(Когда лучшими были британцы – окончание)

Нужно перескочить в 50-е годы, чтобы обнаружить то, что оказалось спецификой и оригинальным вкладом этой кинематографии во всемирную кинопродукцию. А началось все с основания небольшой производственной фирмы “HAMMER”, расположившейся неподалеку от Лондона в стильном особняке с садом.

Во множестве фильмов это викторианское строение и его интерьеры, лишь незначительно измененные кинематографическими средствами, предоставляли фон для сцен, исполненных угрозы и жути. Ибо эта небольшая студия специализировалась в съемке фильмов ужасов.

Кровавых horror-ов. С монстром Франкенштейна, Дракулой и прочими вампирами, Мумией, Оборотнем, Призраком Оперы, Горгоной и пр. в их самых жутких обличьях.

Очень скоро фильм ужасов был обогащен элементами чистейшей НФ, и именно эта продукция, считавшаяся поначалу низкопробно-гибридной, стала образцом для фантастики, отбрасывающей сковывающее определение «научная». И со временем для фэнтези, которая и сегодня не перестает будоражить наше воображение образами хоббитов, эльфов и троллей родом из стран, описанных британцем Джоном Р.Р. Толкином. Все поколение вампироподобных Чужих, перебрасываемых по космосу на борту «Ностромо» или других космических кораблей, родственно чудовищам с Брей-студии. Не в кого иного, как в жутко деформированного Чужого превращается несчастный пилот уже в киноленте «Эксперимент Куотермасса» 1955 года.

Не кто иной, как британцы вывели на экран ужасных детей. В «Деревне проклятых» 1960 года, экранизации романа Джона Уиндема, это светловолосые мутанты с необычными глазами, рожденные земными женщинами, оплодотворенными излучением из космоса, но их появилось гораздо больше, в самых разных ипостасях, в фильмах со всего света.

Ужасы и макабр – одна сторона, но надо вспомнить, что характерной чертой островитянских фантазий является также сардонический, очевидно бессмысленный и зачастую очень черный юмор, образцом которого, если задуматься, выступают приключения девочки Алисы в зазеркалье. А британские аллюзии можно обнаружить даже в киберпанковых фильмах.

Сегодня, однако, трудно говорить о британской кинофантастике. Потому, что ее нет. По причинам прежде всего экономическим британское кино окопалось на других позициях. Границу обозначает с одной стороны прозорливый реализм Майка Ли, а с другой – сюрреализм Питера Гринуэя.

Вполне благоразумно никто даже не пытается соперничать с той лавиной спецэффектов, которую обрушивают на головы зрителей новейшие технологические базы, сосредоточенные в Голливуде.

Поколение эпохи «Матрикса» — другое. Нужно изменить направление фантазии, чтобы заново его завоевать.

22. Давайте вернемся к статье Анджея Колодыньского/Andrzej Kołodyński, которая носит название:

Это британские творцы верховодили в захватывающей забаве в фантастику на экране. К сожалению, эти времена миновали. Британская киноиндустрия никогда не была столь богатой и динамичной, чтобы в полной мере воплощать в жизнь замыслы своих чудесных детей. И хотя именно в Англии под конец 60-х годов ХХ века появился переломный для истории мировой кинофантастики фильм “2001: космическая одиссея”, его поставил американец, Стэнли Кубрик, создавший себе творческое убежище вдали от Голливуда, но не от голливудских денег.

Именно британцам мировое кино обязано первыми кадрами с парящим в воздухе автомобилем и парадом странных летательных аппаратов, начиная с велосипеда с крыльями и заканчивая воздушной торпедой. Той торпедой, которая вознеслась на экране ввысь уже в 1909 году. А если пуститься на поиски прототипа робота, то, как знать, не стоит ли выкопать из забытия киноленту Сесила Хепуорта «Дочь мастера-кукольника» 1906 года, в котором механическую куклу – то есть робота! – подменяют живой девушкой.

Зачаточная фантастика Британских островов имела иной характер, чем французская, в фильмах Джорджа Мельеса, или американская. Британская фантастика ориентировалась, если можно так сказать, на технику. И в этом нет ничего удивительного, ведь она подкреплялась романами Герберта Уэллса и его последователей. Это Уэллсу британское кино обязано педантичностью в представлении фантастических идей в псевдонаучной оболочке. А также смелостью в расширении границ фантазии. Уже в 1908 году в тамошнем кино появился космит – пришелец с Луны – разыскивавший на земле себе партнершу. Замысел, который полувеком позже небывало оживил голливудское кино класса “Б”. Таким образом, уже на самом первом этапе к технике подключился секс, поэтому можно утверждать, что именно в британском кино возник классический мотив развлекательного НФ-зрелища.

Список пионерских помыслов весьма велик. В нем находятся и уэллсовский человек-невидимка,

и прототип безумного ученого, названный без обиняков, прямо в названии фильма 1909 года, идиотом. Речь идет об анонимной киноленте «Изобретения идиота», в которой молодой изобретатель показывает другу некоторое наземное устройство, которое идет вразнос, выдирая у него волосы, а также летательный аппарат, взрывающийся в воздухе. Это зрелище комического характера несет в подтексте предостережение перед угрозой неконтролируемого развития техники, которое найдет полновесный отклик в кино после Второй мировой войны, после демонстрации могучей истребительной силы атома в Хиросиме и Нагасаки. В этом списке также не обходится и без значительно более безопасного мотива космического путешествия, поначалу только в юмористическом ключе (молодая пара в автомобиле с автоматическим водителем вдруг летит на Луну), но потом также с целью утверждения морали (благородный марсианин прилетает на Землю в чем-то вроде хрустального пузыря и увещевает распоясавшегося грешника). Ну и практических усовершенствований, пригодных в повседневном использовании, в списке тоже хватает.

В общем действительно – все уже было. Разве только в очень примитивной форме, наподобие помойки, которую никто не пытается разгребать в поисках сокровищ. Британская кинопромышленность с самого начала боролась с голливудской конкуренцией, а после оснащения фильмов звуком вынуждена была спасать себя, выпуская дешевую продукцию, служившую добавкой на киносеансах, где главной приманкой служил, как правило, заокеанский шлягер. Неожиданный расцвет отечественного кино в середине 30-х годов принес необычное по тем временам НФ-зрелище: кинофильм «Облик грядущего» ("Things to Come", дословно "Грядущие события", 1936).

Конечно же при поддержке и сотрудничестве неугомонного Герберта Уэллса. Тому шел уже 70-й год, но он проявлял большее, чем когда бы то ни было упорство и пытался лично следить за съемками.

Режиссурой занимался, как на грех, американец, Уильям Камерон Мензес, более известный своими декорациями. Фильм оказался нудноватым и напыщенным, но его режиссер и продюсер решились на показ такой размашисто-широкой картины будущего, какой не смогла представить ни одна другая кинематография. Картины воистину эпической. Согласно сценарию, в 1940 году начинается всесокрушающая война (в этом Уэллс нимало не ошибся), которая ввергает человечество в варварство.

Лишь к 2000 году расцветает цивилизация Метрополии (Everytown), построенной под землей, но внутренне плохо спаянной.

Однако окончание фильма – старт космической ракеты (выстрелом из "космической пушки") – оставляет надежду на дальнейшее развитие.

Еcли не обращать внимания на разные чудачества, вроде костюмов, стилизованных под древнеримские тоги, фильм и сейчас производит впечатление. Что, впрочем, не спасло его от финансового краха, который окончательно вышвырнул жанр НФ из британской кинопродукции.

(Окончание следует)

(Английский писатель в стране большевиков – окончание)

Второй известный нам эпизод «знакомства» с Оруэллом произошел спустя почти десять лет — в 1946 г. В архивном фонде Иностранной комиссии ССП сохранилось четырехстраничное дело под названием «Справка о книге Джорджа Оруэлла “Ферма зверей”» с грифом «Хранить постоянно» и без подписи автора [5]. Собственно говоря, это подробный пересказ появившейся тогда в английской печати рецензии на книгу, снабженный таким предисловием:

«Английский журнал «Горизонт», известный своей своеобразной репутацией (журнал является выразителем точки зрения группы английских литераторов, призывающих к «надпартийности» и аполитичности литературы, и в то же время предоставляющий свои страницы всякого рода антисоветским высказываниям), опубликовал в сентябрьском номере за 1945 г. анонимную рецензию на книгу Джорджа Оруэлла “Animal Farm (A Fairi Story)”».

Далее следуют обширные цитаты из рецензии, которые мы приводим в сокращении:

«Это поистине волшебная сказка, рассказанная ярым поклонником животных. <…> В то же самое время эта книга является яростным выступлением против Сталина и его «измены» русской революции — с точки зрения другого революционера. В книге содержится удачная аллюзия о судьбе животных и революции (животные изгоняют людей и создают свою утопию, доверившись руководству свиней, Наполеона–Сталина, Троцкого, причем собаки выполняют функции полиции, овцы изображают поддакивающую толпу, а две лошади — благородный, измученный тяжелой работой пролетариат), и о русском эксперименте; наиболее удачный эпизод в книге, быть может, тот, когда животные —«вредители» приговариваются к казни за те же преступления, какие фигурировали на русских процессах: так, например, овцы сознаются в том, что они «осквернили мочой колодцы с питьевой водой, а гуси в том, что они припрятали шесть мер зерна и поели под покровом ночи». Сказка оканчивается полной победой Наполеона и свиней, которые управляют фермой зверей с большей тиранией, но вместе с тем и более умело, чем прежний владелец, — человек, мистер Джонс. «Ферма зверей» заслуживает широкого распространения и обсуждения…»

Ниже помещена «Справка об Оруэлле»:

«О Джордже Оруэлле известно следующее:

В справочнике «Авторы ХХ века» (Нью–Йорк, 1942) напечатана автобиография Оруэлла, сообщающего, что он с 1922 по 1927 г. служил в английской полиции в Индии, в 1936 г. был в Испании в рядах ПОУМовской милиции. “То, что я видел в Испании, — пишет Оруэлл в автобиографии, — а затем — мое знакомство с внутренним механизмом левых политических партий, внушило мне отвращение к политике. Я был некоторое время членом Независимой рабочей партии, но вышел из нее в начале нынешней войны, поскольку я считал, что эта партия предлагает такую политическую линию, которая может только облегчить дело Гитлера; по своим чувствам я определенно “левый”, но я полагаю, что писатель может быть честным, лишь оставаясь свободным от партийных ярлыков"».

Русский перевод «Автобиографических заметок» Оруэлла более полон; в частности, «Независимая рабочая партия» переведена как «лейбористская» (хотя неточно; это самостоятельная партия, стоявшая в то время левее лейбористов)[6], помещена пропущенная фраза, в которой писатель сообщает о своем тяжелом ранении на фронте в Испании, и т.д., но суть дела от этого не меняется: в 1946 г. шлейф 1937 г. продолжает тянуться за Оруэллом как писателем «вредным» и явно «не нашим».

Через год табу на имя Оруэлла, казалось бы, было нарушено: о нем в первый раз (и последний перед многолетним перерывом) заговорили в открытой подсоветской печати. Реакция на этот факт, надо сказать, была весьма характерной, вокруг публикации разразился скандал в официальных литературных кругах, хотя он и не вышел наружу. Сведения об этом можно найти в особом деле под названием «Переписка с членами ССП по творческим вопросам по алфавиту авторов на буквы Р–Ф. 1947 г.». Любопытно, что это пухлое дело «по творческим вопросам» почти полностью состоит из писем писателей, посланных на имя тогдашнего генерального секретаря ССП А. А. Фадеева и содержащих просьбы «улучшить жилищные условия», помочь издать книгу и даже «установить телефон», «увеличить литературный паек» и т. п. Вот среди этой чистой «оруэлловщины» содержатся и документы о самом авторе:

«Союз Советских Писателей. Тов. Субоцкому.

Дорогой Лев Матвеевич!

Посылаю Вам копию справки, которую мне прислал Аплетин в связи с опубликованием статьи Норы Галь в «Литературной газете» 24 мая. Как Вы считаете, нет ли смысла поставить этот вопрос на Секретариате?

Константин Симонов (подпись–автограф)».

К этой записке приложена «Справка»:

«ДЖОРДЖ ОРУЭЛЛ — английский писатель, троцкист. В 1936 г. был в Испании в рядах ПОУМовской милиции… (далее следуют выдержки из автобиографии Оруэлла, приведенные выше. — А. Б.). ОРУЭЛЛ имеет тесную связь с американским троцкистским журналом «Партизан ревью». ДЖОРДЖ ОРУЭЛЛ — автор гнуснейшей книги о Советском Союзе за время с 1917 по 1944 г. — «Ферма зверей». Публикация в «Литературной газете» (24. V. 1947) статьи Н. Галь является серьезной политической ошибкой.

26. V.1947 г. Мих. Аплетин» [7].

Записка, подписанная К. М. Симоновым, одним из секретарей правления ССП,

адресована другому секретарю — Л. М. Субоцкому (1900–1959), литературному критику и функционеру;

Михаил Яковлевич Аплетин занимал с 1930–х годов должность председателя Иностранной комиссии ССП.

Речь идет о большой, «подвальной» статье Норы Галь

«Растленная литература», точнее — развернутой рецензии на книгу Оруэлла «Диккенс, Дали и другие» (George Orwell. Dickens, Dali and ofters. New York, Reynal and Hitchkok, 1946).

«Перед нами, — начинает она свою рецензию, — книга статей об английской литературе, изданная в США. Ее автор — английский романист и критик Джордж Оруэлл. Рядом с Диккенсом — имя Сальвадора Дэли (авторская транслитерация фамилии Dali. — А. Б.), художника– сюрреалиста, автора скабрезных мемуаров. Сам Оруэлл — «теоретик» очень путаный и скользкий, любитель всяческих софизмов и парадоксов. Его политические и философские взгляды, его литературоведческая концепция — весьма сомнительны…» Затем советский критик берет под защиту Диккенса: «Его досужие рассуждения над могилой Диккенса (можно подумать, что Оруэлл присутствовал на похоронах писателя и произнес надгробную речь! — А. Б.) сводятся, по сути дела, к тому, чтобы представить писателя только мелкобуржуазным морализатором и заставить забыть о Диккенсе–реалисте…» Основное место в статье отведено изложению взглядов (надо сказать — резко отрицательных) Оруэлла на современную английскую и американскую массовую детективную литературу. Н. Галь, казалось бы, соглашается с оценкой Оруэлла, но делает неожиданный выпад: «Читая детальный оруэлловский анализ, испытываешь чувство безмерного омерзения, и, наконец, приходишь в отчаяние. Хорошо, пусть всё это так. Но это же не литература, зачем заниматься этим?! Однако вся эта отрава издается громадными тиражами, читается, обсуждается оруэллами, действуя на сознание тысяч и тысяч английских читателей, это — воспитание умов!.. Оруэллу некого похвалить и некому порадоваться. Однако о том, чтобы литературой для детей занялись «левые» или, упаси бог, коммунисты, он помыслить не может без ужаса. Чего же он хочет?»

Как можно убедиться, статья написана в правоверном, безупречно– ортодоксальном духе, в той воинственно–демагогической стилистике, которая торжествовала в литературной критике, особенно после выхода незадолго до этой публикации, в августе 1946 г., погромного постановления ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград» и доклада Жданова о Зощенко и Ахматовой. «Серьезной политической ошибкой» было, очевидно, признано не содержание статьи Норы Галь, а сам факт упоминания имени Оруэлла в открытой печати: советские люди не должны были знать о его существовании. К сожалению, в бумагах Секретариата ССП, хранящихся в том же архиве, не удалось обнаружить следов этого дела. Вероятно, «вопрос на Секретариате», на чем настаивал Симонов, так и не был «поставлен». Возможно, Нора Галь (псевдоним Элеоноры Яковлевны Гальпериной, 1912–1991) была на некоторое время отлучена от печатного станка, но в дальнейшем она стала известна как видный переводчик произведений английской и американской литературы и автор весьма интересной книги «Слово живое и мертвое (Из опыта переводчика и редактора)», выдержавшей пять изданий с 1972 по 2001 г.

Выход в июне 1949 г. «главного» романа Оруэлла («1984») сразу же вызвал обостренную и вполне «адекватную» реакцию в официальных литературных и пропагандистских кругах.

С поразительной оперативностью уже 16 июня в адрес упоминавшейся выше Иностранной комиссии ССП СССР послана была такая «Памятная записка»: «СССР. Всесоюзное общество культурной связи с заграницей (ВОКС). Заведующему Иностранной комиссией Союза Советских Писателей тов. Владыкину Т. И. «Секретно». Хранить постоянно.

Направляем Вам вышедшую в июне с. г. книгу английского писателя Джорджа Оруэлла «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый». Оруэлл — литературный псевдоним писателя Эрика Блайера (так. — А. Б.), являющегося троцкистом.

Роман Оруэлла написан в форме популярного в английской литературе сатирического романа и представляет собой разнузданную клевету на социализм и социалистическое общество: книга широко рекомендуется английской и американской прессой и книжными ассоциациями для чтения. Правление ВОКСа считает необходимым организовать через советскую печать резкое выступление кого–либо из советских писателей, разоблачающее клеветнические измышления Оруэлла.

Член Правления ВОКС Е. Мицкевич» [8].

Понятно, что, учитывая предшествующий опыт критики Оруэлла в открытой печати, чуть не закончившийся «персональным делом», Союз писателей от этой идеи отказался: о «1984» не появилось ни строчки. Зато в засекреченных материалах 1949–1950 гг. имя Оруэлла и название его романа встречаются довольно часто. Документы на этот счет «отложились», по терминологии архивистов, в солидном деле Иностранной комиссии под названием «Материалы по Великобритании. Январь–декабрь 1950 г. Рефераты по статьям из периодической печати» с грифами: «Хранить постоянно» и «Для служебного пользования». В нем помещены, почерпнутые из британской прессы, высказывания английских писателей о СССР и Сталине (в частности, Бернарда Шоу и других «сочувствующих»), выдержки из рецензий на книги советских писателей, появившиеся в Англии, информация о переводах произведений русских классиков и т. п. В обзоре «Общие тенденции в буржуазной литературе Англии», подготовленном в июле 1950 г., составители его сообщают:

«С распростертыми объятиями была принята в реакционных кругах США и Англии клеветническая книга Джорджа Оруэлла «1984», провозглашенная в США лучшей книгой месяца. Редактор прогрессивного журнала США «Мессес энд Мейнстрим» пишет об этом пасквиле (номер за август 1949 г.): “Новая книга Оруэлла встречена овациями капиталистической прессы. Мораль книги — если капитализм исчезнет, мир развалится. Кошмарный мир Оруэлла населен “пролами”, составляющими 85% жителей Океании. Автор со страхом и отвращением изображает “пролов” как невежественное, грубое и рабское племя… Так реакция старается поддерживать систему классового угнетения, а всякую веру в изменения и прогресс искореняет в народе страхом. Роман Оруэлла точно совпадает с пропагандой Ассоциации промышленников. В своем упадке, окруженная расцветающими социалистическими странами, буржуазия способна лишь на полные ненависти противочеловеческие утопии. Сейчас, когда книга Джорджа Оруэлла стала бестселлером, мы, кажется, окончательно достигли дна”»[9].

С еще большим, видимо, удовлетворением составители рефератов привели высказывания об Оруэлле обласканного и прикормленного в СССР писателя–коммуниста Джека Линдсея (его книги выходили по–русски огромными тиражами).

Обозревая 5–й номер журнала «Арена» за сентябрь–октябрь 1950 г., они подробно остановились на его статье «Что происходит в области культурной жизни в Англии», приведя, в частности, такие фрагменты: «…Искусство экзистенциализма и пессимизма — это искусство самоубийства… Художник, неспособный разрешить свой внутренний конфликт, жаждет в отместку всеобщей катастрофы». В качестве образчика такого «искусства самоубийства» Линдсей называет книги Олдоса Хаксли «Обезьяна и сущность» и «1984» Джорджа Оруэлла:

«…Оруэлл — идеолог последней стадии фашизма, сверхфашизма, стремящегося к уничтожению человечества! Подобно тому, как империалист готов скорее разрушить весь мир, нежели отказаться от власти, хаксли и оруэллы, чтобы компенсировать невыносимое чувство собственного творческого провала, создают свои мрачные фантазии… Оруэллы и хаксли в конечном счете борются за сохранение класса, который они некогда беззубо, по–анархистски “отвергали”» [10].

Отклики на смерть Оруэлла в январе 1950 г., появившиеся в зарубежной, преимущественно британской прессе, также привлекли внимание Иностранной комиссии. В разделе «Хроника» помещена информация под названием «Смерть Джорджа Оруэлла»: «Как сообщает французская газета «Комба» от 26. I. 1950 г., умер Джордж Оруэлл. Этого писателя, известного своими антисоветскими пасквилями «Ферма зверей» и «1984», газета «Комба» изображает чуть ли не марксистом… «Нью стейтсмен энд нейшен» от 28. I. 1950 г. помещает статью В. С. Притчета (английского писателя и литературоведа) об Оруэлле. Притчет называет Оруэлла «святым», кем–то вроде Дон–Кихота, и пытается представить его в виде «мученика». Однако даже Притчет вынужден признать, что последний роман Оруэлла является “кошмарной проекцией будущего“» [11].

Но самую полезную и «нужную» информацию составители черпают, конечно, из сообщений коммунистической прессы. В частности, в реферате «Посмертный сборник эссе Джорджа Оруэлла» говорится:

« “Дейли Уокер” (коммунистическая газета Великобритании. — А. Б.) от 19. Х.1950 г. помещает рецензию на вышедший в издательстве «Секер и Уорбург» сборник эссе реакционного писателя Джорджа Оруэлла, умершего в этом году. Сборник носит название «Слона застрелили» (Shooting the Elephant) и содержит грязные, клеветнические измышления автора о советской литературе.

Так, он заявляет, что за последние 15 лет он не видит в советской литературе ничего, достойного чтения. <…> Оруэлл был в ярости, когда, ввиду обстоятельств военного времени, ему не удавалось публиковать в прессе свои выпады против Советского Союза столь широко, сколь ему этого хотелось. Однако, как мы знаем, сейчас у британской прессы нет никаких сдерживающих соображений на этот счет. Поток лжи ежедневно обрушивается на нас, является яркой иллюстрацией уродливой действительности, скрывающейся за всеми доводами Оруэлла об “интеллектуальной свободе и исторических фактах”» [12].

Мнение об Оруэлле как писателе «реакционном» сложилось, таким образом, уже в 1930–1940–е годы, предопределив отношение к нему и его книгам на многие десятилетия. Лишь крайне редко книги Оруэлла (пока исключительно «1984» на языке оригинала) в конце 1950–х—начале 1960–х годов с огромными затруднениями проникают в СССР, несмотря на препоны, поставленные цензорами на их пути. Но вот что интересно: в 1959 г. сам агитпроп (тогда он назывался Идеологическим отделом ЦК КПСС) повелел перевести на русский язык и издать роман «1984». Однако все экземпляры предназначались исключительно для высшего слоя партийной номенклатуры, «не утомленного» знанием иностранных языков.

Такой прием не нов: еще в 1920–е годы выходили некоторые книги с грифом «Только для членов ВКП(б)», но теперь партия разрослась, а поэтому, если говорить словами Оруэлла, его книга предназначалась только для «внутренней партии». Кстати, в 1962 г. таким же образом был издан на русском языке роман Хемингуэя «По ком звонит колокол», поскольку в нем, как говорилось в предисловии, «…встречается ряд моментов, с которыми трудно согласиться. Так, например, обращает на себя внимание не совсем правильная трактовка образов коммунистов, бесстрашных и мужественных борцов с фашизмом в трудное для испанского народа время» (роман был издан «открыто» в 1968 г.: он вошел в 3–й том 4–томного Собрания сочинений писателя, но с купюрами). «1984» выпустило Издательство иностранной литературы с грифом «Рассылается по специальному списку. № …», причем без указания тиража и даже имени переводчика. Книга не поступила ни в одну из библиотек; даже в бывших спецхранах крупнейших книгохранилищ (петербургских, во всяком случае), обладавших правом получения «обязательного экземпляра», она отсутствует.

В 1962 г. таким же закрытым «специзданием» была выпущена на русском языке тем же издательством и с тем же грифом книга Ричарда Риса «Джордж Оруэлл. Беглец из лагеря победителей».

К счастью, один экземпляр ее попал в спецхран Научной библиотеки С.-Петербургского государственного университета; там же хранится и упомянутый выше роман Хемингуэя. В небольшом предисловии «От издательства», в частности, говорится: «…Славу создали Оруэллу повесть «Ферма животных» и роман «1984», которые по существу представляют собой сатиру на советское общество. Поэтому не случайно книга «1984» взята на вооружение буржуазными авторами — видными политическими и государственными деятелями, экономистами, философами, журналистами и превратилась в настольную книгу проповедников антисоветской пропаганды. Ввиду того, что на Западе книга была шумно разрекламирована и редко кто из буржуазных реакционных авторов не ссылается на роман Дж. Оруэлла «1984» (особенно когда речь заходит о Советском Союзе и других социалистических странах), Издательство иностранной литературы направило читателям (?! — курсив мой. — А. Б.) в 1959 г. полный его перевод в целях информации». Далее сообщается о том, что Ричард Рис «…бывший английский атташе в Берлине, оказавший немалое влияние на идейную направленность произведений Оруэлла, ставит своей целью сделать более понятными взгляды и суждения автора памфлета «1984». Характерно, что в последнее время зарубежные реакционные писатели все чаще стали освещать в своих произведениях политические вопросы, прибегая при этом к своеобразному методу лжи и грубой фальсификации истории. В дополнение к специзданию № 21/5058 (то есть к самому роману «1984». — А. Б.) Издательство иностранной литературы в информационных целях направляет книгу Ричарда Риса». Судя по всему, руководство агитпропа решило, что текст самого оруэлловского романа слишком сложен для советских «контрпропагандистов», а потому и решило «сделать более понятными взгляды и суждения автора» с помощью популярной книги Ричарда Риса, в основу которой положен цикл лекций об Оруэлле, прочитанных автором в одном из английских университетов.

Очередь для издания самих сочинений Оруэлла наступила только на третьем году перестройки — в 1988–м, причем любопытно, что первым рискнул напечатать перевод на русский романа «1984» молдавский журнал «Кодры»: в центре, видимо, цензура еще до этого не дозрела. В том же году — и опять–таки «далеко от Москвы» — опубликована в рижском журнале «Родник» ( № 3–7) и «Ферма животных».

С тех пор появилось довольно много изданий произведений Оруэлла (до сколько–нибудь полного собрания сочинений еще далеко), опубликованы в научных и популярных журналах десятки статей, посвященных его наследию, и даже защищены диссертации…

Такова в общих чертах судьба английского писателя на русской почве [13]. Предсказания Оруэлла в «1984» сбылись, во всяком случае, в одном: он абсолютно точно предвидел участь собственной книги в условиях тоталитарного режима. В Советском Союзе Джордж Оруэлл был объявлен «нелицом», если вспомнить термин, употреблявшийся чиновниками «Министерства правды», в котором служит главный герой романа «1984» Уинстон Смит, а самое имя писателя на протяжении десятилетий подлежало «распылению». Вообще, надо сказать, поразительны, вплоть до мелочей, совпадения в самом механизме действий оруэлловского министерства и реальной практики советской цензуры: при чтении романа временами возникает ощущение, что писатель видел документы Главлита, рассекреченные, да и то не до конца, лишь в последнее десятилетие. Как и «Министерство правды», занимался советский Главлит переписыванием и переделкой всех письменных и печатных документов в соответствии с последними указаниями Старшего Брата (после 1953 года — «коллективного руководства»). Удивительно похожи и манипуляции идеологического аппарата с именем Оруэлла и текстами его произведений. В рецензии на «Мы» Евг. Замятина сам Оруэлл назвал роман «любопытным литературным феноменом нашего книгосжигательского века».[14] Эти слова полностью приложимы и к российской судьбе самих оруэлловских текстов. «Вся история, — пишет по аналогичному поводу Оруэлл в «1984», — стала лишь пергаментом, с которого соскабливали первоначальный текст, по мере надобности писали новый. И никогда нельзя было потом доказать подделку». Как и в романе, политика и практика тотального «библиоцида», проводившаяся в СССР на протяжении десятков лет, вполне укладываются в чеканные формулы партийных лозунгов, провозглашенных Старшим Братом: «ПРАВДА — ЭТО ЛОЖЬ», «НЕЗНАНИЕ — СИЛА» и «Кто управляет прошлым, тот управляет будущим; кто управляет настоящим, управляет прошлым». Благодаря такой информационной селекции и насаждаемому «новоязу» создается практически неограниченная возможность властвования над сознанием людей и их поступками: «мыслепреступление» должно стать, таким образом, «попросту невозможным — для него не останется слов»[/i]. «Если партия, — спрашивает сам себя главный герой романа, — может запустить руку в прошлое и утверждать, что то или иное событие никогда не происходило, то это, наверное, страшнее пытки или смерти?» Точно так же на протяжении десятилетий реальная, а не вымышленная, партия «запускала руку» в наследие великого англичанина, пытаясь сделать его «несуществующим»…

1. РГАЛИ. Ф. 1397. Оп. 1. Д. 867. Л. 29.

2. Там же. Оп. 5. Д. 46. Далее публикуются лл.1–5.

3. К сожалению, нам сейчас недоступен архив Оруэлла, хранящийся в Лондонском университетском колледже. Как сообщил мне мой друг, оксфордский славист Пол Фут, письмо было все-таки послано Оруэллу, как он пишет, “в более или менее той же форме”. Возможно, в этом архиве сохранились и другие следы переписки Оруэлла с Динамовым.

4. Цит. по послесловию В. Недошивина в кн.: Оруэлл Д. Эссе. Статьи. Рецензии. Т. 2. Пермь, 1992. С. 303.

5. РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 14. Д. 255. ЛЛ. 1–4.

6. См.: Оруэлл Д. «1984» и эссе разных лет. М.: Прогресс, 1989. С.

221–222.

7. РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Д. 861. ЛЛ. 39–40.

8. Там же. Ф. 631. Оп.14.Д. 302. ЛЛ. 1–2.

9. Там же. Ф. 631. Оп. 14. Д. 322. Л. 154.

10. Там же. Л. 23.

11. Там же. Л. 23.

12. Там же. Л. 51.

13. Мне уже приходилось писать об «играх с Оруэллом» в 1970–1980–е годы. См.: Играем Оруэлла // Всемирное слово. 2001. № 14. С. 63–66.

14. Оруэлл Д. «1984» и эссе разных лет. С. 306.

А теперь давайте вернемся к фрагменту блога, который озаглавлен «КРУГЛАЯ ОТТОМАНКА (Nowa Fantastyka 9/159 2003). Часть 6». Это вот здесь https://fantlab.ru/blogarticle77213

Помимо прочего в нем идет речь о знаменитом романе Джорджа Оруэлла, который (хоть об этом и не говорится в тексте статьи) добирался до Польши весьма непростым путем. Ну а как он попал в Россию? На этот вопрос ответил замечательный российский историк литературы Арлен Викторович Блюм (1933--2011), который за три месяца до публикации статьи Доминики Матерской напечатал в журнале «Звезда» (№ 6/2003) весьма интересную статью «Английский писатель в стране большевиков».

Позже она была перепечатана в авторском сборнике статей «От неолита до Главлита» (2009), отражена в соответствующей витрине «Журнального зала» и… ну и много где еще. Здесь я приведу весь этот небольшой текст, сопроводив его некоторыми иллюстрациями. (И да: я отнюдь не первый, кому такая мысль — насчет иллюстраций — пришла в голову. В Сети можно найти и другие варианты).

«Незнание — сила» (партийный лозунг).

Дж. Оруэлл. «1984»

Эрик Артур Блэр (1903–1950), вошедший в 1933 г. в литературу под именем Джорджа Оруэлла, в России, разумеется, никогда не был…

Мало того: книги его — прежде всего сказка–притча «Animal Farm» и принесший ему мировую славу роман–антиутопия «1984», вышедший впервые в июне 1949 г., за полгода до смерти писателя,

— в легальном, «гутенберговском» исполнении пришли к российскому читателю спустя 40 лет после кончины автора, в самом конце 1980–х годов. Этот срок «невстречи» с Оруэллом следует все же уменьшить примерно вдвое: в конце 1960–х в российском «самиздате» появился и стал ходить по рукам — не без риска для читателя — перевод «1984», который множество раз перепечатывался на машинке или изготавливался фотоспособом (у автора этих строк с тех пор сохранилась машинописная, наверное, 4–я или 5–я копия «закладки»).

Весьма занимательна история проникновения к советскому читателю сатиры «Animal Farm», написанной в 1943 г. и изданной в 1945–м, название которой по–русски переводится сейчас как «Скотский Хутор» или «Скотный Двор». В переводе на русский она вышла впервые в 1949 г. во Франкфурте–на–Майне. Однако в аннотированной библиографии статей об Оруэлле (Jeffry and Walerie Meyers. George Orwell. An Annotated Bibliograpy of Criticis. N. Y. — London, 1977) указано, что за два года до этого она вышла на украинском языке. В английской библиографии воспроизведена обложка такой книги: «George Orwell. Колгосп тварин. З англiйскої мови переклав IВАН ЧЕРНЯТИНЬСКИЙ (Мюнхен. Видавництво «Прометей». 1947)». По–русски это название звучит как «Колхоз животных» или «Скотский колхоз».

Один мой знакомый в 1960–е годы познакомился с книгой также по зарубежному изданию на украинском языке, название которого звучит еще лучше: «Свинячий колгосп»… Отметим также, что сама упомянутая библиография также оказалась в спецхране нашей Публички: на титульном листе отпечатан чернильный шестигранник («шайба» на цензорском жаргоне, который ставился на запрещенных иностранных книгах) с вписанным в него № 444; возвращена книга из спецхрана только в годы перестройки, в 1988 г.

Публикуемые далее документы, хранящиеся, главным образом, в Российском государственном архиве литературы и искусства, позволяют сейчас еще далее отодвинуть этот срок: во всяком случае, «ограниченному», как принято говорить, «контингенту» лиц имя писателя кое–что говорило в СССР уже в 1930–е годы и вызывало интерес, хотя и весьма специфического свойства. С одной стороны, оно уже тогда было знакомо некоторым критикам и литературоведам, специализировавшимся в английской литературе, с другой, если употребить щедринское выражение, — «лицам, на заставах команду имеющим»: цензорам, не пропускавшим книги Оруэлла на таможнях и почтамтах; сотрудникам получекистской Иностранной комиссии Союза советских писателей, внимательно наблюдавшим за настроениями и политическими пристрастиями зарубежных писателей; собственно «чекистам» (тогда — сотрудникам опять–таки Иностранного отдела НКВД), составлявшим особые, основанные на агентурных данных, досье на видных деятелей зарубежной культуры. Именно последние категории «компетентных и доверенных лиц» и должны были обеспечить вот эту самую «невстречу» российского читателя с Оруэллом, и не только с ним одним.

Впервые, как можно полагать, имя Оруэлла встречается в советских документах уже в 1937 г. — в делах архивного фонда журнала «Интернациональная литература». Кстати сказать, этот журнал, выходивший десять лет (с 1933–го по 1943 г.), несмотря на зловещее время, сумел впервые познакомить читателя со многими выдающимися произведениями современной западной литературы. Достаточно назвать имена Стейнбека, Хемингуэя, Томаса Манна, Дос–Пассоса; в нем даже печатались фрагменты романа Джойса «Улисс».

Ему позволялось гораздо больше, чем другим советским журналам: в глазах западных розоватых интеллектуалов    выход «Интернациональной литературы» должен был создать привлекательный образ Страны Советов. В деле под названием

«Письма редакции американским (на самом деле, и английским. — А. Б.) писателям и деятелям культуры о получении рукописей, высылке журнала и др.» имеется на английском языке следующее письмо. Приводим его в переводе:

«Май 31, 1937.

Дорогой мистер Оруэлл!

Я прочитал рецензию на Вашу новую книгу «Дорога на Уиган– Пир» и чрезвычайно ею заинтересовался.

Не могли бы мы попросить Вас переслать нам экземпляр этой книги, что позволило бы нам представить ее нашим читателям, по крайней мере, отозвавшись о ней в нашем журнале, русском издании

«Интернациональной литературы».

С благодарностью

искренне Ваш С. Динамов, главный редактор». [1]

На полях — рукописная пометка: «Ответ Оруэлла в секр<етной> переписке» (подпись неразборчива), которая и позволила продолжить поиски. Обнаружено письмо Оруэлла (кажется, единственное, посланное в Советский Союз) в том же фонде «Интернациональной литературы», но в другом архивном деле, рассекреченном только в 1990–е годы и называвшемся весьма пространно и примечательно:

«Письмо Оруэлла (Orwell) Джорджа Динамову Сергею на англ. яз. с приложением копии письма редакции журнала «Интернациональная литература» в Иностранный отдел НКВД о принадлежности Джорджа Оруэлла к троцкистской организации и прекращении с ним отношений. 2–28 июля 1937 г. 5 лл.». [2]

Публикуем письмо Оруэлла в переводе:

«The Stores. Wallington. Near Baldock. Herts.

England 2.7.37

Дорогой товарищ, простите, что не ответил ранее на Ваше письмо от 31 мая. Я только что вернулся из Испании, а мою корреспонденцию сохраняли для меня здесь, что оказалось весьма удачным, так как в противном случае она могла бы потеряться. Отдельно посылаю Вам экземпляр «Дороги на Уиган–Пир». Надеюсь, что Вас могут заинтересовать некоторые части книги. Я должен признаться Вам, что в некоторых местах второй половины романа речь идет о вещах, которые за пределами Англии могут показаться несущественными. Они занимали меня, когда я писал эту книгу, но опыт, который я получил в Испании, заставил меня пересмотреть многие мои взгляды.

Я до сих пор еще не вполне оправился от ранения, полученного в Испании, но когда я смогу взяться за работу, я попытаюсь написать что–нибудь для Вас, как Вы предлагали в предыдущем письме. Однако я хотел бы быть с Вами откровенным, потому я должен сообщить Вам, что в Испании я служил в П.О.У.М., которая, как Вы несомненно знаете, подверглась яростным нападкам со стороны Коммунистической партии и была недавно запрещена правительством; помимо того, скажу, что после того, что я видел, я более согласен с политикой П.О.У.М., нежели с политикой Коммунистической партии. Я говорю Вам об этом, поскольку может оказаться так, что Ваша газета (так у Оруэлла: «paper». — А. Б.) не захочет помещать публикации члена П.О.У.М., а я не хочу представлять себя в ложном свете.

Наверху найдете мой постоянный адрес. Братски Ваш

Джордж Оруэлл (подпись–автограф)».

Такая неожиданная концовка письма заставила редакцию тотчас же обратиться в соответствующие инстанции, аналогичные

«Министерству Любви», если снова вспомнить «1984»:

«28 июля 1937 г. В Иностранный отдел НКВД

Редакция журнала «Интернациональная литература» получила письмо из Англии от писателя Джорджа Оруэлла, которое в переводе направляю к сведению, в связи с тем, что из ответа этого писателя выявилась его принадлежность к троцкистской организации «ПОУМ».

Прошу Вашего указания о том, нужно ли вообще что–либо отвечать ему и, если да, то в каком духе? P. S. Напоминаю, что я до сих пор не получил ответа на пересланное Вам письмо Р. Роллана.

Редактор журнала «Интернациональная литература» (Т. Рокотов)».

Перевод в указанном деле отсутствует, ответа на этот запрос также обнаружить не удалось, но, видимо, «товарищи из органов» посоветовали редакции все–таки ответить Оруэллу. Во всяком случае, в том же деле хранится вырванный из настольного календаря с датой 6 июля 1937 г. листок с таким рукописным и неподписанным текстом на русском языке:

«Мистер Джордж Оруэлл.

Редакция журнала «Интернациональная литература» получила Ваше письмо, в котором Вы отвечаете на п/письмо (очевидно, прошлое или предыдущее. — А. Б.) от 31 мая. Характерно, что Вы откровенно поставили нас в известность о своих связях с ПОУМ. Вы этим правильно предполагали, <что> наш журнал не может иметь никаких отношений с членами ПОУМ, этой организацией, как это подтверждено всем опытом борьбы испанского народа против интервентов, <являющейся> одним из отрядов «Пятой колонны» Франко, действующей в тылу Республиканской Испании». Судя по всему, перед нами явная «заготовка» письма Оруэллу, своего рода черновик, сопровождаемый правкой, зачеркиваньями и т.д. [3]

Автор его, как мы видим, даже благодарит Оруэлла за «искренность», но одновременно сообщает о «разрыве отношений». Дальнейшие контакты с ним «Интернациональной литературы» (как и все другие) на этом обрываются, тем более что и самому главному редактору журнала, инициатору переписки с Оруэллом, виднейшему знатоку западноевропейской литературы и одному из крупнейших шекспироведов Сергею Сергеевичу Динамову (1901–1939) оставалось занимать этот пост (да и вообще жить) недолго: в 1938 г. он подвергся аресту, а еще через год погиб в ГУЛАГе (скорее всего, расстрелян).

Вторая половина письма Оруэлла Динамову производит, на первый взгляд, странное впечатление. И в самом деле, в 1937 г. (год–то каков!) английский писатель пишет в редакцию московского, следовательно «коммунистического», журнала, посылает только что вышедший свой роман «The Road to Wigan Pier» («Дорога на Уиган–Пир»), в котором изображена тяжелая жизнь шахтеров Ланкшира и Йоркшира в период депрессии (видимо, именно поэтому он и заинтересовал редакцию), и, вместе с тем, сообщает о себе такие вещи, которые исключают публикацию этого романа в журнале.

Очевидно, Оруэлл, справедливо опасаясь, что такая публикация может иметь нежелательные последствия для главного редактора, решил предупредить его, выражаясь на современном жаргоне, не захотел его «подставить»; во–вторых, писатель, отличительными характеристическими чертами которого всегда были беспредельная честность и прямота — как в сложных жизненных обстоятельствах, так и в творчестве, — не хотел, как он сам пишет, «представлять себя в ложном свете». В этом, видимо, проявилось и английское джентльменство.

Об участии Оруэлла в испанских событиях в конце 1936 — начале 1937 гг. написано уже немало, да и сам он рассказал об этом в книге «Памяти Каталонии», очерке «Вспоминая войну в Испании» и других произведениях.

Суть дела сводится к тому, что, занимая антифашистские позиции,    исповедуя    придуманный    им «демократический социализм», Оруэлл вместе с женой отправился в Испанию. Прибыл он в Барселону, причем формально не будучи связан ни с одним органом печати, как «свободный журналист», и записался, надо сказать, более или менее случайно, в ряды милиции «ПОУМ» (POUM — Partido Obrera de Unificacion Marxista — Объединенная рабочая марксистская партия).

Он принимал участие в боевых действиях, был ранен, но вскоре, по указке Коминтерна, получившего на сей счет инструкции из Москвы, барселонские рабочие полки ПОУМ (так же, как и некоторые части анархистов и других «инакомыслящих») были объявлены «троцкистскими», поставлены вне закона республиканским правительством.

(Оруэлл с щенком в руке на первом снимке и тот, который выше всех, -- на втором. W.)

Членов ПОУМ стали называть «пятой колонной», «изменниками», даже «фашистами». Начались массовые аресты, бессудные зверские казни, что, в частности, нашло отражение в романе Хемингуэя «По ком звонит колокол».

Оказалось, что для промосковски настроенных коммунистов эти антифашистские массовые движения были страшнее и ненавистнее, чем фалангисты Франко вместе с итальянскими и германскими летчиками. Руководители развязанной кампании действовали по модели тех политических процессов, которые как раз в это время проходили в Москве. Ничего нового, впрочем, в этом не было. В свое время католическая церковь придерживалась похожего правила, по которому «для Ватикана страшнее не атеист, а усомнившийся католик».

Только что оправившемуся от тяжелого ранения Оруэллу каким–то чудом удалось избежать участи многих иностранных волонтеров, сражавшихся в рядах республиканской армии (в том числе и англичан), и с огромным трудом перебраться во Францию. Впечатления, полученные им в Испании, а несколько позже — знакомство с материалами политических процессов в СССР и другими документами заставили его резко изменить свою позицию, в определенной степени расстаться с прежними иллюзиями, столь распространенными в среде западной интеллигенции… В статье «Почему я пишу» (1946) он так сформулировал свою позицию: «Испанская война и другие события 1936–1937 годов нарушили во мне равновесие; с тех пор я уже знал, где мое место. Каждая всерьез написанная мной с 1936 года строка прямо или косвенно была против тоталитаризма…» [4]. Можно сказать, что результатом и последствием идейного кризиса, который испытал Оруэлл в эти годы, и стало создание «Фермы зверей» и романа «1984», принесших ему всемирную славу.

(Окончание следует)

13. В рубрике «Встреча с писателем» размещено интервью, которое Доминика Матерская, действуя по репортерскому заданию журнала “Nowa Fantastyka”, взяла заочно (по электронной почте) у английского писателя-фантаста Стивена Бакстера (Stephen Baxter) (стр. 73). Интервью озаглавлено:

”Nowa Fantastyka”: Вы в своем творчестве опираетесь на знание истории и классических произведений («Машина времени» Герберта Уэллса) и в то же время используете новейшие достижения астрофизики. Откуда у вас такая широта интересов?

Стивен Бакстер: Я, когда писал «Корабли времени» (“The Time Ships”, 1995), хотел создать великий роман о путешествиях во времени – темпоральный аналог великим романам о путешествиях в пространстве; ассоциация с «Машиной времени» пришла позже. Я хотел написать роман об изменении истории – мне подумалось, что если машину времени изобретут и манипулирование временем станет возможным, ведь мы же наверняка не ограничим себя операцией в стиле «а поедем-ка и застрелим Гитлера», как это обычно бывает в НФ. Почему бы нам не вернуться во времени аж к «Большому взрыву»? Чтобы дело спорилось, мне нужен был путешественник во времени, вот я и подумал – а почему бы мне не использовать уэллсовский прототип? Вот источник моей книжки и замысла сиквела «Машины времени».

Проштудировав Уэллса, я решил противопоставить молодого джентльмена-ученого, выходца из XIX века (то есть молодого Уэллса), современному пониманию общества и науки и перспективам следующего мрачного столетия. То есть у книги были два источника: наука и классический роман. Замыслы книг развиваются естественным образом, по крайней мере в моем случае – они прорастают из зерна и постепенно превращаются в нечто зрелое.

”Nowa Fantastyka”: Значит, «Корабли времени» — продолжение «Машины времени». Вы считаете, что дописывание классических произведений и тем самым изменение значений, приданных им авторами, допустимый процесс с точки зрения морали?

Стивен Бакстер: Откровенно говоря, я боялся реакции читателей на дописывание произведения такого классика как Уэллс. Но передо мной лежало несколько сиквелов «Машины времени», весьма тривиальных. Я хотел отдать дань уважения Уэллсу, исследовать и расширить его работу, а не просто использовать замысел классика. Мне кажется, что читатели именно так восприняли «Корабли времени».

”Nowa Fantastyka”: Почему вы ушли из науки. Фантастика давала вам большее удовлетворение? Вы разочаровались в науке?

Стивен Бакстер: Я защитил докторскую диссертацию по аэронавтике. Однако я не годился для этой работы, меня утомляли детали. Мне нравятся научные исследования, но для меня гораздо интереснее взглянуть на то-другое с точки зрения широкой перспективы, создать в уме целостный образ, не говоря уже о его описании. Поэтому я занялся преподаванием, а затем десять лет работал в промышленности и постепенно (не всегда осознанно) готовил себя к писательской карьере. Когда мне было 15 лет, мне задали вопрос: «Кем ты хочешь стать?», и я не задумываясь ответил: «Писателем». Мне это казалось недостижимым вплоть до того момента, когда мечта начала сбываться.

”Nowa Fantastyka”: Действие цикла ваших произведений, начатого романом «Плот» (“Raft”, 1991), разворачивается в мире с искаженными физическими законами, являющемся частью астрофизически вырожденной вселенной. Вы считаете, что люди могут выжить в таких неблагоприятных условиях?

Стивен Бакстер: «Плот» родился из рассказа «Цветы ксили» (“The Xeelee Flowers”), опубликованного в журнале “Interzone” весной 1987 года.

Главная тема почти не изменилась, но в рассказе я лишь слегка наметил сюжет. Мне захотелось расширить этот текст до размера романа, потому что я не мог перестать думать об этой истории и подступаться к ней с разных сторон. И я обдумал все заново. В работе над «Плотом» мне очень помог Дэвид Брин, который прочитал первую версию и задал мне много трудных вопросов об экологии и тому подобном.

”Nowa Fantastyka”: Кроме вас еще несколько писателей (например, Ларри Нивен в «Интегральных деревьях») размещает в таких системах целые биосферы. Вы верите в то, что в таких изменчивых и неблагоприятных условиях могут возникнуть и эволюционировать высшие формы жизни? Ведь жизнь – это очень тонкое, нежное и хрупкое явление, которое требует благоприятных условий для зарождения и развития.

Стивен Бакстер: Я считаю биоценозы «Плота» очень правдоподобными. На Земле жизнь развивается везде, где только может, так почему бы ей и там не развиваться?

”Nowa Fantastyka”: В романе «Плот» вы описываете погибающий мир, в котором дело доходит до революции. Следует ли в этом видеть аналогию с нашим миром, которому сыплются на шею тысячи проблем и где также хватает недовольных?

Стивен Бакстер: Всю литературу следует трактовать, как аналогию нашему миру. Как и у общества «Плота», у всей нашей цивилизации хватает хлопот, но мы можем спасти ее от разрушения работой и заботливостью. Я думаю, что нынешний век станет решающим: нас ждет проскальзывание через узкое горло естественных богатств. Но если мы преодолеем этот кризис, если нам удастся распространиться за земные пределы, нас ждет воистину безграничное будущее. Нам придется сильно постараться, чтобы пережить следующие годы в едином порыве.

”Nowa Fantastyka”: Герой романа «Плот» — ученый, ищущий знаний, которые нужны для спасения мира. Также и наш мир, который стоит перед угрозой гибели, может рассчитывать только на помощь науки. Не отступили ли вы от взятой на себя моральной повинности, когда отказались от профессионального занятия наукой?

Стивен Бакстер: Пропаганда науки – это главная функция НФ, она столь же важна, как и занятие научными исследованиями, и связана с той же самой моральной повинностью.

”Nowa Fantastyka”: Я читала роман «Антилед» в ходе конфликта между США и Францией и Германией из-за войны в Ираке. При такой разносторонности взглядов, зарисованных также в «Антиледе», смогут ли Европейский союз и НАТО сохранить свою целостность. Удержится ли нынешняя форма нашей цивилизации?

Стивен Бакстер: Я писал «Антилед» (“Anty-Ice”, 1993) перед войной в Заливе. Англия в 1870 году была единственным в мире супергосударством и решала те же проблемы, что США и весь Запад в настоящее время. Об этом и говорится в книге. Я уверен в том, что нынешние государственные институты изменятся или вообще падут, но люди всегда будут терзаться теми же самыми проблемами.

”Nowa Fantastyka”: Согласно Хокингу, машины времени невозможно построить, а если бы даже таковое удалось, они попросту уничтожались бы, стоило их нацелить на отстоящую во времени цель. Как далеко может зайти НФ в деформации установленных наукой положений?

Стивен Бакстер: Не все согласны со Стивеном Хокингом. Если говорить о науке, то я стараюсь не игнорировать фактов. Быть может, я чуточку напрягаю законы физики – иногда – но это ведь научная фантастика, а не ортодоксальная наука, значит можно и немножечко пошатнуть устои. Здесь нет твердо установленных правил. НФ – это гигантское строение, и единственной мерой ценности писателя является реакция на его произведения читателя. Я лично, как читатель, предпочитаю истории, находящиеся в согласии с современными знаниями о космосе. Люблю думать, что эти странные события могли бы где-нибудь произойти…

”Nowa Fantastyka”: В чем, по-вашему, заключается основная разница между британской фантастикой и американской?

Стивен Бакстер: Привычно считают, что американская фантастика оптимистична, а британская, напротив, пессимистична. По-моему, оптимизм – вопрос шкалы времени. Если я скажу: через пятьдесят лет человечество погибнет, это будет воспринято, как признак пессимизма. А если скажу: человек проживет миллион лет, это прозвучит оптимистично, но космос ведь продолжит свое существование на тысячекратно более долгий отрезок времени. Так где тут истина?