Полина Бояркина. Почти ЖЗЛ, поволжское фэнтези и котики. Победители «Большой книги-2019» // Санкт-Петербургские ведомости, 2019, №239 от 19 декабря, с. 5.

На прошлой неделе была вручена самая крупная российская литературная премия — «Большая книга», которую присуждают за художественную и документальную прозу. Сто с лишним деятелей искусства, членов специального жюри под названием «Литературная академия», наградили три самые, по их мнению, значительные книги уходящего года — биографию Венедикта Ерофеева, написанную тремя исследователями, второй роман самой известной дебютантки современной русской литературы Гузели Яхиной и первое произведение молодого актера Григория Служителя. В короткий список вошли произведения двенадцати авторов, среди них — Сухбат Афлатуни, Ольгерд Бахаревич, Евгений Водолазкин, Александр Гоноровский, Линор Горалик, Евгения Некрасова, Алексей Сальников, Роман Сенчин и Вячеслав Ставецкий. Поговорим подробнее о книгах финалистов.

Олег Лекманов, Михаил Свердлов, Илья Симановский. Венедикт Ерофеев: посторонний. М.: АСТ, 2018.

Первое место (словно под стать разговорам о том, что нехудожественная литература постепенно отвоевывает у художественной ее место под солнцем) получил «Венедикт Ерофеев: посторонний», написанный тремя авторами: филологами Лекмановым и Свердловым и биографом-любителем, исследователем творчества Ерофеева Симановским.

Эта книга, безусловно, событие в книжном мире — первое жизнеописание одного из самых знаковых писателей второй половины XX века. Налицо объемная и кропотливая работа — систематизированы мемуарные источники, опубликованы архивные документы, предпринята попытка проверки некоторых сведений. Текст представляет собой переплетение двух, условно говоря, сюжетных линий — биографические главы, озаглавленные «Венедикт», перемежаются очерками под названием «Веничка», в которых комментируется «Москва — Петушки», разбираются интертекстуальные связи произведения, анализируются его темы и мотивы. Однако подчас статьи, на которые ссылаются авторы в этих главах, выглядят гораздо более цельными как самостоятельные единицы.

Пожалуй, самый главный вывод, который можно сделать после прочтения этого опуса, — жизнь и литература находятся в очень сложных отношениях, между ними нельзя поставить знак равенства и объяснить одно через другое. И это важная и одновременно простая идея, которую стоит держать в голове вообще любому читателю.

Григорий Служитель. Дни Савелия. М.: АСТ, 2018.

Молодого актера и писателя Григория Служителя ввел в большую литературу Евгений Водолазкин. И в голосовании жюри ученик неожиданно превзошел учителя, который с минимальным отрывом оказался на четвертом месте. «Дни Савелия» — первая книга Служителя, своей «кошачьей» темой наследующая «Житейским воззрениям кота Мурра» Гофмана и «Пути Мури» Ильи Бояшова. Сам автор говорит, что это еще и признание в любви родному городу, и называет свой текст романом-путешествием.

Кот Савелий живет на Таганке, изъясняется исключительно высоким литературным языком и переживает большую историю любви — в девяти главах, по количеству кошачьих жизней. То, что роман этот на самом деле не про котов, а про людей, достаточно очевидно, вопросы вызывает, скорее, соотношение понятий — то ли коту уж слишком не чуждо человеческое, то ли людям отчаянно недостает котовьего.

И если профессиональное сообщество восприняло очередную книгу об усатой и полосатой братии несколько настороженно, то читатели своей любовью Григория Служителя уж точно не обделили (ведь котики, как известно, одна из самых продаваемых тем), в их голосовании он также оказался на втором месте. И тем не менее, несмотря на недостатки, которые вообще-то свойственны любой первой книге, очень интересно узнать, в каком русле творчество молодого автора будет развиваться в дальнейшем.

Гузель Яхина. Дети мои. М.: АСТ, 2018.

Оказывается, и к третьей книге, вышедшей в финал премии — «Детям моим» Гузели Яхиной, — некоторым образом причастен Евгений Водолазкин. (И есть в ней, как и в «Днях Савелия», гофмановские следы — так даже зовут одного из персонажей.) Писательница признается, что после первого романа «Зулейха открывает глаза», который стал одним из самых популярных за последние годы и за который она получила первый приз «Большой книги-2015», у нее наступил творческий кризис. И именно коллега по перу дал ей ценный совет: «Попробуй написать совершенно другой текст».

Тем не менее во втором романе вновь переплетаются различные культуры, национальные вопросы и судьбы людей. «Дети мои» посвящены поволжским немцам, а действие разворачивается в 20 — 30-е годы прошлого века. Главный герой — маленький человек Якоб Бах — российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Удалившийся от людей, он растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность. И хотя за «Детьми» также стоит серьезная исследовательская и этнографическая работа, вторую книгу Яхиной уже никак нельзя назвать исторической, слишком много в ней фантастичного.

Это история о людях, которых чужой волей поместили в пространство, где им практически с нуля пришлось творить новый мир — в наши дни совсем позабытый. А также о любви, которая делает нас одновременно очень слабыми и очень сильными.

(с) Санкт-Петербургские ведомости

Крупа. 19 декабря 2019 года

— Захар Прилепин. Есенин [ЖЗЛ]

— Петер Хандке. Страх вратаря перед одиннадцатиметровым. Короткое письмо к долгому прощанию

— Марианна Гончарова. Папа, я проснулась!

— Анна Семак. Близость как способ полюбить себя и жизнь. The secret garden

— Евгений Водолазкин. Идти бестрепетно. Между литературой и жизнью

— Елена Посвятовская. Жила Лиса в избушке

— Борис Бужор. ДК

— Ксения Букша. Чуров и Чурбанов

— Вадим Эрлихман. Дракула [ЖЗЛ]

— Джоджо Мойес. Дарующий звезды

— Элена Ферранте. Дни одиночества

— Татьяна Устинова. Настоящее

— Татьяна Устинова. Серьга Артемиды

Наш современник, 2019, №11, с. 1-288.

— Михаил Тарковский. Поход. Повесть, с. 11-36.

Очередная примечательная (моя оценка 7 из 10) повесть племянника великого кинорежиссёра — и снова на его любимую таёжную тему.

— Владимир Овчинский (доктор юридических наук). Криминология импичмента, с. 169-179.

Статья о фактических обстоятельствах и юридических основаниях возможного импичмента президента Трампа.

— Сергей Глазьев. Логика истории, с. 180-219.

Начало статьи о долгосрочных закономерностях развития человечества как основе понимания и логической реконструкции истории, окончание в №12.

— Сергей Шаргунов. Стоны страны, с. 220-228.

Невесёлые путевые заметки народного избранника.

— Максим Ершов. Убить императора, с. 283-287.

Статья-размышление о романе Владислава Артёмова "Император".

Картина художника Яна Матейко «Стефан Баторий под Псковом» (1872) изображает эпизод, которого в действительности не было: коленопреклонение псковичей перед польским королём, преподнесение ему хлеба-соли... На самом деле Псков выстоял всю осаду 1581 года, город не был сдан, и о мире пковичи на коленях не просили.

Спекуляции на «русской угрозе» // Санкт-Петербургские ведомости?,2019, №233(6586) от 11 декабря, с. 6.

Стереотипы из XVI века. Как Ливонская война повлияла на отношения между Россией и Европой

«Первое противостояние России и Европы. Ливонская война Ивана Грозного». Отталкиваясь от этой книги, мы поговорим с ее автором, доктором исторических наук, профессором СПбГУ Александром Филюшкиным не столько о ходе военных действий, сколько о подоплёке и последствиях тех событий. А также о том, как восприняли эту войну в Европе и как родился образ, в котором предстала наша страна. Поскольку фактически именно тогда, как считает автор исследования, Россия впервые столкнулась с развязанной против нее информационной войной. И, не имея подобного опыта, проиграла, что во многом предопределило дальнейшие события. Более того: аукается до сих пор.

— Александр Ильич, в книге вы ведете речь о событиях XVI века, а разве битвы Александра Невского со шведами и тевтонскими рыцарями, случившиеся в XIII веке, не были первым столкновением с Европой?

— А её в современном смысле тогда еще не существовало. Был католический «христианский мир», королевства, признающие верховную власть Римского Папы. Ученые относят возникновение культурно-цивилизационного концепта «Европы» к эпохе Ренессанса или Просвещения.

Что же касается Тевтонского ордена, то это довольно специфическая организация, возникшая в Палестине в ходе крестовых походов. У нее была сложная судьба: после ухода из Палестины орден защищал Трансильванию от половцев, а затем воспользовался предложением польского князя Конрада Мазовецкого, позвавшего его в Прибалтику. Там рыцари и утвердились. В поисках своего восточного рубежа они как раз и столкнулись с Русью. Видеть в этом столкновение цивилизаций стали гораздо позже.

В XIII веке речь не шла о взаимоуничтожении и покорении — скорее, это был конфликт из-за раздела приграничных земель, сфер влияния между орденом и Новгородской землей. Конечно, большие последствия имело Ледовое побоище, потому что после него на несколько десятков лет нападения крестоносцев прекратились.

— Они ведь имели задачей обращение в «правильную» веру?

— Подобные походы предпринимались против язычников, а Русь языческой не была. Она уже стала православной христианской страной. Поэтому задачи перекрестить русских в свою веру у крестоносцев не было. Это им уже приписали историки XIX — ХХ веков, стремясь подогнать прошлое под современные им политические события...

В Средневековье конфликты между орденом, Новгородом и Псковом были локальными, стороны соперничали за приграничные территории или через войну добивались более выгодных условий торговли. Но никогда не стремились уничтожить друг друга как государства.

Исследователь Марина Бессуднова представила существовавшие в Средние века отношения Ливонский орден — Новгород — Псков как некий треугольник. И назвала его термином французского историка Фернана Броделя «мир-экономика». Под ним он понимал самодостаточную экономическую структуру, обладающую стабильными связями и эффективно обеспечивающую свое существование в ограниченном пространстве.

«Мирами-экономиками» были, например, Финикия, Карфаген, Рим, Индия, Китай. И в Прибалтике в ХV — ХVI веках сложилась такая устойчивая и взаимовыгодная система, успешно работавшая почти столетие.

Новгород и Псков поставляли сырье — воск, мед, муку, мясные продукты, а Ганзейский торговый союз — предметы роскоши. Посредником была расположенная в Прибалтике Ливония — самая восточная провинция Священной Римской империи, которая занимала центр Европейского континента.

Новгородцам и псковичам хотелось также закупать у Ганзы оружие или по крайней мере предметы, связанные с военными технологиями, но это не всегда получалось, поскольку Священная Римская империя ограничивала торговлю подобного рода товарами со странами, которые не были католическими.

Тем не менее торговать с Ганзой через Ливонию новгородцам и псковичам было выгодно, поскольку Россия не обладала возможностями дальних торговых рейдов: у нее не было коммерческого флота на Балтике. Этот факт обычно связывают с тем, что страна не имела выхода к Балтийскому морю.

На самом деле это не так: если мы откроем любой школьный атлас по истории, то увидим, что Новгородской земле, а затем Московскому государству вплоть до начала XVII века принадлежала на побережье Балтики примерно та же самая территория, что и сейчас: от устья Наровы до устья Невы — почти 200 км побережья. Эта территория всегда была русской...

— Портов не было?

— Правильно, проблема была технологическая. У берега Финского залива — мелководье. Нужно было строить пристани в устье рек — собственно говоря, что и сделали ливонцы в Риге и Нарве. А вот попытки масштабного русского строительства порта, верфи или флота на Балтике в ХVI веке неизвестны. Причина проста: Россия того времени не вела целенаправленной политики по развитию внешней торговли. А без государства порт на Балтике не построить, слишком трудоемкая задача: с ней сумел справиться только Петр I.

Русским купцам было гораздо проще нанять в Нарве, Ревеле или Выборге ливонский или шведский корабль с командой, чем содержать собственных матросов, ремонтные верфи, а главное — военный флот, который защищал бы от нападений пиратов и конкурентов. Новгород и Псков получали свои деньги тут же — либо на Ганзейском дворе, либо на местах перегруза товаров на Чудском озере.

Причем торговля была очень интересно организована: за что купили — за то и продали. Цена практически одинаковая. Вы спросите: а где же навар? Дело в том, что средневековая этика не допускала торговли спекулятивного характера: если ты перепродал по более высокой цене — значит ты грешник, нарушаешь христианские заповеди.

Как же обогащаться? А очень просто: сокращать вес. Это грехом не считалось. Поясню. Допустим, из Гамбурга везут бочку сельдей. Десять штук отгрузили в Гданьске, еще двадцать — в Риге. В итоге в Новгород прибыла полупустая бочка, но продавалась она как полная. То же самое было, когда везли сыпучие товары, скажем, соль. Один вес она имела в Люнебурге, другой — в Гамбурге, третий — в Риге. В Новгород прибывала только половина от первоначального веса, но продавалась по исходной цене... Словом, для Ливонии торговля с Новгородом и Псковом была необычайно выгодной.

— Это все имеет отношение к началу Ливонской войны?

— Самое непосредственное. Потому что как раз этот «мир-экономика» был разрушен после того, как в конце XV века Новгород и Псков вошли в состав Московского государства. Поменялось все: Ганзейский торговый двор в Новгороде в 1494 году разогнали, новгородских и псковских купцов принудительно переселили в глубь России, а на их место прислали москвичей.

Торговля по прежней схеме обрушилась. Московский наместник сразу же изменил правила. Страшно сказать: он запретил покупать ливонские товары без взвешивания. И если это бочка сельди, она должна весить как бочка, полная сельди.

Более того, торговля переместилась из старых ганзейских центров — Риги и Ревеля — в пограничные Пернов, Дерпт и особенно Нарву. Если раньше русские действовали только через посредников, то теперь они сами буквально хлынули в Ливонию, начали торговать на местных рынках, заниматься мелкой контрабандой и перепродажей товаров. В крупных городах формируются «русские концы» — районы с православными церквями, заселенные ремесленниками и торговцами. В Ливонии испугались: а вдруг вслед за купцами придут воины?

Немцы, считавшие себя хозяевами в Ливонии, возмущались, что русские стали неудобными партнерами. Дело дошло до временного прекращения торговых отношений с Новгородом в 1494 — 1514 годах и Псковом в 1501 — 1514 годах, а также до пограничных конфликтов.

Та же Марина Бессуднова приводит перевод сообщения из ливонской хроники — «Прекрасной истории», в которой описывается приграничная обстановка в 1498 году: «Вопреки перемирию для несчастных христиан начались бесчисленные разбои. Поджоги, убийства и другие злодеяния; среди прочего некоторых мужчин они (то есть русские. — Ред.) нагими привязывали к деревьям и без всякой жалости выпускали на них множество стрел... некоторым мужчинам и женщинам они отрезали носы, губы, уши и груди, отрубали руки, а в раны вкладывали издевательские пасквили и в таком виде колючими прутьями и плетьми гнали в сторону ливонцев»...

Этот рассказ, несомненно, носит апокрифический характер: трудно себе представить московских детей боярских, сочиняющих «пасквили» на немецком языке. Большинство из них не умели писать не то что по-немецки — по-русски.

Тем не менее спекуляции на «русской угрозе» стали любимым аргументом ливонских политиков. Они обвиняли друг друга в «продаже Ливонии московитам». Под предлогом борьбы с Москвой Ливония даже переставала платить налоги Священной Римской империи (деньги были нужны для обороны!) или, напротив, вымогала у нее субсидии.

— До войны уже было недалеко?

— Да, ведь на все эти экономические неурядицы наложились еще и амбиции соседних государств, в глазах которых Ливония была лакомым куском.

Активную экспансию начала Швеция, которая в 1523 году в результате восстания обрела независимость от Дании. Следом — Дания, потерявшая Швецию и желавшая компенсировать свои потери. И, наконец, Королевство Польское, которое разгромило Тевтонский орден.

Последний великий магистр ордена Альбрехт Бранденбургский в 1525 году встал на площади Кракова на колени перед польским королем Сигизмундом I Старым и присягнул ему на верность. Это был момент величайшего польского триумфа. Недаром сегодня на этой площади можно увидеть памятные плиты, повествующие о трех событиях, считающихся равнозначно великими: «Прусская присяга», «Клятва польского патриота Тадеуша Костюшко» и «Вступление Польши в Евросоюз»...

В наших школьных учебниках Ливонская война обозначена как столкновение России с Ливонией, Литвой, Польшей и Швецией в 1558 — 1583 годах. Мол, Иван Грозный хотел прорваться к Балтийскому морю, но ему мешал Ливонский орден, устроивший торговую блокаду русского государства. В ответ на это в январе 1558 года русская армия вторглась в Ливонию и быстро добилась успеха. Разгромила и войска Польско-Литовского государства, которое тоже вступило в войну (наивысшая точка успеха — взятие Полоцка в 1563 году). К 1577 году русская армия покорила почти всю Ливонию.

Спустя два года новый польский король Стефан Баторий нанес контрудар, вернул Полоцк и в 1581 году осадил Псков. В итоге шведы в Прибалтике потеснили Россию, у которой не получилось воевать на два фронта. Иван Грозный войну проиграл, подписал Ям-Запольское перемирие с Речью Посполитой и Плюсское — со Швецией. Россия не добилась выхода к Балтийскому морю и потеряла все завоевания в Ливонии...

Но все сказанное выше — несколько упрощенное изложение и в значительной мере русскоцентричный взгляд. На самом же деле происходившее являлось столкновением европейских держав за господство на Балтике. И, собственно говоря, Ливонской войны как таковой вообще не было. Случилась серия вооруженных конфликтов, которые много позже под пером историков — князя Щербатова и Николая Карамзина — были объединены в единую двадцатилетнюю войну.

Существует, на мой взгляд, яркий символ того, что происходило в то время в Ливонии: если ехать из Нарвы в Таллин, то примерно на 80-м километре шоссе можно увидеть каменный крест XVI века. Под ним покоится русский дворянин Розладин, который служил шведам, был убит в бою с русской армией, похоронен в земле, которая теперь эстонская. А на его могиле воздвигнут крест с надписями на русском и немецком языках.

Кстати, часть русских после окончания войн отказались покидать Ливонию и поступили на службу к шведам, полякам, лишь бы сохранить свои земли...

Но вот что особенно важно. Именно во время военных действий, развернувшихся в Ливонии, в Европе формируется крайне негативный образ России. Это делается целенаправленно, причем Россия четко ассоциируется с Османской империей, изображается государством восточного типа, угрожающим христианской цивилизации.

Например, на книге Георга ван Гоффа, вышедшей в Нюрнберге в 1581 году и посвященной Ивану Грозному, он был изображен в тюрбане скачущим на лошади, на его копье нанизана голова какого-то боярина. Тут же русские бояре продают европейцев туркам, кого-то уже сажают на кол... Жуткое зрелище, а на самом деле — просто калька с картинки, посвященной Османской империи.

— Зачем это было нужно?

— Дело в том, что примерно до середины XVI века Европа «открывала» для себя Россию. Появилась целая серия трудов итальянских, польских и немецких авторов, многие из которых, правда, никогда в России не были, но повествовали о замечательных московитах, добрых и чистых душой.

Вообще интерес к Московии начал возникать в связи с надеждой на то, что она способна помочь в решении европейских проблем. В первую очередь — защититься от турецкой агрессии. Европейские дипломаты рассматривали Россию как потенциального члена «антимусульманской лиги» — союза европейских государств, который создавался под эгидой Священной Римской империи и был направлен против Османской империи.

Ситуация действительно была крайне опасной. Наступление турок на Европу удалось остановить лишь упорным сопротивлением армии Габсбургов, немцев, австрийцев, венецианцев, венгров и других народов, героической обороной Вены в 1529 году, Эгера в 1552-м...

Европейцы хотели призвать московитов на помощь, но тем предлагалось стать частью Европы на совершенно определенных условиях: принять католичество, подчиниться Римскому Папе и стать частью Священной Римской империи на правах провинции.

Разумеется, подобные условия были неприемлемыми. Кроме того, участие в «антимусульманской лиге» России совершенно не было нужно: с Турцией она тогда не имела вообще никаких конфликтов (первая Русско-турецкая война случилась только в 1569 году). Вассал Османской империи — Крымское ханство — до 1507 года был союзником, а крымский хан звался «братом» великого князя московского. Тем не менее ради налаживания контактов с Западом великие князья продолжали переговорный процесс, не делая никаких реальных шагов.

В Ватикане и при дворе Священной Римской империи в конце концов поняли, что Россия не хочет «входить в Европу» на их условиях. А в другом качестве она была неинтересна. Результат не замедлил себя ждать. В 1549 году в Вене вышли «Записки о Московии» Сигизмунда Герберштейна, переизданные еще 22 раза на протяжении второй половины ХVI века. Долгое время они считались наиболее авторитетной «энциклопедией по Московии».

В ней русские правители предстали скопищем всех человеческих пороков: они хитры, лицемерны, вероломны, воинственны, все время ищут повода к нападению на соседей, жестоки к побежденным. «Все они называют себя холопами, т. е. рабами государя... Этот народ находит больше удовольствия в рабстве, чем в свободе», — уверял автор. И делал вывод: если они не хотят к нам, значит, они — другие, чужие, враждебные.

Неважно, что на самом деле у последних Рюриковичей не было планов и намерений вторгаться в Европу. Если для турок противником был весь христианский мир, то наступательные планы России в ХVI веке ограничивались лишь Прибалтикой и пограничными землями Великого княжества Литовского. Русские войска почти все столетие простояли в нескольких днях пути до Киева и ни разу не пытались достичь этого древнего центра, именовавшегося в летописях «матерью русских городов».

Тем не менее в Европе о России писали как о страшном государстве, исчадии ада. Мол, турки за гранью добра и зла, русские — почти такие же.

— Таков был информационный фон накануне Ливонской войны?

— Да, и она еще усилила этот стереотип. Первая история Ливонской войны вышла в Европе в 1564 году — тремя изданиями в Антверпене, Лювене и Кельне. Она интерпретировалась как столкновение между правыми католиками и неверными протестантами, а русские, по версии автора, Тилльмана Бреденбаха, были просто бичом божьего гнева, которым господь наказывает протестантов.

Активно занимались пропагандой поляки. В обозе короля Стефана Батория была походная типография, которая после каждого сражения издавала листок, рассказывавший о великих победах польской армии над московитами, о том, что Польша — оплот христианского мира, сдерживающий напор варваров с востока. Текст переводили на немецкий язык, и через месяц он уже распространялся по всей Европе.

Такова была пропагандистская война в прямом смысле этого слова, Россия ее проиграла вчистую. В этой сфере она еще не умела работать. В том числе и потому, что в России не было книгопечатания. Один был печатник, Иван Федоров, да и тот сбежал в Литву...

— Если следовать вашей логике, то можно сделать вывод, что у русофобии очень давние исторические корни...

— Я не очень люблю слово «русофобия», оно имеет слишком много идеологических подтекстов, но если говорить о явлении, то это, несомненно, так. И корни уходят именно в XVI век. Культурные стереотипы живут очень долго, по целому ряду параметров Россию в Европе до сих пор считают антиевропейской вражеской страной.

Ситуация меняется лишь в одном случае: когда перед европейцами возникает другой враг, причем гораздо более страшный. И тогда для его нейтрализации нужна Россия. Так было во время войн с Наполеоном, когда Австрия страшно полюбила Россию, и во время Второй мировой...

Вот и решайте теперь, что хуже: натянутые отношения с Европой или появление страшного общего врага?

(с) Санкт-Петербургские ведомости

Крупа. 26 ноября 2019 года

— Харви Куберник. Леонард Коэн

— Сергей Беляков. Тень Мазепы: украинская нация в эпоху Гоголя

— Андрей Аствацатуров. Хаос и симметрия. От Уайльда до наших дней

— Захар Прилепин. Истории из лёгкой и мгновенной жизни

— Гийом Мюссо. Тайная жизнь писателей

— Николас Спаркс. Дорогой Джон

— Дина Рубина. Наполеонов обоз. Кн. 3. Ангельский рожок

— Юлия Латынина. Христос с тысячью лиц. Историческое расследование. Книга 2

— Эмилия Грин. Жеребец

— Татьяна Алюшина. Будьте моей семьей

— Анна Князева. Песня черного ангела