(«Эссе» создано в рамках дискуссий в рядах интеллектуального клуба «Оксюморон/Редкая книга», г. Саратов)

Куда ведёт кризис русской культуры, и русского общества?

Я нарочно не употребляю словосочетания «русская культура», а не русская цивилизация, под конец поясню, почему.

Вполне очевидно, что постсоветская Россия окончательно утратила парадигму развития. Тотальная пропаганда дискурса нынешней власти до поры до времени цементирует текущее состояние дел, однако отсутствие проекта развития становится с каждым днём всё более актуальной и тревожной проблемой, которую, рано или поздно, придётся решать. «Патриотические» мыслители и провластные спикеры нынешнего времени размышляют над комплексом идей, который можно презентовать вовне страны и внутри её, впрочем, интеллектуальное содержание подобных экзерсисов, в большинстве случаев, оставляет желать лучшего. К примеру, позабытая ныне тетралогия «Проект «Россия» является прекрасной иллюстрацией подобного псевдоинтеллектуального подхода к описанию будущего страны, строящегося не из осмысления опыта прошедших веков, но его идеологической реконструкции, и проектом развития не является, это скорее проект демодернизации и регресса.

Политическая монополия оказывает серьезное влияние и на процессы, происходящие внутри страны. Отношения между дистрибутивной властью и обществом сводятся к тому, что последнее в одностороннем порядке по умолчанию рассматривается как объект политики государства, абсолютно подчинённый его воле. Идеология служит инструментом упрощения, а подчас и искажения картины мира, однако, опять же, является скорее орудием контроля и сохранения баланса властных отношений, нежели каким-либо цельным проектом.

Однако работа над проектами развития всё же ведётся, как правило, на периферии текущего мейнстрима, и редкий случай, чтобы они получали какое-либо широкое освещение в рамках общественной дискуссии. Один из любопытных примеров поиска контуров «Новой России» — семинары фонда «Либеральная миссия» в 2010-2011 годах, по итогам которых был издан сборник «Куда ведёт кризис культуры?», в центре которых — диалог, соприкосновение и обсуждение различных дискурсивных практик. Впрочем, фиксируя тяжёлый кризис русской культуры и русского общества, участники так и не смогли увидеть какой-либо цельный проект выхода из него.

Сергей Макаров, руководитель саратовского завода «Автоштамп» и член Земского философского клуба предлагает своё видение будущего страны, которое он предлагает не просто смиренно ожидать, но и творить. Идея смелая, мало кто из русскоязычных мыслителей предлагает какие-то конкретные и практические шаги.

Какова концепция?

С моей точки зрения, комплекс методов, который выбирает Макаров, более чем заслуживает право на существование: синергетика, и «теория систем». Эволюционные теории зачастую грешат выделением неких простых, константных базовых составляющих, которые определяют развитие рассматриваемого ими процесса. «Теория систем» и «синергетика» более пластичны, поскольку признают их бесконечную сложность. Синергетическое видение процессов подразумевает охват многовариантного поведения многоэлементных структур в многофакторной среде, то есть — каждый текущий процесс со своей контекстной средой оказывается по определению сложным, многовариантным, нелинейным. В тот момент, когда элементы текущего процесса вступают во взаимодействие друг с другом, они самоорганизуются, и, при достаточно сложном уровне взаимодействий, они образуют систему, главное свойство которой — сохранение равновесного состояния между своими различными элементами, гармония. Чтобы сохранить сложность, система должна быть открыта, то есть воздействие внешних систем и приток энергии извне должен поддерживать уровень сложности внутри её — закрытая система стремится к равновесному состоянию, то есть энтропии, гомеостазу. Текущие внутри системы процессы нелинейны, то есть не подчиняются какому-то основному её свойству, или последовательно-эволюционному движению. Энергия извне воздействует на общую конфигурацию системы, однако она чаще обладает более-менее устойчивой адаптивностью, и способна корректировать внешнее воздействие, стремясь вернуться к сходному состоянию. Однако так не может происходить всегда.

Нелинейность текущих процессов подразумевает постоянное взаимодействие элементов внутри системы, что делает неизбежным изменение конфигурации между ними, и эту случайные, непредсказуемые отклонения от более или менее равновесного состояния называются флюктуациями. Флюктуации позволяют сохранять сложность системы, и менять её внутреннюю структуру в зависимости от изменений конфигурации её элементов, образуя тем самым новый порядок. Предельное количество флюктуаций может подвести к системному кризису всей структуры, и полной смене парадигмы её развития — в так называемой «точке бифуркации» происходит полное изменение конфигурации внутри системы, и определяется направление её дальнейшего развития, в рамках которого и складывается новый порядок.

В принципе, таковы основные черты синергетического понимания мира.

Для того, чтобы приспособить эту теорию к практической деятельности, Макаров вводит понятие «социоматериальной матрёшки», человек оказывается включён в иерархию включающих друг друга систем, от индивидуума на первом уровне, и до глобального человечества на седьмом. С каждым уровнем растёт включённость человека в рамки определённых парадигм, ключевых ценностей системы, в рамках которой он существует. Ключевые ценности сообщества определяют параметры системы, в рамках социальной системы это культура, язык, менталитет, национальный характер — эти ценности в совокупности и свойственны тому образованию, которую Макаров помещает в центр своей программы — «народ». «Народ» — носитель ключевых ценностей своего сообщества.

Каким образом сохранить набор ключевых ценностей? На человека в разной степени воздействуют разновекторные силы, исходящие из различных социоматериальных сфер, как принадлежащих к его «матрёшке», так и внешних систем. И вот, на стыке совокупности ключевых ценностей и внешнего воздействия и возникают параметры порядка, гармония, которая должна, по идее, обеспечить равновесное состояние между процессом развития, с одной стороны, и, с другой, устойчивостью базовых свойств системы. Это обеспечивается, в свою очередь, и непосредственным участием человека в процессе развития, как субъекта самоорганизации и активного носителя ценностей.

Как определить параметры развития «Русского мира» в будущем? Программа достаточно проста. Определить ключевые ценности цивилизации, переосмыслить исторический опыт, определить согласованное видение «народа» в отношении ближайших стратегических целей, и видения общего будущего — на внутреннем треке, на внешнем же — принять участие в глобальной перестройке мира, отторжение глобализационных процессов, многополярность и обособление. Кроме того, наиболее важный носитель ключевых ценностей находится на третьем уровне «матрёшки», это великорусский этнос, который, по определению автора, в рамках «Евразийской цивилизации» должен играть роля «связующего компонента сплава» — если уподобить цивилизацию сплаву стали, то «великороссы» здесь выступают в качестве своего рода «железа», без которого сплав не сможет существовать вовсе (правда, возникает вопрос: что, если естественные процессы развития общества ведут всё же к созданию глобальной цивилизации, где русскому этносу будет отведено место компонента сплава, а не его основы, которую автор отводит «малым народам»? Логика та же самая).

Если брать конкретные инструменты управления, Макаров предлагает переорганизацию общества в форме корпорации, которую он понимает в хозяйственном, экономическом смысле, ориентируясь на бизнес-модели. В «матрёшке» соучредителем корпорации является человек и субъекты его системы, автор сознательно отвергает «англо-американскую» корпоративную модель с их институтом менеджмента, предпочитая модель прямого управления через институты корпорации.

Вроде бы достаточно любопытный взгляд на будущее России — во первых, в отличие от большинства предлагаемых моделей будущего, он предполагает в качестве активного актора не государство, а общество. Во вторых, по крайней мере, в теории, он предполагает сложность процессов и взаимодействий внутри него. Но какие же возникают вопросы к автору в процессе чтения?

Итак, прежде всего стоит коснуться вопроса о рефлексии всей системы ценностей, которые образуют «народ», и парадигме, в рамках которой он развивается. Для того, чтобы правильно их понять и отрефлексировать, необходимо их познание, а не придание смыслов. Для того, чтобы проводить достаточно подробный анализ «русского фрактала», необходимо тщательно проанализировать, по крайней мере, все основные текущие процессы его движения, и состояние в синхронной перспективе. Если нет научного познания, если отсутствует философский анализ базовых составляющих системы и её изменений, которые заменяются набором достаточно условных идеологем, каковой является, к примеру, евразийская, а, точнее, гумилёвская идея «комплиментарности» русского и евразийских народов, то любая организационная структура на столь шатких основах обречена на провал, точнее, на системный кризис и, в будущем, катастрофу. Апелляция к «здравому народному уму» хороша в моментах дискуссионных, в процессе диалога и осмысления, однако она мало может помочь при поиске парадигмы развития, если вопрос стоит именно так. Помимо прочего, необходимо тщательно проанализировать исторический путь России через века, избегая ловушек модернизации истории, истории «ножниц и клея», как её именовал Роберт Коллингвуд, ведь чёткое понимание прошлого необходимо для встраивания образа настоящего.

Другой вопрос — о переорганизации системы управления в рамках корпорации. Безусловно, ничего нового в этом концепте нет, «корпорация» в широком смысле свойственна абсолютному большинству и архаичных, и модерновых обществ. Классический пример корпорации — средневековый город. Если мы вспомним изначальный смысл слова «республика», или греческого «политейя» как раз означал «общее дело», где сувереном всего института как раз и выступают члены всего общества. Так же и концепт модернового государства предполагает в своей основе корпоративное начало, поскольку члены общества в нём выступают как субъекты политики, говоря бизнес-языком — как акционеры, они имеют право оказывать влияние на распоряжение своей собственностью. Но исторический опыт говорит нам, что корпорации, как правило, создаются под конкретную и определённую ситуацию, и эта же ситуация в данный конкретный период определяет её облик, цели и задачи.

Отвлечёмся от нашего первого вопроса, и предположим, что сама конфигурация системы ценностей русской цивилизации определена верно. Однако синергетические процессы настолько сложны в своём многообразии, что в течении смены одного-двух-трёх поколений конфигурация их может изменится достаточно сильно, подобные перемены, к примеру, происходят в данный момент, в иранском обществе. Тогда «корпорации» придётся не только оформлять текущую конфигурацию системы ценностей, но и корректировать её, то есть неизбежен переход к системе прямого управления «держателями контрольного пакета акций». С точки зрения синергетики, вся система корпоративной организации общества, в конечном счёте, сведётся к искусственному формированию стабильно-адаптивной системы. Стремление «укротить» многообразие текущих в обществе процессов неизбежно приведёт к упрощению управленческих моделей, и, со временем, они перестанут соответствовать текущему этапу развития, и начнут искусственно тормозить его естественный ход. Если в основе «корпорации» будет лежать чётко опредмеченная система ценностей, то в её рамках будут действовать те, кто является их носителями — кем, по умолчанию, является и автор этой книги. Здесь стоит вспомнить китайский опыт. Чем отличались шэньши от классических средневековых книжников, что в своё время метко подметил Григорий Померанц? Тем, что им было заранее ясно устройство мира, и его основных составляющих, и базовые его основы не были предметом дискуссий. «Корпорация «Русского мира», взяв на вооружение комплекс идей, изложенных в этой книге, обрекает себя на появление своего рода «китайской модели», когда стратегию развития и общее видение мира определяет достаточно узкий круг лиц, ограниченный комплексом константных идеологем.

Конечно, можно было бы возразить, что книга Макарова посвящена текущему моменту, и стратегии на ближайшие пару-тройку десятилетий, что она будет адаптироваться к текущему моменту развития, однако нельзя не принимать во внимание тех фундаментальных проблем, которые заключены в её основание. Конечно, в нынешнюю эпоху тупикового кризиса парадигмы развития идеи Макарова могут казаться достаточно серьёзными, но не стоит забывать, что организационными структурами можно поддержать определённые тенденции развития и состояния общества, но нельзя повернуть его вспять, также весьма ограничены возможности искусственного «нациестроительства». Несоответствие идей, которые будут служить инструментом коррекции общества, его состоянию, может привести к стагнации и системной катастрофе, чего всем нам очень хотелось бы избежать.

Абсолютно новый период в истории Ближнего Востока, исламской цивилизации начался с возникновением Османской империи, а позже – с крушением династии аббасидских халифов в 1517 г., и фактическим объединением исламских земель под знаменем турецкой Порты. Во времена могущества турецких армий и были покорены раздробленный сирийский регион и богатый Египет, прибежище мамлюкских султанов. Однако как они существовали в составе этой империи, какова была повседневная жизнь этих стран?

Экспансия на Балканах, к примеру, была жестокой и кровавой, таким же было и управление. Разорённая за века Анатолия также говорила сама за себя, она вошла в XX век бедным аграрным регионом с вкраплениями западных предприятий. А Сирия, с её глубокими корнями кланового и общинного самоуправления? А Египет с его богатым земледелием и развитыми ремесленными цехами? Ведь всё это долгое время оставалось в силе?

Почему это важно для того, кто изучает человеческое общество? Османская империя – пример того, как чрезмерная концентрация власти и извлечения ресурсов приводит к катастрофическим последствиям для всего региона, однако не стоит представлять её страшным и жестоким, всё пожирающим монстром. Даже в рамках этого едва ли не вертикального общества могли существовать и другие реалии, которые могли дать свои импульсы развития. К таким регионам относятся Египет и Сирия, которое всю историю и Халифата, и Турции, стояли несколько особняком. В чём специфика?

Евгений Зеленев, историк-арабист и бывший (увы, политика…) декан Восточного факультета СПБГУ, как раз занимается историей этих регионов (прежде всего — Египта), охватывая в основном эпоху заката Порты, делая упор на социальную историю, культуру, идеологию, и попытку рассмотрения глобального цивилизационного контекста XIX века. Мы будем сегодня говорить о его книге 2003 года, в которой рассматривается не слишком часто поднимаемая тема специфики управления в регионах, насыщенных горизонталями, с определёнными местными элитами и относительно свободными рынками.

В качестве метода Зеленев выбирает довольно редкую среди отечественной «гуманитарки» синергетику, теорию о нелинейных процессах. Каждая ситуация имеет свою причинно-следственную связь, которая далеко не всегда вписывается в общую модель развития, и каждое событие порождает новую волну подобных сцепок, воспроизводя, умножая и преобразуя измерения в более общей закономерной среде, иногда меняя её общее течение (флюктуация). На пересечении отдельных видов закономерности возникает точка бифуркации, на которой возникает выбор между дальнейшими путями развития.

Метод, безусловно, интереснейший, особенно в применении к социальным процессам, которые имеют весьма текучие и нестойкие закономерности. А вот какой у автора подход к государству? Здесь уже сложнее, Зеленев останавливается на этом вопросе вскользь, но указывает, что государство является системой общественного управления на отдельно взятой территории, и является частью общественной системы, среди которых он традиционно выделяет (по политическому признаку) либерально-демократические, государственно религиозные, по принципу организации – авторитарные и тоталитарные, рациональные и иррациональные. В любом случае, государство для автора – это глобальная система управления обществом, во многом отвечающее за его эволюцию и развитие. Допустим. Как же это исходит из материала книги?

Египет и Сирию, пожалуй, стоит рассмотреть отдельно.

Итак, Египет. Традиционная мамлюкская военная знать. Мусульманское духовенство, традиционно сильное и держащее масштабные вакфы, и осуществляющее судебные функции, несмотря на султанские канун-наме и фирманы. Сельские регионы, со своими порядками, территориальными объединениями, родовыми община во главе с шейхами, коптскими центрами, стоящими особняком. Города с квартальными объединениями и ремесленными гильдиями-таваиф, а также купечеством, работающим на достаточно богатом внутреннем рынке, и периодически выходящим на внешний. В общем, от предыдущей эпохи Фатимидов Турции достался Египет с достаточно развитыми горизонталями, и сравнительно устойчивой экономической системой (справедливости сказать, развитые ремесленные объединения были довольно долго поддерживаемы властью фатимидских султанов).

Как же осуществлялось управление? Был губернатор – вали, и был диван – совет, имевшие силу исполнительной власти, при них существлвало финансовое и верховное судебное управление. Но, были бейликаты (тоже административные единицы), где власть диктовали мамлюкские шейхи, представлявшие собой своего рода альтернативную власть. И, наконец, была армия, расквартированная в Египте, которая имела своё собственное, неподотчётное вали командование, и имеющая смешанный характер, включая янычар, турок и мамлюков.

Контакты с населением, помимо попыток централизации суда, заключались в сборе налогов, которые отдавали на кормление мультазимам-сборщикам, управителям податного региона, которых, впрочем, можно было смещать. Судебное управление осуществлялось назначаемым из Стамбула кади-аль-куда, однако местное судейство лишь формально подчинялось ему. Управленцы, как ни странно, старались не лезть во внутренние дела объединений и корпораций, и степень их самоуправления была довольно высокой.

Казалось бы, не самый плохой социальный строй. Население могло лавировать между губернаторской, мамлюкской и военной элитой, и системой сдержек и противовесов получать поддержку с той или с другой стороны, пользуясь противоречиями между власть имущими. Но это до поры до времени. Ситуация изменилась…

Обратим внимание на интересную динамику.

В XVIII веке мамлюки смогли прибрать в свои руки основные нити административного управления, и приобрели широкий контроль над всей управленческой системой. И тогда (весьма поучительно) всей структуре горизонталей был нанесён первый, весьма чувствительный удар. Мамлюки взяли под контроль внешний рынок, причём совсем не административным путём. Они попросту закупали у французов дешёвые массовые товары, и по низким ценам продавали их на египетском рынке, что нанесло существенный урон ремесленным гильдиям. Таким образом, мамлюкский единоличный контроль способствовал первой волне экономического упадка Египта.

Следующий этап – французская оккупация и их система управления. Кстати, сразу видна разница с нашествием в Россию, где Наполеон и не пытался брать систему управления населением в свои руки. Французы, для повышения эффективности управления, создали общий для всего Египта диван, в котором заседали представители всех означенных выше общественных страт, и представители их, вероятно, впервые за всю историю могли принять участие в «большой игре» управления всем регионом, и осознать силу этого выборного начала, особенно французы сделали ставку на коптов, которые приняли активное участие в новой администрации. Поэтому возвращение Египта под контроль османов встретило не то чтобы сопротивление, но уже несколько иное общество.

Духовенство, ремесленничество и аграрные объединения могли теперь противостоять власти вали и армии, каирская община при поддержке духовенства и вовсе бросила вызов армии и мамлюкам, дав вооружённый отпор карательным отрядам. Казалось бы, наступила новая эпоха в истории страны, но не тут-то было, и перед нами возникает фигура албанского наёмника Мухаммада Али, сыгравшего огромную роль в истории региона Нижнего Нила, и отзвуки деятельности которого слышны по сию пору.

Прежде всего, Мухаммед Али – гениальный популист, один из самых великих в мировой истории. То, что описывает Зеленев, достойно любого предвыборного штаба. Мастерское лавирование между местным населением, которое со временем отстаивало своего кумира с яростью фанатов, султанской властью, недорезанными мамлюками и разными частями армии выдаёт умного и талантливого человека. Безусловно, таким его считает и Зеленев, отдавая также ему дань как человеку, проводившему модернизацию страны.

Ой ли? А если более внимательно прочитать предоставленные данные?

Придя к власти, Мухаммед Али сначала в течении нескольких лет дискредитировал и чужими руками аккуратно убирал наиболее весомых представителей местной элиты, расширяя структуру контроля и управления посредством бюрократии, состоящей из турок, и армии, основой которой были его соотечественники албанцы. Налоговые подати и госзакупки по бросовым ценам постепенно увеличивались, ограничивался внутренний рынок, развивался рынок внешний.

Безусловно, к модернизации стоит отнести развитие армии и всё, что этому сопутствует. В частности, создание промышленной инфраструктуры, позволявшей вооружить армию, наём иностранных специалистов для обучения и организации. Развивалось образование, открывались технические университеты, правда, тоже заточенные для нужд армии, правительство субсидировало сектор сельского хозяйства, создававший культуры на экспорт.

Безусловно, Зеленев оценивает эти явления положительно, как пример грамотной модернизации, сравнивая Мухаммада Али с Петром I, пусть даже и одной отрасли, впрочем, он также пишет, что основной мотив – личная власть и её расширение. Однако какова цена, и к чему это привело?

Альтернативные власти местные элиты были постепенно подчинены и подавлены бюрократией, сельское хозяйство было подорвано экстренными налогами и госзакупками, подорван внутренний рынок, то есть, произошла эрозия горизонталей, масса бывшего земледельческого населения была люмпенизированна. Что до механизма представления общественных интересов, то его попросту не существовало, все старые сцепки были заменены «васатой», индивидуальных точечных контактов населения с представителями власти, имеющих личную основу, и бывшую основанной, по всей видимости, на коррупции. Взявшая под контроль общественные ресурсы бюрократия мгновенно погрязла в чудовищной коррупции, пожирая едва ли не половину государственного дохода, причём никакие управленческие инициативы Мухаммеда Али – от создания альтернативной местной бюрократии до прямого ручного управления – попросту не работали. Извлечённые ресурсы же, в общем то, так и завязли в армейской системе, брошенные на расширение владений египетского султана в Сирии, Аравии и Судане. В итоге не совсем ясно, что же имеет в виду автор, когда пишет о том, что Мухаммед Али сформировал египетские политические силы, если общество само по себе не было модернизировано, и национализм выражался лишь в запоздалом создании национальной бюрократии.

С одной стороны, стоит заметить, Мухаммед Али строил свою систему управления и бюрократизации на европейском, в частности – на французском примере. Это так. Однако формирование бюрократии имело иной смысл, и мало было связано с общественными интересами. Зеленев отмечает, что характер их службы был не гражданским, а подданническим, то есть вертикальным, по своей сути, изначально став номенклатурной корпорацией, связанной с элитой, местами принявшей монополитистический и олигархический характер. Огромную роль играла и армия, отныне ставшей единственной основой государственности.

Отчасти и поэтому, после капитуляции Мухаммеда Али в 1841 г. в войне в Сирии Египет резко рухнул вниз. Лишённая военных заказов промышленность затухала, а внутренний рынок был отдан на откуп европейским товарам. Зеленев утверждает, что это не было катастрофой, ведь в наследство династии Али досталась развитая бюрократия, имеющая потенциал для развития… Но посмотрим, как развивалась система дальше.

Несмотря на ряд позитивных перемен, принесённых послёдышами Мухаммеда Али, иностранные державы посредством новоиспечённой бюрократии взяли под контроль всё управление Египта. Им даже не понадобилось строить какую-то новую систему управления, предшественники уже подготовили почву, став колонистами своей собственной страны, англичане лишь вложили определённые средства в выращивание хлопка. Конечно, было знаменитое восстание Ораби-паши в 1880-х, но это было скорее выступление армии против египетской администрации, обложившей налогами население, и иностранного вмешательства во внутренние дела региона. По факту, англичанам было нужно лишь контролировать нерационалистически мыслившую элиту, которая культивировала подданническое, а не гражданское развитие общества, разворачивая их в нужную Кабинету сторону.

Сирии автор уделяет куда меньше времени, хотя и там материал куда как интересен. Если Египет всегда был централизован, хотя бы в силу географических особенностей, то Сирия социально была очень пестра. В наследство от Средневековья этот регион получил развитую систему землевладения, как крупного, так и мелкого, территориальные ассоциации, торговые объединения городов, мощные родовые кланы и многочисленную христианскую общину, проживающую в южных регионах Палестины. И власть поэтому здесь имела весьма странный характер, так же, как и армия.

Поэтому, вплоть до вторжения Мухаммада Али, османские вали управляли здесь по принципу «делай так, как было принято раньше», то есть – пытаться осуществлять свою власть, лавируя между многочисленными группировками внутри Сирии, находясь в постоянном поиске компромисса. Но в начале XIX века новоиспеченный султан Египта попытался навязать региону свою систему управления с её жёстким бюрократическим централизмом. Да. Он потерпел неудачу, но это изрядно всколыхнуло Сирию, став своего рода точкой бифуркации, после которой общество пошло по другой линии развития. Это наложилось на реформы Танзимата, когда Рашид-паша пробовал ввести рационалистическую бюрократию, однако это внесло ещё большую сумятицу в пёстрый регион, тем более, что реформы шли крайне хаотично и непоследовательно.

Отделение Сирии от Турции предопределила последующая эпоха, эпоха жёсткой тирании Зулюм и, в особенности, националистическая политика младотурок, что привело к восстаниям, и к последующему отделению региона.

Разница в управлении двух регионов очевидна, пусть даже географически они совсем рядом друг с другом. В Египте – склонность к централизации, в Сирии – децентрализация, причём, по мнению автора, нарочитая, стремящаяся предотвратить региональную консолидацию.

Однако Зеленев не акцентирует внимание на, быть может, даже более важной черте сходства двух систем, особенно удивительных для Османской империи, в которой было провозглашено самовластие султана. Это, по сути, децентрализация обоих регионов. Порта поддерживала систему бейликата и мамлюков долгие десятилетия, и это была альтернатива их власти. В Сирии не стремились уничтожить местных шейхов и разогнать общины, а наоборот, встраивались в их локальный соцклимат. И это стало подспорьем, когда во времена кризиса власти мамлюки в Египте и локальные лидеры в Сирии смогли противопоставить себя военной силе Стамбула.

Что это значит?

К сожалению, автор этот вопрос даже и не ставит. Это не упрёк ему, и так материал поднят колоссальный, однако тема очень даже «рыбная». Преследовали ли власти иные цели, кроме выкачивания средств из регионов? Какими же были изначально взаимоотношения власти и общества, отношения симбиоза или господства и подчинения? Для архаики этот вопрос не праздный, не праздный и для дня сегодняшнего. Что, если децентрализация в Сирии была не формой политического управления, а способом сосуществования? И в Египте, где контроль за рынком осуществлялся только в регулировании верхней планки цен? Конечно, представление о неограниченной власти было, ведь султаны давно объявили себя безраздельными владыками всего исламского мира, однако существовало ли это на практике? Например, в Египте, несмотря на провозглашение всей земельной собственности государственной, спокойно продолжали совершаться сделки продажи, купли, аренды, и они даже фиксировались в официальных бумагах. Как это всё работало?

Другой важный вопрос, который задаёт автор – вопрос о модернизации, её роли и цене в архаичном обществе. Безусловно, тот же Египет явно шёл по этому пути, пусть и очень медленными, черепашьими шагами: так, в междувластие начала XIX века ремесленные организации были уже объединением мануфактур, а не кустарных ремесленников. Однако во времена Мухаммада Али, как уже было показано выше, происходит ускоренная модернизация, как пишет Зеленев, «с опорой на собственные силы». Пусть будет так, однако какова цель? Сам же автор и определяет подобный тип как «неорганическую модернизацию», то есть без опоры на внутреннее социальное движение, и имело внешний эффект «демонстрации». Привилегированные слои общества, и, в особенности, семейство Али обеспечивали себе комфортные условия существования, правления и расширения экспансии, при этом используя абсолютно немодерновые способы контроля, извлечения и перераспределения ресурсов. Эту модель также определяют как «имперскую», то есть с упором на развитый ВПК, что также сопровождается увеличением эксплуатации и перераспределением ресурсов, созданием ветвистой бюрократии, служащей инструментом этих начинаний. Более серьёзный уровень модернизации был осуществлён через много лет, уже в XX веке.

Модернизация же в Сирии имела более внешние причины, их импульс исходил из Стамбула и танзиматных реформ, имея также больше военный характер, частью проекта по преодолению технической отсталости Турции.

Итак, какой же вывод можем сделать мы? Безусловно, показанная нами часть мировой истории очень поучительна и сложна, её можно рассматривать с разных граней, с разных точек зрения. С одной стороны, мы видим, как централизация и модернизация империи Али разрушила египетское общество, и привело постепенно к внешнему подчинению всю страну, однако определённые преобразования всё же были совершены. Мы видим, что с ослаблением центральной власти экономика Египта всё равно росла, а с другой стороны, рыночная активность мамлюков на свободном рынке чисто конкурентными путями едва не привела египетскую мелкую промышленность и аграрный сектор к разорению.

Пусть каждый прочитает эту малоизвестную книгу, и сделает свои выводы сам.