Лучицкая С. И. Образ Другого. Мусульмане в хрониках крестовых походов Серия:Библиотека Средних веков Алетейя 2001г. 400с. Твердый переплет.

…Помню в универские годы пара профессоров в нашем СГУ периодически сходились в споре – французские книги о России XVIII века являются источниками по истории французов или русских? Франковед настаивал, что из них можно больше узнать о французах, русист, соответственно…

В чём-то правы оба. С развитием исторической антропологии тема «Другого» («Other», «Andere», «Autres») всплыла с огромны резонансом, ориентируясь на изучение субъективного взгляда историографов, литераторов, да и просто обычных людей на нечто, им непривычное. Как правило, подобные работы посвящаются взгляду одного народа на другой, учёные пытаются осознать своё отношение к инаковости «других», видимо, избавляясь о собственных шор в глазах.

Ну а гордая, цивилизованная Европа… Разве не хватает в её истории примеров чванства, недопонимая иных, бездумного искоренения туземных обычаев и насаждения «правды»? Да, хватает, что делать. Римская империя оставила после себя тяжкое наследие – презрения ко всем, кто живёт за укреплённым лимесом, не желающим принимать себя под тёплое орлиное крылышко. Средневековье тоже грешило подобным. И дело не только в самообмане – отчасти даже в то время, когда грамотных было очень немного, христианские хронисты применяли методы банальной идеологической пропаганды, инфовойны.

Особенно это касается эпохи крестовых походов. Жёсткое противостояние с переферийными государствами мусульман в Утремере порождало необходимость идеологически отстоять свою правоту, привлекая новых европейских лидеров на защиту Гроба Господня. Также близкие культурные и социальные контакты, хочешь не хочешь, вынуждали искать точки соприкосновения с теми, кого «франки» считали смертным врагом.

Кто в России работает над этим? Да мало кто. Была маленькая и довольно невнятная книжка Александра Журавского «Христианство и ислам» (1990), и, исключая мелкие статьи, всё. Можно, конечно, вспомнить неплохую переводную «Европа и ислам: история непонимания» (1999, русское издание 2007) Франко Кардини, однако этим всё могло бы и ограничиться.

Однако Арон Гуревич вовсе не зря работал над распространением исторической антропологии в России. Его косвенная ученица, Светлана Лучицкая, свои труды посвящает именно кругу представлений христиан об иноверцах, и в центре её внимания лежит, само собой, исламский мир. Возглавив «Отдел культуры и науки средневековой и современной Европы» при Институте Мировой Культуры, она собрала вокруг себя группу аспирантов, которые расширяют круг этой темы (например, Анастасия Шишечкина, её ученица, пишет диссертацию по Джону Мандевилю и его восприятию ислама).

Едва ли не с самого первого выпуска Лучицкая публиковалась в гуревичевском «Одиссее», по крупицам выдавая материал своей будущей докторской, защищённой в 2002 году. Эти материалы потом и были собраны в одну книгу, обложку которой вы имеете удовольствие видеть чуть выше. Книга состоит из трёх разделов, которые, впрочем, занимают разный объём, и выполнены на разных уровнях проработки темы.

Первая часть – «Образ ислама в хрониках Первого крестового похода» — это сборник тех самых статей, которые публиковались Лучицкой в 90-е. В основу она взяла метод семантического анализа текстов, и пыталась расшифровать вполне привычные даже современному уху дихотомии «смиренный-гордый», «правоверный-неверный» и так далее. Христиане, столкнувшись с чужой мусульманской культурой, изначально не расширяли своё сознание, а стремились подогнать иную цивилизацию под свой маленький и уютный Universus Mundus. Вспомнив одновременно античную и библейскую традицию, хронисты изрядно исказили образ своих противников, представив их грязными и подлыми язычниками, наследниками (точнее – прямыми продолжателями) традиций Древней Персии. Методика достаточно проста – стоило найти классическую добродетель христианина, подобрать к ней антипод, и всё, образ врага готов. Для подчёркивания образа хронисты щедро рассыпали по тексту разномастные небылицы, например, об идолах Мухаммада в мечетях, многобожии мусульман, и т. д. Единственное, что положительно подчёркивается в хрониках – это воинская доблесть противников. Остальное – мораль, учёность, политическая организация, военная тактика и повседневная жизнь – выставлялось как неизменно чуждое и богопротивное. Кроме хроник, впрочем, Лучицкая рассматривает эпические песни крестоносцев, которые, впрочем, тоже несут неизбежные клише, памятные ещё по «Песни о Роланде».

Вторая часть посвящена уже несколько иному источнику – хронике Гийома Тирского. В отличие о прочих хронистов, этот всю жизнь прожил в Утремере, бок о бок с мусульманами, и хорошо знал их язык и обычаи. Несколько обзорно, но Лучицкая рассказала о его хронике, где представлен уже совсем иной уровень восприятия. Гийом уже достаточно точно, без передёргиваний, описывает и происхождение ислама, близко к кораническому тексту, и достаточно точно описывает их обычаи. Также он имел достаточно хорошее представление о социальном и политическом строе арабского мира, чётко понимая суть противостояния суннитского Багдада и шиитского Египта, бывшего союзниками мусульманских королевств (благостный образ Салах-ад-Дина создан не просто так.). Конечно, и здесь имеет место быть религиозная пропаганда против ислама, однако сам его образ значительно шире и глубже, чем в предыдущих аналогах.

Третья же часть очень короткая, и, как мне представляется, недоработанная. Она посвящена визуальному образу мусульман в хрониках, однако Лучицкая показывает это всего на нескольких примерах, выделив самые основные черты – изображение одежды, лиц, оружия и геральдических символов. Однако это достаточно краткие и неполные сведения, которые нуждаются в специальной разработке, причём – с подключением искусствоведческого анализа.

Так что эту книгу я могу смело порекомендовать многочисленной когорте любителей крестовых походов – весьма нетривиальный взгляд культуролога на менталитет франков-христиан, старающихся оставить свой внутренний мир в неприкосновенности.

Михайлова И.Б. Средневековый Багдад ( некоторые аспекты социальной и политической истории города в середине X — середине XIII в.). Ответственный редактор О.Г.Большаков. М. Наука. ГРВЛ. 1990г. 158 с., обложка, обычный формат.

…Честно говоря, даже не знаю, для кого пишу сию рецензию – вряд ли кто из уважаемых читателей возьмёт прочитать, или хотя бы найдёт это сочинение, но тем не менее – возможно, кому-нибудь из просвещенной публики это понадобится.

В нашей стране с середины века существует два больших направления в изучении средневековых городов. Первое – охватывает Западную Европу, здесь уместно вспомнить имена Виктора Рутенбурга, Михаила Сюзюмова, Соломона Стама (наш, саратовский, между прочим), и многих других. Эти исследовали, так или иначе, решали проблему «феодальности» города, пытаясь понять, какое он место занимает в истории – органично входит в структуры средневековья, или наоборот, служит в нём раковой опухолью. Другое направление было во многом инициировано Олегом Большаковым, написавшим во второй половине прошлого века две прорывные работы («Средневековый город Средней Азии» (1973), и «Средневековый город Ближнего Востока» (1984)). Наравне с другими авторами (Клара Ашрафян, Элеонора Стужина, и прочие) он определил основную парадигму исследований – восточный город как органичное продолжение государственных редистрибутивных структур, прежде всего несущих административных характер. Согласно Большакову, город прежде всего – место перераспределения прибавочного продукта, которым целиком и полностью распоряжался правитель и его администрация.

Скажу честно, я так и не смог найти информацию об авторе этой книжки, её нет ни на одном академическом сайте. Косвенно можно понять, что «Средневековый Багдад» — это текст диссертации, судя по объёму – кандидатской, и, судя по выбранной тематике, она была написана как раз под надзором Большакова. Почтенный профессор рассматривает города Сирии, Палестины и Египта, даже накапывая довольно богатый актовый материал, однако столица Аббасидов у него остаётся за кадром. Не закрыла мощных лакун и его предполагаемая ученица Михайлова – ей всё-таки не удалось показать центральное место Багдада в мусульманском мире, как центра культуры, религии, экономики… Своё внимание она сосредотачивает на политической истории города (читай – Халифата Аббасидов) и его социальной структуре.

Источники, правда, исключительно нарративные – нет на руках у автора ни актовых материалов, ни археологических данных (что неудивительно – город перестроен целиком, восстановление КС вряд ли возможно). Отсюда и такое ограничение тем исследования – не всё можно извлечь из исторических сочинений. Время тоже ограниченно – с X века (приход к власти Буидов) и заканчивая нашествием кочевых орд монголов в XIII веке. Багдад постоянно был объектом борьбы сначала буидских, затем сельджукских султанов, оставаясь знаком власти для светских мусульманских правителей. Причём халиф никуда не исчезал – он занимал незначительное, практически подчинённое положение.

И вот тут открывается весьма интересный сюжетец. Да, конечно, Михайлова остаётся в тренде своего учителя, и описывает подчинённый центральной администрации город. Однако, исходя из текста, становится ясно, что жители Багдада вовсе не были пассивными наблюдателями. Единым остаётся одно – и сунниты, и шииты города практически всегда выступают за Халифа, наследника Посланника Аллаха, зачастую жестоко противостоя не сакрализированным светским султанам и их администрации.

Ещё одно – само деление городского социума. Багдад разделён на кварталы – по территориальному, отчасти – религиозному признаку. Постоянное противостояние районов – тоже регулярно всплывающая тема книги, хотя автор и не торопится их как-то истолковать. В отношениях кварталов с властью Михайлова прежде всего видит противостояние – в её материале доминирует описание того, как полицейские силы власти пытаются остановить регулярные конфликты внутри города, встречая неизменное противодействие всех сторон. Некоторую монотонность описаний нарушают периодические столкновения с регулярной армией тюркских династий. Ещё интересный момент – две организации внутри городского социума, собранных на этико-религиозной основе – футувва (нечто вроде светского монашества) и аййары (позиционировавшие себя как часть футувва). Аййары – частые гости на страницах книги, это независимые от чьей-либо власти, судя по описанию – анархисты и разбойники, постоянно противостоящие то халифской, то султанской власти. Существование подобных организаций на Востоке – вообще весьма любопытный факт, особенно если учесть, что они оставались в лоне мусульманской общины.

Вердикт – неплохая монография, для тех, кто «в теме». По крайней мере, она даст возможность судить об обществе мусульман не по красивым поэтическим касыдам, и сомнительным псевдоориенталистским романам, а по реальной повседневной и суровой жизни восточной столицы.

У многих учёных, занимающихся историей Китая, есть одна особенность – язык не поворачивается назвать это недостатком. Синологи очень любят объект своего изучения – они обожают китайскую литературу и учёность, влюблены в скупые, но красивые пейзажи художников, восхищаются доблестью воинов, схватывающихся на границе со степными варварами… Они смотрят на Китай как на вторую родину, страну мудрецов, стабильности и спокойствия. Китай – это вторая родина. Хотя многим ли из них довелось жить в этой стране, общаться с простыми людьми не на учёном языке конфуцианистов, а на простом, повседневном?

Чарльз Патрик Фицджеральд начинал свои китаеведчиские штудии не с чтения иероглифов в скучной аудиторной зале. Волею судеб двадцатилетнего парня закинуло в неспокойный Китай 20-х гг., где он работал на Пекинской Императорской ЖД, изучая китайский язык, что называется, с натуры. Это и определило в дальнейшем судьбу Чарльза – вернувшись в Лондон, он получил образование востоковеда. Судьба связала Фицджеральда с Китаем накрепко – вся его карьера, на дипломатическом ли фронте (наблюдал возникновение КНР своими глазами), преподавательском ли – везде он занимался только проблемами этой страны.

Больше половины жизни Фицджеральд провёл в Австралии, на тихом местечке профессора истории Восточной Азии, и за это время написал массу работ по самым разным аспектам истории Китая – от древних времён до современности. И предлагаемая научно-популярная работа из той же самой плеяды просветительских трудов, призванная рассеять туман незнания над этой гигантской и загадочной страной.

Когда читаешь таких «мастеров обобщения», как Гердер, Гегель или Тойнби, ловишь себя на мысли: а к чему писать столько о стране, о которой тебе настолько мало известно. В сочинениях этих авторов описана монолитная и застывшая структура, загнанная навеки в рамки конфуцианской морали, несколько размываемое в нынешнее время западной цивилизацией. Тот же Тойнби относил время возникновения государственной экзаменационной системы к династии Хань (206 до н.э. – 221 н.э.) – что тут говорить… Фицджеральд старается разрушать обыденное представление, в его интерпретации Китай – динамичная и развивающаяся структура, и застой для неё – скорее искусственное, ненормальное явление. Политической истории уделено немало места, однако больше половины книги – это культура.

Книга научно-популярная, и предназначена для людей, имеющих об истории Китая лишь крайне смутное представление. Автор кратко, но доходчиво описывает основные черты китайской цивилизации, делая упор на политическую историю и культуру. Он описывает историю Китая от 200 г. до н. э., от зари культуры, вплоть до падения династии и падения Цинн в 1912 году. Конечно, очень кратко, но Фицджеральду удалось рассказать о бесконечных воинах за власть начиная со времён восхода империи Ши Хуанди. Главы о политической истории перемежаются интерлюдии, повествующие о различных сторонах культуры – иероглифическом письме, семейным ценностям, науке, философии, географическим открытиям. Книга хорошо проиллюстрирована, специальные термины подвергаются тщательной расшифровке, различные специфические стороны чужого культурного кода разжёвываются с большой тщательностью. Особенно это касается письменности и литературы – Фицджеральд явно преклоняется перед китайским искусством каллиграфии, также как и универсальным языком литературы, мало связанным с повседневной речью в силу своей символичности. В книге представлена подборка стихотворений китайских поэтов – классиков, на самые различные темы – от любви до алкоголизма.

Другое дело, что автор мало места уделяет социальной и экономической истории, а описание структуры общества достаточно поверхностно – он ограничивается описанием управленческих структур, возникших во времена Тан, и исчезнувших с Синхайской революцией. Он употребляет расхожие термины «феодализм» и «капитализм», хотя ясно, что эти термины в Китае имеют свою глубокую специфику, если, конечно, вообще могут быть к нему употребимы. Однако Фицджеральд не пытается пояснить эти термины…

В итоге можно сказать, что эту книгу прочитать стоит – в ней даётся цельная картина Китайской цивилизации, её культуры и политической истории. Несмотря на некоторую легковестность и поверхностность (вполне допустимую для научпопа) «История Китая» — неплохой материал для первичного ознакомления с историей этой загадочной страны, ставшей для нас в последнее время более близкой.

П. С. Правда, переводчик местами… путает даты и имена. Так что читать нужно внимательно…

Когда на истфаках начинают читать курс по истории Средневековья, то уже на начальных порах рассказывается о варварских королевствах, возникших на разлагающемся трупе Pax Romana. Вандальское, Осготское, Вестготское, Бургундское, Свевское… Потом, традиционно, большая часть из них отходит на задний план, и выделяется одно – Франкское, являющееся источником императорской власти Шарлеманя и страной с «классической» формой генезиса феодализма. А остальные государства? Канули в лету, имена их правителей забыты, а многие, как свевы, почти не оставили после себя следов. Но история варварских королевств – это эпоха в несколько веков, эпоха брожения и густой закваски социальных отношений, вобравших в себя реалии распавшейся Империи, и обычаев пришедших племён. Испания – не исключение. Юго-Западная оконечность Европы стала местом чудовищной мешанины культур, по сию пору представляющей из себя редкое мозаичное полотно. И до того, как быстрая, не особо разрушительная но жестокая волна воинов ислама прокатилась до Пиренеев, здесь пытались найти свою судьбу вестготы, образовавшие далеко не самую слабую в раннесредневековой Европе державу. А на русском языке работ об этой эпохе – кот наплакал. Хороший испанист Корсунский, конечно, несколько исправил положение, также как и более современные сочинения госпожи Будановой. Но хорошего обобщающего труда по истории Вестготского королевства найти сложно – трудов по истории Испании вообще сравнительно немного. Теперь, однако, положение исправлено – Юлий Циркин, профессор Новгородского Университета всё-же создал подобную книгу.

Кстати, медиевистам лучше скромно потупить взор – ведь Циркин античник-востоковед, а вовсе не специалист по средневековью. Его специальность – история Финикийской цивилизации в самых различных её проявлениях, особенно – Карфагена. Циркин изучал особенности этой преинтереснейшей цивилизации в самых разных сферах, в культуре, в политике, в экономике. Однако особенно пристальное внимание у него заслужила финикийская колонизация, в особенности – на Пиренейском полуострове. Изучая колонии Карфагена, Циркин постепенно обратился к истории римской Испании и её романизации, а ещё чуть позже – в последние годы – и к проблеме раннесредневековой Испании, приспособления новых структур к реалиям протогосударственности готского этноса.

Правда, Циркин уже не занимается источниковедческой работой как таковой (хотя и посвятил небольшую обзорную работу именно источникам — «Античные и раннесредневековые источники по истории Испании» (2006)) — его «Испания от античности к средневековью» по большей части – обзорный труд, где явно не ставилась задача открывать terra incognita. У меня сложилось впечатление, что Циркин работал скорее для себя, для своего интереса, оформив изыскания в обзорную монографию. Автор прекрасно знает испанских авторов, в том числе – и новейших, а также английских и немецких, поэтому его труд, можно сказать, один из ведущих по истории варварских королевств.

Временные рамки? Циркин берёт за начало ту же дату, на которой заканчивает предыдущие работы по Романской Испании – III век, эпоху Диоклетиана. Информация, касающаяся ВПН и теме «откуда есть пошли готе» вполне традиционная, ничего особо нового там почерпнуть нельзя – можно взять ту же самую Буданову в руки, или переведённые не так давно сочинения Мюссе, или Вольфрама. Самое интересное – именно материал по собственно Испании, тому, как складывалось и развивалось новосозданное королевство вестготов, как происходило болезненное, так и незавершившееся соединение двух укладов – римско-католического (условно католического) и варварско-арианского. Конечно, во главе угла прежде всего – не так уж и известная политическая история этого государства, внутренняя и внешняя. Меньше места занимают материалы по экономике и социальной истории, и совершенно не уделено внимание культуре. Но особо строго к автору относится не стоит – всё таки это обзорный труд, тяготеющий к научно-популярному стилю.

Источники Циркин использует мало – ну не претендует он на великие научные открытия в области медиевистики – финикинисту это совершенно ни к чему. Но он это компенсирует, как уже говорилось, замечательным знанием иностранной литературы по вопросу, и прежде всего – испанской.

Конечно, на все вопросы интересующегося человека эта книга не ответит. Но ещё один кирпичик в стену картины раннесредневековой Европы – пожалуй, вложит. Тем более, что проблем здесь заметно больше, чем конкретных ответов…

Есть в истории нашей многострадальной страны пара персонажей, которые служат своеобразной лакмусовой бумажкой, по которой можно определить политическое и национальное мировоззрение человека. Это, само собой, полумифический Рюрик, якобы первый князь Руси, лучший друг пионеров Иосиф «Коба» Джугашвили и… герой предлагаемой работы, Иван Васильевич IV Грозный, царь и великий князь всея Руси. Вот уж где камень преткновения наших патриотов, вот с чем борятся наши «либералы». Реальный образ человека давным-давно ушёл на второй план, как и в случае с двумя другими деятелями, он стал своеобразным символом нашей родины, воплощением государственности, военной мощи и национальной гордости. Иван Грозный – это скорее некий идеализированный образ мечты отдельной части нашего народа – мечты о сильном государе, защитнике народа, борца с несправедливостью и произволом внутри государства (один из последних примеров — http://www.ozon.ru/context/detail/id/2036...). Иван Грозный – остриё копья пропагандистов «государственности», «сильной руки», в общем – ещё один снаряд «И.В. за будущее».

А сколько историков писали о нём? Ведь ни одна более или менее полная общая работа по истории России не обходится без этого имени. А историки последнего века? Зимин, Королюк, Флоря, Филюшкин, Кобрин…. Каждый из них пытается понять эпоху и личность загадочного грозного царя, но у каждого – свои представления о жизни, об обществе, каждый несёт на себе отпечатки своей эпохи, своего окружения… У них всех царь Иван – разный. Слишком разный, в силу своей противоречивости, в силу личности самих авторов.

Отдельно в этом ряду стоит имя Руслана Григорьевича Скрынникова (1931-2009). Это была большая и заметная личность, его работы всегда вызывали определённый интерес не только в России, но и на западе. Скрынников стал одним из немногих историков-русистов, чьи труды были переведены на иностранные языки, и чьё имя было на устах интеллектуалов, интересующихся мировой историей. Этот историк в основном писал свои работы по истории России конца XV – начала XVII века, стараясь осветить как можно больше аспектов того времени. Он написал биографии каждого значительного деятеля того времени, обойдя вниманием, разве что только Василия III и Курбского. В общем-то, биографии Скрынникова всегда были популярны не только в среде интеллектуалов, но и среди относительно широких слоёв «интересантов» — об этом говорят периодические переиздания. И отношение к трудам Скрынников часто… несколько неоднозначно, далеко не всегда люди могут понять его точку зрения.

У Скрынникова есть особенности. Его концепции зачастую до предела гибки и нечётки, причём это касается принципиальных вопросов – скажем, роль Избранной Рады или Опричнины в истории из книги в книгу подвергаются существенным изменениям. Не думаю, что прав Игорь Фроянов, обвинявший Руслана Григорьевича в недостаточном анализе источников – дело в другом.

Советские историки часто подвергали себя самоцензуре – они были напуганы своим временем. Скрынников отнюдь не был исключением – вспомним хотя бы историю с его учителем, Борисом Романовым, чья книга «Люди и нравы Древней Руси» была подвергнута остракизму за «порнографичность», а сам автор был уволен из ЛГУ. Так что и его ученик Руслан Григорьевич Скрынников подвергал самого себя цензуре. В 60-е годы он писал о ужасах опричного террора, в начале 80-х – о победах русского оружия при Иване, в 90-е вновь карающее перо историка проходит по ужасам того времени… Не думаю, что Скрынников был конъюнктурщиком, как Греков – он принадлежит такому специфическому типу личности, как «советский историк». Такой учёный купирует свои работы, подстраивается под «линию партии», послушно следует тренду. Не его вина – следствие эпохи.

Несмотря на вышесказанное, Скрынников остаётся одним из самых авторитетных историков, а его работы стоят в числе наиболее известных по истории русского средневековья. Они содержат массу фактического материала, написаны лёгким и доступным языком. Скрынников – историк-архивник, и подчас он выкапывает преинтереснейшие документы, тщательно их анализируя. Так что его работы остаются в числе наиболее авторитетных трудов по оговорённой эпохе. Любителям истории он известен прежде всего, как уже говорилось, своими биографиями, многие из которых выходили в серии ЖЗЛ. Одна из них – «Иван Грозный».

Конечно, представленное издание очень красиво оформлено, однако первоисточник текста не назван. Однако, по косвенным данным, содержащимся в тексте, можно предположить, что это расширенное переиздание книги 1980 года. Это не ранняя работа, как мы можем видеть, однако она содержит существенные недостатки. Во первых, здесь нет цельности изложения. Каждая глава представляет из себя краткий очерк по отдельно взятой проблеме, причём их порядок расположения оставляет желать лучшего. Единой картины нет, биография разбивается на отдельные фрагменты, яркие иллюстрации эпохи. Конечно, Скрынников повествует о фундаментальных элементах эпохи, но… Есть некий элемент «клиповости».

Второе. Авторская позиция здесь очень размыта. Для меня основными вопросами той эпохи являются – А). Феномен Избранной Рады, и её реальная роль в успехах правления Ивана; B). Опричнина, последствия террора среди широких слоёв населения, и её историческая роль. Насчёт первого вопроса – нельзя сказать ничего конкретного. Скрынников очень осторожен в оценках каждого деятеля Рады, он не пытается указать на её историческую роль – просто общими контурами описав не столько это эфемерное образование, сколько его непосредственных деятелей – Адашева, Сильвестра, и иже с ними. Их роль в ранней политике Ивана рассмотрена слабо, хотя, как мне кажется, этот вопрос имеет первостепенное значение.

По многим вопросам Скрынников остаётся излишне лаконичен. Например, в истории внешней политики. Есть пространное описание кампании в Поволжье, но совсем немного – об административном включении этих областей в состав державы. Очень фрагментарно повествуется об отношениях с Крымским ханством и Османией, а также с государствами Европы. Несмотря на это, неплохо описаны дипломатические контакты с Англией, Польшей, Швецией, Данией, однако всегда в привязке к какому-либо вопросу. Много места отводится войне за Ливонию, но опять же – рассказ о ней излишне фрагментарен и сух.

Кроме того, у Скрынникова не в почёте и внутренняя политика. Приказной реформе он посвящает всего две главы, большая часть же остальных вопросов административного или хозяйственного характера связаны с опричниной, причём чрезвычайно мало места уделено функционированию земской администрации. Экономике уделено меньше всего места – повествуется только о начале закрепощения сословий и о Юрьевом дне.

Однако книга не лишена и своих больших достоинств. С Опричниной дело обстоит лучше – всё-таки это тема докторской Руслана Григорьевича, и она же составляет, по большей части, костяк всей работы. Ему удалось реконструировать один из самых странных источников той эпохи – Синодик опальных, который был составлен царём для покаяния перед кончиной. В нём содержаться сведения о казнённых Грозным лицах в годы опричного террора, прежде всего – лицах боярского и дворянского происхождения. По мнению Скрынникова, изначально Опричнина была направлена против боярства и вотчинного дворянства, попыткой насильственной политической консолидации под единой рукой православного царя, защитника истинной веры. Однако в дальнейшее, как отмечает автор, черты этой политики существенно размылись, и потеряли свою чёткую ориентацию, став просто волной террора, захлестнувшей страну. И более чем странно – архивник Скрынников не даёт никаких сведений, даже косвенных, о количествах жертв среди крестьянства, ограничившись подсчётом потерь среди лиц высшего сословия и жителей городов Опричных земель. Нет у него и чётко прописанного представления о феноменах Опричной и Земской администрации.

Возможно, я увлёкся, ведь книга называется не «Иван Грозный и его время», а «Иван Грозный». То есть главная задача – показать личность этого странного человека, сотканного из противоречий, постоянно ходящего на грани безумия. Для Скрынникова Иван Грозный – несомненно одарённый от природы, талантливый человек, но при этом – один из самых страшных персонажей мировой истории. Автор много места уделяет личным качествам царя, пытаясь вычленить элементы психологического портрета, который в любом случае вышел противоречивым и неполным – богобоязненный богохульник, любящий муж и яростный прелюбодей, фанатично преданный друг и жестокий палач, устраняющий непокорных… Таков Иван Скрынникова – наверное, он близок реальному, но как же неуловим его портрет…

И тем не менее, в своих оценках эпохи Руслан Григорьевич предпочитает быть осторожным. По его мнению, антидворянская политика Грозного не имела успеха, хотя и сыграла определённую роль формировании поместной системы и государственного землевладения. Однако далее Скрынников вполне справедливо указывает на победы России на восточных границах, о присоединении огромных массивов земель, которым, правда, было суждено сыграть свою роль много позже. Формулировки историка обтекаемы и расплывчаты, и не дают возможности говорить о положительной или отрицательной оценке деятельности царя – кратко позицию эту можно выразить в ничего не значащей формулировке «правление Ивана Грозного оставило глубокий след в истории русского средневековья».

Стоит ли читать книгу? Безусловно. Несмотря на неровную структуру и практически полное отсутствие цельности, биография содержит огромный фактический материал, полезный для интересующегося той эпохой. Ряд очерков, содержащихся в книге, будет интересен многим, и пусть даже ищущий ответов на фундаментальные вопросы истории не почерпнет здесь готовых решений, книга будет ему чрезвычайно полезна.