Автор затеял любопытную литературную игру и написал фактически «Учение дона Хуана», только по-русски, где вместо Кастанеды цесаревич Алексей, а в роли хитроумного индейца — Григорий Распутин.
Распутин — своего рода маг, он является мальчику во снах и в яви и учит его всяким волшебным штукам, вызывать природные явления, видеть судьбинные сны. В итоге перед нами написанная прекрасным языком то ли попытка русского магического реализма, то ли изящная постмодернисткая шутка (отсылок в тексте множество, тут вам и Чернышевский, и Горький и даже Летов).
Единственное «но» для меня в том, что я с трудом переношу бессюжетную прозу крупного объема. Здесь автор, по ощущениям, в какой-то момент очень увлёкся своей игрой и демонстрацией языковых и стилистических возможностей и выдал по объёму роман, а по сути ту же идею и приёмы можно было реализовать в рассказе или небольшой повести. Но красиво и ловко написано, этого не отнять.
Евгений Лесин:
Читать невозможно уже с самого начала, хочется молиться на советскую власть, когда авторов хотя бы редактировали.
Цитирую: «И тут произошло неожиданное и ужасное: Григорий резко, галопом скакнул из-за стола и ударил по столу увесистым кулаком своим с такой силой, что тарелки с гербами задребезжали уже наяву». Галопом нельзя прыгнуть. Потому что галоп представляет собою «трехтактный» (походку, чаще всего лошади, но необязательно) «в три темпа».
Что значит – ударил кулаком своим? А мог и чужим, что ли? Нет, подобное словесное усиление, перенасыщение и загромождение может быть и приемом. Но автор везде вставляет слово «свой», читаем же предложением ранее: «Тот же водил бездонными глазами по лепнине потолка, словно боясь посмотреть на кого-нибудь, чтобы ненароком не истребить его своим взглядом…» Здесь-то зачем – вставлять «своим»? Ну а каким еще взглядом?
Автор хочет, видимо, сделать текст «ярким» и «густым», узнаваемым. Его и впрямь легко узнать. Узнаешь и хочется бежать, как от огня.
Что перед нами? Мистическая фантастика? Историческая фантасмагория? Сюжет дремуч, речь персонажей утомляет неимоверно. Вспоминается Пимен Карпов, но Карпов – гений, ему можно. Карпов писал плотно и коротко, а не растекался компьютерной мышкой по темному лесу романа. Стихи еще зачем-то на каждом шагу, нерусская речь. Тянет автора в 19-й век. Так там тоже редакторы были. Они, правда, авторов не правили, как в СССР, а просто гнали.
Хорошее было время.
Екатерина Писарева:
Помню этот мистическо-эзотерический роман Товарища У, где фигурировали Распутин, Ленин и цесаревич Алексей, еще с «Нацбеста» – тогда он показался мне ходульным и довольно беспомощным. Сначала не поняла, что в «Новых горизонтах» он же, тот самый, почти четырехсотстраничный неподъемный текст, неловко заигрывающий с русской литературой и русской историей. Ан-нет, снова здравствуйте.
Если честно, в этом романе нет ничего, что могло бы меня заинтересовать: от сюжета до приемов. Я с большим уважением отношусь к постмодерну и могу себе представить довольных читателей романа «Алешины сны», но это, увы, не я.
Распутин, смешав свою кровь с кровью царевича Алексея и тем превратив его в духовидца, водит его по виртуальным мирам, иногда сугубо литературным (Вера Павловна и ее «миленький»), иногда фантастическим (вечный старец-государь-император), иногда фантасмагорическим (Распутин беседует с Александром Блоком, называя себя при этом Егором Летовым). Распутин все видит и все понимает, но предотвратить ничего не может, Алешу ему жалко, Аликс костлявая, государь кроткий, но стреляет ворон, Вырубова толстая и восторженная. Еще есть Ктулху (Втулка), Бони-М, солнечному миру да-да-да, и вообще всякий постмодерн второй свежести. При том, что автор явно настроен показать дикую и мощную, хтоническую Россию, все получается довольно камерно, умеренно и аккуратно. Опять же, текст такого рода вполне мог появиться где-нибудь в 90-х, такой Пелевин-лайт.
Это прекрасная книга хорошего автора, и она, безусловно, достойна какой-нибудь премии. Например, даже какой-нибудь мрачной контркультурной премии (может, они до сих пор существуют).
В чём тут дело? Роман честно следует заявленному в названии. Есть мальчик Алёша, наследник-цесаревич, есть старец Распутин, есть Государь с императрицей, Ленин, Горький и уйма всякого народа. Алёше снятся сны, во снах ничего хорошего — ужас и разорение.
Под конец сны перестают сниться, потому что Алёшу выводят в подвал, чтобы сфотографироваться на дорожку, и вот он уже идёт по полю вместе со старцем в даль светлую. Там отчего-то в этот сон вдруг врывается Томский обком и Егор Лигачёв, но, извините, если вас вывели в подвал какие-то неприятные люди, какие могут быть претензии к смыслу этой детали.
Конструкция сюжета хорошо описывается известной кинорецензией 2009 года на фильм «Адмиралъ»: «Что-то задевало за живое. Плакали. Хотя, может, это я только такая сентиментальная, а вам совсем не понравится… Конец немного предсказуем. Где-то с середины фильма было такое чувство, что в конце Колчака расстреляют. Так и вышло».
Беда этого текста, который, видимо, писался очень долго, очень старательно и очень начитанным человеком, что он сделан не для читателя.
Он наполнен тысячами цитат, некоторые стихотворения цитируются страницами, а то и просто полностью, всё, что возможно, бережно принесено и положено на стол.
Но вместе это не соединяется, и примером тому история с кроликом.
Это очень примечательная история. В 2009 году на отборочном туре детского «Евровидения» один белорусский мальчик спел песню «Волшебный кролик» (Чароўны трусік) с припевом на выдуманной латыни «Этис Атис Аниматис». Песня чем-то была похожа на «Кармину Бурану» (они все от неё отправляются), и сразу же вызвала подозрения в сатанизме. Там был ещё примечательный текст:
Волшебный кролик
Рисует мелом нолик
Латынь изучает
Стихи сочиняет
Волшебный кролик
Рисует мелом нолик
Стихи сочиняет
На скрипке играет
Волшебный кролик
Рисует мелом нолик
На скрипке играет
По маме скучает
Но уж поверьте, всякая любовь к матери-крольчихе была побоку, когда возник сюжет вызывания тёмных сил на детском конкурсе песни. Жизнь богаче наших представлений о ней, и я, как ни думал украсть и использовать этого кролика, сделав его главным мотором какого-нибудь повествования, не придумал как. Юрий Демидович, этот самый мальчик, благополучно поёт и сейчас, если судить по его аккаунту в контакте.
Но в романе «Алёшины сны» он появляется, так сказать, в полный рост и приходит во сны к цесаревичу.
Но вот беда — это механическое соединение. На лабораторном столе сидит кролик, рядом колба с дымом детских снов, рядом старец Распутин делает что-то неприличное с фрейлинами, выходит Ленин и читает речь, появляется Горький и Блок. А вот синтеза не происходит, даже того синтеза, который производит известный поэт Бродский в поэме «Представление».
То есть кролик сам по себе, а цесаревич сам по себе.
И получается так, что историческая канва, где «конец немного предсказуем», никак не взаимодействует с мутными, полными пророчеств, снами. Ну да, старец говорит на выдуманном простонародном языке, ну да, Блок очаровывается, а Горький разочаровывается, но об этом нам написали не тысячи, а десятки тысяч мемуаристов, писателей, даже Валентин Пикуль сообщил нам у последней черты, а Элем Климов снял целый фильм с прекрасными актёрами.
Нет, автор иллюстрировал свою книгу и это прекрасно — всё как я люблю, чёрно-белые рисунки. И затраченные усилия у меня вызывают уважение.
И да, тут повсеместный «пелевин» с его пророчествами и смешением реальной истории с абсурдными объяснениями исторических событий. Один Пелевин уже есть, и, гарцуя на своей лошади, кричит, что Боливар не снесёт двоих. Но я вовсе не пеняю автору примером «Хрустальный мир», а просто пытаюсь понять, как работает такой метод описания действительности.
Но вот что мне кажется — у этой литературы есть свои, вполне новые горизонты. Бог с ней, с оригинальностью и оглядкой на авторов прошлого, именно эта конструкция имеет будущее — вязкий, плотный текст, предсказуемость, удовольствие читателя от того, что он узнал знакомые стихи и, конечно, чаровный кролик в меловом кругу.
Текст В. Мироненко «Алешины сны» производит очень странное впечатление не из-за своего качества (написан он вполне профессионально), а из-за сомнительности изначальной посылки автора – взять реальный эпизод российской истории начала ХХ века и превратить его в мистико-фэнтезийную историю. Поясню в чем дело: заявленные в названии «сны» являются цесаревичу Алексею Николаевичу, наследнику престола Российской империи. А главным героем книги фактически оказывается Григорий Ефимович Распутин.
И поэтому в повествовании сразу же проявляется одна художественная особенность любых книг про «фантастический» взгляд на реальные события история (особенно это характерно для «попаданческих» историй, но и в других субжанрах он тоже проявляется) – невольно возникающая бестактность в обращении с трагическими событиями истории. В данном случае – еще и с оттенком невольного кощунства: не будем забывать, что цесаревич Алексей – мученик и святой Русской православной церкви.
Может быть, подобный подход и мог сработать как элемент создания «шок-контента» в каком-нибудь другом произведении, но в «Алешиных снах» он точно не действует. От текста возникает впечатление нарочитой спекуляции на трагедии исторических персонажей для привлечения внимания читателей – и не более того. Проведите простой эксперимент – замените Алексея Николаевича на обычного мальчика из обычной семьи, а Г.Е. Распутина – на абстрактного практикующего экстрасенса – и произведение сразу станет занудным и неинтересным. С другой стороны, и в существующем варианте романа читатель не ждет глобальных неожиданностей – он ведь хорошо знает, что произошло с прототипами главных персонажей книги в 1916 и 1918 годах.
Вообще в рамках возможного «иного взгляда на случившиеся исторические события» ничего нового книга не дает – запутанная и сложная история взаимоотношений Распутина и царской семьи, в отношении которой было сказано слишком много клеветы и лжи со стороны «образованного общества», по сюжету излагается скорее традиционно. А попытки автора вводить в повествование аллюзии на современную массовую культуру («вороны не то, чем кажутся», «кастанедовщина» в поведении Распутина и т.п.) производят впечатление неуместности и играют на разрушение правдоподобия в описании событий.
«Адресность» книги не понятна: любителям текстов про то, что «не так все было» произведение покажется недостаточно остросюжетным, а читатели исторических романов сочтут его неправдоподобным и надуманным.
Есть тексты, к которым совершенно невозможно придраться – любые придирки соскальзывают с них, как вода с оперенья… э… попугая?
Этот текст имел все данные для того, чтобы стать бестселлером. Он жесткий, эпатажный, с хорошими крючками, цепляющими внимание читателя. Однако проблема есть. Он оказался слишком выстроен, слишком заточен на то, чтобы бестселлером стать. Бестселлер же, как мы знаем, зверь дикий и непредсказуемый.
Автор предлагает нам очень жесткую, расчитанно-эпатажную — по способу подачи — конструкцию с вроде бы неприятной героиней (как она дошла до жизни такой, нам объясняется посредством флэшбэков). Но ведь не можем же мы не сочувствовать по-своему несчастному полуподростку, голодному, продрогшему, с переломанным запястьем и расстроенным кишечником, заблудившемуся в страшном лесу, где ходит древний страшный зверь, а то и хтонический бог… полу-сиротке; всю свою недолгую жизнь не очень любимой папой-мамой, а что девочка в общем паршивка, ну жизнь такая! На самом-то деле она хорошая. Вот ее детство, вот ее юность… Ну да, неловко как-то все вышло. И богатые, конечно, тоже плачут, а кто бы сомневался? Вся эта вводная мениппея, все эти ее брутальные ее похождения в первой трети книги рассчитаны на то, чтобы сбить градус сентиментальности – ведь перед нами жесткий текст, да?
Пожалуй, в этом и проблема – текст слишком сделан, слишком безупречен, слишком как надо, даже прилагаемая история прасабачку (а как же без нее!) превращается в историю про мерзкого попугая-невротика с дурным характером, и нежеланного ребеночка, отчего она не перестает быть историей прасабачку, но вышедшей из-под рук опытного автора, который знает, что писать прасабачку некомильфо.
Профессионализм автора, умелая работа с читателем, эпатирующая, будоражащая – ну вот, автор демонстративно обращается к читателю-мужчине, ловя его на крючок как бы откровенности и вербального контакта — а мы! тут же закричат женщины, а мы?!!! а почему автор счел, что мы недостойны это читать? – и это тоже будет новостной повод, тоже в зачет (текст-то на самом деле женский и для женщин, ну вот такой вызов брошен в лицо своей аудитории, плюс тешащий свою же аудиторию скрытый посыл, что все мужчины, э… такие мужчины, за исключением прекрасного принца-милиционера, которого в качестве награды за нравственное перерождение получает одна из героинь) — вот все это в общем мешает воспринять текст как живой и спонтанный. Будь в нем капля неумелости, капля авторской неуверенности, а не жесткая, выстроенная конструкция, прицельно адресованная читателю (женщине, женщине), все было бы, наверное, по- другому. А так… ну да, Рюрик. В сущности перед нами типично дамский роман с кррровавыми дрррамами и бедными детками олигархов, но читаемый с увлечением (про людей вообще всегда интересно), в отличие от фантастической части – скомканной и непрописанной. Собственно история о некоем хтоническом существе, живущем в лесу, и принимающем/отвергающем человеческие жертвы для отечественной фантастики не новость, я надеюсь, что автор «Рюрика» не читал, извиняюсь, «Ригель», но я тоже не колумб в этом океане возможностей.
Кстати, споры о том, фантастика это или нет, достойно ли это присутствовать в списках «Новых горизонтов» или нет, я тоже оставляю другим – поскольку рецепция и response подразумевают и это. То есть, сломанные копья, горячее обсуждение, пылающие глаза.
Что, повторю, не отменяет тот факт, что это один из немногих по-настоящему профессиональных текстов в этом премиальном пуле.
Екатерина Писарева:
Тексты Анны Козловой всегда вызывают интерес – ее F20 в свою очередь наделал шума из-за «Нацбеста». «Рюрика» я очень ждала – ради него одно из моих любимых издательств Phantom Press сделало исключение и выпустило не переводной, а современный русский роман.
Я прочитала его взахлеб еще в прошлом году (к ярмарке «Красная площадь»), ровно за одну ночь. Поразительно, насколько хорошо я его помню, вплоть до малейших деталей – это многое говорит о мастерстве автора.
Поначалу текст вызывал отторжение, долго привыкала к авторской интонации, смене ракурсов, кадров, героев – к тому, что это злая и злободневная книга, которая совсем не хочет нравиться, даже наоборот. В ней вязнешь словно в болоте против собственной воли, в ней все зыбко и одновременно точно. Рассказчик здесь не способен на сочувствие, но способен на понимание. Эта книга словно ковыряется в универсальных ранах, которые знакомы всем и каждому. И – попутно – надсмехается над читателем, потому что знает, что за узнавание ей все простят, даже условности.
Это как «Краткий курс счастливой жизни», только в сегменте young adult, как сериалы на Первом – ты смотришь, понимаешь, на какие крючки тебя поймали, а оторваться невозможно.
А мистическо-фантастическая линия здесь не самая важная – она лишь дополняет рассказ о неприкаянном трудном подростке. Главная героиня Марта сталкивается в лесу не с хтоническим существом, не с дьяволом, а с уничтожающим чувством вины – и написана эта незамысловатая по сути история профессионально и здорово.
Это прекрасная книга чудесного автора, причём важно, что совершенно состоявшегося, можно сказать, знаменитого (это тот случай, когда биография важна, потому что никаких скидок делать не надо — они вообще унизительны). Важно и то, что текст написан человеком со сценарным опытом. А этот опыт выводит человека из замкнутого, тёплого, немного пыльного и, как правило, затхлого мира бумажной литературы. Жизнь, как говорится, жёстче. И этот роман, безусловно, достоен какой-нибудь премии. Например, ещё одного «Национального бестселлера» (не знаю, дают ли его дважды).
Забегая вперёд, скажу, что это та ситуация, когда в гавань, где стоят чуть траченые жучком бригантины, входит авианосец чужого государства. Тебе этот авианосец может нравиться или нет, но всё равно он — существо из другого мира.
В чём тут дело? Боязнь спойлеров я отметаю: если бы вам понадобилось перечитать «Лолиту» Набокова (ну, бывает), то не для того, чтобы понять, умрёт ли героиня родами. Так и здесь — если в тексте присутствует литература, то она не портится от пересказа, а если в книге её нет, то уж пересказ не помешает. Но прежде я оговорюсь: это откровенно кинематографический роман и об этом прямо говорится в тексте. Судить его по законам набоковской прозы может только идиот.
Итак, дело тут вот в чём: девочка из интерната в Мытищах бежит из своего частного образовательного учреждения. Вот уже она несётся по Ярославскому шоссе на мотоцикле незнакомца, в то время, когда её соседка по комнате даёт интервью телевизионной журналистке. Мать беглянки умерла, отец — бабник, друг девочки (у него есть попугай-убийца Рюрик) живёт в Лондоне, все не бедны (и это выгодно отличает экспозицию от унылой повести о свинцовых мерзостях жизни, всего этого горького горьковского антуража, который обычно вытряхивают на стол перед читателем. Это игра, но игра как в комиксе, то есть на определённом уровне абстракции).
Девочка едет по Ярославской трассе, на остановках трахается с тридцатишестилетним мотоциклистом. Неустроенная в жизни журналистка, между тем, открывает обсуждение этой истории в Сети, и вокруг этого, как всегда, набухает облако психотерапевтического выговаривания с редкими проблесками содержательных историй об отце беглянки, отъявленном сексисте. Все эти «Он купил мне квартиру в Москве. На прощанье». Ну и, конечно, все врут.
Девочка ссорится с мотоциклистом, и, пока его бьют дальнобойщики, угоняет железного коня. И вот уже, бросив ворованное чудовище, вступает в Вологодский Лес.
Шаг за шагом девочка удаляется от цивилизации, питаясь черникой и сыроежками. В это время выясняется, что мать девочки — тупая официантка из Архангельска, залетевшая от богатого юриста, и вовсе не умерла, вернее — не тогда.
Но в этот момент появляется новая сюжетная линия — вологодский человек, который убил того, в ком подозревал насильника и убийцу своей дочери. Как вышел, жил скромно, а услышав о потерявшейся девочке, отправился его искать и нарвался на медведя. В это время героиня в лесу встречает то ли своё отражение, то ли дух убитой девочки, находит и хоронит жертву медведя, чуть не помирает с голоду, но тут её находит журналистка вместе с полицейским капитаном — и всё благодаря собаке покойника.
Итог — беглянка выздоравливает и поступает в институт. Ян, давно ставший рэпером, исполняет для неё и медсестёр в больнице несколько песен. Мотоциклист, доехавший до Архангельска, трахается с официанткой, может быть, той самой (но, увы, нет). Журналистка улетает на Бали вместе с капитаном. Вологодский человек лежит в лесу под сосной. Конец.
В такой road-story бывает, правда, системная беда — предсказуемость деталей (деталей, а не сюжета — сюжет тут счислен), в итоге с героями непонятно что делать. Скелеты, выпавшие из шкафа, лежат уныло, и актёры перешагивают через них, будто не замечая.
Много говорили об анахронизмах и несостыковках в этой книге (о кредитных картах, быстровынашиваемых младенцах и прочем). Это справедливые упрёки, но именно поэтому пересказывать их нет смысла — такое предмет редактуры, а не концепции. Но вот об одной смешной претензии я скажу. Возвышенные читатели невзлюбили роман за излишний натурализм. Это упрёк неверный, потому что как раз откровенность здесь часть концепции. Она не в том, что «обнажаются потаённые места человеческой психологии», а в том, что все ебутся, писают и какают. Общество состоит из тупых злобных уродов, и беда не в том, что злобных, а что тупых. Куда девать всех этих персонажей — непонятно, да никто никуда их не девает. Они тихо замирают, когда появляются титры и начинает играть финальная песня «никого не жалко, никого, ни тебя, ни её, ни его». Нет, положительный герой тут есть. Это собака.
Тут беда не в том, что автор нами манипулирует, беда в том, что он делает это незамысловато. Автор предлагает нам роман-комикс — если мотоциклист, то обязательно бессмысленный и ебливый. Если официантка (мать героини) — то ужасно тупая, с дисграфией и ником mariamoonstar. Если юрист, то безумно богатый и похотливый. Если журналистке за тридцать, то она ляжет с каждым. Именно что «читатель ждёт уж рифмы розы — на вот, возьми её скорей». Это как тот сорт литературы, где описан половой акт с малолеткой, и автор наклоняет голову и смотрит тебе в глаза. Или вставляет матерное слово и быстро моргает: «Вы заметили?» А сейчас вы возмутитесь физиологией. Нет, мы и не такое видали. Не надо держать читателя за человека, не читавших Сорокина и Миллера, Набокова и Мариенгофа, не говоря уж о маркизе С. Отчего начитанному автору не предположить такую начитанность в читателе — ума не приложу.
А тут такое обнажение приёма, что держись. Но, как говорят мне мудрые люди, читатель не должен даже интуитивно предполагать, что его, как монтировкой, бьют по голове приёмами, его надо обмануть, а не ограбить, заломив руки.
И да, слава Богу, тут нет повсеместного «пелевина», рассуждений о тайных пружинах мироздания, смысле жизни и тому подобного подражательного безумия.
Но можно ли говорить об этой книге, как о фантастике? Да можно, конечно — при мне фантасты отстаивали право книги о Гильгамеше быть фантастикой. Отстояли, чего уж там. Но сама конструкция текста такова, что о фантастическом допущении в смысле видений героини нужно говорить извиняющимся тоном. Так и «Застава Ильича» — фантастический фильм. Там герой ночью разговаривает с убитым на войне отцом. Фантастика, да. Ну и Гильгамеш тоже, не жалко.
Но я вовсе не пеняю автору за что-то, лишь пытаюсь понять, как устроена литература такого типа — с арками, флэшбеками, перебивкой кадра, допами и прочей структурой, пришедшей оттуда, где есть спрос и деньги (я говорю не об унылом отечественном производителе, а об общей эволюции литературы).
Вот что мне кажется — у кинематографической литературы есть своё, настоящее очарование. Горизонты будущего открываются перед её читателями, и теми, кто ахает от обсценой лексики, и теми, кому подавай натурализм, теми, кто обманываться рад, потому что других эмоций не предложили. А не предложили оттого, что та часть института чтения, которая держалась благодаря инерционному уважению, сейчас осыпается, как трухлявое дерево в вологодском лесу (метафора). А тут — жизнь, вставай, братан! Медведь-манипулятор пришёл.
С чем мы и поздравляем автора.
Ирина Епифанова:
Когда я натыкаюсь на сайтах интернет-магазинов на гневные отзывы «белопальтовых» читателей, мол, «ведь автор мог написать всё то же, только без грязи и чернухи», сразу автоматически думаю, что на текст стоит обратить внимание. То, что триггерит таких читателей, меня обычно, наоборот, почти никогда не фраппирует. И вопрос в том, есть ли в тексте реально какая-то такая прямо уж чернуха и эпатаж, и даже если есть, то кроется ли за ними ещё что-то.
Впрочем, в «Рюрике» я как таковой чернухи не обнаружила. Да, у автора интересная дерзкая манера письма, она постоянно обращается непосредственно к читателю, тыкая его палочкой и проверяя реакцию. Да, описываются некоторые физиологические процессы (без перебора), но тоже, как мне показалось, без перебора. Должно быть, возмущённые читательницы не читали ни Сорокина, ни Елизарова, раз сумели сохранить такую трепетность и чувствительность.
Что же до тех самых физиологических подробностей, касающихся похождений главной героини, 17-летней Марты, и некоторых других персонажей, то они не показались мне самоцелью. Скорее это своеобразна игра с читателем, некий ценз, входной билет. Если тебя шокирует довольно невинная сцена секса, дорогой читатель, то и прекрасно, уходи подобру-поздорову, не достигнув цели, почувствуй себя персонажем сказки, который побоялся и повернул домой на полпути. А другой, кто не побоялся, пошёл дальше и получил награду.
В тексте Козловой тот читатель, кто не испугается, тоже будет вознаграждён, миновав первую треть книги, и добравшись до глубоких, грустных и наводящих на много всяких мыслей историй о лишившемся семьи благородном мстителе Николае Бурцеве о тоже потерявшем семью (хотя и совсем иначе) и тоже держащемся достойно Саше Гурвиче.
Ну и в целом роман не так прост, как хотят представить те, которые не нашли в нём ничего, кроме грязи (хотя да, наверное, для кого-то он может обернуться обманкой, «золотом для дураков», и, склонна полагать, именно таков был замысел автора). И одна из загадок этого текста — это почему он оказался выдвинут на фантастическую премию, если формально это чистой воды современная проза. Линия, которую условно можно назвать фантастической, занимает от силы 10% «экранного времени», да и с ней всё неоднозначно: может, мистические приключения Марты в лесу действительно были, а может, это галлюцинации истощённого организма. Именно поэтому я не поставила ещё более высокий балл, потому что это, на мой вкус, не вполне фантастика, тем более о новаторстве в области фантастики я бы тут не говорила. Тем не менее книга отличная, спасибо автору!
P.S. Среди отзывов на книгу на «Лабиринте» попалось, что автор, мол, поднимает «тему поганости человеческой души». Мне показалось, что скорее наоборот. Не поганости, а неоднозначности, внутренней борьбы, работы души. И в конце несколько персонажей, изначально нейтральных, поворачивают в сторону добра, это ли не победа всего хорошего над всем плохим)).
Есть книги, которые в конце концов губит претенциозность автора. На «голубом глазу» заявлять, что, дескать, вы все умрете, а меня будут читать и читать, (ага, «вы околели, собаки несчастные»), – это, знаете ли, «моветон». Хорошо еще, что Анна Козлова додумалась запихать этот пижонский выпад уже в самый финал повести. Но «осадочек-то все равно остался».
И это при том, что книга сделана вполне профессионально, хотя и не взывает желания сопереживать персонажам. Автор вроде бы работает вполне уверенно, пишет четко и внятно, некоторые элементы, наподобие саркастического издевательства над интернет-культурой, просто радуют. Но в итоге все выглядит сделанным по каким-то очень жестким рецептам, будто по справочнику «Как писать «чернушную» литературу о России». К тому же и основа культурного и художественного вдохновения автора книги видна невооруженным глазом – это «Девочка, которая любила Тома Гордона» С. Кинга. Все там уже есть: жуткие скитания по бесконечному лесу; намеки на мистику, которая то ли существует на самом деле, то ли является порождением помраченного сознания героини; даже чудесное спасение в финале имеется…
И подобная искусственность и вторичность оказывается вполне понятной, когда автор в послесловии пишет, что ее книга родилась в Берлине и была вдохновлена этим городом. Так какого же дьявола Анна Козлова не написала книгу о Берлине? Право слово, с ней не только я, но и большинство читателей ознакомились бы с куда большим интересом. А так получился дежурный текст на тему «В России все плохо, а люди – сволочи», который, кстати, непонятно, что делает в номинационном списке премии «Новые горизонты». Даже намеков на мистику в книге – кот наплакал. Уважаемая Анна Козлова – вам дорога в литературу «основного потока», не в фантастику. Только даже там ваш следующий роман лучше посвятить «берлинской теме». Она вам и по духу ближе, это заметно.
А также нехорошо «обманывать потребителя». Когда читатель видит на обложке слово «Рюрик», то думает, что книга посвящена судьбе варяжского вождя и основателя соответствующей династии. Так вот, в повести Козловой Рюрик – это кличка попугая. Живите с этим.
Евгений Лесин:
Автор пишет: «За плечами у нее висел черный рюкзак, где лежали два желтых и два красных носка, трусы, книга Алена Роб-Грийе, которую она открыла один раз и читать это было невозможно…» Насчет трусов и носков не знаю, а Роб-Грийе читать вполне возможно. Читал же я Козлову. Да, она фамильярничает с читателем, заигрывает с ним все время, а упомянутый француз не заигрывает. Но читать и того и другую можно. Ну, разные стили, разные манеры письма. Так у Козловой зато есть она, эта манера письма, уже подвиг по нашим временам. А уж для жанровых вещей – тем более. Текст, кстати, плотный: «В два часа ночи Марта лежала рядом с Михаилом на узкой кровати, накрыв голову подушкой, чтобы заглушить храп, а директору интерната «Полигистор» наконец удалось дозвониться до ее отца».
Правда, довольно вялый: «Хрустнул череп, голова Антона дернулась и словно прилипла к правому плечу, а Николая скрутил приступ рвоты, и он упал на колени, извергая из себя желчь. Рядом в предсмертной судороге дрожала нога Антона в резиновом сапоге».
Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвлена стала.
Николай Радищев
Это прекрасная книга хорошего автора, и она, безусловно, достойна какой-нибудь премии. Например, даже какой-нибудь премии Сахарова (может, её дают за прозаическое произведение).
«Сфумато» — это дымка, мгла, так вот вам Россия во мгле, и нет уже кремлёвского мечтателя, сам Кремль срыт — зачем, почему — непонятно.
В чём там дело? Я не думаю, что нужно переживать из-за спойлеров, ведь мы перечитываем рассказ «Один день Ивана Денисовича» не потому, что забыли, что случится в конце, и не ожидаем, что перед сном в барак придёт комиссия Партийного Контроля и всем зека дадут вольную.
Итак, там такая Россия будущего, то есть 2032 года. Что-то произошло в мире в 2023 году, кажется, все страны подписали конвенцию о запрете ядерного оружия и из России его вывезли куда-то далеко (об этом говорится очень невнятно). В этом государстве будущего обнаруживается тоталитарный режим хуже сталинского. Диссиденты и просто неугодные рассажены по зонам, которые называются «кластерами». В этих кластерах происходит натуральный террор с не очень понятными целями, а на остальной территории страны хозяйничает компрадорская буржуазия, китайцы и западные монополии. Поэтому я бы сходу не называл эту книгу такой уж оппозиционной: ведь эта картина мира описывает всё то, что выражено в знаменитой (и выдуманной) цитате из Маргарет Тэтчер: «На территории СССР экономически оправдано проживание 15 миллионов человек». Так что тут воплощена известная пропагандистская идея о том, что Западу нужно жизненное пространство на Востоке. Короче, происходит размен ядерного оружия (и возможность заселения с экономической оккупацией) на возможность оставшимся у власти поедом есть свой народ, потихоньку уменьшая его количество. Зачем эта радость мировым демократиям — совершенно непонятно. Если мировое общество тут сдало разоружённую Россию упырям за лес и сало, так это агитация из совсем другого (политического) лагеря, вовсе не оппозиционного, а наоборот.
Но подробно описывать этот мир автору почему-то не хотелось, и он сосредоточился на бытовой жизни кластеров. Сперва рассказывается о Земле Франца-Иосифа, где живёт сорокалетний писатель-вдовец с малолетним сыном. Его изымают из места ссылки, долго бьют (он ничего не подписывает) и тут же расстреливают. Сын после этого попадает к соседке-ссыльной, немолодой знаменитой журналистке. Они перемещаются в якутский кластер, где живёт брат журналистки, тоже журналист, ставший сексотом и предательством сохранивший всем их жизни. Мальчик вырастает, у него появляется любовь, но в этот момент его сажают за драку (он не виноват).
В этот момент в Якутию, к опальному и тоже ссыльному чекисту, прилетает его ученик-чекист (не ссыльный, а вполне действующий), и из их разговоров читатель понимает, что речь идёт о готовящемся восстании элит. Мимоходом появляется честный олигарх, который сидит в лагере, к нему приезжает иностранец и предлагает войти в компрадорское правительство. Честный олигарх презрительно отказывается, а ему говорят, что вода камень точит. «Я и есть вода», — пафосно говорит честный олигарх и велит вести его обратно в барак. Для чего-то юношу-сироту и его девушку выдёргивают из ссылки и отправляют учиться в школу КГБ. Наученный несколькими тысячами таких романов, я начал думать, что сюжет повернёт в сторону теракта с участием этих подростков с последующим показательным процессом etc. Но нет, тут ничего не происходит. Чекиста-ученика зачем-то убивает красотка-чекистка, по совместительству жена старого сексота (и любовница молодого чекиста). Убивают и старого мужа-предателя, убивают вообще всех свидетелей чего бы то ни было. Бывшую знаменитую журналистку перевербовывают (может, потом и убивают, но это непонятно). В итоге двое молодых людей учатся в секретной чекисткой школе, а по голограммофону беседуют с бывшей знаменитой журналисткой. (Такое впечатление, что её тоже убили, но это как-то неточно. По крайней мере, в финале от её имени выступает та самая чекистская красотка, которую начальство называет то Викторией, то Лидой).
Но это всё неважно — потому что основное работающее вещество романа (как пишут в инструкциях к лекарствам) не в этом. Оно в описании «зоны», «ссылки», опрокинутой в недалёкое будущее. То есть это даже не современность, а такое общество без технологий на уровне лагеря или бараков ссыльнопоселенцев родом из известного фундаментального труда Александра Солженицына. Я, в общем, с уважением отношусь к такого рода агитационной литературе. Но надо понимать одно её свойство. Эта литература — всегда манипулятивная. Когда она лучше всего воздействует на обывателя? А тогда, когда обывателю в мелких подробностях показывают то, как его выколупывают из его уютной норки, его жену и дочь насилуют, он мёрзнет в бараке, а его потомство загибается в услужении у Левиафана. И это должно быть подробно, очень подробно описано. Только тогда можно закрыть глаза на картонность персонажей и нелепости сюжета — потому что рефлексия срабатывает по триггерным словам и сценам. Манипулятивно? Ну да, а что вы хотите от идеологической литературы?
Но такую агитационную работу губит половинчатость, — это как неловкое и суетливое убийство кошки. Пропаганда должна быть последовательна и логична. Непростительно делать высказывание запутанным, агитация не должна быть мутной, как дымка на старинных портретах, — то самое, что искусствоведы зовут «сфумато». Нужно уйти либо в настоящую литературу, в ад прозы, сопоставимой с шаламовской, либо в чистую агитацию.
А тут всё многозначительно и туманно, да и кончается так же:
«— Они живут и верят. Как? Ведь они всё видели. Они знают, что ничего больше нет. Их самих нет. Как?
Лида смотрит на Дениса Александровича, она в красивом узком платье сидит напротив за низким столом: начальник любит, когда низкий стол и кресла, когда узкое платье.
— Мы им дали стаю мёртвых птиц, Лида, — отвечает Денис Александрович.
— Как?
— Ты идёшь на охоту, стоишь, ждёшь, ты стреляешь и ни разу не попадаешь, но кто-то рядом говорит: «О, чудо, летят мёртвые птицы». И ты веришь. Потому что в это легче поверить, чем в то, что ты не попал.
— Но они же умные. Виктория. Давид был умный. Стас — умный.
— Все и всегда выбирают мёртвых птиц».
В этой сцене я предполагаю конструкцию «вот так мы дурим этих диссидентов», которой должно противостоять «не верь, не бойся, не проси». Но, Боже мой, почему это всё должно быть так нелепо, почему для понимания высказывания нужно лезть на шкаф, вытягивать шею в форточку и изгибаться? Чтение не должно замещаться рефлексией на триггеры.
И да, тут повсеместный «пелевин» с его чекистами-оборотнями, торшером Мафусаила и прочим абсурдом. Но один Пелевин уже есть, и, гарцуя на своей лошади, кричит, что Боливар не снесёт двоих. Но я вовсе не пеняю автору отсутствием «весёлого абсурда» (тема не весёлая, чего уж там), а просто пытаюсь понять, работает ли такой метод конструирования реальности.
Но вот что мне кажется — у этой литературы есть свои, вполне новые горизонты. Бог с ней, с запутанностью и манипуляцией, именно эта конструкция имеет будущее — вязкий, плотный текст, предсказуемость, удовольствие читателя от того, что он узнал знакомые страхи. Но беда такого рода агитации — общая с политтехнологией выборов. Агитировать начинают внутри своих сторонников, а не налаживая диалог с колеблющимися. Так что, конечно, роман не для любого человека, любящего прозу и не любящего власть, но свой читатель у текста несомненно есть.
С чем мы и поздравляем автора.
Ирина Епифанова:
Читала и думала, что авторам антиутопий в этом году трудно: какие бессмысленные законы и запреты, какой театр бюрократического абсурда ты ни придумай, всё меркнет на фоне нынешних реалий.
Но это так, лирика, а текст хороший. Чудится (почти неизбежное в таких случаях) влияние Оруэлла и Стругацких («Град обречённый»). Хороший язык, психологизм на высоте, мудрая и горькая ирония. Ну и самое интересное, как и у Оруэлла, это диалоги диссидентов и палачей:
«Затем вы и нужны, потому всех вас нельзя в якутские карьеры. Никто, кроме вас, врагов народа, не расскажет про вас народу лучше. Ты нужен, сам народом не будучи, чтобы ему, народу, рассказывать, какой он великий и с хитрецой, и про себя, какой ты подлый враг — сало народное жрёшь задарма, толку от тебя никакого, одни диверсии».
Очень странный текст, происхождение которого я могу объяснить только при помощи следующей гипотезы: автор написал повесть об СССР конца сороковых годов, но в издательстве ему объяснили, что им «этого добра и даром не нать». Дескать, если они возжелают что-либо опубликовать о сталинских репрессиях, то обратятся к текстам очевидцев этого времени, переиздадут там В. Гроссмана или Б. Ямпольского. Тогда-то отвергнутому автору и пришла в голову «гениальная» идея: «А переделаю я повестуху в «типа фантастическую»! Авось прокатит…»
Потому что, как иначе объяснить явное смешение в произведении психологии и даже каких-то конкретных черт СССР середины ХХ века с рассуждениями об относительно близком будущем, где мир перестроен по схеме, навязанной всем «мировым правительством» (хорошо еще, что не рептилоидами). Нет, я тоже ничего хорошего в современном рептилоидном глобализме не вижу, но считаю, что «прекрасный новый мир», который нам скоро построят, ни в коей мере не будет походить на лубочный тоталитаризм «Центрального конвенционального совета, который представил на страницах своей повести А. Федяров. Все будет гораздо гибче, тоньше и замаскированней.
Автор погнался за «эффектом ужаса», чтобы в результате получился этакий недогибрид из повести о прошлом и вставок с сентенциями о непроработанном и малопонятном «будущем». Да еще с якобы актуальными политическими выпадами, которые могут сопровождаться аллюзиями на гораздо лучшие фантастические тексты (например, в «Сфумато» упоминается, что в грядущей России никто не знает имени президента и даже есть сомнения в его реальном существовании (ага, «Эдем» покойного пана Лема все читали, намек засчитан). В итоге подобный «винегрет» читать тяжело и даже неприятно. Потому что постоянно чувствуешь себя обманутым: обещали фантастику, а предложили какую-то недоделанную «политоту».
Отсюда и проблема с оценкой. Если рассматривать повесть как «чистую НФ», то, как говорится в старой школьной байке, «тут единицы много, «минус три» надо ставить». Если же оценивать текст, как изувеченное самим автором произведение о временах сталинизма, то все могло бы выглядеть вполне приемлемо. Могло бы. Но не выглядит.
У этого текста такое странное представление номинатора («Как будет выглядеть высокотехнологичный мир будущего, где интернет и телепортация давно уже общее место, где людей лечат нанороботы, где телекинез, телепатия и полёты к звездам общедоступны – мы знаем по многочисленным фантастическим произведениям. Федяров рисует мир будущего, где все эти чудеса будущего – давно и навсегда пройденный этап развития человечества»), что я вообще была уверена, что мне подсунули другой роман.
Тот, что читала я, о том, что диктатура может сохранить свои типологические (исторические) черты при самом причудливом внешнем оформлении и самых нелогичных и противоречивых пропагандистских конструкциях. Мы, в общем, и так догадывались, и самое грустное в «Сфумато», что в нем увы, очень мало фантастики и очень много прогностики – частью уже сбывшейся (тот же запрет одиночных пикетов под разными странными предлогами). К вечной теме разделения интеллигенции и народа, и что интеллигенция самавиновата, поскольку народ презирала и ни во что не ставила, я не знаю, как относиться, потому что сама себя к интеллигенции не причисляю, но для автора она, кажется, важна – по крайней мере хочется с ним спорить, это уже хорошо. Что до сюжета, то насколько я поняла, то перед нами планы в планах и колеса в колесах – на деле эти (омерзительные, циничные, драконовские, выбирайте сами) порядки ГУЛАГа поддерживают делящие Россию между собой представители некоего мирового сообщества (фактически оккупанты), скупившие всю элиту, которой в стране, выдоенной досуха, сделалось неуютно – домик в Шотландии для семьи и детей награда за сотрудничество, кого прикармливают, кого выбивают. Здесь вся конструкция ГУЛАГа только прикрытие для некоей международной верхушки, раздербанившей Россию и поделившей власть с отдельными ее представителями властных структур — там свой аппарат подавления неугодных, но несравненно более мягкий. Вроде на освободившихся пространствах они строят прекрасное новое общество, но мы его не видим (возможно, это такая же циничная ложь и пропаганда, как и все остальное), основное действие происходит в «кластере» на земле Франц-Иосифа, куда ссылают инакомыслящую интеллигенцию. В общем, за что и почему ее, прозападно настроенную, туда ссылать и вообще зачем косплеить ГУЛАГ-ГУЛАГ, с точки зрения стратегии не очень понятно. Но возможно, это такой долгоиграющий чекистский заговор. Чекисты путем длительных и рассчитанных манипуляций (подстав, искусственно созданных ситуаций), воспитывают крысиного волка, как я поняла, чтобы добраться до верхушки (был такой фильм «Принцип домино» с Хэкменом, а тут еще и Шарон Стоун из «Вспомнить все», жена на задании). Надеюсь, я поняла правильно, поскольку немножко запуталась.
В общем перед нами с поправками Островная империя из недописанного романа Стругацких; или «Райская машина» Михаила Успенского с той только разницей что никакой райский машины нет, а золотой миллиард есть. В конце концов лучшие смиряются и выбирают сотрудничество, а несмирившиеся, робкие и продажные выбиваются действующей машиной… Циничные и эффективные остаются где были —манипулировать лучшими. Надо сказать, что в романе яркие, запоминающиеся женские образы, а мужчины как-то трудноразличимы, за исключением доносчика-мученика Давида Марковича и его симпатичного приятеля-завмага. Но саму суть системы автор, судя по его биографии, вскрывает, как ни дико это звучит применительно к фантастическому тексту, до ужаса реалистично.
Евгений Лесин:
Как всегда, в смысле, как это принято у писателей-фантастов, невероятно длинно и сверхбезумно затянуто. Но смешно. Мне понравилось. Да, напоминает Владимира Сорокина. Но и у Сорокина, рассказы хорошие, а романы скучные. Хотя есть забавные места. Здесь та же история. Читать можно, бумажную такую книгу я бы читал не без удовольствия:
«— Что за ЦПС? – очень серьёзно переспросил Иван Павлович.
— Центр противодействия содомитам, – так же мягко ответил оперуполномоченный.
— Чем я могу вам помочь?
— Я, собственно, познакомиться. Объект у вас поднадзорный, государственная продуктовая лавка.
— Так нас по этой части Центр противодействия чуждым ценностям надзирает.
— ЦПЧЦ эффективно продолжает функционирование. ЦПС выделен из него ввиду особой важности данного направления деятельности, — официально и неожиданно строго ответил оперуполномоченный…»
Не скажу, что все именно так и будет, но очень похоже.
Оруэлл? Ну конечно, он, миляга. Только у того как-то мрачно, угрюмо, не по-русски, а здесь все просто, знакомо и даже мило, будь оно проклято: «Затем вы и нужны, потому всех вас нельзя в якутские карьеры. Никто, кроме вас, врагов народа, не расскажет про вас народу лучше. Ты нужен, сам народом не будучи, чтобы ему, народу, рассказывать, какой он великий и с хитрецой, и про себя, какой ты подлый враг — сало народное жрёшь задарма, толку от тебя никакого, одни диверсии. Агент, одно слово. Чей — неважно, это по обстоятельствам. Вот и выходит, что ты со своей газетой в деле борьбы с вами незаменим. Они, кроме неё, ничего не читают. И им хорошо».
Ах, ужасное недалекое будущее и прекрасное мрачное прошлое. Все было, ничего не меняется и никогда не изменится. Предвидеть – значит, просто не особо надеяться. Автор и надеется. В отличие от героев, которые, впрочем, тоже ни на что не надеются. Так ли все будет? Или хуже? Нет, все будет именно так, точнее, уже почти наступило:
«— Помнишь, я рассказывал тебе как-то про чекистов, которые со мной сидели в Якутске? Тех, что комбинацию разрабатывали, как до «первого» дотянуться и доложить ему обстановку.
— Помню, — ответил Давид Маркович, — они все сдали друг друга.
— Да, сожрали себя. Это нормально, их так затачивают, «вовремя предать — это предвидеть», есть такая поговорка у них. Поэтому заговоров у них не бывает. Но я не об этом. Знаешь, чем они больше всего возмущались? Что Москву демонтируют. Очень быстро демонтируют, а людей развозят. Сами же и планируют, как и куда развозить. И тем, что их серое здание снесли среди первых. Что раскидали их управления по кластерам. Что не знают, где их «первый» и где самый «первый», что команды им приходят от начальников департаментов, а они все — из конвенциональных, не коренные чекисты, и даже если и русские, то неизвестно откуда, никто их раньше не видел. А есть и вовсе не русские. Немцы есть и американцы, понимаешь? А Большой Реновацией и вовсе китаец руководит…»
Взгляд, конечно, варварский, но верный. И роман – невеселый, зато смешной. Потому что страшный. Хотя теперь-то чего уж бояться?
Екатерина Писарева:
Ежедневно мы читаем огромное количество новостей – к знакомым пришли с арестами, люди противостоят давлению системы, случаются трагедии, срок обсуждения которых – пара фейсбучных дней. Мы уже живем в этой антиутопии – Федяров предлагает нам свой вариант развития событий к 2032 году.
Про этот текст мне вообще ничего не хотелось бы говорить – я читала его последним, и он оказался ровно таким, как я ожидала. Предыдущие тексты Федярова «Человек сидящий», как и «Невиновные под следствием» (об уголовном устройстве в России) произвели ошеломительное, жуткое впечатление. «Сфумато» же, увы, слабее – для политического высказывания это слишком пространно, а для художественного литературного произведения – слишком агитационно.
Затянуто, мучительно, тягуче длинно. Социалистический реализм 21 века. Автор утопает в подробностях и отступлениях. Так писали в 30-40-е годы 20-го века, в 30-40-е года 19-века и весь 18-й век. Меж тем роман совершенно современный, многих упомянутых реалий я совершенно не понимаю. Роман претендует на так называемую остросюжетность, но предназначен исключительно для того, чтобы долгими вечерами читать его у камина в течение полугода. Единственное, что привлекает интерес – не всегда, впрочем – авторские отступления и рассуждения. Но они-то как раз и стопорят сюжет. Хотя именно они и бывают порой и поучительны и забавны. Тут как бы сборник эссе обо всем сразу зачем-то упакованный в единое повествование. Для серии познавательных телепередач в советское время – наверное, было бы самое то. Но как отдельное художественное произведение утомляет.
Собственно, главная идея книги, которую мне удалось уловить, изложена ещё сразу, в эпиграфе из Кобо Абэ «Верёвка, как и палка – один из древнейших инструментов. Это наши первые друзья: палку люди изобрели, чтобы отталкивать плохое, а верёвку – чтобы притягивать хорошее. Оба эти инструмента можно найти везде, где жил человек. Даже сейчас они обитают в наших домах и вторгаются в нашу жизнь, как полноправные члены семьи».
Молодой аналитик Егор во время отпуска на экзотическом курорте получает верёвку, с помощью которой играют в игру типа «колыбели для кошки», и это меняет всю его жизнь. Дальше эта верёвка красной нитью, пардон за дурацкий каламбур, проходит через весь роман.
С одной стороны, написано приятно и читабельно, без каких-то вымученных нарочитых языковых игр. С другой, автор заскакивает на какую-то тему как на конька и, как мне показалось, слишком ею увлекается: так, например, из жизнеописания Егора в первой части романа я узнала о маркетинговых технологиях больше, чем за всю предыдущую жизнь и чуть больше, чем хотелось бы.
Присутствует композиционный дисбаланс: по сути, первая половина романа являет собой очень затянутую экспозицию. А во второй мы вдруг видим Егора по прошествии семи лет, обзаведшегося дочкой с особенностями развития, и тут уже сюжет, не успев толком оформиться, начинает катиться под горку.
Ладно, почему Егор так увлёкся верёвками и подвёл всю свою жизнь и всю свою космогонию к ним — допустим, понятно, мало ли где у человека вдруг может обнаружиться пунктик. Но почему этим же интересовались и фсбшники, и какие-то крутые шишки из преступного мира?.. Концовка с Борисом, обернувшимся злодеем, с похищением и угрозами — вообще не отсюда, а как фрагмент из бюджетного кино девяностых…
Общее впечатление от романа странное, при этом автору не откажешь в литературном таланте, и о каких-то волнующих его вещах и теориях он пишет увлекательно и заразительно.
Екатерина Писарева:
Больше всего в романе «Веревка» Алексея Андреева меня смущала манера повествования, выбранная автором. С первого момента, буквально с первой главы, после выражения «а дела с каждым разом все шизовее», все стало «не так». Преследовало ощущение, будто Андреев решил рассказать модным языком о модных вещах: опенспейсе, молескинах, гелендвагенах, харассменте, рекламных буднях и прочем, вставленном в художественный текст, видимо, как маркер времени (вот же вам «здесь и сейчас»).
Первая часть кажется очень долгой экспозицией, все начинает развиваться после знакомства героя с древней веревочной игрой под названием «кошачья колыбель». Именно она становится катализатором действия. Заявка на «этнодетектив» оборачивается лишь обещанием такового. Хочется призвать на помощь редактора, который наверняка помог бы сделать текст выверенным и избавил бы его от лишних фрагментов, размышлений и избыточностей, которые определенно приятны автору, но мешают развитию сюжета.
Несомненное достоинство романа – в том, что он не мог быть написан в 90-х, техносреда с тех пор очень изменилась. Второе достоинство – огромное количество как бы сопутствующего материала, необязательного для сюжета, но в высшей степени интересного, размышлений на всякие отвлеченные и полуотвлеченные темы, и очень приятно, что автор не считает своего читателя идиотом, а полагает его разумным собеседником. Автор немножко зациклен на идее о благотворности мелкой моторики, но это на здоровье, методики развития и стимуляции соответствующих зон мозга при помощи мелкой моторики давно находят себе применение в дефектологии и пр. Но именно обилие идей и «завалило» роман, поскольку, наваливаясь друг на друга, они как бы аннигилируют. Напиши автор «офисный детектив» с теми же исходными данными, было бы роскошно. Напиши он роман о борьбе корпораций, суперкорпораций и тайных могущественных организаций — с красивыми шпионками и коварными друзьями, тоже было бы отлично. Напиши он о «доме странных детей» с суперспособностями – ок, хотя было уже сто раз. Напиши про веревочные фигуры и их приключения – ок. Но он написал обо всем сразу, потому некоторые линии скомканы (Инны, коварной Веры, того же Бориса – с чего вдруг он оказался таким неэффективным злодеем, когда до этого был ужас как эффективен). Механизм действия веревочных фигур на реальность (а он вроде обозначен) так и остался непроговоренным, к тому же его эффект съедается тем, что современные гаджеты в том же романе на реальность действуют куда круче (и читать о них интересней). На самом деле тут два или три потенциальных романа, каждый из которых мог быть замечательным. Но слепить из них целостный текст не получилось, а ребенок со сверхспособностями, которого считают психом, это уже, пардон, баян. Тем не менее, я завидую автору, у него полно замечательных идей, каждая из которых научна, и каждую можно развернуть в роскошный текст.
ПыСы. Герой вроде биолог. У мидии НЕТ ноги. У других каких-то двустворок есть. А у мидии только запирательный мускул.
Это прекрасная книга хорошего автора, и она, безусловно, достойна какой-нибудь премии. Например, даже «Большой книги», на которую я её номинировал (правда, честно сообщив автору, что делаю это ради того, чтобы кинуть камень в пруд, а потом любоваться на расходящиеся круги — к чему и призывал нас обоих). Чуть позже я расскажу, почему у неё не было шансов, но круги вышли совсем не те. Автор написал разоблачение в своём Живом Журнале (да, Живой Журнал ещё жив, и там кто-то пишет) обиженный пост о засилье редакции Шубиной в премиальном процессе. Тут вот в чём беда: если тебя прокатили на литературной премии, нельзя так писать об этом. Нельзя выглядеть обиженным. Можно быть обиженным (я будто не обижаюсь, что мне ничего не дают и останавливают в шаге от успеха), но вот выглядеть обиженным нельзя. И на меня за нижесказанное обижаться не стоит.
К тому же, там, при всех базовых представлениях о технологиях, автор совершал типичную логическую ошибку, которая называется «ошибка выжившего». Он подозревает премии в сговоре с издателями, а ларчик открывается проще: редакция Шубиной предоставляет авторам лучшие условия, там прекрасные редакторы и художники, там автора, если что, включат в список зарубежной поездки, или оплатят путешествие на книжную ярмарку, поэтому в неё, как в воронку, втягиваются наиболее известные писатели. Рыба ищет где глубже, а человек — где лучше. Ну а премии получают наиболее известные премии. Это так же неудивительно, как и то, что среди карьерных дипломатов почему-то большинство из МГИМО и ИСАА. Это не сговор Министерства иностранных дел с институтами, а прямой отбор.
Однако сейчас перед нами тип повествования «умный человек, который, как Пелевин, сообщает нам об абсурдности жизни на примерах рекламного бизнеса и высоких технологий».
В чём там дело? Вот рамочный сюжет (и не надо ничего говорить про спойлеры: довольно забавен человек, который скажет: «Не могу читать «Этюд в багровых тонах» — я знаю, чем там дело кончилось»). Наш герой окончил биофак МГУ и стал зоопсихологом, а потом переключился на поведение человеческих особей в Интернете. Теперь он работает в рекламной фирме, и цинично проник в суть вещей (Тут следует прогон про Бегбедера и «99 francs», но я его опускаю из экономии места). Во время отпуска на Тихом океане ему дарят веревочку для игры на пальцах во всякие фигуры (забыл, как называется), и она оказывается паролем в тайное братство верёвочников. Сначала у него молодая жена, потом появляется дочь, что слышит электромагнитные поля и оттого сидит в психушке для малолетних. Герой пускается в странствие вместе с бежавшей из узилища дочерью, будто Гумберт-Гумберт по России. Им помогает таинственный магнат Борис, который тоже шизеет по фигурам из игры в верёвочку. Герой нанимает няню. Няню, блядь, он нанимает, будучи в бегах, и втроём они едут сперва в Питер, а потом к чукчам. Там оказывается, что няня, <нрзб>, не няня, а сотрудница тайной организации экологов, <нрзб>.
Борис их настигает, но тут у него взрывается в кармане телефон (намёк на то, что его взорвала девочка, управляющая электрополями), охранник Бориса вдруг пожимает плечами и, вместо того, чтобы застрелить всех, говорит: «Ну его на <нрзб>, это дело. Лично у меня к вам претензий нету» и сваливает.
В конце повествования девочка стала нормальной, герой встречается в Киеве с экологической шпионкой, и та говорит: давай биться с тёмными силами, ведь они ловят детей-индиго, и <нрзб> знает что хотят. Но герой говорит, что это не его война, и приходит во Дворец пионеров к дочери, которая делает доклад о верёвочных фокус-покусах. Та сообщает, что приходил человек из их прошлой жизни и дал ей старинную отцову визитку с загнутым уголком. Тогда герой говорит: «Ну тогда нам снова в бега» — и они очень радуются тому, что купили билет на электричку в кассе без идентификации. Конец.
Этот же сюжет можно оснастить литературными инструментами так, что тайна верёвочных фигур будет только поводом на манер «Маятника Фуко», а роман будет принадлежать литературному миру. Нуар, потерянная и обретённая дочь, мрачные младенцы в колбах Кунсткамеры, непонятная сила, женщина в тёмных очках в автомобиле и прочий, извините, жапризо, эко-шмеко, заговорщики, тайная власть и стройное подчинение сюжета какой-то мысли.
Но для этого нужно выстраивать сюжет и беспощадно отсекать лишнее. Нужно придумывать мотивы действий героев, нужно оживлять всех картонных женщин, что героя окружают, нужно много придумывать для того, чтобы тёмные силы, что присматриваются к чудесам, не были сделаны из того же картона, только гофрированного.
Но понятно, что автору скучно всё это делать. Ему интересно добавлять на эту рамную конструкцию микроистории и наблюдения за жизнью. Ему интересны прикольные научные факты (есть такая категория — «прикольные научные факты», своего рода парадоксы), и он обвешивает сюжет ими, как ёлку игрушками.
Вот бегбедеровский типаж философствует: «Приезжаешь в какую-нибудь заснеженную промзону, проходишь склад с лакокрасками и унитазами — и попадаешь в райский уголок, где все сидят на новеньких Маках и говорят “мы уже заказали логотип”. Первое время эта фраза служила для Егора тем звоночком, после которого надо вежливо раскланяться. Потому что дальше всё понятно на два года вперёд: кучу бабок выбросят на ветер, ни черта работать не будет, а потом тебя же и обвинят. Но позже он понял, что если не вживаться в такие проекты глубоко, а проходить по касательной, в роли консультанта, то и с «лысыми орлами» можно работать. Более того, в отечественных реалиях, где нет биржи, только скучающие миллионеры и могут обеспечить выживание наиболее шизовых стартапов».
А вот профессор читает лекцию: «Прошлый раз мы остановились на том, что во всех частях Земли в былые века значительной властью обладали островные цивилизации, — говорил обладатель эспаньолки. — Мы обсудили и критского Минотавра, державшего в страхе греков, и маленькую Британию, сделавшую своими колониями полмира, и Японию, которая на двести лет закрыла свои порты для иноземцев, и только голландцам разрешала торговать через плавучий остров Дэдзима. В итоге мы вывели интересные свойства этих островных лидеров: хорошая изоляция собственной культуры от чужого влияния, и одновременно — отличное владение средствами глобальной коммуникации, чтобы самим влиять на окружающих. В древности таким средством являлось мореплавание, но мы успели поспорить и о том, на каких принципах построено современное господство Соединенных Штатов. Да-да, на этом месте некоторые из вас даже пытались убедить меня, что США — не остров».
А вот герой пудрит мозги заказчикам «Вдохновлённый, он начал следующую консультацию с социальных фракталов Данбара, но по лицам новых коллег понял, что это слишком тяжелая артиллерия. Остановился на принципе Парето: чтобы получить продуктивное сообщество действия определенного размера, нужно собрать базовое сообщество в пять раз больше. Расширить аудиторию. В нашем случае — не зацикливаться только на тех, кто смотрит сны. Привлечь и аллергиков, и барочувствительных граждан, и прочих метеопатов. Им тоже помогла бы «народная карта» с оперативной инфой от живых датчиков. Где мигрень перед дождём мучает, где глаза слезятся от берёзовой пыльцы…
Так с его участием агентство успешно раскрутило «Синоптиков», а потом ещё пару проектов. И временами Егор действительно чувствовал себя доктором Хаусом, который моментально вылечивает пациентов одним простым советом».
И видно, что литературная составляющая на стайерской дистанции ему скучна, а наблюдения за жизнью интересны.
Что ж, это всё ужасно? Нет. Книги сейчас так устроены, что любая может собрать достаточное количество поклонников в малом кластере. Причём без премий, рекламных кампаний и любого сговора. У этой поклонники уже есть.
И да, тут повсеместный «пелевин» с его описаниями офисного абсурда, мистикой простых предметов и намёками на инновационные тайны бытия. Один Пелевин уже есть, и, гарцуя на своей лошади, кричит, что Боливар не снесёт двоих. Но я вовсе не пеняю автору примером бесконечных Объяснений Всего в пелевинских романах, а просто пытаюсь понять, как работает такой метод описания действительности.
Но вот что мне кажется — у этой литературы есть свои, вполне новые горизонты. Бог с ней, с художественностью и традициями литературы прошлого, именно эта конструкция имеет будущее — окрошка из журнальных статей, библия играющих с верёвочкой. Тексты, находящиеся в симбиозе с человеческими практиками (играми, рыбалкой, кулинарией), имеют особую силу.
Ох-ох-ох… И опять очередная история про мистические манипуляции, которые якобы могут работать и в современном мире. (Конечно, под эту конструкцию автор пытается подвести псевдонаучную базу. Но только получается это у него плохо). И опять заговор незнамо кого, которому активно противостоят «хорошие герои». И опять герои, словно вырезанные из картона. И стиль, и подача сюжета будто из прошлого (а иногда кажется – даже из позапрошлого) века. И опять лекции и «положительная» информация, подающаяся в монологах персонажей, а то и прямо в авторской речи.
И что самое страшное – роман А. Андреева «Веревка» утомительно скучно читать. Все развитие событий любой читатель, мало-мальски знакомый с НФ-книгами, просчитывает, едва завязывается сюжет. А следить за героями совсем не хочется. Потому что они никаких эмоций не вызывают. Вообще. Язык грамотный, но и только. А ровный стиль опять же постепенно начинает нагнетать ту же скуку.
В одном компьютерном издании, специализирующемся на видеоиграх, есть такая оценка – «проходняк». «Совершенно правильное определение». Вот «Веревка» именно «проходняк». Роман можно читать, а можно – не читать. Лучше –– последнее.
Любопытная книжка, частично выглядящая как набор затянувшихся «оммажей» к произведениям известной и даже классической научной фантастики. Начиная с главной сюжетной посылки, когда главный герой Антон Гусев включается в длинную череду литературных «Рип Ван Винклей», просыпаясь после криогенной заморозки через тридцать семь лет после условной смерти. С этой ситуацией мы, разумеется, уже сталкивались в самых разных книгах и фильмах: от «Спящий пробуждается» Г. Дж. Уэллса до «Разрушителя» М. Брамбиллы. И на протяжении всего дальнейшего чтения не отпускает одна мысль: «Интересно, автор эту отсылку сделал намеренно? Или у него подсознательно всплыли аналогии на известную НФ?» Впрочем, судя по названию, которое явно намекает на знаменитый роман Р. Шекли, все было сотворено вполне специально.
И что же получилось? Да получилось даже забавно, не грубо и все намеки читателем высматриваются: от Шекли с его «Цивилизацией статуса», «Билетом на планету Транай» или «Платой за риск» до отсылок к книгам Ф.К. Дика или «Матрице» Вачовских. Даже финал – явный (и ироничный) знак уважения к завершению «Ярости» Г. Каттнера и К. Мур. Другое дело, что подобное количество радующих намеков хорошо срабатывает только в откровенно юмористическом произведении, а не в тексте с претензией на сатиру и социальную критику. Ведь под видом описания России будущего автором «бичуются» не лучшие тенденции современности, но выглядит это опять же как-то несерьезно (как не выглядит серьезной и вся книга).
При этом я вовсе не хочу сказать, что она плоха. Ничего подобного: читается текст легко; написан он на редкость внятно; главный герой хоть и не вызывает симпатии, но и не бесит (в отличие от большинства персонажей современной фантастики); даже некоторых второстепенных героев запоминаешь. Другое дело, что в реальность мира через тридцать семь лет, где все еще вполне здравствуют «Википедия», «ютуб» и даже доблестное ФСО по-прежнему охраняет президента, не очень-то верится. Поэтому и виден в «Цивилизации страуса» какой-то перерасход усилий автора: реальной игры в социальное прогнозирование – нет, а на несмешную сатиру и постомодернистские «отсылки на отсылки» С. Мусаниф потратил слишком уж много страниц текста.
Впрочем, еще раз подчеркну – книга написана ясно и четко, поэтому не только своего читателя она найдет, но и многие из этих читателей окажутся ей вполне довольны.
Ирина Епифанова:
Ещё один случай, когда реальность последнего года, кажется переплюнула фантазию автора (тем более что текст написан в 2013 г. и некоторые его прогнозы на 2057 г. уже успели слегка устареть).
Социальная фантастика ближнего прицела/антиутопия. Название романа очевидно отсылает к «Цивилизации статуса» Шекли, где тоже изображено милитаризированное «общество силы».
Главный герой, умерев в наше время, оказывается разморожен спустя 30 лет, в мире, который, с одной стороны, вполне узнаваем и похож на привычную ему реальность, а с другой — разительно отличается.
Образ главного героя Антона Гусева мне отчасти напомнил Мерсо из «Постороннего», этакая унылая, равнодушная посредственность, которая поначалу не вызывает ни малейшего сочувствия. Но в обществе недалёкого будущего этот чурбан оказывается чуть ли не самым человечным и симпатичным.
Из минусов (субъективно): в начале герой изображён в стиле отечественных сериалов, где учителя, врачи и прочий трудовой народ живёт двухэтажных особняках. Здесь молодой, слегка за тридцать, менеджер походя платит за себя и свою не жену даже, а девушку, отношения с которой не клеются, огромные деньги с тем, чтобы после смерти попасть в криозаморозку. Причём делает он этого, чтобы девушка не ныла и не мотала ему нервы («полтинник грина на двоих — не такие уж большие деньги за то, чтобы она заткнулась» — серьёзно?! 50К грина — небольшие деньги?). Ещё из такого рода мелких неправдоподобностей: героиня 26 лет, у которой в профиле соцсети в 2057 году написано: «любимый писатель — П. Коэльо». Да уже сейчас, через 7 лет после написания романа, сложно найти 26-летнюю девушку с такими вкусами (40-летнюю ещё может быть)), не то что через 27 лет.
Да и в то, что через 27 лет повсюду можно будет курить и расхаживать с оружием и вызывать друг друга на дуэли, из нынешней точки реальности не слишком верится.
Однако, если прекратить придираться, то текст динамичный и увлекательный.
Евгений Лесин:
Автор все это рассусоливает на целую главу, а по сути выходит вот что: «…в понедельник Гусев уронил свой мобильный телефон». Потом: «Во вторник Гусеву разбили машину…». Далее: «В среду Гусев поехал на работу на метро…». Ну, в общем, сами понимаете: «В пятницу Гусев похмелился… В субботу Гусев умер».
И тут начинается глава вторая.
Ну да, 2050-й год и все такое:
«— И тебя на самом деле могут вызвать на дуэль за оскорбление религиозных чувств?
— Могут, — подтвердил Стас. — Чаще всего, конечно, дело заканчивается простыми извинениями, но иногда бывают такие верующие, которые «око за око, зуб за зуб» и «мне возмездие, и аз воздам». Сам-то я с такими еще не сталкивался…» И так далее: «Телефон подмигнул ему экраном.
«Привет, Антон».
Здороваться с телефоном было глупо, и Гусев просто ткнул пальцем в слово «привет».
«Вам была заведена личная страница в социальной сети „Моя страна“. Для редактирования своих данных просто кликните на это сообщение».
Гусев почувствовал, что он свой новый телефон уже не любит…»
Воистину, товарищи, новые горизонты. Ну дальше там пошел сюжет и триллер, конечно, а так – забавно.
Хотя – нам бы ваши проблемы…
Финал, впрочем, остроумный, хотя и предсказуемый.
Екатерина Писарева:
Антиутопия, действие которой происходит в 2050 году. Ничего сверхъестественного не придумано, Мусаниф зачем-то беззастенчиво отсылает читателя к одноименному роману Шекли. Читала через силу, текст пестрит ошибками и явно не встречался с рукой беспощадного редактора.
Р и ч а р д. Думаю, что у вас могло хватить совести поступить со мной как с военнопленным и расстрелять меня как человека, а не вешать как собаку.
Б э р г о й н (сочувственно). О, мистер Андерсон, извините меня, но это рассуждение штатского. Вам не известно, видимо, каков средний процент попаданий у стрелков армии его величества короля Георга Третьего. Знаете вы, что произойдет, если мы вышлем взвод солдат расстрелять вас? Половина промахнется, а остальные такого натворят, что начальнику охраны придется приканчивать вас из пистолета. Тогда как повесить вас мы можем с совершенным знанием дела и к полному вашему удовлетворению. (дружелюбно.) Я вам от души желаю быть повешенным, мистер Андерсон.
Бернард Шоу «Ученик дьявола»
Это прекрасная книга чудесного автора, будь он Мусаниф Сергей или Виталий Фролов — неважно. И этот роман, безусловно, достоен какой-нибудь премии. Например, мальчиковой премии «Ствол и клинок» (не знаю, дают ли её где-нибудь).
Забегая вперёд, скажу, что этот роман похож на унылые «Голодные игры», которые кто-то решил для оживления скрестить с «Бегством мистера Мак-Кинли» Леонида Леонова.
В чём тут дело? Боязнь спойлеров я отметаю: если вы перечитываете «Звёздные дневники Ийона Тихого», то уж не ради того, чтобы узнать, найдёт ли космический путешественник свой ножик или нет. Так и здесь — если в тексте присутствует литература, то она не портится от пересказа, а если в книге её нет, то уж пересказчик не виноват. Но прежде я оговорюсь: мне совершенно непонятно желание сносок типа «МКАД — московская кольцевая автомобильная дорога», это уже много где знают — даже за пределами нашего многострадального Отечества. А уж пояснять в сноске выражение «Капитан Очевидность» — просто считать читателя умственно неполноценным.
Итак, дело тут вот в чём: главный герой, начальник рекламного отдела по фамилии Гусев, человек 1980 года рождения, непонятным образом помирает в тридцать три года, предоставляя неленивому читателю счислить время действия первой главы романа. В этой главе происходит несколько нелепых и неестественных разговоров главного героя с начальством, продавцом в салоне связи, водителем грузовика, что в него въехал, а также тупой и капризной любовницей (что «капризно надувала губки») и, в общем, понятно, что этот Гусев сам — человек-говно. Именно человек-говно, а не офисный задрот, каким был герой «Матрицы». Наконец, он помирает, но вместо того, чтобы дать читателю закономерно насладиться гибелью никчемного человека, автор воскрешает его через 37 лет.
Оказывается, что человек-говно купил сертификат крионической компании за $25.000, причём совершенно забыл об этом пустяке. (На самом деле он купил два сертификата, для себя и любовницы — то есть и $50.000 для скромного начальника пиар-отдела это не деньги, тем более, именно любовница его уговорила). Перед нами разворачивается картина «мистер Мак-Кинли проснулся и ничего не поймёт, трусы и рубашку со стула берёт».
Мир-2050, в котором он очнулся, как бы либертарианский (ну, в представлении не очень начитанного человека). После недолгой смуты и разгула преступности в стране воцарилась прямая демократия, которая состоит из:
а) легализации короткоствола,
б) судебных поединков в процессах любого типа, включая административное право,
в) прямой законодательной деятельности через интернет,
г) утилизации политиков путём такого же интернет-голосования.
В общем, иллюстрация известной (и неверной) мысли Хайнлайна о том, что «вооружённое общество — это общество взаимной вежливости. Манеры общения всегда становятся вежливым, когда каждый должен отвечать за свои поступки собственной жизнью».
Но главный герой выглядит в этом мире таким же отмороженным, будто его и не будили. Первым делом его вызывают на гражданскую дуэль, в ходе которой он попадает противнику в ногу. Причём по сюжету у него боевое прошлое — стрелял маркетолог Гусев «по живым мишеням» в Афганистане, но как туда попал человек 1980 г.р, я не понял). Затем он пытается понять тайну своей смерти, тупо требуя от администрации морозильника историю болезни (ему уже рассказали, что в спине у него аккуратно зашитая дырка от пули) — администрация темнит, и тут бы герою поостеречься, но он тупой.
Но тут начинается День открытых убийств. Оказывается, что всем, кто имеет лицензию на оружие, может прийти сообщение о том, что им выпала Чёрная метка в государственной Лотерее на убийство. Ну и двое суток их можно убивать совершенно досмерти. Автор это объясняет как когда-то необходимое действие, чтобы лицензиатам короткоствола жизнь мёдом не казалась. (Не спрашивайте). И вот герой начинает бегать от преследователей по городу Москве и прилежащей местности от толпы убийц. Мимоходом он встречает состарившегося приятеля-полицейского (тот его спасает, но ценой собственного ранения), подстарившуюся любовницу (она мгновенно вываливается из повествования бензо— и всяких травм), сравнительно молодого диггера (следует сноска, кто это такие), который приоткрывает тайну пробуждения спящего (диггеру тут же делают дырку в голове). Всё это время герой ведёт блог в Интернете, куда постит идиотские пафосные тексты. Поняв, что сорок восемь часов истекли, а за ним по-прежнему охотятся, человек Гусев выходит на Красную площадь и садится там что твой художник Павленский. Жители Кремля приходят в оторопь, тем более, что поглазеть на выжившего приходит толпа людей. Тогда Жители Кремля пожимают плечами, извиняются и в качестве отступного платят человеку Гусеву сто тыщ мильонов рублей, на которые он покупает квартиру и «БМВ» (да, все торговые марки в будущем сохранились вплоть до пистолета Беретта Px4 Storm образца 2004 года, описанного нежно и трепетно). Человек Гусев обнаруживает свою популярность, и его уговаривают избраться в Президенты России. Для этого, правда, нужно жениться, но за этим дело не постояло — Гусев тут же женится на риэлторше, что подбирала ему квартиру и которую он трахнул от скуки.
Попутно оказывается, что морозильная фабрика не просто хранила тело Гусева, но и наделала из него кучу Бессмысленных Клонов. Хозяина морозильника убивают в случайной перестрелке, а когда в ритуальном поединке граждане тыкают мечами в будущего бывшего Президента, то человек Гусев давит их машиной, после чего из него закономерно делают дуршлаг.
Единственным итогом оказывается то, что Смертельная Лотерея отменена.
Так вот, дорогой читатель, удивительное рядом. Это не роман, это цепочка непонятных сцен, где все герои-идиоты (поверь, там все идиоты) совершают немотивированные поступки. Зачем повелители морозильника придумывают такой странный метод отбора биоматериала? Зачем они не засунут проблемного пациента сразу в биореактор или уж сразу после пробуждения? Почему он тут же умудряется устроиться дворником? Да, кстати, почему в 2050 листья в высокотехнологичной Москве метут метлой, а мне в 2020 году мешает поутру дремать какой-то жуткий пылесос коммунальных служб при помощи таджикского человека. Почему герой, заторможенный, будто выпил тазик новокаина, подходит к случайным людям и говорит: а не взломаешь ли ты мне базу данных клиники, в которой ты работаешь? Нет? А кого посоветуешь?.. Почему герой, панически (и справедливо) боящийся телекамер, средств слежения и взломанных баз данных, всё время в момент охоты на себя выходит в Сеть и постоянно болтает по телефону?
Почему, наконец, всё это сделано из обрывков кинофильмов, примотанных друг к другу скотчем?
И да, тут нет повсеместного «пелевина» с абсурдными мирами и резино-механическими женщинами недалёкого будущего, тупого настоящего или дебильного прошлого. Нет, это (не сюжетом, а пафосом) перепетый на новый лад роман писателя Дивова «Выбраковка» (вообще, авторов, что случайно объелись писателем Дивовым, в этом сезоне премии «Новые горизонты» неожиданно много). Всё то, что в этом тексте интересного — то есть конструкцию сверхлиберального мира, любой желающий может подглядеть в великом произведении американского писателя Шекли «Билет на планету Транай». Причём в пятидесятистраничной повести Шекли нет никакой пафосной капусты в сложных щах, а есть остроумная сатира, за шестьдесят пять лет не утратившая силы. Леонид Леонов написал киноповесть «Бегство мистера Мак-Кинли» в 1961, а фильм сняли в 1975. Про эпический роман «Выбраковка» я и не говорю (Господь, этой книге уже больше двадцати лет!)
Но я вовсе не пеняю автору за всё это, лишь пытаюсь понять жизнеспособность оружейной фантастики в наше время.
Вот что мне кажется — у этой литературы есть своё, настоящее очарование, как и у всяких пыщ-пыщ и пиу-пиу, сдобренных остротами героев-меланхоликов. Горизонты будущего открываются перед её читателями в пороховом дыму современных нам «глоков» и «калашей». Эти стволы вечны и присны и во веки веков. Да и читатели пиу-пиу тоже вечны.
В отличие от предыдущих рецензентов, я как раз отнеслась к герою с симпатией. Он неглуп и потому его не устраивает существующее положение вещей, его раздражает бессмысленная корпоративная возня, вот он и режет всем правду-матку. Девушка у него стерва, помешанная на социальном статусе, но он терпит ее довольно долго, одним словом, он уходит в запой в экзистенциальной тоске, поскольку жизнь бессмысленна. Я, правда, не очень поняла, чем он занимается, но он, в общем и целом, эффективен, вот, поднял продажи на семь процентов… Он, скорее, такой философ-пофигист, и все его дальнейшие приключения как бы лежат в русле его характера, вплоть до последнего доброго дела, когда он всех нехороших задавил мерсом. Потому читала я все это с симпатией к ГГ, и даже переживала, выживет ли он в Черной Лотерее, хотя по законам жанра понятно, что должен выжить. Но если вглядеться в текст более беспристрастно, обнаруживаешь, во-первых, вторичность (про кальку культовых и просто расхожих уже классических сюжетов уже писал тут коллега Березин), во-вторых, нелогичность, то есть автор вертит героем как хочет, подсовывает ему целый оркестр из роялей в кустах. Ну вот поначалу, откуда криокорпорация узнала, что он такой весь из себя замечательный? Просто на основе томограммы мозга – но нигде не говорится, что его так плотно обследовали, да и не покажет томограмма характер нейронных связей. Вообще таких замечательных, что могут отстегнуть 50 тысяч на криозаморозку, для себя и своей подруги, в России не так уж мало. Значит, замечательные они все? То есть, идея отбора нашего героя на опыты по каким-то его потрясающим качествам не работает. А он по ходу сюжета очень потрясающий – раз уж не поскупились вырастить его клоны! Его, одного-единственного из всех замороженных. Если ГГ застрелен возле унитаза и Зловещая Корпорация вызвала полицию, то полиция просто обязана забрать труп и провести расследование, и никакая страховка тут не поможет. Кто, в конце концов, заказал героя в Черной Лотерее (а там автор старательно намекал, что так случайно в нее на самом деле не попадают)? Не ЗК, она как раз его прикрывала. Тогда кто? Президент? Но популярность ГГ до Черной Лотереи была никакая, это он на ней раскрутился. Почему именно ему продлили игру еще на 48 часов? Потому что один из обслуги лотереи обиделся, что укоцали его брата, но брат-то знал, на что шел, вообще похоже, гибель человека тут в порядке вещей, а участие/неучастие родственников должно быть как-то прописано в правилах Лотереи, как раз для предотвращения таких вот казусов. Или все еще сложнее, но автору просто надоело держать интригу? Герою все время очень удачно подворачиваются люди, которые все ему объясняют, спасают, взламывают секретные файлы, а он постепенно набирает скиллы, как в компьютерной игре, скача по крышам и подземельям, одновременно публикуя свои суперпопулярные статусы. В общем, как мне показалось, перед нами такой растянутый Шекли, Билет на Планету Транай+Цивилизация Статуса, к которой нас отсылает название романа, но без попыток дожать до конца, довести ситуацию до абсурда, или хотя бы как-то использовать бэкграунд иначе, нежели выстроить на его крепком фундаменте неубедительную конструкцию.
облако тэгов
