Чешский комикс, имеющий, кстати, почти столетнюю историю, в эпоху ЧССР нередко обращался к советской фантастике.
В подростковом научно-популярном журнале АВС, который был одним из главных центров комикс-культуры социалистической Чехословакии, в 1959 году появился комикс Pevnost pod ledem («Крепость подо льдом, сценарист К. Фриэдрих, художник — один из ведущих чешских иллюстраторов фантастики Теодор Ротрекл/Teodor Rotrekl).
Т. Ротрекл,1923-2004
Литературной основой для произведения послужил почти забытый сейчас довоенный фантастико-приключенческий роман Григория Гребнева «Арктания» (1937). Удивительно, но роман Гребнева под тем же названием Pevnost pod ledem впервые издавался в Чехии ещё в 1940 году, вскоре после оккупации страны нацистской Германией. Видимо, бдительные органы не заметили антифашистской направленности книги и того, что прототипом антагонистов романа — организации крестовиков — послужили фашисты. Сразу после войны роман Гребнева в Чехословакии переиздали. Комикс издавался в ABC до конца 1960 года. Родрекл специализировался на масштабных космических пейзажах, фантастической технике, чудовищах и станцию "Арктания" в разрезе нарисовал с большей любовью, чем людей, — вот люди и как раз и вышли несколько схематичными.
-
В середине 80-х, точнее — в 1986-1987 гг., на страницах ABC в виде комикса дебютировал ещё один советский роман сталинского времени, хорошо знакомый чехословацким читателям, — "Тайна двух океанов" Григория Адамова. Сценарий написал сам главный редактор журнала Владислав Томан (Vlastislav Toman), иллюстративный ряд — заслуга знаменитого художника-комиксиста Франтишека Кобика (František Kobík). Комикс назвали Dobyvatelé hlubin, хотя роман на чешском издавался как Tajemství dvou oceánů. Когда в детстве я читал "Тайну двух океанов, то мне очень нравились описания скафандров со всевозможными "джеймсбондовскими" приспособлениями, я даже пытался что-то зарисовать. Франтишек Кобик тоже не отказал себе в удовольствии нарисовать схему устройства скафандра.
Затем (1987-1988 гг.) последовала "Плутония" по роману В. Обручева. "Плутония" была хорошо знакома чешскому читателю по книге, проиллюстрированной гениальным Зденеком Бурианом, и Гавличек немного отошёл от классического прочтения — осовременил персонажей, сделал одним из главных героев девушку Сабину, крупная ездовая собака Генерал превратилась в небольшого терьера или спаниэля. Но на изображение доисторических животных в комиксе всё же повлиял Буриан. В прошлом выпуске я приводил иллюстрации из венгерской Плутонии Эрнё Зорада, теперь можно сравнить венгерскую версию с чешской.
Гавличек опубликовал в "Огоньке" ещё три графических произведения на русском — комикс по роману А. Мирера "Дом скитальцев" (1988-1989 гг.), "Конец Атлантиды" (1989—1990 гг.) по Булычёву и "Приключения Лана и Поуна" (1990-1991 гг.) по повести Владимира Санина. Причём последний комикс вышел уже во время перемен, когда журнал сменил название на R+R (Rainbow + Ráduga). Особенно радует появление в этом списке повести Санина о приключениях мальчишек из 70-х в каменном веке. Всё же по сравнению с произведениями Обручева и Беляева она была не так хорошо известна даже в СССР. А повесть достойная.
Текстовая часть на русском выглядит слишком простой — но комиксы и создавались для изучающих русский чешских детей. Недавно комиксы Гавличека из советской эпохи были переизданы в Чехии одной книгой на чешском, комиксы из "Огонька" тоже вошли в сборник. "Плутония" получила название Podruhé do Plutónie, другие произведения вышли как Prodavač vzduchu, Konec Atlantidy, Dobrodružství Lana A Pouna.
Советские графические произведения были ориентированы преимущественно на детей, лишь в перестройку ситуация стала меняться. Но без отрицательных персонажей не обойтись и в детских произведениях, они нужны для морально-этических выводов, да и просто "для движухи, экшена". Частенько "плохими ребятами" в комиксах становились банальные "профессиональные сказочные злодеи" — Баба-Яга, Карабас, Бармалей, Волк, Лиса... Но встречались и оригинальные и весьма колоритные фигуры.
Варфоломей — бес-искуситель из комикса "Павел и Вера" 1991 года.
Способности и оружие: "демонические" способности.
Особенности характера и поведения: порочен, высокомерен, прекрасно разбирается в картах (в игральных картах).
Комикс, созданный уже на закате СССР, основан на классике русской готики "золотого века" — повести А. С. Пушкина и В. П. Титова "Уединённый домик на Васильевском" (1828). Если "русская готика" вам интересна, то, скорее всего, повесть и история её создания вам хорошо известны.
Конец 20-х годов 19 века. Владимир Титов, сын богатого рязанского помещика, направленный папой на обучение в Московский университет, окончил его и перебрался в Петербург. Юноша мечтает стать писателем, участвует в литературных тусовках, пишет, изредка печатается в журналах. На одном из литературных салонов, где присутствовал Титов, Пушкин, работавший тогда над поэмой "Влюблённый бес", желая произвести впечатление на присутствующих дам, рассказывает увлекательную историю о чёрте, влюбившемся в простую петербурженку. Рассказ имел успех, а Титова просто потряс; добравшись до дома, молодой человек быстро записал всё по памяти, а память у него была хорошая. Через некоторое время Титов обработал записи, превратил их в повесть, с этой рукописью заявился к Пушкину и попросил разрешения опубликовать произведение под псевдонимом. Пушкин, наверное, удивился такой наглости, но — почему не помочь начинающему писателю — дал добро. Повесть вышла в альманахе Антона Дельвига «Северные цветы» с подписью "Тит Космократов": Титов поменял местами имя и фамилию, и перевёл имя Владимир (владеющий миром) на греческий ("космократор" — правитель вселенной). Произведение прошло совершенно незамеченным, лишь удостоилось нескольких отрицательных отзывов. Жуковский в разговоре с Дельвигом и Титовым, не догадываясь, что говорит с автором повести, упомянул о ней как о "длинной и бездарной повести какого-то псевдонима". На несколько десятилетий творение Титова было забыто. Вскоре Титов забросил литературу и сделал блестящую дипломатическую карьеру. Что касается Пушкина, то после публикации "Домика" он потерял интерес к истории о влюблённом бесе. Таким образом, русская литература потеряла очередной пушкинский шедевр, но приобрела неплохую готическую историю. Широко известно о причастности Пушкина стало только в следующем столетии, во времена "серебряного века", после обнародования мемуаров Андрея Дельвига, двоюродного брата издателя и поэта. Андрей Дельвиг, лично знавший многих знаменитых писателей, в завещании запретил печатать свои резкие и откровенные мемуары раньше 1910 года и в литературных кругах публикации ждали с нетерпением. Информация о связи Пушкина с произведением Титова привела пушкинистов в дичайший восторг — найдена неизвестная повесть Пушкина! Произведение тут же перепечатали в газете, в журнале, переиздали отдельной книгой с подзаголовком "рассказ А. С. Пушкина по записи В. П. Титова" и с послесловием Сологуба и одного из крупнейших пушкинистов Павла Щёголева. Отыскали письмо Титова, где он рассказывает о написании "Уединённого домика" и признаёт, что "апокалипсическое число 666, игроки-черти, метавшие на карту сотнями душ, с рогами, зачесанными под высокие парики, честь всех этих вымыслов и главной нити рассказа принадлежит Пушкину". Когда эйфория несколько утихла, специалисты задумались: насколько корректно считать повесть пушкинской? Безусловно, фабула принадлежит "Солнцу русской поэзии": в черновиках гения нашли краткую сюжетную схему, в целом соответствующую повести Титова. Но детали, язык, стиль — что здесь от Пушкина? Споры продолжаются до сих пор. Сейчас повесть обычно издают под именем Титова, или Титова в соавторстве с Пушкиным. Редкая антология "таинственной прозы" обходится без этого произведения. С начала 80-х, когда вновь возник интерес к романтической, готической прозе, произведение опубликовано в разных сборниках более двадцати раз.
Комикс сюжетно близок к повести. Варфоломей ("влюблённый бес") — мрачный, изысканно одетый субъект, обладающий странной властью. Интересная деталь — Варфоломей носит перстни и кольца на каждом пальце.
Ужасный волшебник Штосс из комикса "Приключения Колобка", 1970.
Способности и оружие: "Где он ни появится, сразу начинаются неприятности. Придёт в школу — там сразу возникает драка, появится на концерте — под певцом пол проваливается, пройдёт мимо пляжа — сразу снег с неба валится..."
Особенности характера и поведения: получает удовольствие от злых проделок, но иногда его способности "всё портить" могут сыграть и против него самого.
Небольшой остроумный комикс о Колобке, помогающем милиции справиться с "ужасным волшебником Штоссом", был придуман Эдуардом Успенским для одноимённого детского журнала, а нарисован знаменитым иллюстратором фантастических и детских книг, а по совместительству — одним из главных советских художников-неформалов, получившим на исторической авангардной выставке в Манеже разнос от самого Хрущёва, эстонцем Юло Соостером, проживавшем в Москве (после освобождения из лагеря в 1956). Соостер испытал сильное влияние творчества Рене Магритта и, кто знает, возможно, Штосс в цилиндре — злой родственник магриттовских человечков в котелках. Для Соостера, скончавшегося в 1970, комикс о Штоссе стал одной из последних работ. Успенский, как обычно, позволил себе относительно смелые для того времени шутки. Странно, что рыдающий капитан милиции, обратившийся к Колобку с просьбой о помощи (милиция не справляется с волшебником) не вызвал у бдительных цензоров никаких вопросов.
Э. УспенскийЮ. Соостер
Комикс читателям понравился и через десяток лет по инициативе Успенского был перепечатан "Весёлыми картинками". Если у относительно дорогого (65 копеек!) "Колобка" тираж составлял 200 тысяч экземпляров, то благодаря "Весёлым картинкам", выходившим почти восьмимиллионным тиражом, с комиксом познакомились очень многие.
Вредные волшебники Простуда и Ветер-в-голове. Комикс "Новогодние приключения Колобка, Деда Мороза, Снегурочки, вредных волшебников: Простуды, Ветра-в-голове и десяти тысяч школьников", 1970.
Способности и оружие: в результате общения с ними люди оказываются простуженными или безвольными; волшебники пытаются превратить детей в озорников при помощи отравленных конфет.
Особенности характера и поведения: вредные разгильдяи — дома у них бардак, бацилла-питомец не приучена к командам.
В 1970 году главный выдумщик советской детской литературы Эдуард Успенский придумывает ещё двух колоритных злодеев — это вредные волшебники "Ветер-в-голове" (с воздушным шариком вместо головы) и красноносая Простуда с "дрессированной" бациллой Бац-Бац. Вновь Успенскому помогают великолепные художники — Герман Огородников и Александр Семёнов, иллюстраторы детских книг и крокодиловские карикатуристы.
Хотя сюжет комикса не слишком оригинален и является заложником стереотипов новогоднего номера — злодеи хотят проникнуть на новогодний праздник под видом Деда Мороза и Снегурочки и превратить детей в хулиганов. Да это же схема каждой второй новогодней истории! Но рисунки забавны и текст неплох.
Г. ОгородниковА. Семёнов
Хиханька и Дремота, руководители Всемирного Центра Озорства и Лени. Новогодние приключения Колобка (1977).
Способности и оружие: вооружены отравленными ленью и легкомыслием снежками.
Эту новогоднюю историю, похожую на историю с вредными волшебниками, Семёнов придумал и нарисовал уже самостоятельно. На этот раз Деду Морозу и Новому Году мешают добраться до места проведения новогоднего праздника руководители секретной злой организации — Всемирного Центра Озорства и Лени — Хиханька (директор) и Дремота (заместитель). Дремота — скучноватый, заторможенный тип, а вот Хиханька — советский вариант Джокера, с нарисованной вокруг рта улыбкой. Главная цель Всемирного Центра — заразить всех детей ленью и легкомыслием. "Новогодние приключения Колобка" — не совсем комикс, это эклектичное произведение объединяющее сказку, элементы комикса и игры. На тот момент Семёнов уже придумал и начал публиковать в Мурзилка "Ябеду-Корябеду" и можно сказать, что "Новогодние приключения Колобка" — из той же вселенной. Возможно, Центр Озорства и Лени — дружественная Корябеде организация.
Профессор Керн из комикса "Голова профессора Доуэля" (1984).
Способности и оружие: "злой учёный", хирург, научившийся оживлять отделённые от тела головы животных и человека (что само по себе уже страшновато), но идею стянул у своего руководителя.
Особенности характера и поведения: эгоистичен, беспринципен, жесток.
Адаптация известным художником-иллюстратором одноимённого романа Александра Беляева (1937), одного из ключевых произведений советской фантастики. Роман, конечно же, входит в рекомендательный список Фантлаба "Книга на все времена" в рубрике "Русскоязычная фантастика".
Комикс из книги, подготовленной издательством "Русский язык" для изучающих русский язык иностранцев, со словарем на английском, французском, испанском, немецком языках. Через четыре года вышло переиздание с русско-вьетнамским словарём. Чтобы уместить приличный по размеру роман в тридцатистраничный комикс, сюжет пришлось заметно ужать. Помимо "Доуэля" в издание 1984 года входит ещё комикс-детектив "Охотничий нож" по рассказу Льва Шейнина. Авторы сценариев не указаны, но составителями книги являются Г. В. Алексеева, О. А. Яковлева.
Керн — талантливый хирург, но страшный, жестокий человек, готовый на всё ради денег и славы. Он убил своего учителя — профессора Доуэля, похитил его открытие. А затем фактически пленил оживлённую голову профессора.
Разумеется, это не хоррор, а немного шокирующая ранняя советская НФ, уже даже классика довоенной советской научной фантастики, дальнейшая разработка идей из рассказа "Голове профессора Доуэля" (в роман "Голову" Беляев переработал только в 30-х). В данном случае интересно, что во славу советской науки Александр Романович заставил работать знаменитую страшную легенду о разбушевавшейся "Руке славы" (руке мертвеца), особенно прославившуюся благодаря её многочисленным авторским вариантам — "Рука трупа" (1875), "Рука" (1883) Ги де Мопассана, "Пятипалая тварь" (1919) Харви, "Освободи!" (1890) Мэри Чолмондели... Вероятно, с некоторыми из этих произведений Беляев был знаком, в рассказе он откровенно высмеивает сюжетные линии этих историй. Пародийная стилистика во многом нивелирует все страшные и неприятные моменты, но, если вдуматься, то картина здесь нарисована мрачноватая. Вопросы этики у Беляева возникают, но он быстро и однозначно с ними расправляется. Ну и основная идея очевидна — советский учёный против пережитков прошлого, суеверий, невежества; ложные страхи и моральные табу не должны мешать науке. Если человек — винтик в огромной системе, то и детали человека вполне могут стать деталями другого механизма. "Мы заставим работать и мертвых", — слова Вагнера напомнили о рассказах , написанных спустя десятилетия после рассказа Беляева, рассказах с совсем другими акцентами — "Человек с мясной фабрики" Мартина, "Мёртвый" Суэнвика.
цитата
Душераздирающий женский крик раздался со стороны мельницы. Словно два накаленных добела штопора просверливали мне барабанные перепонки, а заодно и мозг. Неистовый вопль, разорвавший тишину сонных Стрябцов, мог быть произведен только голосовыми связками почтенной вдовы Туликовой. Вероятно, епископ Гаттон, заживо съеденный крысами, не кричал так перед смертью, как вопила Тарасовна. Но что могло ее так напугать? На мельнице было немало крыс и мышей, но Тарасовна привыкла к ним. Не успел я подняться с земли, как крик неожиданно прекратился на захлебывающейся ноте, как будто Тарасовне кто-то сжал горло. Я побежал к мельнице.
Традиционно принято считать, что "хоррора в СССР не было", но отдельные элементы использовались писателями нередко. В "Истории русского хоррора" я уделил "советскому хоррору" целый раздел.
Великий романтик, автор "Алых парусов", Александр Грин (Гриневский) (1880-1932), как известно, не был чужд "тёмной литературе". В дореволюционный период Грин опубликовал огромное количество коротких рассказов в самых разных жанрах, некоторые из рассказов "темны" и тревожны.
"Дикая мельница" (первая публикация — журнал "XX-й век", 1915) — это фактически микрорассказ. Характерное для раннего Грина сочетание строгой простоты и удивительной выразительности. Ничего лишнего. Хоррор-история с мрачной атмосферой, созданная несколькими штрихами, словно сценарий для короткометражного фильма ужасов.
цитата
Я шел по местности мало знакомой и тяжелой во всех отношениях. Она была мрачна и темна, как опечаленный трубочист. Голые осенние деревья резали вечернее небо кривыми сучьями. Болотистая почва, полная дыр и кочек, вихляла, едва не ломая ноги. Открытое пространство, бороздимое ветром, купалось в мелком дожде. Смеркалось, и меня, с еще большей тоской, чем прежде, потянуло к жилью.
облако тэгов
