 1935 16) Ночь в Мэлнианте сентябрь 1939 17) Метаморфоза Земли сентябрь 1951 * Опубликовано в 3 томе собрания сочинений Город поющего пламени
|
| | |
| Статья написана 13 ноября 2022 г. 20:02 |
Начало ХХ века в США было ознаменовано расцветом всевозможнейших журналов, публиковавших приключенческие и фантастические истории самых разных жанров. Недорогие (от 10 центов за экземпляр), они быстро обрели популярность у массовой читающей публики. Поначалу эти журналы были всежанровыми, публикуя практически любые истории, приходившие в редакцию – детективы, приключения, рассказы о спортсменах, военные приключения, вестерны и, разумеется, фантастику. Позднее, к началу 20-х годов стали появляться журналы нового типа, ориентированные на определённые жанры, рассчитанные пусть на более узкую но вместе с тем более ориентированную аудиторию – почитателей детективов, вестернов, фантастики, литературы ужасов и т.п. Судьба этих изданий была разной – многие закрывались после нескольких первых выпусков, другие же, сумев чётко уловить тенденции развития рынка, обрели настоящую популярность, став настоящей классикой грядущего Золотого Века научной фантастики.
Журнал Amazing Stories (Удивительные истории), считающийся первым в мире массовым журналом, полностью посвященным научной фантастике вполне оправдывал своё название. Девизом журнала стала фраза «Экстравагантная выдумка сегодня — холодный факт завтра». Редактор его, Хьюго Гернсбек, не поскупился на качестве издания – журнал этот, в отличие от многих других выходил на хорошей бумаге и позиционировался как научно-популярное а не просто развлекательное издание. Позднее, в 30-х годах Гернсбек запустил новый журнал Wonder Stories в качестве конкурента и наследника успевшего к тому времени стать архаичным Amazing Stories. Гернсбек всё ещё номинально числился редактором нового издания, одновременно являясь его владельцем, однако фактическим редактором Wonder Stories был его ассистент Дэвид Лассер, благодаря которому новый журнал оказался действительно конкурентоспособным, интересным самым разным категориям читателей. К этому времени в журнале на постоянной основе уже публиковались многие авторы, ставшие впоследствии признанными классиками фантастической литературы. В 1930 году к ним присоединился и Кларк Эштон Смит. Успевший перед тем опубликовать несколько приключенческих, мистических и страшных рассказов и стихотворений, Смит постепенно задумывался о возможности стать профессиональным писателем и потому изучал возможности всех потенциальных рынков для своих рассказов. В 1930 году Дэвид Лассер покупает первый НФ-рассказ Смита «Убийство в четвёртом измерении» для октябрьского выпуска журнала Amazing Detective Tales, и в том же октябре в Wonder Stories появляется первый из рассказов Смита о капитане Вольмаре – «Брошенные в Андромеде». Как писал сам Смит в письме к Г.Ф. Лавкрафту – «Я начинаю писать «Брошенных в Андромеде», Это будет фантастический рассказ о бунтовщиках, высаженных с космического корабля без оружия и провизии в чужом мире. В нём можно будет застолбить несколько отличных идей для фантастики, хоррора, сатиры и гротескной литературы». Лассер по-видимому с восторгом принял этот рассказ. Неудивительно – ведь он сам поощрял авторов, пытающихся нарушить все негласные ограничения, существовавшие в фантастике тех лет – использование религиозных тем, исследование изменения роли полов в обществах будущего, оригинальные взгляды, ставящие под сомнение различные социальные запреты. Благодаря ему расширилась тема космической героики – стали появляться не только рассказы о победах над фантастическими чудовищами, но и о тяжёлых поражениях человека в борьбе с Неведомым, а сами рассказы стали более глубокими и интересными, демонстрируя заметный рост художественного уровня. После публикации «Брошенных в Андромеде», за которую Смит получил чек на $ 87.50, Лассер предложил ему написать серию рассказов с теми же героями, о их приключениях на разных планетах, с тем, чтобы каждый месяц можно было выпускать по новому рассказу. Однако с продолжениями приключений капитана Вольмара и его команды у Смита как-то не задалось. Поздней осенью 1930 года был закончен рассказ «Красный мир Полярной звезды», однако он был отвергнут редактором из-за того, что в первой части было слишком много описаний и слишком мало действия. В результате «Красный мир Полярной звезды» лёг на полку и Смит так никогда и не попытался пристроить его ни в один из профессиональных журналов. Дальнейшая судьба этого рассказа достойна отдельной истории. Только в начале 50-х годов рукопись его наконец была продана Майклу ДеАнджелису, который издавал в Бруклине свой фэнзин «Gargoyle». Однако и он не сумел напечатать этот рассказ, который позднее вообще затерялся вместе со всеми следами ДеАнджелиса. После этого долгое время рассказ считался утраченным, однако к счастью, в 2003 году рукопись вновь была найдена и опубликована в сборнике «Red World of Polaris». Один из тех редких случаев, когда к читателям возвращается рассказ, достоверно существовавший, но впоследствии исчезнувший и на протяжении долгого времени считавшийся утраченным безвозвратно. Неудача с «Красным миром Полярной звезды» не смутила автора. «На этот раз они получат действие!!!» – комментировал он в письме к Лавкрафту начало своей работы над новым рассказом о приключениях капитана Вольмара «Плен в созвездии Змеи». Работа, однако, шла медленно – рассказ был готов и опубликован в Wonder Stories только летом 1931 года. Впрочем, новый рассказ настолько понравился Лассеру что он сумел втиснуть его в полностью сформированный номер, уже практически готовый к печати. Правда, название его редактор всё же изменил на «The Amazing Planet». После получения синопсиса и набросков к следующему рассказу «Водный мир Алиота», Дэвид Лассер предложил Смиту более детально представить в новом произведении мотивации, менталитет и образ мышления людей будущего, чтобы в полной мере продемонстрировать колорит цивилизации грядущих веков. Смит, однако, счёл эту идею избыточной – если издателя так интересует исследование человеческого поведения и мотивов, то для решения подобных проблем и конфликтов вовсе не обязательно отправлять героев на другие планеты. По этой или же по какой-либо другой причине рассказ так и остался незавершённым. Пожелания Лассера Смит, однако, постарался воплотить в другом рассказе «Венерианские каннибалы» (Приключение в будущем) – о путешествии жителя США 30-х годов в далёкое будущее Солнечной системы, где земляне успели заселить несколько планет и астероидов, обратив в рабство жителей Венеры, а коварные марсиане распространяют среди вырождающихся людей опасные наркотики и инфекции, и подстрекают слишком расплодившихся венериан к восстанию… Самому автору не слишком понравился этот рассказ в одном из писем он отзывался о нём как об «ужасном куске хлама», однако редактор и читатели были совершенно иного мнения – рассказ был принят ими вполне благосклонно. Чтобы немного отдохнуть от суровости научной фантастики, Смит обращается к более привычным ему жанрам ужасов и визионерства. Он пишет рассказ ужасов «Возвращение чародея» и один из самых лучших своих рассказов «Город поющего пламени». И хотя рассказ этот не слишком вписывался в концепцию Wonder Stories, однако Лассер, ознакомившись с ним, пришёл в настоящий восторг, без промедления опубликовав его в июльском номере журнала. К этому времени Смита уже считался одним из постоянных авторов Wonder Stories. Летом 1931 года Лассер передал Смиту наброски марсианского рассказа «The Martian», за авторством канадского преподавателя Э. М. Джонстона. На основе его сюжета Смит написал рассказ «The Planet Entity», опубликованный в осеннем выпуске журнала (позднее, для сборника «Tales of Science and Sorcery» (1964) Смит сменил его название на «Seedling of Mars» (Семя с Марса). Более года Смит продолжает сотрудничать с Wonder Stories, опубликовав продолжение «Города Поющего Пламени» – «За Поющим Пламенем» и более десятка других НФ-рассказов. Однако не всё было хорошо. Великая Депрессия не самым положительным образом сказывалась на журнальном деле в США. Издатель начинает задерживать платежи за публикации (Гернсбек, как владелец нескольких журналов и ранее не стеснялся экономить на своих авторах, задерживая выплаты гонораров), рассказы Смита подвергаются нещадной редакторской правке – особенно досталось «марсианскому» рассказу «Обитатель бездны», который первоначально отвергли даже в Weird Tales, посчитав его слишком страшным. В конце концов, его всё же приняли в Wonder Stories, заставив автора переработать рассказ, однако даже после авторской переработки рассказ был подвергнут ещё одной безжалостной редакторской правке. После скандала, с требованием кроме всего прочего выплатить около шести сотен долларов задолженности, Лассер извинился перед Смитом за «обильные изменения» сделанные в его рассказе, но было уже поздно. И хотя автор всё же смог добиться выплаты всех задолженностей по гонорарам от Wonder Stories, составивших кругленькую на то время сумму в $741 в рассрочку (выплаты эти продолжались до лета 1935 года), эпизод сотрудничества Смита с Wonder Stories был завершён. Итог сей эпопеи оказался довольно ироничным. Желая стать профессиональным писателем, Кларк Эштон Смит понял, что для этого ему придётся создавать определённое количество халтуры, к каковой он относил научную фантастику, хотя и признавал её несомненный потенциал для возможности раскрытия собственных визионерских историй и ярких сюжетов. Это не вписывалось в концепцию Дэвида Лассера, который, справедливо оценивая талант Смита как художника, в то же время считал, что создаваемые им яркие образы должны служить исключительно для раскрытия человеческих характеров и мотиваций. Сам же Смит, в первую очередь считавший себя поэтом, пользовался словами как глиной, из которой он лепил фантастические образы и зловещие ощущения, не слишком интересуясь при этом людскими достоинствами и недостатками. Так что, получив наконец все причитающиеся деньги от изрядно задолжавшего ему Гернсбека, Смит смог направить свои творческие фантазии в более подходящее русло, публикуя свои страшные и причудливые рассказы в журнале Weird Tales, концепция которого наиболее соответствовала писательской манере Смита. Здесь можно было меньше оглядываться на редакторов, пытающихся править авторские рассказы, подгоняя их под определённый стиль и идею. Как уже говорилось, фантастическая литература первой половины XX века в значительной мере представляла собой литературу идей. Каждый из авторов старался описать то, о чём до него ещё никто не задумывался, стать в некотором образе первооткрывателем. Путешествия за пределы Солнечной системы, тайны микромира и иных измерений, преодоление известных физических законов известной вселенной – вот тот краткий список идей и тем, впервые появившихся в начале ХХ века и определивших развитие фантастической литературы на десятилетия вперёд. Свой вклад в это внёс и Кларк Эштон Смит. Вероятно, он был первым, кто догадался использовать придуманную Уэллсом машину времени в качестве транспортного средства – в рассказе «Письмо с Мохаун Лос» (1932 г.). Отправившись в будущее, герои рассказа попадают на планету другой солнечной системы – за время, пока их функционирующая машина времени находилась вне Вселенной, вращающейся вокруг неё, наша Солнечная система вместе со всей галактикой улетела по своей траектории в невообразимую даль, а на ее месте оказалась иная система с обитаемой планетой, где и высадились герои рассказа. Обратное путешествие осуществлялось точно таким же образом – отправляясь в прошлое, герои оказывались в той же точке пространства, откуда стартовали. Лишь спустя десятилетия авторы Золотого Века научной фантастики вновь возьмут на вооружение эту идею. Случалось и забавное. Если идея действительно хороша – то зачастую она приходит в голову одновременно нескольким людям. Так, Эдмонд Гамильтон в 1932 году в журнале Weird Tales опубликовал рассказ «Разум Земли», в котором группа ученых обнаруживает в Арктике «мозг» нашей планеты, оказавшейся разумным живым существом. Открытие это оборачивается настоящей катастрофой, как для самих ученых, так и для всего человечества. Как оказалось, не одному Гамильтону в тот момент пришла в голову идея такой истории. В предисловии к сборнику «Культ Ктулху» Э. Хоффман Прайс приводит любопытный отрывок из письма Кларка Эштона Смита Лавкрафту, касающийся этого рассказа: «Эдмонд Гамильтон, черт его побери, совершенно испоганил идею, похожую на ту, которую как раз обдумывал я: рассказ под названием «Лунный разум», в котором шла бы речь о гигантском живом мозге, расположенном где-то в центре Луны». В результате такого неудачного для Смита совпадения его рассказ «The Lord of Lunacy» так и не был никогда написан – остался лишь краткий набросок, да письмо к Лавкрафту, где Смит ругает Гамильтона за то, что тот успел раньше него. (Справедливости ради – на четыре года раньше их обоих успел А. Конан Дойл со своим рассказом «Когда Земля вскрикнула», но он всё-таки не из компании американских авторов фантастических палп-журналов.) Своеобразный стиль Смита, более подходящий для визионерских историй, описывающих миры и вселенные тёмного, мрачного фэнтэзи, не всегда выглядит уместным в НФ-рассказах. Использование столь любимых автором редких и малоупотребительных слов, заимствованных из древних и мёртвых языков, идеально подходящих для произведений, повествующих о последних днях дряхлой умирающей Земли, или юных континентах, на которых развёртываются события первых дней человеческой истории, выгладит несколько непривычно в научно-фантастических рассказах, действие которых происходит в ближайшем будущем на других планетах. Сам Смит говорил, что предпочёл бы отказаться от описаний космических кораблей, скафандров и другой техники, отпустив на волю своё воображение – однако, он должен был накинуть научную, или хотя бы псевдонаучную узду на свою фантазию, для того, чтобы суметь продать хоть что-то из написанных им НФ-рассказов. И тем не менее, несмотря на всё это, Кларк Эштон Смит остаётся уникальным автором среди НФ-писателей своего времени. Он сумел значительно оживить страницы Wonder Stories, а его НФ-рассказы, начиная с «Брошенных в Андромеде» позволили установить некий новый шаблон инопланетной одиссеи, с героями, пролагающими свой путь через чуждые пейзажи, изобилующие невообразимо странными формами жизни. Множество других авторов позже с разной степенью успешности создавали собственные истории на похожую тему, однако превзойти Смита в его мастерском изображении зловещих пейзажей и чуждых существ иных миров удавалось очень немногим. * Опубликовано в 3 томе собрания сочинений Город поющего пламени
|
| | |
| Статья написана 13 ноября 2022 г. 19:58 |
К началу тридцатых годов Кларк Эштон Смит, успевший уже получить признание как автор стихотворений, объединенных в четыре сборника, постепенно отходит от поэзии, вновь возвращаясь к написанию малой прозы. После своих первых ранних опытов написания приключенческих рассказов в восточном стиле, он начинает писать уже чисто фантастические рассказы.
В то время Смит ставит перед собой чёткую задачу – стать профессиональным писателем. Пробуя себя в различных жанрах – ужасов, фэнтэзи и научной фантастики, он сотрудничает одновременно с несколькими литературными журналами, публиковавшими фантастические и приключенческие истории. Откликнувшись на предложение редактора журнала научной фантастики Wonder Stories, Дэвида Лассера, благосклонно принявшего его первый НФ-рассказ «Брошенные в Андромеде» и пожелавшего увидеть его продолжение, Смит начинает работать над новыми историями о приключениях команды космического корабля «Альциона», ведомого фанатичным исследователем Вселенной, капитаном Вольмаром. Однако работа над научно-фантастическими рассказами продвигалась нелегко. Поэтический язык и причудливый, изысканный стиль автора, более склонного к детальнейшим красочным описаниям ужасов и чудес иных миров, нежели к созданию динамичных рассказов с обилием приключений и непрерывным действием, постоянно держащим читателя в напряжении, не слишком отвечали концепции Wonder Stories. Уже готовые рассказы приходилось перерабатывать согласно требованиям редактора, а некоторые истории были просто отклонены Лассером, как это произошло, например, с рассказом «Красный мир Полярной звезды». Поэтому, чтобы не потерять темп, Смиту приходилось переключаться от написания твёрдой научной фантастики к более милым его сердцу визионерским историям, не скованным жёсткими ограничениями какого-то определённого жанра, и представляющим собой скорее вольные фантазии на совершенно произвольные темы, позволяющие в полной мере описать те невероятные сцены и картины, что возникали в воображении автора. Именно так и появился на свет рассказ «Город Поющего Пламени», который позднее станет частью нового цикла – самого земного из циклов Кларка Эштона Смита, и в то же время – открывающего поистине запредельные глубины и тайны потусторонних измерений, вход в которые может оказаться проще, чем об этом можно подумать, а выход – далеко не всегда столь же лёгок и прост, как это могло казаться поначалу. Бытие, как известно, определяет сознание. Рано или поздно почти каждый автор – неважно, фантастического, или же строго реалистического направления, садится за стол, чтобы написать хотя бы один рассказ, повествующий о жизни собрата-писателя. Не стал здесь исключением и Смит. Действие рассказа «Город Поющего Пламени», в отличие от прочих причудливых рассказов Смита о иных мирах и временах, происходит «здесь и сейчас» – во вполне современной автору Калифорнии 30-х годов XX века, одним из главных персонажей которого становится профессиональный автор фантастических рассказов Филип Хастейн, пишущий истории о всевозможных оккультных явлениях, призраках и прочих странностях. В процессе сбора материалов для очередного своего творения, Хастейн исследует различные необъяснимые события, вольно или невольно становясь непосредственным их участником – то сталкиваясь с ужасающими существами из самой преисподней, то проникая в невероятно прекрасные миры множественных измерений, находящиеся за пределами человеческого восприятия и самой фантазии. В образе Хастейна мы легко можем увидеть некоторые черты, намекающие на некоторую автобиографичность героя. Филип Хастейн является связующим персонажем, появляясь во всех историях цикла, однако, как правило, сам он не нигде не находится в центре повествования, предоставляя эту честь другим персонажам, с которым ему приходится встречаться по ходу развития сюжета. Нет нужды в очередной раз повторять, что писатели – люди странные. И неважно, выдуманный ли это персонаж, или же вполне реально существовавший человек (последние, зачастую, оказываются куда более странными персонажами, нежели выдуманные литературные герои). Практически всем им присуще некое свойство, в большей или меньшей степени отличающее их от прочих представителей человеческого рода. Художники, писатели, композиторы, и другие представители творческих профессий, зачастую, отстраняясь от окружающей их реальности, немалую часть своего времени проводят в собственных мирах, порождённых их неуёмной фантазией и воображением. И случается так, что миры эти, поначалу не выходившие за пределы одного-единственного человеческого разума, вдруг становятся более вещественными и настоящими, нежели наш общеизвестный мир, данный нам всем в ощущениях. Такова колдовская сила человеческой фантазии, позволяющей сделать реальным нематериальный, придуманный мир, заставляя тысячи, а то и миллионы людей искренне верить в безусловную реальность его существования. Да и кто может поручиться, что в бесконечно обширной Вселенной не найдётся именно такого уголка, который и был представлен нам автором? Великий мастер литературы эскапизма, Кларк Эштон Смит с пугающей убедительностью являет нам в своих произведениях именно такие миры – чарующие, непостижимые, зачастую опасные и враждебные не только для человека, но и для других, намного более могущественных созданий. Однако и слабых людей, и величественные, едва ли не божественные сущности, что обретаются в рассказах Смита, объединяет одно и то же свойство, заставляющее их раз за разом попадать в расставленные автором ужасающие ловушки и непредставимо кошмарные ситуации, зачастую кончающиеся гибелью, или чем-то непредставимо ужасным, гораздо более страшным, чем простое прекращение существования. Свойство это – любопытство и страсть к познанию нового, неведомого, находящегося за гранью восприятия, зачастую недостижимого и потому – столь фантастически притягательного для тех, кто пресытился привычным существованием на собственном плане бытия и жаждет чего-то неизведанного, отличающегося от давно известной, зачастую смертельно надоевшей картины обыденного мира. По роду своего занятия, Филиппу Хастейну приходится встречаться с самыми разными людьми. Собирая материалы для написания новых рассказов, или просто общаясь с интересными, загадочными персонажами, он тщательно исследует всевозможные таинственные случаи, связанные с Потусторонним. Призраки, безумные учёные и художники, фантастические изобретения и проходы между измерениями, ведущие в Неведомое, странные люди, места и события – всё это является той основой, которой в меру своих скромных сил пользуется скромный профессиональный писатель-фантаст из Калифорнии для создания своих произведений. При этом сам Хастейн неоднократно признаётся в том, что сам он вовсе не склонен к мистике. Напротив, в каждом из загадочных явлений, сколь бы необычным оно ни казалось, он старается отыскать некое рациональное зерно. И, надо сказать, рациональный подход зачастую оказывается спасительным в случаях контакта со страшным, опасным и непознаваемым Неведомым, которое может оказаться намного ближе, чем это можно себе представить. Ужасающие хищные твари, питающиеся человеческими страхами и самими людскими душами, могут повстречаться нашему герою в совершенно мирной букинистической лавке на тихой улочке провинциального городка. Проход в иные измерения отыщется во время прогулки по живописной горной местности вокруг родной бревенчатой хижины, а среди гостей писательской вечеринки легко может оказаться учёный-исследователь, сумевший войти в контакт с Абсолютным Злом, что незримо пронизывает всю нашу Вселенную. Разумеется, ни один писатель не сможет равнодушно пройти мимо подобных безумно интересных вещей, что могут дать невообразимое количество уникальных материалов для написания новой гениальной книги. И, разумеется, наш герой не оставляет без внимания ни таинственную рукопись, что может привести его за пределы известной Вселенной, ни соблазнительные намёки на возможность познакомиться с тайной заброшенного дома, где по заслуживающим внимания слухам появляются призраки давно исчезнувших людей, ни просьбы о помощи другу, по собственной неосторожности и любопытству оказавшемуся в чудовищной опасности. Не откажется он и от рискованной экспедиции в компании с товарищем, что приведёт его в конечном итоге за пределы ведомых нам измерений, даровав новые, немыслимые на нашем земном плане чувства, ощущения и способы восприятия, знания, ужас и экстаз, что фактически представляют собой некую новую форму бытия, невообразимо более сложную, чем наше. И даже такое невероятное приключение не станет пределом испытаний для участвующих в нём героев. Продемонстрировав им новые, необычайные, высшие планы существования, недоступные обычному человеку, автор тут же даёт понять, что это ещё далеко не конец. Даже после значительных телесных и душевных изменений, которые претерпевают герои Смита, оказавшись в новом мире, автор тут же показывает, что это – всего лишь начальная стадия роста разумного существа в долгой цепи перерождений, каждое из которых открывает всё новые, всякий раз ещё более сложные уровни существования и познания, намекающие на возможность беспредельного совершенствования и обретения всё новых и новых знаний. Может ли быть что-то привлекательнее такой перспективы? Ведь жажда познания поистине не имеет пределов – так же, как и Вселенная. И даже все ограничения, налагаемые на человека его физическим существованием в пределах известного и доступного пространства и того краткого времени, что отведено природой на одну-единственную, пусть даже самую долгую человеческую жизнь, не могут поставить пределов безграничному воображению, позволяющему с необычайной лёгкостью жонглировать мирами и Вселенными, исследуя их и перекраивая под собственный вкус. Талант Смита как визионера-мечтателя, представляющего нашему вниманию чудесные и ужасающие миры воображения, позволил показать нам всё великолепие высших измерений, куда попадают герои «Города Поющего Пламени». Рассказ этот не очень вписывался в концепцию журнала Wonder Stories, публикующего исключительно научно-фантастические произведения, однако, несмотря на это, он очень понравился редактору Дэвиду Лассеру, так что тот немедленно включил его в ближайший план выпуска, напечатав рассказ в июльском номере Wonder Stories за 1931 год. В ноябре того же года вышло его продолжение «За Поющим Пламенем», логически завершающее первый рассказ. С 1942 года «Город Поющего Пламени» впервые выходит в книжном издании, уже в полном виде, где эти два, ранее опубликованных по отдельности рассказа, представляют собой две части одного произведения. Кроме того, в августе 1937 года Кларк Эштон Смит написал краткий синопсис третьего рассказа, который должен был продолжить историю Поющего Пламени. Однако, рассказ под названием «Возрождение Пламени» по всей видимости, так и остался ненаписанным, поскольку в архиве Смита после его смерти не было найдено ни рукописи, ни машинописной копии, ни даже набросков этого рассказа. Другие рассказы этого цикла – «Охотники из Запределья» «Одержимый Злом» и незаконченный «Музыка смерти» уже не отличаются столь ярким потоком визионерских образов и невероятных приключений в неведомых мирах, однако, несмотря на это, каждый из них по-своему оригинален. Ведь в поисках неведомого вовсе не обязательно отправляться за тридевять земель. Иногда для этого бывает достаточно всего лишь внимательнее присмотреться к окружающей действительности и людям. И увиденное далеко не всегда может оказаться приятным и безопасным. Неосязаемые чудовища, доступные только лишь взору, но не способные физически навредить человеку, могут, тем не менее, утащить с собой его душу, представляющую для них самую лакомую пищу, оставив на Земле одну лишь пустую, и всё ещё бессмысленно живую оболочку, совсем ещё недавно бывшую человеком. Исследование тонких миров и пограничных состояний может привести к встрече с Абсолютным Злом – и встреча эта не принесёт ничего хорошего фанатичному исследователю. Гениальный эксцентричный композитор, умело совмещавший музыкальнее творчество с занятиями чёрной магией и некромантией, приглашает на званый вечер призраки самых величайших музыкантов ушедших эпох, чтобы дать невероятное представление, – несмотря на то, что и сам он уже давно мёртв. Однако, сила искусства и тёмное знание позволяют преодолеть незримый барьер смерти, чтобы в чудесным образом преобразившемся на одну ночь заброшенном доме могла собраться компания мёртвых виртуозов для того, чтобы дать ещё один концерт – пусть даже и в призрачном облике (как тут не вспомнить Великий бал у Сатаны из одноимённой главы «Мастера и Маргариты» М. Булгакова). Встречи с Потусторонним, внезапно врывающиеся в обыденную реальность нашего собственного, хорошо знакомого и предсказуемого мира, описываемые Смитом, выглядят не менее убедительно, чем его красочные истории, описывающие приключения в иных мирах и измерениях. Однако, при малейшей возможности, автор стремился увести своих героев подальше от земной действительности, о которой многие из них думают и говорят, как о заброшенном и тоскливом узилище, пребывание в котором поистине невыносимо. Врата, приоткрывающие путь в Неведомое, которое с немалой долей вероятности может оказаться опасным и неблагоприятным для человека, зачастую оказываются для героев Смита много привлекательнее опостылевшего земного существования. И хотя сам Филип Хастейн не слишком стремится навсегда покинуть план земного бытия ради прелестей и диковин иных неведомых миров, а скорее является свидетелем подобных попыток со стороны истинных героев рассказов, тем не менее, в каждом из них он так или иначе тоже соприкасается с Неведомым, которое, навсегда погубив или фатально изменив главного героя, частично меняет и самого Хастейна. Воспоминания о ужасных и чудесных событиях, о страшных потерях и невозможности возвращения к прекрасным недостижимым для человека мирам никогда до конца не изгладятся из его памяти. А согласно синопсису ненаписанного «Возрождения Пламени», после нового путешествия Хастейна в Высшие Измерения и случившегося там расщепления его личности, часть сознания писателя навсегда остаётся в том невыразимо чарующем мире – в то время как самому герою приходится возвращаться на Землю, утешая себя лишь тем, что ему довелось побывать в тех местах, где вряд ли в обозримом будущем сможет оказаться хоть кто-то ещё из людей. И всё же воспоминания эти не несут в себе печали и безысходности. Ведь каждое их них напоминает герою (и читателю) об удивительном опыте, свидетелем которого ему довелось стать, об удивительных путешествиях и невероятных событиях, рожденных визионерской фантазией Кларка Эштона Смита – поэта, художника и писателя, всю свою жизнь стремившегося к неведомому, неизученному, экзотическому, в каждом из своих произведений предлагая читателю совершить увлекательный побег из привычного мира – в неимоверную, восхитительную даль воображаемых миров, лежащих за пределами человеческой фантазии. * Опубликовано в 3 томе собрания сочинений Город поющего пламени
|
| | |
| Статья написана 13 ноября 2022 г. 19:56 |
В анналах литературы фэнтэзи Кларк Эштон Смит является уникальным автором, каждое из творений которого представляет собой незабываемое сочетание элементов истории ужасов, приключенческой героики и научной фантастики, зачастую приправленное сардоническими размышлениями рассказчика. В процессе становления себя как профессионального писателя, после публикации первых стихотворений и начала работы с прозой, Смит обращался к самым разным жанрам, однако везде – и в его НФ-рассказах и в историях ужасов или фэнтэзи всегда проглядывает поэтический дар, выгодно отличающиё его от других авторов фантастического жанра.
Незабываемый стиль автора, постоянно обращавшего свои взоры в Запредельное, мастерски описывавшего невообразимые миры, лежащие за пределами пространства и времени, уже которое десятилетие восхищает как неофитов, только-только решившихся прикоснуться к жанру фэнтэзи, так и искушённых читателей, пресытившихся однообразными штампованными историями поставленных на поток бесконечных фэнтэзийных сериалов. Мало кому из авторов удаётся создание по-настоящему оригинальных миров. А ведь мир, в котором действуют герои – это едва ли не главная, неотъёмлемая часть любого по-настоящему хорошего фэнтэзи. Можно на протяжении нескольких томов расписывать его подробности, создавать карты, выписывать исторические хроники – и всё равно, это ещё далеко не гарантирует, что новый мир, созданный автором, окажется действительно интересным и захватывающим, несмотря на все старания рассказчика. Иному же автору достанет и нескольких строчек, чтобы мир, описываемый им, моментально и навсегда завладел вниманием читателя – даже если сам автор создавал его всего лишь с целью заработать на новой публикации. И тут уже не обойтись без наличия таланта, возможно, близкого к гениальности. Одного умения складно слагать буквы в слова, а слова – в строки, недостаточно для создания произведения, которое не окажется проходным, уйдя в небытие спустя совсем непродолжительное время, а напротив, будет пользоваться неослабевающим интересом у многих поколений читающей публики, задавая каноны и направления развития жанра на многие годы вперёд. В начале XX века, когда фантастическая литература только готовилась к своему победному шествию по планете, а будущие авторы Золотого Века в большинстве своём ещё даже не успели окончить школу, многочисленные литературные журналы уже вовсю публиковали бесчисленные истории о приключениях героев выдуманных миров. Золотой Век фантастики вырос из эпохи палп-журналов, будущие авторы его, зачитывавшиеся в юности фантастическими, страшными и удивительными историями, постепенно выросли, создав собственные миры, ставшие ныне классикой фэнтэзи. Однако старт их творчества берёт своё начало именно в дешёвых журнальчиках, публиковавших простенькие и наивные рассказы с добродетельными героями и безусловно плохими соперниками, чьи характеры были прямолинейны, а мотивация поступков – исключительно проста. Но, несмотря на всю подобную наивность и простоту, главным положительным качеством немалой части этих рассказов было появление в них новых идей и тем. Писать о том, о чём не писал еще никто до тебя – вот что было главным в фантастической литературе тех лет. Именно тогда зарождались новые стили, создавались оригинальные традиции фантастического письма и манеры подачи материала. Не секрет, конечно, что и тогда многие из авторов главной целью своего литературного труда ставили желание заработать. Удавалось это далеко не всем – кто помнит сейчас, кроме специалистов, имена многочисленных авторов-подёнок, публиковавших тогда свои опусы и исчезнувших навсегда по той или иной причине. Закрывались журналы, редакторам не нравились присылаемые им рассказы, сами авторы находили для себя более лёгкие и выгодные формы заработка, навсегда отказываясь от продолжения литературного труда. Но, разумеется, были и те, кто благодаря своему таланту и удаче были приняты в число постоянных авторов журналов, чьи произведения пришлись по вкусу как редакторам, так и читателям. Пробовавший себя в качестве профессионального писателя, Кларк Эштон Смит одновременно сотрудничал с несколькими журналами различной направленности. Более всего его талант оказался востребованным читателями Weird Tales. Именно странные, сверхъестественно-фантастические истории Смита, по большому счёту не укладывавшиеся ни в одну из категорий, как раз и сделали его знаменитым. Грандиозная фантазия, не сдерживаемый ничем полёт воображения, мастерские визионерские описания красот и кошмаров немыслимых миров, поэтический язык и проскальзывающая иногда едкая насмешка составили тот причудливый коктейль фантазии, выгодно отличающий Смита от множества других авторов. Тогда, в начале века, ещё не существовало чёткого деления фантастической литературы на отдельные направления. Авторы фэнтэзи только обживали новое, не слишком заселенное пространство своей жанровой ниши, продолжая и развивая в своём творчестве традиции ранних мастеров – таких, как например лорд Дансени, и создавая собственные, которые позже станут настоящими канонами для фэнтэзи конца XX – начала XXI века. Кстати, влияние Дансени на творчество Смита по-видимому было не таким уж значительным. Сам Смит признавался, что он впервые прочитал несколько рассказов Дансени в 1920 году – однако простое прочтение нескольких рассказов вряд ли смогло оказать глубокое влияние на писателя – особенно на такого оригинального, как Смит. Он исключительно тщательно подбирал для себя литературные модели – и Дансени среди них просто не было. Ведь ещё задолго до 1920 года Смит уже писал собственные стихи и рассказы, имитирующие стиль арабских сказок 1001 ночи. Первые из таких историй были написаны Смитом в возрасте всего 11 лет. К 1910-1912 г, когда были опубликованы первые «восточные» рассказы Смита, уже можно вполне говорить о том, что автор сумел выработать свой собственный стиль, который был вполне сформирован к тому моменту, когда Смит впервые познакомился с творчеством Дансени. Некоторое поверхностное сходство Дансени и Смита демонстрирует нам пример независимой и почти что параллельной эволюции стиля. Примеры такого рода не являются редкостью в области литературы. Но, разумеется, продукты параллельной эволюции в конечном итоге оказываются весьма различными, хоть и имеют в своей основе некоторое сходство. При этом, в отличие от воображаемых стран, описываемых лордом Дансени, неопределённо располагающихся где-то «за пределами Востока» или «на краю света», чьё географическое расположение намеренно сделано расплывчатым, без уточнения даже, на нашей Земле или же на какой-либо другой планете происходит их действие, миры Кларка Эштона Смита практически всегда имеют чёткую локализацию, позволяющую соотнести их с реально существующими (или существовавшими) местами нашей планеты – или Вселенной. Так, область Аверуань, где периодически происходят всевозможные потусторонние события, располагается где-то в средневековой Франции, земли древней Гипербореи, расцвет цивилизации которой отстоит от нас на 200 000 лет в прошлом, надежно укрывает сегодня толща ледового щита Гренландии. Цветущая Лемурия и загадочный Посейдонис в результате ужасающих катастроф погрузились на океанское дно, задолго до появления известной нам записанной человеческой истории. Континент Зоти́к, прибежище тёмных колдунов и некромантов последних веков существования дряхлой, умирающей Земли, поднялся из океанских вод на руинах давно утонувших. известных нам сегодня континентов. А когда воображению автора становилось тесно даже на таком обширном поле, действие новых рассказов переносилось на просторы необъятной Вселенной, где могли происходить события, для которых наша Земля оказалась слишком маленьким и простым миром. Таков цикл рассказов о планете Ксиккарф, расположенной в системе тройного солнца, плывущей в космосе, окружённой ожерельем из четырёх маленьких лун. Шесть планет и тринадцать лун солнечной системы, которой правит могущественный чародей Маал Двеб, составляют поистине безграничную сцену, на которой развёртывается действие рассказов цикла. К сожалению, Смит написал только два рассказа о чародее Маал Двебе с планеты Ксиккарф, оказавшихся, однако одними из самых причудливых и изобретательных фантазий автора. Остаётся лишь гадать, каких невероятных пределов могло достичь воображение Смита, возьмись он за этот цикл столь же основательно, как это произошло с рассказами о Зоти́ке или Гиперборее. Но даже и эта пара рассказов подарит читателям немалое удовольствие от погружения в глубины неистощимой авторской фантазии. Фэнтэзийные рассказы Кларка Эштона Смита не является «чистым» образцом жанра, напротив, в них органично сплетаются магия и наука, щедро приправленные поистине безумными описаниями немыслимых миров и их чудовищных обитателей. Леденящий ужас Запредельного смешивается в них с невероятной красотой иных измерений, чувственность смерти и хрупкая красота умирания – с невероятной жестокостью и кошмарными страданиями героев, неосторожно осмелившихся заглянуть за изнанку Вселенной, где таится нечто более страшное, чем само Абсолютное Зло, едва доступное для человеческого понимания, изначально пребывающее за пределами категорий, доступных для людского восприятия. Рассказы цикла «Ксиккарф» написанные в период самого плодотворного этапа творческой карьеры Смита для излишне придирчивого читателя могут показаться повторяющими уже известные сюжетные линии и темы, использованные автором в других его рассказах. Отчасти это утверждение можно счесть верным. Как и многие другие истории Смита, они рассказывают о скуке, порождённой чувственным пресыщением и усталостью от изощрённой порочности – немало сходных тем мы можем встретить в циклах о Гиперборее, Посейдонисе и особенно – Зоти́ке. Как и в историях о Посейдонисе, герой рассказов о Ксиккарфе, Маал Двеб – наполовину чародей, наполовину учёный. Таким образом, рассказы эти представляют собой не чистое фэнтэзи, а содержат в себе ещё и элементы научной фантастики – так же, как и некоторые внецикловые рассказы Смита. Однако, подобное сходство между различными рассказами Смита вовсе не выглядит механическим самоповтором – уж кого-кого, но только не его можно упрекнуть в недостаточности фантазии. Напротив, во всех этих рассказы автор со всех доступных ему точек зрения исследует различные аспекты существования человека в мире, который практически всегда неблагосклонен, а то и попросту враждебен к нему. Враждебность эта может проявляться в самых различных формах – от невообразимо чудовищных до уныло-скучных, заставляющих героя искать выход из сложившейся вокруг него невыносимой обстановки. Ищут спасения от наступающего ледника жители Гипербореи, с гибнущего континента Посейдонис бегут на соседнюю планету Сфаномоэ чародеи-учёные, мальчик-козопас принимает предложение древнего повелителя зла, становясь королём отдалённого царства Зотика, но все они не находят радости в бегстве от окружавшей их действительности, обретая лишь новые страдания, а зачастую – и мучительную гибель. Даже чародей Маал Двеб, единовластный повелитель шести планет и тринадцати лун, не в силах более выносить сладкое проклятие собственного всемогущества, отправляется на поиски приключений налегке, временно ограничив своё всемогущество для того, чтобы вновь испытать остроту риска и неожиданных опасностей, с которыми он мог бы встретиться в подвластных ему мирах. Если даже всемогущий чародей, в собственном дворце, предоставляющем своему хозяину все мыслимые и немыслимые развлечения чувствует едва выносимую скуку и тоску, то что уж говорить об обитателях более простых планов бытия, наподобие земного. И потому, при малейшей возможности, что любезно предлагает им воображение автора, герои Смита стараются воспользоваться ими, чтобы вырвавшись из надоедливого, унылого круга однообразного бытия переместиться на другие его планы, в миры, где странности и чудеса представляют собой самые обычные явления. Героев не останавливает даже то, что многие из этих фантастических миров являются экстремально опасными. Однако влечение, оказываемое ими на героев повествования является поистине непреодолимым – как и желание вырваться из опостылевшего круга однообразной предыдущей жизни. Однако автору было недостаточно просто демонстрировать все возможные формы эскапизма из подлунного мира. Помимо всего прочего он желал превзойти в своих творческих фантазиях все признанные мифологии прошлого и будущего. Итог этой дьявольской амбициозности Смит подводит в своем стихотворении в прозе «К демону», в форме нижеследующей молитвы, обращённой к потустороннему первоисточнику своего творчества: Расскажи мне побольше историй, о злотворный и благостный демон, но не нужно рассказывать только о всём том, что я ранее слышал, иль во сне мог увидеть иначе, чем лишь только туманно и редко. Нет, и слышать о том не желаю, что доступно в пределах пространства, иль во времени зыбких границах; ибо я утомился немного от записанных в хрониках лет, и земель, нанесенных на карты… Расскажи мне побольше историй, но пусть будут в них только те вещи, что не встретить в древнейших легендах, или в мифах миров параллельных… Расскажи о неведомом страхе, о любви невозможной поведай, в дальних сферах пространства, где Солнце – лишь звезда безымянная, или, там, где даже лучи его света до скончания века не вспыхнут. И пусть нам никогда не узнать, истинно ли демоны, обитающие в иных измерениях, нашептали автору свои невероятные ужасающие и пленительные истории, или же есть какое-то более простое и естественное объяснение появлению их в нашем, пусть не идеальном, но возможно всё-таки не самом худшем из всех возможных миров – неважно. Главное – то, что мы, вслед за автором, сумевшим поистине чудесным образом записать все эти истории, можем прикоснуться к тайнам и чудесам чуждых, неведомых миров, лежащих за пределами ведомых нам пространств, раз за разом погружаясь в этот яркий, невообразимо богатый мир чудес и фантазий, дарованный нам щедрой рукой Кларка Эштона Смита. * Опубликовано в 3 томе собрания сочинений Город поющего пламени
|
|
|
облако тэгов
