Итак, я обещал отзыв на книгу "Странные занятия" Ди Филиппо, а потому, вслед за Рансмайром включил в свой read-лист именно ее, чтобы не затягивать со своим обещанием.

Если говорить коротко, то Ди Филиппо мне понравился своей жизненностью, нефантастичностью, увлекательностью с оттенком "раз-". Из плюсов хочется назвать характеры, необычные, но становящиеся родными персонажи, неожиданность сюжетных поворотов, ровность рассказов сборника — не обнаружил откровенно слабых или провальных, для всех характерен довольно высокий литературный уровень. Из минусов — недостаточную глубину, местами, — увлеченность второстепенными деталями из-за чего основной сюжет оказывается беднее. Из дополнительных грустных моментов — недостатки перевода: несколько раз в тексте попались ошибки типа "ться" в глаголах третьего лица, нелитературные повторы слов, орфографические ошибки, а также неточности перевода некоторых названий — Skintwister — "Дрессировщик клеток", The Mill — "Фабрика", но в этом весь АСТ.

В общем, сборник заслужил в моих глазах твердую восьмерку (8 из 10) и главное, некоторый интерес к автору, то есть, цикл "Стимпанк", вышедших в этой же серии я прочитаю точно.

Четыре года назад хозяйка "Лавки писателя" в здании нашего лито (поэтесса и ныне литконсультант) показала книжку совершенно незнакомого мне автора Кристофа Рансмайра. Так как цены в "Лавке..." были даже чуть выше, чем в других книжных (не считая сети "КнигОмир", "Буквы" тогда в Иванове еще не было), я решил схитрить: записал имя автора и название книги ("Последний мир"), скачал электронную версию, дабы сначала познакомиться... а потом как получится.

"Последний мир" стал для меня откровением. Благодаря этой книге несколько позже я познакомился с серией "Эксмо" "Магический реализм", а через нее — с "Луной доктора Фауста" Луке, "Кровавой комнатой" Картер, с именем Кристофера Приста, чей "Престиж" я до сих пор не читал, зато восхищаюсь дебютным романом "Опрокинутый мир". По сути, книга Рансмайра привела меня к современной зарубежной прозе — потому что после "Магического реализма" я переключился на "Игру в классику" и уже в этой серии состоялось мое знакомство с Джонатаном Кэрролом, Полом Остером, Краули, Кингом Россом, Иэном Бэнксом и другими.

Но значение "Последнего мира" для меня не ограничивается только знакомствами, в гораздо большей степени Рансмайр стал моим духовным наставником. Помню, впервые я прочитал книгу (довольно тонкую, кстати), в которой каждый абзац содержит столько поэтического, исторического или сюжетного смысла, что невольно изумляешься. Рансмайр наглядно проиллюстрировал, что можно писать небольшие, но невероятные вещи. В какой-то момент, это стало для меня эталоном в литературе. Немногочисленные короткие заметки о том, как кропотливо Рансмайр пишет ("Последний мир" за пять, "Болезнь Китахары" — за десять лет), приводили меня в восторг и восхищение. И вот, через четыре года, став более искушенным читателем, прочитав Джорджа Макдональда, Приста, Мирчу Элиаде, Анджелу Картер, Мураками, Абе и еще многих, я вернулся к "Последнему миру", чтобы проверить свои первые ощущения.

"Последний мир" — это поэтическая книга, хоть и написана в прозе. Более того, это (по задумке автора) — поэма, написанная тремя поэтами: Овидием, Коттой и самим Рансмайром. Овидий — дал яркие персонажи "Метаморфоз", Котта — отыскал и увидел их на берегу Железного города. А Рансмайр присутствует в тексте как образ невозможного (для Томов и вообще для описанного в книге вымышленного Рима) будущего, который проливается лучами в фантасмагорическую реальность романа — в ржавый автобус, в микрофоны, в кинопроектор и фильмоскоп.

Роман "Последний мир" — это игла, пронзающая три реальности трех поэтов, таким образом, что повествование движется сразу по трем плоскостям: медленно, неторопливо и безысходно.

Итак, Котта отправляется в Железный город (Рансмайр вообще любит такие образы, в "Болезни Китахары" у него будут Собачий король, Каменное море) — Томы, самый край римской империи, край мира, Ойкумены, за которым, как мы увидим впоследствии, ничего нет.

История Назона Овидия в романе примечательна сама по себе. Поэт (в нашей транскрипции — писатель и литератор) пишет сначала для Римской богемы и обретает имя и известность, уважение в высших кругах. Но, как творцу, ему мало быть известным только для избранных, его мечта — прийти в сердце каждому, — и тогда он пишет пьесу для простонародного театра, пьесу, которая получит оглушительный успех у черни, и почти взрыв в кругах знати — запрещенную пьесу. Это ли не прообраз мифа об Икаре, который хотел взлететь до самого солнца? Овидий все еще уважаемый человек, но машина государства уже держит его под прицелом — крохотного, но опасного. Взрывом становится выступление в амфитеатре, когда все население Рима слышит историю о муравьином народе. Для поэта — это мгновение, ради которого стоит жить, поэт и его читатели-слушатели в единении. Дальнейшее — падение: Овидий выслан в Томы, его недописанные и сожженные "Метаморфозы" потеряны для Рима и человечества, но дух, разбуженный его словами и образами, будоражит население Рима, и, в конце концов, жажда истины или вселенское любопытство, как спусковой крючок, запускает новую судьбу в этот круговорот судеб.

После известия (неподтвержденного) о смерти Овидия, Котта, один из поклонников запрещенного овидиевого творчества, отправляется вслед за ссыльным поэтом, чтобы найти его, либо доказательства его смерти, а главное — отыскать рукописи "Метаморфоз". Если Рим, с его государственной машиной, с его марширующими легионами, пусть даже прозябающий в скуке и упадке — это логика, воплощение разума и смысла, — то край мира, Томы, в которые попадает Котта — это ирреальность, абсурд. В сознании Котты сталкиваются рассудок и ирреальность. Железный город на побережье Черного моря не может существовать, — здесь такие природные условия, что выращивать урожай, растить детей, выживать просто невозможно. Однако же здесь обитают люди, чьи судьбы и образы мыслей будто насмехаются над недостижимым Римом.

Среди сотен изломанных судеб бродит Котта и ищет единственную изломанную судьбу — Овидия, — и только его никак не может найти: в заброшенном доме обитает безумный слуга — Пифагор, — да на груде каменных пирамид треплются расцвеченные письменами лоскуты — обрывки овидиевых стихов. Ни живого, ни мертвого поэта Котта не может отыскать. Опустошенный и разочарованный, как и все жители Томов (чьи судьбы, как и его, всегда оказывались бегством, а Томы — последним краем, за который бежать уже некуда) он остается в Железном городе.

Чем дольше живет Котта среди обитателей Томов, тем более очевидны становятся следы Овидия — Эхо рассказывает овидиеву "Книгу камней", Арахна ткет на своих гобеленах овидиеву "Книгу птиц", эпилептик Батт обращается в камень, а канатчик в полнолуния становится оборотнем. Котта обнаруживает, что странные судьбы обитателей Железного города тесно связаны с овидиевыми фантазиями. Он приходит к выводу, что растрепанные на лоскутах "Метаморфозы" содержат сюжеты, обнаруженные Овидием в окружавших его людях, но истина оказывается еще более удивительной и трагичной...

Теперь, через четыре года, ощущения от книги не так пронзительны, а еще я делаю вывод, что для такой книги требуется совершенно иная атмосфера: ее нельзя читать (по крайней мере, перечитывать) в транспорте, на бегу. Ее нельзя читать кусками, отрываясь на посторонние дела и бытовые мелочи. В "Последний мир" Рансмайра необходимо погружаться полностью, а для этого могу предложить лишь — выбрать выходной, обеспечив себя заранее завтраком и обедом, сесть и без отрыва пройти вслед за Коттой по удивительным метафоричным хитросплетениям овидиево-рансмайровой реальности. От начала и до самого конца.

Итак, рекомендую книгу тем, кто любит фэнтези, и в фэнтези любит не действия, не события, а невероятный дух чужого мира, полного загадок и символов. Рекомендую книгу тем, кто любит "Сто лет одиночества" — таким "Последний мир" должен понравится, а может быть, понравится даже больше, как в свое время произошло со мной.

Четыре года назад я бы рекомендовал книгу всем и всякому. Но велико же было мое удивление, когда я видел вместо восторженных отзывов разочарованные и оскорбительные замечания на странице в lib.aldebaran. Теперь, через четыре года я могу лучше понимать и такую точку зрения.

Поэтому, не рекомендую книгу тем, кто любит историю и историческую достоверность, появление автобусов и микрофонов, а также географические несоответствия в древнеримской реальности могут вызвать разочарование. Не рекомендую любителям экшна, потому что действие романа неторопливо, "вяло", зато способно захватить своей поэтичностью и метафоричностью.

Итак, подводя итог, отмечу: не жаль времени, потраченного на прочтение этого романа, не жаль его и на повторное прочтение через четыре года. Роман Рансмайра в действительности невелик (почти треть книги занимают комментарии, а именно параллели между образами Рансмайра и реальными римскими деятелями и персонажами древних мифов), но при этом невероятно глубок. В настоящий момент Рансмайр — единственный автор, чьи книги я готов скупать только из-за имени, и не в последнюю очередь потому, что пишет он медленно, кропотливо подбирая каждое слово. И еще.... от всей души завидую тем, кто будет читать "Последний мир" впервые.

Странное это дело — пресыщенность книгами. У меня "Пламя над бездной" Винджа застряло на 20-й странице, на той же двадацатой — встала "Невеста ветра". Не потому, что плохо написаны, а просто от перенасыщения. Может быть, это знак, что надо переключиться с фантастики на что-то иное? И этому, похоже, нашлось подтверждение.

Мое знакомство с Иржи Грошеком откладывалось из месяца в месяц, хотя узнал я о нем уже почитай года полтора назад. Получил, так сказать, рекомендацию. А тут случились (свалились) примерно в одно время приобретение в полцены романа "Легкий завтрак в тени Некрополя" и презент от знакомых в виде аудиокниги "Файф". Бумагу я, конечно же, в Москву не потащил, а опробовать "на вкус" автора решил в виде аудио. Тем паче, что читает текст Вячеслав Герасимов, которого я уже нежно люблю за "Мы" Замятина и "Профессор А.Донда" Лема, которые так как ВГ, вряд ли кто-то сумеет когда-нибудь озвучить. Получается, что состоялось мое знакомство с Грошеком через то самое место, на которое автор несколько раз витиевато намекает в романе "Файф", не разу не назвав явно. И вот, собственно, впечатления.

Сказать, что мне понравилось — не сказать ничего. Я вообще люблю такие вещи как: а) бред; б) посмеяться; в) о писателях и писательстве. И в этом отношении роман Грошека содержит полный коктейль из указанных (и не только) ингредиентов. О чем книга, как всегда в подобных вещах, указать трудно. Тем более, что "Файф" — третья часть трилогии. Первая — "Легкий завтрак...", вторая "Реставрация обеда". Итак, книга, в которой переплетены жалобы некоего знаменитого чешского (?!) писателя на трудную писательскую жизнь, рассуждения о том, что в любом творчестве есть лишь одна движущая вперед сила — это сексуальное желание, которое герой Грошека вдохновенно и часто безрезультатно пытается удовлетворить, множество переплетающихся историй про Анну и Машу в разных хитросплетениях и комбинациях, исторические эпизоды Италии времен 13 века, и печальные воспоминания о своем детстве и юности на территории СССР. Впрочем, надо отдать должное, почти все заявленные линии найдут в романе свое логическое завершение: писатель с редактором, с которых начинается повествование, в самом конце будут править написанный роман. Анна, Маша и МашА (ударение на последний слог) будут поставлены на свои места в жизни писателя-героя.

В общем, подобным блюдом, как текст Грошека можно в какой-то момент "наесться", но иногда такую вещь стоит подавать к столу. Учитывая, какой эффект произвел на меня третий роман трилогии, думаю, что в первом я не разочаруюсь. Итак, Грошек "подкупает" языком, густым, специфическим, где одно и то же понятие обсасывается с двух-трех сторон, разными словами, (иногда граничащими с ненормативной лексикой), причем делается это так, что с каждой новой деталью — становится только смешнее. Я не зря вынес в заголовок "истерическое хихиканье", "ибо" окружающие меня люди в последние дни, думаю, нередко становились свидетелями, когда я ни с того, ни с сего начинал хихикать. Вот пример (воспроизвожу по памяти): "и за каким васаби я поехал ... ?", или "это салат оливье или можно погладить?" В общем, множество нелепиц, деталей жизни северно-столичного интеллигента, озабоченного поиском пары красивых ножек и большой кружки пражского пива, — юмор, вперемежку с иронией и сатирой, способны зарядить бодростью и хорошим настроением. В отличие от тяжелого, гнетущего смеха Пелевина, Грошек легок, светел и не заставляет ненавидеть род людской, несмотря на то, что мужики — "сволочи", а "бабы" — ....

Приятно также видеть "реалии" мира — здесь есть "интернет", "голливуд" (кивки в сторону штампов вроде "матрешек", "казаков" и "медведей на улицах России" по настоящему смешат), такие словечки как "пиар", "топлесс", "Баунти", "служба 911", и много-много таких деталей, которые стали обыденностью и на которые весело взглянуть под другим углом.

В общем, тотально рекомендовать не буду, "ибо" вещь специфическая, но для поднятия настроения, если ваш уровень начитанности позволяет воспринимать эту словесную игру-белиберду, — ознакомиться хотя бы с одним романом автора точно стоит. Для меня "Файф" — образец хорошего юмора.