Продолжаем публиковать на сайте онлайн-журнала "Питерbook" видео с Петербургской фантастической ассамблеи-2014. На сей раз -- с дискуссии на "вечнозеленую" тему «Надумана ли проблема фантастического гетто?».
Анонс:
цитата
Отечественные фэны позаимствовали мем «фантастическое гетто» у американских товарищей по оружию. Но прижился он в России как родной — настолько, что кое-кто уже приписывает его изобретение Андрею Валентинову. И, в общем, неудивительно. С одной стороны, у фантастов свои собственные премии, свои журналы, свои критики, своя иерархия авторитетов, в которой Сергей Васильевич Лукьяненко — фигура более значимая, чем Антон Павлович Чехов. С другой стороны, недалекие филологические дамочки брезгливо морщат носы: «Евгений Лукин? Нил Стивенсон? Фантасты? Я такой стафф не читаю!» Так почему же книги с сюжетообразующим фантдопущением, выходящие в редакции Елены Шубиной, регулярно номинируются на ведущие литературные премии страны, рецензируются в «толстых» литературных журналах, а не менее талантливые и яркие произведения, публикующиеся под ярлыком «фантастика», не заслуживают серьезного разговора? В чем тут дело: в снобизме «боллитры» или в тщательно взлелеянном дурновкуссии фэндома? Об этом в рамках Петербургской фантастической ассамблеи-2014 спорили писатели Вячеслав Рыбаков и Алан Кубатиев, переводчик Александр Гузман и критик Сергей Шикарев.
27-28 сентября 2014 под Санкт-Петербургом, в городе Пушкин, пройдет международный литературный фестиваль имени Александра Беляева. Пушкинцев и гостей фестиваля ждут встречи с петербургскими писателями, лауреатами Беляевской премии разных лет, учеными, а так же ретроспектива фильмов, снятых по произведениям Александра Беляева.
Город Пушкин (Царское село) не случайно выбран для проведения фестиваля. Именно здесь провел последние годы своей жизни Александр Романович Беляев, по праву считающийся одним из основоположников советской научно-фантастической литературы. C 12 до 14 часов 27 сентября в библиотеках Пушкина выступят петербургские писатели, лауреаты Беляевской премии разных лет: Марианна Алферова, Андрей Балабуха, Александр Железняков, Александр Етоев, Елена Первушина, Альфред Щеголев и другие. Встречи будут проходить в Центральной районной библиотеке им. Д.Н.Мамина-Сибиряка (ул. Малая, 20), в библиотеке-филиале № 2 (Кадетский бульвар, 22А) и библиотеке-филиале № 3 (ул. В. Шишкова, 32/15). С 15 до 15.30 пройдет возложение цветов к памятной доске Александра Беляева (г. Пушкин, ул. Конюшенная, 19), а с 16 до 18 – презентация Беляевской премии, демонстрация видеоролика, посвященного А. Беляеву и круглый стол с участием читателей и писателей города Пушкина («Дом Культуры», ул. Набережная, 14).
Параллельно, в кинотеатре «Авангард» (Московская ул.,32/17), будет проходить ретроспектива фильмов, снятых по романам Александра Беляева:
14.00 – «Человек-амфибия»
16.00 – «Завещание профессора Доуэля»
18.00 – «Продавец воздуха»
Их показ будет сопровождаться представлением Беляевской премии членами оргкомитета.
На все мероприятия, проходящие 27 сентября в рамках фестиваля вход свободный.
Кульминацией «БелФеста-2014» станет церемония вручения Беляевской премии, присуждаемая за научно-художественные и научно-популярные произведения с 1990 года, которая традиционно собирает ученых, политиков, деятелей культуры и представителей СМИ. Она пройдет 28 сентября в Пушкинском районном Доме Культуры. На церемонии будут также награждены лауреаты премий: «Бегущая по волнам» (за лучший женский образ в фантастическом произведении), «Двойная звезда» (за литературно-критические книги, посвященные фантастическим произведениям и их авторам), «Жемчужное зерно» (за лучшую книгу, выпущенную издательством «АураИнфо»). Вход на мероприятие по приглашениям.
Литературный фестиваль имени Александра Беляева проводится при поддержке Министерства культуры Российской Федерации, Отдела культуры Администрации Пушкинского района Санкт-Петербурга, Пушкинского районного Дома Культуры и Региональной общественной организации «Спортивная Лига Санкт-Петербурга».
Официальным информационным партнером фестиваля выступает портал «Город Пушкин.ИНФО» (http://gorod-pushkin.info ).
— До сих пор не существует единого, общепринятого определения стимпанка, «парового панка». Западные специалисты сходятся на том, что это скорее антуражное направление, характеризуемое комплексом чисто внешних признаков. А что такое стимпанк для вас?
— То, что стимпанк считается исключительно антуражным направлением — следствие общего упадка нравов и опопсения. У книжек есть две основные категории покупателей: охранники и домохозяйки. Соответственно, и пишут их для охранников и домохозяек. Охранники любят читать про героев, которыми им самим стать не суждено. Сюжеты таких книжек нехитры и разнообразятся только антуражем. Когда герой в очках на дирижабле — это стимпанк. С мечом на коне — исторический роман. С мечом на драконе — фэнтези.
Но можно вспомнить основоположников стимпанка — ту же «Машину различий». Это философская штука, хотя реализованная хуже, чем задуманная. Для меня стимпанк совершенно отчетливо состоит из двух слов — steam и punk. Steam, то есть пар, — его форма: цивилизация паровых двигателей и механики, которая не превратилась в цивилизацию бензина и электричества, а продолжила развиваться по своим законам. С красивыми антуражными штуками: дирижаблями, хитроумными механизмами, паровыми машинами, наложенными на эстетику конца XIX века. И панк — его суть: кризис общества, в котором все достижения науки не только не увеличивают процент счастья, но, наоборот, провоцируют социальные потрясения.
Речь не идет о том, чтобы бичевать пороки общества и направлять его на путь истинный. Это дело совершенно неблагодарное. Те, кто понимают, и так все понимают. А те, кто не понимают, все равно предпочитают читать про героев. Просто стимпанк — это именно такая форма с именно таким содержанием.
— В России стимпанк как литературное течение не прижился: вроде бы и субкультура сложилась, и фестивали проходят, а книги одна за другой проваливаются в продаже. Для крупных издательств жанровое определение «стимпанк» — черная метка для книги. На ваш взгляд, в чем причина такой читательской реакции?
— Наверное, охранникам не интересен стимпанк. Он проигрывает соседям по книжной полке в магазине — увлекательным книжкам про «попаданцев»: когда какой-нибудь ветеран Чечни попадает в 1941 год, выручает красноармейцев, потом идет к Сталину, советует, пока не поздно, расстрелять Хрущева и пр. Впрочем, это позавчерашние сюжеты: теперь Сталин проваливается в наше время, восстанавливает СССР и мочит американцев, весь СССР попадает сюда или вся РФ — туда.
Народ, проигравший Холодную войну, никак не может смириться с этим поражением и ищет утешения. До стимпанка ли тут?
Насчет субкультуры — спорный вопрос. Есть много любителей устраивать фотосессию в «гоглах» и выкладывать ее в «Контакте». Но если я сделаю себе ирокез и с ним сфотографируюсь — стану ли я после этого панком? И люди в майках с Че Геварой не пойдут делать революцию в Боливию. Есть внешний антураж, он привлекателен, как портрет Че, но и только. У субкультуры должна быть своя идеология, свои гуру, свои культовые произведения. Ничего же этого нет.
Я не хочу сказать, что это — плохо. Меня самого впечатляет индустриальная эстетика, клепанные фермы мостов, кирпичные трубы заводов и часовые механизмы из бронзовых шестеренок. Но не думаю, что можно говорить о полноценной субкультуре.
— В последние месяцы среди писателей, в том числе фантастов, наметилась серьезная поляризация по политическим убеждениям. Как вы считаете, может ли это дать новый к развитию отечественной литературы — или наоборот, такой раскол губителен?
— Не было еще ни одного раскола, который был бы губителен для литературы. А вот объединения, в которых все душили друг друга, мы прекрасно знаем.
После Крыма власти, которые прежде пытались отбить у населения всякую охоту интересоваться политикой, сделали крутой разворот и стали воспитывать граждан в духе вполне определенного политического течения. И это отразилось на всех слоях общества. В том числе и писателях.
Но я не думаю, что на политическую злобу дня сегодня может быть написано что-нибудь стоящее. Все так однозначно поделено на черное и белое, что простора для творческой фантазии просто не остается. Все неизбежно будет сваливаться в очевидности, а что может быть хуже очевидностей?
Строго говоря, конечно, «Князь механический» является актуальным романом. Разные читатели находят в нем разные смыслы, порой даже те, которые я не закладывал. Созданный мир живет своей жизнью и это не может не радовать. Но для меня главным смыслом был вопрос покупки безопасности ценой свободы. Покупателем безопасности является народ, продавцом — власть. Но она — не производитель безопасности. И сама оказывается в зависимости от производителей. Эта зависимость очевидно плоха. И что будет, когда придет герой, имеющий целью ее разрушить.
Однако все-таки это не политические, а философские рассуждения. По крайней мере, в моем понимании.
— Вы пишете прозу, стихи, статьи и рецензии, переводите с нескольких языков... Кой черт вас, с такими-то навыками и таким багажом, дернул связаться с фантастикой?
— Я бы не рискнул назвать все это «таким багажом», потому что и хочется большего, и ориентироваться я стараюсь на людей, которые работают куда более универсально — тот же Дмитрий Львович Быков, например, хотя и далеко не он один; но это ладно. Багаж, каким бы он ни был, появился куда позже увлечения фантастикой. Я уверен, что тут покопалось предыдущее воплощение, иначе непонятно, с какого перепуга в ребенке четырех лет просыпается тяга сначала к астрономии и космосу (марки, книжки по астрономии и прочее в том же духе), а оттуда — прямиком к фантастике. Так или иначе, годам к восьми я был сформировавшимся фэном, пусть и не знал этого слова. В журнале «Пионер» читал прежде всего фантастику, а потом все остальное. Уговаривал маму выписать «Технику — молодежи», «Знание — сила» и «Юный техник» именно потому, что там публиковалась фантастика. Читал и перечитывал «Мастера и Маргариту», но совершенно не интересовался «Белой гвардией» (и зря: для писателя второе едва ли не значимее первого). Сам сочинял какие-то наброски к космооперам, очень наивные, само собой, и даже принялся писать продолжение к «Внукам Марса» Казанцева, но, слава богу, бросил после первой же странички.
Когда с 1989 года шлюзы начали открываться, это был бальзам на душу. Мозг моментально впитывал все имевшее отношение к фантастике, от фэнской рубрики в «ЗС» до «Уральского следопыта» и статей в «Книжном обозрении». Так получилось, и, положа руку на сердце, я очень рад, что получилось все именно так — это была база, без которой потом пришлось бы очень туго. Недавно мы с главредом «Мира Фантастики» Лином Лобаревым, фэном еще более закоренелым, задумались, многие ли сейчас понимают, что такое «три седьмых «Паруса»«, например. То бишь — журнал «Парус» с какого-то момента стал выпускать июльские номера, целиком посвященные фантастике, и в моей библиотеке три седьмых «Паруса» есть, как и первый альманах «Завтра». Беда в том, что после 1991 года связи восстановившей независимость Эстонии, где я родился, жил и живу, с Россией становились все более эпизодическими — книги продавались (о, как я тащился от «Северо-Запада»), а вот быть в курсе фэнской жизни я не мог. Взамен около 1994 года у меня появилась капитальная «The Illustrated Encyclopaedia of SF» Джона Клюта, позволившая восстановить пробелы, связанные с западной фантастикой. Так и получилось, что западную фантастику я знал лучше, чем российскую. Баланс восстановился в начале 2000-х, когда я начал ездить на конвенты в Питер и Москву.
Параллельно рос другой, помянутый вами багаж в виде, скажем так, стихов и языков — и с какого-то момента анимэ, японской анимации, которой я увлекся после очередной атаки на японский. Я стал работать журналистом, переводить, писать всяческий нон-фикшн от рецензий до обзоров, но фантастика все равно оставалась на первом месте, и было лишь логично со временем начать писать и о фантастике тоже. Со временем, потому что у меня есть среди прочих одно особенно дурное свойство: если я не ощущаю, что достаточно компетентен в чем-либо, я за это что-либо вряд ли примусь. Налетать на тему с колес — прекрасный журналистский навык, но фига вы на нее налетите, если у вас нет бэкграунда, контекста, которым можно эту тему, как говорят французы, кадрировать. В этом смысле весь мой багаж работает в первую очередь на фантастику (и на анимэ во вторую). Мне как раз очень странны люди, которые разбираются только в фантастике. До какого-то порога это делать можно, но предел наступает очень быстро: хорошие фантасты — это, как правило, умницы с огромным количеством контекстов в голове. Мой любимый Майкл Муркок советовал начинающим фантастам читать самые разные книги — про социологию, биологию, историю, про что угодно, но только не фантастику. Никакого иного способа написать хороший фантастический текст нет. Соответственно, человек, который пишет о таком тексте, должен обладать сопоставимым контекстом. Так что если в фантастику и соваться, то лишь с дополнительным, кроме фэнского, багажом.
— Когда-то, в 1980-х и начале 1990-х, статьи и рецензии, которые писали любители фантастики, служили своего рода инструментом формирования вкуса, опосредованно влияли на издательскую политику. На ваш взгляд, выполняют ли такие тексты эти функции сегодня? И какие цели вы как критик и журналист перед собой ставите, работая над статьями о жанровой литературе?
— Если говорить о вкусе, я думаю, выполняют вполне, пусть читатели это не всегда осознают. Хорошо и интересно написанный текст вроде как должен запасть в душу, запомниться, запечатлиться. Насчет влияния на издательскую политику — понятия не имею. Для меня в принципе загадка, как формируется издательская политика. Понятно, что есть коммерческая «обратная связь с читателем», правда, сильно искаженная общими условиями игры. Но впечатление такое, что сплошь и рядом издательская политика — это странные представления о читателе плюс невежество. Сильно сомневаюсь, что издатели читают критические статьи и думают: ах, какой интересный автор! а не забабахать ли нам этого автора в крутой серии тиражом 50 тысяч?.. Исключения возможны, но обычно издание книг — это бизнес. Как говорил герой «Последнего магната»: «Система работы позорная, грубая, прискорбно коммерческая».
Я ставлю перед собой очень простую цель: написать нескучный текст об интересном явлении. За эту часть процесса отвечаю я. За остальное — Господь Бог и его медленно, но верно мелющие мельницы.
— Николай, недавно вы тепло отзывались о стимпанковском романе Анны Семироль «Игрушки дома Баллантайн». Однако издателям так и не удалось собрать деньги на издание книги в твердой обложке — не набралось читателей, готовых профинансировать проект. Зачахли и другие стимпанковские литературные начинания. В чем тут дело, на ваш взгляд? Ведь стимпанковская субкультура в России вполне сложилась: тематические сообщества в Рунете включают десятки тысяч человек, люди собираются на фестивали, проводят косплеи, торгуют поделками... А книги покупать категорически отказываются.
— Я не уверен, что «Игрушки дома Баллантайн» — именно стимпанк, хотя элементы стимпанка там есть. Так получилось, что в начале мая на конвенте «Интерпресскон» я делал доклад о стимпанке и рассказал о своей теории: в основе жанра лежит архаизация технологий (условие необходимое, но не достаточное) в сочетании с двумя элементами, историческим (крипто- или альтернативной историей) и литературно-мифологическим, по отдельности или вместе, и чем оригинальнее, тем лучше. Два элемента — это слабый стимпанк, три — сильный, как «Машина различий» Гибсона и Стерлинга или «Князь механический» Владимира Ропшинова. «Игрушки дома Баллантайн» как стимпанк довольно слабы, берут они совсем другим. Разумеется, это лишь мое частное мнение.
Что до судьбы литературного стимпанка, она в России почти такая же, как и на Западе: есть великое множество народа, увлеченного стимпанковским косплеем — гогглами, шестеренками, викторианскими цилиндрами, — и совсем немного людей, готовых стимпанк читать. На Западе стимпанковских книг выходит больше, но в основном это довольно безыскусные приключенческие романы с неизобретательной стимпанковской атрибутикой. Хорошие тексты можно пересчитать по пальцам и у них, и у нас. В этом смысле ставить на стимпанк как на паровоз, который довезет вас до вершины Олимпа, я бы не стал: у хорошего стимпанка читателей немного, много их у приключенческих и дамских романов, детективов, боевиков, а уж какими декорациями все это обставить — дело десятое. Если вы пишете стимпанк, будьте готовы к очень умеренному успеху, невзирая на десятки тысяч людей, истекающих слюной при виде кольца с шестеренкой вместо брульянта и наручных часов механизмом наружу.
— Ольга, вы по образованию филолог. Хорошее знание классической литературы помогает писать фантастику — или наоборот, мешает? Не возникает мыслей типа «зачем я этим занимаюсь, лучше Джойса-Чехова-Набокова-Стругацких все равно не напишу»?
— Для меня тут три вопроса. Во-первых, можно не быть филологом и хорошо знать классическую литературу — и далее по тексту. В таком варианте — отнюдь, наоборот, как всякий культурный багаж, только помогает. Во-вторых, если говорить о полученном на филфаке — это, как ты понимаешь, не только и не столько чтение мировой литературы, — то скорее мешает, и не фантастику, а вообще писать. Литературоведение находится, если так можно выразиться, по другую сторону баррикад. Там препарируют текст, кромсают на ломтики, пытаясь понять, что хотел сказать автор, анализируют выразительные средства, много концепций создают о понимании и восприятии художественного произведения — все это не имеет никакого отношения к тому, как сделать текст, как, собственно, его создать. Это бытование текста после, если так можно выразиться, родов. А творчество, написание, создание — это внутриутробный период и сами роды. Ну и в-третьих, не возникает ли мыслей, мол, лучше Чехова не напишу. Нет, не возникает. То ли подростковый, то ли графоманский подход — писать, оглядываясь назад, на великих, и постоянно сравнивать себя с ними. Сравнивать надо себя нынешнего с собой прошлым, в смысле, свои текущие достижения с прошлыми. И соответственно прикладывать усилия. Мне важно выписать то, что имею, максимально выразительно и адекватно содержанию. Понятно, что учитываю художественные средства и достижения предшественников, это и планка, и материал. А лучше или хуже получается — об этом пусть друзья с филфака судачат.
— В разгар «сточкеровской» лихорадки вы, если не ошибаюсь, успели под псевдонимом поучаствовать в одном из самых востребованных на тот момент межавторских проектов. Как и многие наши фантасты — маститые представители «четвертой волны» и только-только заявившие о себе авторы волны «цветной». Сейчас горячка утихла, тиражи упали, гонорары снизились в десятки раз. Кому-то из участников проектов хватило предусмотрительности вложить «шальные бабки» в недвижимость или выбить должность менеджера, но большинство оказалось в том же положении, что и на старте — при том, что материальные запросы существенно выросли, а пар ушел в свисток: на моей памяти не было ни одного триумфального возвращения писателя-фантаста с «проектных» галер. Стоило ли оно того?
— Для меня участие в литературных проектах в первую очередь стало школой ремесла. Поэтому, конечно, стоило. Даже высокоумный читатель или же читатель классической литературы, или современной прозы, в общем, всего того, что принято в современном литературном процессе противопоставлять фантастике, наверняка предпочтет книгу интересную книге неинтересной. Понятно, что на своем уровне. Западные авторы вовсю осваивают принципы захвата и удержания читательского внимания, а наши почему-то считают, что их умные мысли и всплески воображения сами по себе достойны внимания, вне формы подачи. Надеюсь, понятно, что имеется в виду; не надо подстраиваться под самого глупого читателя. А то начнут тут кричать, мол, предлагают снизить планку, писать для дебилов масскульт... Не будем передергивать. Вспомним хотя бы, я не знаю, начало «Маятника Фуко» Умберто Эко, вполне себе книге не для дураков, — типичный прием захвата читательского внимания и создания интереса. А вот ближе к середине явный провис сюжета, стоило бы проработать эту часть получше. Дальше опять все хорошо, история бодро катится к концу, по ходу набирая обороты. Оттого, что автор применяет низменные, как кто-то может считать, ремесленные приемы — текст становится только лучше. Это к вопросу оргазма, зачеркнуто, катарсиса: ремесло освоить полезно, тогда и кончать хорошо будем.
Другой вопрос, что осваивается это ремесло на более простом уровне — в книгах для подростков. Тут культурный багаж из первого вопроса почти не задействован, потому что почти не востребован. А про «триумфальное возвращение» имею сказать, то есть спросить, следующее: а судьи кто? Кого ждали? Каковы критерии? Скажем, из серии «S.T.A.L.K.E.R.» вышел вполне себе сформировавшийся писатель Андрей Левицкий — со своей аудиторией и творческой манерой. Тут можно испуганно замахать руками и забубнить: да какая там аудитория, какая манера! Но это так: и манера и аудитория есть, и появились они именно благодаря проекту с точками. Да и коллега Дмитрий Силлов тоже выбился благодаря все той же пресловутой серии. Да, оба продолжают писать приключенческие книги для детско-подростковой аудитории, и «высоколобые» (это слово беру сильно в кавычки) критики или читатели относятся к такой литературе зачастую презрительно... но это оставим на их совести. Главное, что «вошли» авторы в эту аудиторию именно благодаря упомянутому проекту. Больше, кажется, никто не смог повторить их успеха и превратиться из сточкеровского в самостоятельного автора, пусть и работающего в той же тематике. Или ошибаюсь? Если же говорить о других сериях и авторах, скажем, тот же «Этногенез», собравший чуть ли не весь цвет «цветной волны» — тут ситуация аховая и, честно сказать, удручающая. Никто не выстрелил. На самом деле ситуацию с той же «цветной волной» и другими молодыми, действительно талантливыми писателями я не могу понять вообще. С одной стороны, критика стонет, да и читатель частенько подвывает, мол, читать нечего, все заполонили сточкеры, дайте нам хорошую, умную фантастику. С другой — вот же люди, которые такую фантастику пишут. И? Почему эти читатели и эти писатели никак не встретятся на страницах книг? Может, первым на самом деле и не нужна умная литература? Или, может, вторые, умея писать умно, так и не научились писать по-настоящему интересно? Вот разве что у Юлии Зонисв последнее время неплохо пошли дела, правда, она автор не проектный с самого начала. И все равно приятно, что хоть кто-то из нынешней пишущей и талантливой молодежи добился признания. Подозреваю, что Юле пришлось для этого долбить и долбить. Кхм, да.
Но я отвлеклась, возвращаюсь к вопросу о триумфальном возвращении с проектных галер. Если говорить честно и с опорой на собственный опыт (не знаю, как у других коллег, насколько можно мой опыт распространить на них) — участие в проекте, с одной стороны, хорошо тренирует владение ремеслом (если, конечно, не халтуришь, лишь бы тяп-ляп-побыстрее-сдать-текст-получить-бабло-и-забыть, а пишешь старательно, обдуманно), а с другой стороны — сильно снижает планку. В том виде, как он нам дан в современном фантастическом процессе, так называемый проект — это приключенческая литература для подростков, за редким исключением, среднего и ниже среднего качества. Когда пишешь подобное в продолжение нескольких лет, невольно и сам упрощаешься, оглупляешься. Кладешь себя в прокрустово ложе читательского горизонта. Не будем дискутировать о причинах, тут понятно: или зарабатываешь литературой и пишешь то, что продается, или пишешь, что хочешь, но зарабатываешь чем-то другим. Вопрос в другом: можно ли вернуться? Думаю, да, мозг обладает нейропластичностью и устанавливает новые связи, так что ничто не препятствует вернуть планку обратно и тянуться к ней. Но на это требуется время. Думаю, говорить о возвращении (или невозвращении) стоит не раньше, чем через три-четыре года минимум.
— Вы бывали на разных семинарах и мастер-классах: и в Партените, и на «Новой Малеевке» под Питером, и на экспресс-обсуждениях на конвентах... Понятно, что у каждого мастера свои приоритеты, свой педагогический стиль. Чем они различаются, чему у каждого из них стоит поучиться в первую очередь?
— Тут я могла бы много рассказать, потому что учиться люблю и учусь постоянно. Только мало найти учителя, надо суметь взять то, что он предлагает. Знаю людей, которые как приехали на мастер-класс, так и уехали — без видимых результатов впоследствии. Для меня лично фактически бесполезным оказался Партенит: как учеба этот семинар ничего не дал ни душе, ни тексту. Я хорошо отдохнула и классно пообщалась, все. Из прочего хочу отметить двух мастеров, давших мне больше всего. Рассказный мастер-класс Андрея Лазарчука на Росконе подобен айсбергу: девяносто процентов учебы происходит не на мероприятии, а до. Андрей рассылал нам, участникам МК, разнообразные задания (прочесть что-то, написать, переделать текст соратника), мы выполняли и на самом МК обсуждали результаты. Подобные упражнения расшатывают устоявшуюся манеру письма, позволяют по-новому взглянуть на свой текст, сюжетные, стилистические шаблоны, увидеть любимые ошибки — или просто переоценить то, что делаешь. Крайне полезно каждому периодически проделывать нечто подобное. Ну и великолепный Алан Кубатиев на «Новой Малеевке» под Питером напомнил про смысл — как важный составляющий элемент истории. Не тот, который двигает историю, но который ее качественно завершает и выводит на новый уровень.
облако тэгов
