До революции в России существовала мощнейшая аграрная школа, в которую входили Максим Ковалевский, Дмитрий Петрушевский, Павел Виноградов, Иван Лучицкий, Николай Кареев. Эта школа (в некоторой степени, за счёт дружбы Ковалевского с Энгельсом) прочно вошла в марксистскую науку, и её правопреемниками были Евгений Косминский, Александр Неусыхин, Сергей Сказкин. Однако другое направление развивалось за рубежом.

Имена Ивана Гревса, Льва Карсавина, Ольги Добиаш-Рождественской, Петра Бицилли образуют в совокупности то, что можно назвать «культурологическим направлением». Каждый из этих учёных оставил после себя ряд ярчайших трудов, принятых на Западе, но сравнительно недавно широко открытых у нас. В особенности это касается полузабытого классика науки, Петра Бицилли (1879-1953).

Уроженец Одессы, он всегда испытывал тягу к гуманитарным наукам. Будучи учеником Евгения Щепкина, в 1917 году блестяще защитил магистерскую диссертацию, а позже получил и звание профессора. Вплоть до 1920 года он преподавал в Одессе, позже эмигрировал, живя одно время в Скопье, а позже – в Софии, где получил кресло профессора истории. Судьба его была сложна и нелегка, однако это не помешало Бицилли неустанно работать над самыми различными проблемами истории культуры, плодами которых стали многие любопытные публикации.

А размах Петра Михайловича воистину поражает. Это своего рода человек-оркестр. Он писал работы по античности и средневековью, изучал проблемы нового времени, писал книги по эстетике русской поэзии, оставил работы по творчеству Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Толстого и т. д. Его перу принадлежит несколько работ по методологии исторических и культурологических исследований. Казалось бы, такой размах интересов предполагает поверхностность, однако – и это достойно удивления – многие современники и коллеги Бицилли утверждали, что к любому делу он подходил настолько ответственно, что само слово «поверхностность» ему было чуждо. Каждую работу он выправлял так, что ни одна из них не прошла незамеченной в Европе, конечно, в среде специалистов. И этот сборник собрал в себе ряд интереснейших работ Бицилли, который, В принципе, для ознакомления обязан прочитать каждый, кто интересуется историей Средних веков.

1). Падение Римской империи (1919).

Собственно, это даже не монография, а слегка переработанный курс лекций, которые П. М. читал в Одессе в 1919 году. Бицилли провёл краткий, но ёмкий анализ происходящих в последние века существования Римской империи событий, и пришёл к своим, достаточно оригинальным выводам. По его мнению, разделения империи на Западную и Восточную никогда не было, также как не было и падения первой. Он обратил внимание, что все варварские rex’ы носили вполне официальные римские титулы, даже приснопамятный гражданин Одоакр. По мнению Бицилли, не так уж и много менялось с приходом варваров – администрация, судопроизводство, система хозяйствования – всё оставалось римским. П. М. делает всё, чтобы отвратить от варваров обвинение в развале Римской империи. Зачем?

На дворе 1919 год. Россия – по мнению многих, в том числе и Бицилли – рухнула, без надежды на возрождение. И «Падение Римской империи» также проникнуто духом того времени. П. М. отвёл пару главок анализу политического и социально-экономического строя Рима. От чего все беды Рима? Слишком широкая экспансия привела к перенапряжению сил, город Рим не был способен утвердить свой строй на всей завоёванной территории. Республика стала монархией, Государство отделилось от Рима, и стало самодовлеющей силой, опирающейся на бюрократический аппарат и армию, состоящую из варваров. Если раннее государство-республику объединял Рим как квиритская община, то ныне империя распадается на боле мелкие ячейки, ведя государство к гибели. Но кто главный виновник падения? Конечно, враг внутренний, эдакие «большевики своего времени» — христиане, община, чуждая и Государству, и Риму, и уничтожившая их обоих. Ничего не напоминает? Дух времени….

2). Элементы средневековой культуры (1919).

В общем-то, это одна из тех вещей, за которые Бицилли знают и помнят до сих пор. В общем и целом, «Элементы средневековой культуры» — признанный во всей Европе шедевр научной мысли, именно эта монография стала одной из первых, затрагивающих проблемы средневековой ментальности. Кто-то из моих собеседников даже заявлял, что знаменитые «Категории средневековой культуры» Гуревича — это калька, фактический плагиат с «ЭСК». Могу сказать откровенно – враньё абсолютнейшее. В центре внимания Бицилли – классическое средневековье, и он берет в оборот целый комплекс источников, с помощью которых доказывает глубокую пропасть, которую отделяет современность от средневековья. По его мнению, мышление человека того времени кардинально отличается от нашего, и, чтобы понять его, нужно изучать его основные составляющие. Несмотря на то, что работа Бицилли отличается изрядной сумбурностью, ему удаётся наметить три линии исследования: Вселенная, Человек, История. Каждое из этих направлений даёт, в общем-то, единую картину, картину замкнутого и относительно простого мира. Упор делается на изучение символики и всеобщего иерархизма, которые, по мнению Бицилли, отражают в наибольшей степени специфику их мышления. Причём в данном случае анализ касается не только людей Церкви, или знати, но и простых людей. П. М. недурно знал не только историю культуры, но и работы по социально-экономической истории. И здесь, в втором разделе, мы имеем удовольствие видеть совершенно блестящий поворот истории, казалось бы, хозяйства к истории культуры – источники заговорили о мышлении «безмолвствующего большинства»… Много страниц он посвящает и средневековому мистицизму, в частности – иоахимизму, видя в нём своего рода поворотный миг в истории средневекового мышления.

На самом деле, конечно, вещь блестящая. Бицилли раньше, чем Марк Блок и Люсьен Февр, раньше, чем даже Хёйзинга, поднял такие вопросы медиевистической культурологи, которые исследуются по сей день. У нас на родине, конечно, эту работу Бицилли забыли, и его мнимый «плагиатор» Гуревич заставил вспомнить, что не единым Сказкиным жива история культуры…

3). Салимбене (Очерки итальянской жизни XIII века) (1912).

Такова тема магистерской диссертации, по которой Бицилли защищался в 1912 году. Конечно, выбрать биографию какого-либо человека, и просто пересказать её, благо источник только один, дело нехитрое. Но П. М. пошёл от противного. «Хроника» Салимбене в его монографии занимает немалое, но далеко не центральное место. Бицилли описывает противоречия итальянской жизни, и не сведения «Хроники» определяют содержание, а наоборот, она изучается через эпоху. Я практически не знаю, кто нынче в медиевистике пользуется этой методологией – когда изучается сначала эпоха, а уже затем – то, как в неё вписывается наш источник. То есть, изучение контекста превалирует в каком-то роде над изучением самого источника. Это уже интересно.

Что же это за хроника? Жил на свете монах-францисканец по имени Салимбене ди Адам ди Парма, он же, в миру – Оньиубоно ди Гренон. Не получивший толкового образования, этот знатного происхождения монах, не сделавший сколько-нибудь значительной карьеры в ордене, он тем не менее имел немалое влияние в нём. Салимбене за свою жизнь исходил всю Италию и большую часть Франции, принимал участи в самых разных событиях эпохи, беседовал с самыми знатными людьми своего времени. Конечно, Бицилли отводит определённое место изучению мышления самого Салимбене, то, как он относится к окружающим, как он воспринимает окружающий мир, каковы его религиозные, политические, социальные взгляды… П. М. интересует прежде всего то, как тот человек мыслил – не более того.

Куда более красочно Бицилли рисует эпоху Италии XIII века – переломную для Средневековья. Страна, единая по языку, раздроблена, иоахимизм врывается в повседневную жизнь, и приобретает самые причудливые формы, которые позже выльются в мощнейшее движение Дольчино, гвельфы и гибеллины, слабо представляющие за что они воюют, рвут друг другу глотки. Чтобы проанализировать эпоху, Бицилли подключает массу источников, и исследует сразу массу проблем. Салимбене был францисканец? Значит, нужно проанализировать состояние францисканского ордена в XIII веке, показать, какая идеология превалировала внутри него, какие коалиции были в его составе. Салимбене симпатизирует иоахимизму? Следовательно, нужно подробно разобрать, что такое современный для Салимбене иоахимизм, желательно – в подробностях. Особенно Бицилли волнует вопрос о сходстве мышления Салимбене и живущего чуть позже Данте, он тщательно ищет точки соприкосновения между ними в политических, социальных и религиозных воззрениях. И так далее, и так далее. Это очень серьёзная монография, показывающая, каковы были до революции требования к простым магистерским диссертациям.

4). Статьи

Ну и, традиционно – россыпь статей, посвящённых самым разным проблемам культурологии и медиевистики. Есть статьи по узким проблемам, например «Этнические имена в варварских правдах», есть и пошире. Бицилли обладал весьма своеобразным мышлением, ведь мало кому, например, придёт в голову сравнивать Игнатия Лойолу и дона Кихота («Игнатий Лойола и дон Кихот»), и даже найти между ними много общего. Или, например, статью под названием «К вопросу о взаимоотношениях востока и запада в истории Европы» начать с обсуждения проблемы влияния китайской живописи на ранний Ренессанс, а закончить общефилосовскими проблемами культуры Востока и Запада, пройдя мечом критики по своим былым товарищам-евразийцам? В другой статье, «Франциск Ассизский и проблема Ренессанса» он вступает в полемику с Максом Вебером, указывая на то, что не пресловутая «протестантская этика» была источником роста капитализма, а повышение уровня грамотности в странах, где господствовали революционные формы христианства. Статья «К вопросу о происхождении «Слова о полку Игореве» раскрывает перед нами Бицилли-лингвиста и литературоведа, который неплохо владел также и методикой филологического исследования. Таков П. М. Бицилли, один из самых оригинальных русских учёных, наследники которого появились намного позже…

Мизерное количество отечественных историков (филологов больше) пользовалось трудами Бицилли. Упомянутый «плагиатор» Гуревич – в их числе. Только в 90-е гг. начали выходить его труды, и уже защищено несколько диссертаций о выдающемся историке и литературоведе – (например, http://www.dissercat.com/content/kulturno...). Конечно, большая часть трудов устарела давным-давно, однако сам метод работы с источниками, подробное объяснение своей позиции со всеми пояснениями и цитатами, может ещё служить примером для историков. Да и в хитросплетениях абсолютно независимой и оригинальной мысли Петра Михайловича, возможно, можно обнаружить свежие для исследователя мысли и оригинальные постановки вопросов.

Гумилев Л. Этногенез и биосфера Земли. Библиотека истории и культуры. М Айрис-пресс. 2004г. 560с. твердый переплет, обычный формат. Тираж 5000 экз.

Лев Николаевич Гумилёв – фигура очень заметная, и дико популярная в народе. К сожалению, неплохой востоковед-тюрколог прежде всего прославлен своими поздними фолк-творениями, написанными на излёте творческой энергии, но тем не менее – на самом деле он и вправду хороший историк. Такие книги, как «Древние тюрки», «Хунну» и «Хунну в Китае» навсегда вошли в историю отечественного востоковедения. Но прошло уже много лет, и эти работы безнадёжно устарели – наука не стоит на месте. Далеко шагнула вперёд хазарская археология, написаны новые исследования по Тибету, по религиям Востока, даже та тема, по которой Гумилёв до недавнего времени оставался авторитетнейшим источником – гунны-эфталиты – пала жертвой простой кандидатской диссертации. Гумилёв-историк ушёл в прошлое, став навсегда частью историографии. Но Гумилев-историософ – живёт. Дискуссии не заканчиваются. Выдвигаются опровержения и похвалы. По всей видимости, это не закончится в ближайшие годы, и Гумилёв как теоретик истории встанет в один ряд с вышеупомянутыми Тойнби, Шпенглером, Ясперсом… Он добился бессмертия. Благодаря чему?

…Теория пассионарного этногенеза. Много ли людей, бряцающие этим выражением (а таковых я знаю, как ни странно, немало) до конца понимают, что это такое? Очень интересная, между прочим, теория. И, в отличие от глобальных цивилизационных словоблудий – вполне проверяемая на практике. Что если, подумал Гумилёв, взять за точку отсчёта развития не цивилизацию и культуру, то есть социум, а биологическую единицу – этнос? Будем разбираться….

По всей видимости, здесь стоит учесть опыт Гумилёва в изучении эфемерных политических структур Великой Степи. Как в этом чудовищном котле тюрки-тюгю отличали себя от уйгур, а кыргызы – от эфталитов? Чудовищная, невероятная смесь разрозненных языков, кровей, культур – и тем не менее чёткое понимание, на чьей ты стороне, к какому народу принадлежит твой род. Здесь нечто иное, лежащее за рамками традиционных методов гуманитарного знания, подумал Лев Николаевич, и стал выводить формулу, которая закладывала изначальную инаковость некого социума по отношению к другим, нечто, что составляет саму суть дуализма «мы-они». Дело не в экономике, и не в социальном строе – в конечном счёте, Степь уравнивает всех. Тогда всё дело… в самой природе человека?

Начало было положено в 1965 году, когда в «Вестнике ЛГУ» была напечатана статья со скромным, не очень свойственным Гумилёву названием – «По поводу предмета исторической географии». После этого, как говорится, понеслось – за 8 лет Лев Николаевич издал ряд статей, посвящённых проблем этногенеза и этносферы, что, в конечном счёте, привело его к защите второй докторской диссертации. Правда, ВАК её не утвердил, ибо не совсем было понятно, к какой отрасли науки относится сия диссертация – автор уже д. и. н., защищается по географическим наукам, а УДК на автореферате и вовсе расшифровывается как «История науки и техники»… Но это неважно. В любом случае, докторская диссертация эта сейчас находится перед моими глазами – и называется «Этногенез и биосфера Земли», ставшая плодом десятилетних изысканий.

Что такое этнос? Главный противник Гумилёва, Юлиан Бромлей (также, между прочим, не очень «свой» в этнографии – он защитил диссертацию по хорватскому феодализму) предпочитал оценивать этнос как социально-культурную структуру (назовём это так). Гумилёв же, материалист, видел всё дело в биологической природе человека и общества, и определил этнос как «системную целостность», возникающую в совершенно уникальном сочетании географического ландшафта (привет Гердеру). В описании Гумилёва этнос – очень сложна и многосоставная структура, имеющая невероятное количество моделей для самоорганизмации. Этнос может поглотить окружающих и перерасти в суперэтнос, от него по тем или иным причинам могут отделиться составные элементы, и образовать консорции и конвиксии, в общем – субэтносы. Несмотря на это, структура сохраняет в общем и в целом свою монолитность. Стержнем для них остаётся так называемая «комплиментарность», то есть некое биологическое свойство, по которому человек отличает «своего» от «чужого».

Таким образом, этнос по Гумилёву это биологическая структура вроде муравейника, возникшая в специфическом сочетании ландшафта, имеющую положительную комплиментарность между своими внутренними элементами, скреплённая также общим менталитетом, исторической памятью, и общими организационными структурами. По мнению Гумилёва история этноса имеет и свою периодизацию, свой возраст. На страницах своего трактата Гумилёв, конечно, обсмеял Арнольда Тойнби за концепцию «вызова-и-ответа», однако немного слукавил.

Давайте вспомним, какую схему развития цивилизации предложил нам Тойнби? Возникновение (The Geneses) – рост (The Growth) – надлом (The Breakdown) – распад (The Disintegration). Теперь взглянем на периодизацию Гумилёва – толчок – инкубация – подъём – перегрев – надлом (!) – инерция – обскурация – мемориальная фаза – гомеостаз. Да, Лев Николаевич прошёлся по концепции Тойнби словно монгол по степям родной Даурии, но от этого уже никуда не денешься. Хоть что-то, да заимствуешь, даже у идейного противника. В том числе и- периодизацию. Но это частный вопрос.

А вот вопрос, стоявший перед Гумилёвым наиболее остро – проблема первотолчка. Нет, не Кантовская. Что запускает механизм инкубации и подъёма этноса? Тут на помощь Льву Николаевичу приходит его старая идея – пассионарность. Она-то уж точно никуда не делась. Избыток некой «энергии», которая делает человека частью окружающей биосферы, является движущей силой этногенеза, именно она отвечает за возраст этноса, за его активность. Идея, конечно, преинтереснейшая, но остающаяся очень абстрактной с позиции естественной науки. Пока что здесь нет ни слова о «космической энергии, полосами поливающей земной ландшафт», Гумилёв сам не имеет ни малейшего представления о природе пассионарности. Он говорит о ней как о генетическом явлении, либо как психосоматической реакции нервной системы, либо как о неком гормональном явлении. В любом случае, природа пассионарности не ясна, но теория есть, разбираться нужно…

Итак, такова суть содержания трактата «Этногенез и биосфера Земли» в очень ужатом виде. Книга богато иллюстрирована примерами из мировой истории, Гумилёв – большой эрудит, куда больший чем я, но в этой обширной эрудиции и скрыта ловушка. Да, он знал очень много фактов из мировой истории, фактов экзотических и обывателя мало известных, но знал их поверхностно. Поэтому некоторые суждения Льва Николаевича об отдельных явлениях кажутся натянутыми или несколько смелыми – слишком часто он вешает ярлыки на конкретных людей и совершающиеся вокруг них события. Отсюда же, из этих примеров, вышла и ещё одна концепция Гумилёва – «антисистема».

Последняя, 9 часть книги вообще стоит особняком. Если до этого Гумилёв строго придерживается именно научного метода исследования, то здесь он ушёл в совершенно дикие дебри философии. Зайдя слишком далеко в своём споре с экзистенциализмом Карла Ясперса, Гумилёв выдвинул теорию об «антисистеме», как о в своём роде раковом образовании, находящемся… даже не совсем понятно, внутри или вне этноса. В его понимании «антисистема» — это отрицание материализма, уход в экзистенциальные дебри, ненависть ко всему плотскому и тварному. То есть – это нечто, стремящееся к уничтожению окружающей биосферы, вирус. То есть – у Гумилёва антисистема воплощается в манихеях, катарах, богумилах, исмаилитах и прочих сектах, мыслящих об изначальной «греховности» материи. Почему именно здесь эта теория должна быть высказана? Мне – неясно. Она совершенно не смотрится в композиции работы.

«Я только узнал, что люди разные, и хотел рассказать, почему между народами были и будут кровавые скандалы» — так Лев Гумилёв говорил о своей теории. На Западе эту идею мало заметили. Она оказалась там чужой. В 1988 г. в Канаде была защищена диссертация о теории Гумилёва. О нём активно пишет сейчас только французская исследовательница Марлен Ларюэль. Но, возможно, это ещё не конец. В условиях современного мира идеи Гумилёва могут оказаться подтверждены и исследованы более подробно. Первая весточка – биограф Гумилёва, Сергей Беляков, успешно защитил диссертацию в Екатеринбурге по идеологии хорватских усташей, используя идеи пассионарной теории этногенеза, и, как говорят общие знакомые, вполне успешно и логично. Хотя теория – это всего лишь теория. Даже если изыскания Гумилёва по поводу пассионарности окажутся верными, она всё равно будет корректироваться социально-экономическими, политическими и культурными явлениями. Абсолютизировать нельзя ничего, но принять во внимание – необходимо. Так что вновь возвращаюсь к началу: «Этногенез и биосфера Земли» — это книга в обязательном джентльменском наборе образованного человека. Можно соглашаться, можно не соглашаться, но знать, о чём она – необходимо. Там нет фашизма, в котором обвинял автора Виктор Шнирельман, нет идеи «героя и толпы», по выражению учителя Гумилёва, хазароведа Михаила Артамонова. При всех натяжках это – на удивление гуманистическая книга, которая просто призывает людей признать окружающих такими, какие они есть.

…Так Аслан-бей добился бессмертия.

Вообще, Ричард Нельсон Фрай (р. 1920) – человек преинтереснейший, он меня искренне заинтересовал. На западе он широко известный иранист, причём достаточно авторитетный. Если глянуть на его биографию, то становится ясно, что человек этот чрезвычайно увлекающийся, ведь он не стал сидеть на жирной должности научного работника в Гарвардском университете – он активно ездил по миру, преподавал не только в США, где является, кстати, основателем нескольких профильных кафедр, но и в Европе. В самом Иране он успел возглавить Институт Азии при Ширазском университете, который покинул буквально за несколько лет до Революции, а после распада СССР работал в странах Средней Азии. Там он пару лет преподавал в Душанбе, а потом, при участии ЮНЕСКО, основал в Самарканде международный институт центральноазиатских исследований.

Так что старик весьма и весьма активен, по крайней мере – до середины прошлого десятилетия. Если говорить об области его интересов, то она вся видна в интересующей нас книге – это древняя и раннесредневековая история Ирана, Средней Азии, Афганистана и Пакистана, прежде в сфере культуры, социологии, политики. Особенно поражает факт, что Фрай активно работал с советскими учёными-иранистами и специалистами по среднеазиатской археологии. Я даже допускаю факт, что он знает русский язык, поскольку в интересующей нас книге встречается множество ссылок на советские издания. Упоминания И. М. Дьяконова (1915-1999) в англоязычных книгах уже не удивляют, но речь идёт о периодических изданиях, никогда не переводившихся! Статьи иранистов А. Г. Периханян и М. И Ростовцева, археологов С. П. Толстова и Б. Б. Пиотровского на русском языке достаточно часто встречаются в ссылках, и это даёт нам право снять шляпу перед Фраем, ведь нужно быть настоящим специалистом, чтобы читать литературу на всех ведущих языках мира.

На что же стоит обратить особое внимание? Фрай уделяет много места именно складыванию общественных и государственных структур, это касается, естественно, Мидии, в большей степени – Ахеменидской державе, в меньшей – Селевкидской, Аршакидской и Сасанидской, и кратко отмечает, какие перемены произошли в связи с мусульманским завоеванием. Он не собирается ограничиваться только территорией современного Ирана – в «культурный оборот» этой цивилизации, как считает Фрай, входит и Средняя Азия, и даже современные Пакистан и Афганистан, на которые распространялась власть персидской администрации – в разное время, конечно. Это позволило автору кратко обрисовать и малоизвестные сюжеты, такие как история Греко-Бактрийского царства, и рассказать о событиях в долине Инда и горах Гиндукуша.

По востоковедческой традиции, ясно дело, всё начинается с описания географической среды, в которой происходят описанные события, однако очень быстро автор переключается на проблему арийского расселения (с этого он и начинает историю Ирана), продолжая рассказ о сменяющихся государствах на территории страны. Помимо политики, социологии и экономики этих обществ, Фрай уделяет много места и культуре, повествуя о Зороастре и его последователях, о том, как приживались чуждые, по сути, семитские и греческие элементы, и – как апофеоз, синкретизму ислама и традиционных культур в более позднее время.

Само собой, возникает множество вопросов, как и ко всякой работе общего плана. Уж не знаю, что повлияло на Фрая – сотрудничество с советскими востоковедами, или учёба в Принстоне, но он употребляет типично марксистскую (вернее сказать, ту, которая таковой считается) терминологию, называя Ахеменидскую державу государством с «рабовладельческим строем», а Сасанидскую обвиняет в преобладании «феодального уклада», тогда как Парфия является промежутком между ними. По меньшей мере это кажется странным, ведь автор не поясняет употребление терминологии. В полном соответствии с «азиатским способом производства», он находит там верховную собственность царя на землю, несмотря на то, что даже советские востоковеды этот тезис в отношении Ирана опровергали.

Конечно, это, в общем-то, мелочи. Профессиональные востоковеды, насколько мне известно, находят в этой книге целый ворох чрезмерно смелых, а порой – прямо не совпадающих с материалом гипотез. Но не будем лишний раз цепляться «Наследие Ирана» — прежде всего научно-популярная книга, она призвана познакомить читателя со спецификой древней Иранской цивилизации, заложить в него базу знаний. Фраю удалось главное – совместить увлекательный, ненапряжный стиль повествования, и при этом не скатить в травление баек. Историк подробно расписывает известные источники, размышляет над ними, предлагая то или иное толкование. Но книга слишком маленькая, чтобы охватить весь богатый материал той гигантской эпохи, о которой пишет Фрай.

Кому рекомендовать книгу? И тем, кто хочет познакомиться с культурой в первый раз, и матёрым спецам. Каждый найдёт в этой книге немало полезной информации, а как справочник для неофита – она просто бесценна. Категорически рекомендую.

Найти более злого врага, чем Мамай для русского уха, пожалуй, сложно. У нас принято обелять кого угодно – Бату-хан оказывается не врагом, а недопонятым союзником, военный гений Наполеон Бонапарт атаковал Россию из-за наглости наших властей, а Адольф Гитлер, как бы друг СССР, и вовсе поддался на козни англичан. Обелить, теоретически, можно любого. Но – не Мамая. Мамай остался для нас полководцем-неудачником, проигравшим Куликовскую битву, узурпатором, цареубийцей, врагом всего исконно русского. Недаром не Бату, не Неврюй, не Тохтамыш, а именно Мамай вошёл в поговорки «Словно Мамай прошёл», и так далее. Удивительно? Ну да. Даже евразийцы, благосклонно настроенные к степи, шпыняли несчастного нещадно, и апофеозом стали последние сочинения уважаемого Льва Гумилёва (1912-1992). Кто же взялся очищать Мамая от грязи?

Юрист Роман Почекаев не перестаёт меня удивлять – он с головой залезает в источники, продолжая препарировать историю Золотой Орды, явно взяв себе в цель максимально очистить её деятелей от предрассудков и натянутостей, разбросанных тут и там по страницам разномастной публицистики, научной и полунаучной. И новая его книга посвящена именно Мамаю, бекляри-беку Золотой Орды. И вновь Почекаев выступил новатором – ведь цельной, научной биографии этого человека так и не было написано за все годы, прошедшие со времён Куликовской битвы, мы очень мало знаем о егожизни, за исключением пучка домыслов и историографических мифов. А вот наш автор взял – и создал то, на что не решался ни один учёный до него. Само собой, источниковая база скудновата, поэтому вся книга занимает около 200 страниц, первая сотня из них – восстановление максимально полной биографии Мамая как исторического деятеля, вторая – разбор по косточкам мифологии, сложившейся вокруг него.

Почекаев, как уже говорилось, не читает на восточных языках, поэтому основной корпус источников дан на русском языке – и он многое получил в наследство со времён книги о Бату: это те же самые томики Тизенгаузена с переводами, сочинения Рашид-ад’Дина, Абу-л-Гази, «Алтан Тобчи». Однако теперь в руках у него больше материала – поэтому у Почекаева есть шанс воспользоваться актовым материалом (например, черепнинское издание княжеских грамот 50-го года), генеалогии (персидское «Му’изз ал’ансаб», недавно изданное в Казахстане), кое-какие новые для нас хроники, имеющие непосредственное отношение к теме (например, азербайджанская «История шейха Увейса Абу Бакр ал’Кутби ал’Ахари), и так далее. Для второй части список даже поинтереснее — Для второй части список даже поинтереснее – ведь Почекаев по косточкам разбирает мифологию, сложившуюся вокруг Мамая, причём это касается не только художки и научпопа, но и вполне конкретных вехах нашей историографии. Скажем, к разделу историографии относится, как бы это странно не звучало, «Куликовский цикл» в лице «Задонщины» и многих прочих произведений древнерусской литературы, научные работы – начиная от покрытого плесень веков А. Лызлова с его «Скифской историей», и кончая современными творениями некоторых казанских историков – татароведов. Научпоп – различные чудовищные поделки вроде «России, которой не было» или сочинений А. А. Бычкова, а также разного рода статеек, горсткой разбросанных по журналам различной степени научности и интересности. Таковы контуры исследования…

Как же питерский юрист оценивает Мамая? Проанализировав сведения источников, он старается сделать всё, чтобы сокрушить устоявшийся историографический и литературный образ подлеца и узурпатора, врага русской земли, пытаясь по скудным сведениям восстановить цельный образ. В итоге Почекаев приходит к выводу, что Мамай – вовсе не такой злодей, наоборот – именно силами его, бекляри-бека (титул, отдалённо напоминающий звание майордома, главный из четырёх наместников в разных частях Орды), поддерживалась правящая династия Чингисидов, поскольку он не пытался воссесть на престол Сарая сам, предпочитая возносить корону на чело потомкам Узбека. Со стороны Почекаева была предпринята смелая попытка (а знание восточных языков ему бы не помешало…) восстановить внешнюю политику Мамая – так, он отметил противостояние с генуэзскими факториями и литовскими князьями, рассказал о том, как восстанавливался союз с египетскими Бахридами против Ирана Хулагуидов. Немало посвящено и непростым отношениям с Русью, которые не отличались особым постоянством – по выводу Почекаева, политика Мамая вовсе не была антирусской, и даже не представляла собой основного направления его деятельности. Мамаю от Руси нужно было только одно – «выход», который Дмитрий Московский отказался платить из-за слабости ханской власти. В общем-то, именно это, второстепенное направление, и привело бекляри-бека к поражению и вечному позору…

Реконструкция получилась довольно впечатляющей, хотя и чрезвычайно краткой. Сведения, собранные Почекаевым, ценны – в конце концов, в нашей историографии нет цельной биографии Мамая, эта достаточная контурная и приблизительная реконструкция даст сто очков вперёд всему, что появлялось ранее. Вторая часть – разбор мифов о Мамае, сопоставление реальных фактов с существующими представлениями. Я и сам, должен признаться, находился долгое время под чарами «Древней Руси и Великой Степи» Л. Н. Гумилёва, которая задала определённый тон на оценке Орды в целом и Мамая в частности. Соответственно, больше всего достаётся Льву Николаевичу, ну и его апологетам тоже. Достаточно кратко, но продуктивно Почекаев вычитывает литературу, и по пунктам старается опровергнуть целый вал мифов, на создание которых оказались горазды многие учёные и писатели, и которые имеют свою силу и в современности. Призывая на помощь источники и здравый смысл, Р. Ю. доказывает, что никогда Мамай не был союзником ни Генуи, ни Литвы, а тем паче – католической церкви, повествует о сложных отношениях с русскими князьями, разносит в клочья наше представление о бекляри-беке как сепаратисте и узурпаторе. Много места Почекаев уделяет тому, как волею судеб Мамай стал отрицательным героем нашего фольклора, и какими путями складывался в научной литературе тот монструозный Мамай, которого мы имеем удовольствие видеть в завершённом виде в романах Балашова и Кареева.

В книге много интересных сведений о государственной политике Бердибека и Мамая, Золотой Орде в системе «международных отношений» XIV века, множество косвенных сообщений о политике Руси, Литвы, о положении итальянских факторий в Восточной Европе. В любом случае, работа исключительно ценна – мало где можно встретить такой подробный срез истории Золотой Орды того времени.

Вот такая вот книга. Прочитав её, мы увидим совершенно другого Мамая – человека, который родился не в то время, который всю свою жизнь боролся за сильный ханский престол, но потерпел неудачу. Если выводы Романа Юлиановича верны, то он, по сути, впервые в историографии восстановил справедливость по отношению к этому государственному деятелю, чьё имя проклято в веках.

Однако мы забываем, что Бату – это ещё и Саин-хан в более поздних среднеазиатских источниках, «светлый хан», то есть полнейшая противоположность тому, как его видели на Руси. Бату вовсе не привязан к истории нашей страны. Его жизнь протекала на широких степных просторах Евразии, слава о нём пережила века, став частью легенды о неожиданном и ярком возвышении степняцкой империи.

А историография? Да маловато, если честно. Пожалуй, одной из самых первых работ стала четырёхстраничная статейка в «Энциклопедии ислама», написанная мастодонтом нашего востоковедения – Василием Бартольдом (1869-1930). Казалось бы, при таком обилии работ о нашествии монголов на Русь, о Монгольской империи – неужели не было биографии Батыя? Нет, не было. Даже в ЖЗЛ книга о нём вышла только в 2011 году, да и то автором её стал не востоковед, а русист Алексей Карпов. Но и он ориентировался, по собственному признанию, на книгу интересующего нас автора. Мало того – многие провозглашают её лучшей работой о «погубителе земли Русской», когда либо написанной в нашей стране. Кто же такой смелый, чтобы взяться за тяжкий труд написания биографии Бату?

Вы думаете, это востоковед, русист или лингвист? Да ничуть не бывало! Роман Юлианович Почекаев (р. 1977) никогда не учился на истфаке, он выпускник питерского юрфака, специалист по истории государства и права, заведующий кафедрой ТГП юрфака СПбГУ. И род занятий у него чрезвычайно интересен – он занимается правом Золотой Орды. Кандидатскую диссертацию Почекаев защитил в 2006 году, его темой стал правовой аспект такого явления, как «ордынский ярлык». Не знаю, насколько может заниматься подобной темой человек без исторического образования, но тем не менее диссертация есть, причём оценена она достаточно хорошо. Однако первой его книгой стало не «Право Золотой Орды» (это сочинение было напечатано только в 2009 году). Ещё до защиты Роман, вооружившись поддержкой монголоведов Р. П. Храпачевского (МГУ) и А. Г. Юрченко (в то время — СПбГУ), смог выпустить всё-таки биографию Бату-каана-ага, как его именуют некоторые источники.

Должен сказать слова похвалы автору – он постарался на славу, даже если учесть все недостатки работы. Но вот что приятно: практически все авторы, пишущие о Бату, не избегали некой «центровки» повествования на событиях 1237-1240 гг., когда была сметена с лица земли северо-восточная и южная Русь. А Почекав, наверное, каждый раз, садясь за письменный стол, произносил мантру: «Я пишу биографию Бату. Не моё дело осуждать и порицать». И в целом избавился от этого порока – в книге место разгрому Руси уделяется не больше, чем нужно. Она получилась всё же более разнообразной и интересной, чем другие работы, давно известные источники он смог развернуть в нужном русле, и рассказать о том, что необходимо.

Каков круг источников? Почекаев не владеет восточными языками, поэтому в этом плане он не преподносит нам ничего нового, что могло бы дополнить сведения о Бату. Что же стоит во главе источниковой базы? Конечно, это классические, сделанные ещё в замшелом XIX веке сборники переводов Тизенгаузена (1884, отсюда взяты тексты многих современников Бату – персов Сирадж ад-дин ал Джузджани, Шихаб ад-дина), Н. Бичурина (кое-какие отрывки из Юань-Ши и других китайских сочинений). Отдельно это сведения других историков: китайских – династическая история Юань (Юань Ши, недавно фрагментами переведённую заново Р. П. Храпачевским), конечно же, «Сокровенная история монголов» (Юань Чао Би Ши, в классическом переводе С. А. Козина), персидских – Джувейни и Рашид-ад-дина, армянских – сочинения Григора Акнерци, Киракоса Гандзакеци, европейских — Гильом Рубрук и Джованни Плано Карпини, монах Юлиан Венгерский. Отдельно приводятся источники более позднего происхождения – сюда относятся и русские летописи – Ипатьевская, Лаврентьевская, несколько Новгородских, т. н. «летопись Авраамки», и литературные сочинения – начиная от жития Александра Невского и кончая «Словом о Меркурии Смоленском». Из средней Азии – прежде всего труды хана Абу-л-Гази, тибетская Алтан Тобчи. Также множество других источников, имеющих косвенный характер – множество хроник и документов, касающихся истории Монгольской империи на ранних этапах её существования (особенно меня впечатлило использования непереведённой «Истории Польши» Яна Длугоша – на личном примере знаю, как тяжек его текст).

Так что автор подошёл к делу серьёзно, выкапывая из источников те крупицы сведения о Бату Джучиевиче, которые только можно найти. В написании Почекаев главной своей задачей провозгласил написание полной и достоверной биографии этого исторического деятеля, причём во главу угла он ставит цель отчистить своего героя от наслоения мифов, которыми Бату зарос, словно дерево мхом. Что получилось в итоге?

Почекаев в первой части проследил родственные связи Бату с другими Борджигинами, локализовав его место в семье Чингизидов и попытался объяснить с помощью приведённых данных, почему один из младших Джучидов получил штандарт главы Западного похода. Вторая часть – сам Западный поход. Конечно, Почекаев не так много место выделил самим сражениям на просторах Поволжья, Руси и Европы, мы не найдём подробностей о штурме Киева или хода битвы при Легнице. А вот заявленную с самого начала проблему отступления Бату от Адриатического моря он так и не решил, здесь анализ оказался слишком поверхностным. Несмотря на это, автор смог свести воедино ведения многих источников, попытавшись, скажем так, показать «геополитику» Бату, и в третьей части уделил место не только сношениям с государями Запада, но и осветив некоторые менее известные сюжеты, например, его политику в Хорасане, Иране и на Кавказе. Хотя момент об отношениях со Средней Азией, где правил его дядя Чагатай, всё-таки упущен, правда, здесь могут быть проблемы с источниками. Почекаев посвятил много времени описанию отношений Бату с Угедэем и Гуюком, однако по большей части упустил из поля зрения других Чингизидов, хотя, быть может, не хватило источниковой базы. Наконец, четвёртая часть обещала стать самой интересной. Она посвящена Бату как государестроителю, основателю Золотой Орды, но… Видимо, источники снова подвели, и мы имеем просто концептуальное продолжение третьей части. Интриги Бату в Каракоруме, восход на трон Мункэ, описание хитросплетений дворцовой политики в Империи, и политика на Руси. В целом, всё. Пятая часть – «Жизнь после жизни», то есть описание мифов и легенд, сложившихся после смерти Бату. Однако то, на что, например, Виктор Шнирельман может потратить целую книгу, у Почекаева занимает совсем мало места. Однако проблема им поставлена, и, быть может, сам же автор в ближайшем будущем и будет ею заниматься, очищая «светлого хана» от нашмётков лишней грязи.

Я думаю, книга Романа Почекаева будет жить немало лет. Давно не появлялось общей истории Монгольской империи после Чингисхана, и поэтому «Батый. Хан, который не был ханом» останется неплохим путеводителем по источникам, рисующим нам образ живого человека, Бату Чингисида-Кият-Борджигина, который связал историю Евразии в единый, нерасторжимый клубок. Поэтому не будем критиковать лишний раз – вопросов всегда остаётся больше, чем ответов – а просто подойдём и пожмём руку отважному человеку, который волей своей души бросил вызов источникам, бросил вызов исторической мифологии, и подарил нам интересную и ценную книгу.