Итак, нынешней эссе-рецензией я желаю внести некоторые коррективы к написанному ранее отзыву на сборник Николая Конрада «Избранные труды. История» (), где я дал несколько поспешную и неполную характеристику историческим воззрениям автора. Почему я хочу скорректировать свою характеристику, будет видно ниже, пока только поясню, что это в очередной раз доказывает, что многие вещи по прошествии времени необходимо переосмысливать.

Итак, востоковед-филолог Николай Конрад при ближайшем рассмотрении оказался куда более интересным человеком, чем я думал. Во первых, при более глубоком знании самого разного марксизма, в том числе и советского в различное время, оказывается, что наш герой вовсе не такой пламенный и убеждённый идеолог. Во вторых, несмотря на это, он всё же был исполнителем травли своего учителя, филолога-китаиста В. М. Алексеева, о чём тот недвусмысленно писал в письмах к арабисту Игнатию Крачковскому. Однако Конрад сам оказался в лагерях, проведя немало времени на лесоповалах. Почему почтенный учёный и, как оказалось впоследствии, весьма выдающийся, да ещё и заступающийся за младших коллег-вольнодумцев, пошёл на это, трудно сказать, это вопрос сложных изворотов человеческой психологии, однако сам факт остаётся фактом.

Однако сейчас лучше поговорить о мировоззрении этого весьма интересного человека, точнее, его историософии, в основу которой легли идеи, прямо противоположные жестокому времени, в котором он жил. Эта гуманистическая концепция наиболее ярко была сформулирована композицией сборника «Запад и Восток» (1965), соединённых общей для всего человечества магистральной идеей. Поэтому свой текст я посвящаю именно концепции «переходного периода» между историческими эпохами, особенности – идеи «мирового Ренессанса».

История человечества движется от одной социально-экономической формации к другой, между которыми существуют своего рода переходные периоды. Эта идея не нова, конечно, ни в советской литературе, ни в зарубежной, однако Конрад придал ей иной окрас. Переход от одного состояния общества к другому знаменуется развитием мысли, перебарывающей зло очередной формы классового антагонизма, и новый социальный строй порождается развитием гуманизма и культуры. Так, эпоха Эллинизма была порождена взрывом культуры и философии Древности, осмыслением самого себя и окружающего мира, Например, идеи натурфилософии, заложенные Демокритом, Эмпедоклом, Гераклитом, авторами «Веданты» и «И-цзина», осмысления развития общества и его движения, показанные римским историком Полибием и его китайским собратом Сымой Цанем, создание самого учения о познании и логике посредством Аристотеля, Акшапады и Мо Цзы, осознания единства человечества как такового и идеи гуманизма, доброго начала – через Цицерона, Мэн-цзы и Сунь цзы.

Другой взлёт – эпоха после веков прозябания под феодальным гнётом, возрождение древних представлений о человеке. Итальянские гуманисты (XIV-XVI вв.) считали одним из главных принципов humanitas, Хань Юй (VIII-IX вв.) употреблял слово «женьдао», индусы же знали «maitryakaruna», «сострадание». С точки зрения Конрада, все эти понятия обозначали «человечность» и «любовь к людям». Возродилась главная этическая категория, порождённая древностью, ставящая в центре мироздания человека как существо гуманное и сострадательное. Философия и литература – вот что возвестило о начале новой эпохи, разорвав оковы старой.

Конечно же, поэзия является её немолкнувшим свидетельством, как ледник в Гренландии. Да, вечно пьяный Ли Бо, Ду Фу и Ван Вэй (VIII в.) находятся на одной доске с Франческо Петраркой и Вильямом Шекспиром, творящим почти на тысячелетие позже. Их всех объединял взгляд в будущее через призму наследия прошлого, великих культур древности, достигших своих высот в гуманизме, в человечности.

Таким образом, возникли «Ренессанс» Вазари и «Фу Гу» Хань Юя соединены магистральным смыслом – «возвращением к древности», к исконным традициям античных философов и конфуцианской традиции. Таков «мировой Ренессанс» — вторая яркая вспышка перехода от феодальной формации к капиталистической.

Сама по себе идея «восточного Ренессанса» была, вероятно, инспирирована работой Шота Нуцубидзе (1947) о «Витязе в тигровой шкуре» как типичном творении эпохи Возрождения, и широкой постановки вопроса о Ренессансе как стадиальном явлении в истории, присутствующем, что логично, и на Востоке. Постепенно в эти ряда встали Фирдоуси и Низами, Рудаки и Руми, Алишер Навои и Джами. Все их произведения, по мнению автора, пронизаны ренессансным романтизмом, любовью к человеку и человечному.

Третья вспышка – развитие реалистичной литературы в XIX веке, и её пришествие на восток, посредством, например, Хасэгава Фтабатэя или Нацумэ Сосэки, активное взаимопроникновение мировой литературы и её «глобализация», по мнению автора, развитие рационалистических и социалистических идей на основе отрицания эксплуатации человека человеком.

Так что Н. Конрад пытается изящно обойти противоречие между стадиальным и цивилизационным подходами, что и привлекло к нему внимание Арнольда Тойнби, который, наоборот, в конечном счёте распределил цивилизации в стадиальном порядке. Именитый востоковед оставил классическое трёхступенчатое разделение истории человечества, пронизанное горизонтальными этапами переходов, и при этом аккуратно указал на различие в культурах различных народов, показывая при этом их глобальное сходство. И именно концепция «мирового Ренессанса» как культурной предпосылки возникновения нового типа общества играет у него особую роль.

Само собой, подобные широкие обобщения не могут вызвать к себе определённой критики. Тексты Конрада хорошо написаны, виден его незаурядный поэтический дар, дар художника и мыслителя. Нарочито расфокусируя образ своего «мирового Ренессанса», он показывает общую картину, грандиозное полотно торжества нового мышления и всеобщего гуманизма.

Одним из первых скептически отозвался об идеях Конрада синолог Лев Эйдлин, осторожно намекнув, что анализ китайской «ренессансной» философии у оппонента слишком поверхностен и не учитывает контекста, а также диахронного развития, которое делает понятие «Фу Гу» не постсредневековым явлением, а традицией, восходящей как раз к той самой древности.

И когда точки зрения Эйдлина и Конрада столкнулись в противостоянии, тогда наиболее ярко выразилась склонность последнего к широким обобщениям, поиску общего и сквозного в мировой истории, ради поисков смысла и упорядоченности он даже был согласен пренебречь конкретными данными. Конрад был человеком полёта, он был способен на кропотливую работу с материалом, что показывают его труды по японской литературе, но предпочитал широкие обобщения и крупные мазки на холсте истории.

Но в то же время хочется вставить и свои пять копеек. Ведь Конрад поразительно мало внимания уделил, собственно, самому Возрождению, тому самому «идеальному типу», на который он опирается при распознавании восточных «Ренессансов». Для него соприкосновение с западной культурой носит скорее спорадический и случайный характер, характер нужного грубоватого мазка для придания нужного контура или тона. Его соединение эпох сквозь века и оставляет всё же после себя привкус недоверия. Европейское Возрождение длилось около двух с половиной веков, китайское же — семь веков, иранское – примерно пять. Разброс между элементами концепции колоссальный, можно провести тысячелетний вектор от Ли Бо к Вильяму Шекспиру, и всё это будет «Возрождением»… тогда что же будет Средними веками?

При всём пафосе гипотезы поймать грань между Средними веками и Ренессансом у автора очень трудно. Где заканчиваются средневековые литературы и начинаются возрожденческие? «Витязь в тигровой шкуре» и «Лейла и Меджнун» — классические средневековые поэмы, так их и классифицируют литературоведы, например, Елиазар Мелетинский, кстати, тоже большой теоретик в этой области. Да, можно увидеть грань между фон Эшенбахом и Сервантесом, вот между Низами и, например, Насиром-и-Хосровом, который как раз является классическим средневековым поэтом? Эта размытая грань и позволяет отнести к «ренессансной литературе», при желании, весьма разные по стилю и содержанию вещи. Почему бы творчество Ли Бо не сравнить, скажем, с виршами Раймбаута Оранского? Подобная параллель также имеет право на существование, и можно таким образом доказать, что Ли Бо является не возрожденческим, а средневековым поэтом.

Также вряд ли возможно ставить на одну доску противостояние конфуцианцев засилью буддистов и даосов тому, как возрожденцы выступали против доктрин католической церкви – в конечном счёте, эпоха Ренессанса в Италии и Голландии многим обязана именно церкви, пусть даже и не институту как таковому, но даже и отдельным иерархам. В Китае же своя специфика, здесь скорее противостояние конфуцианской философской «классики» и метафизики буддизма и даосизма.

Итак, «мировое Возрождение» — гипотеза. Яркая, смелая, интересная, но всё таки ещё гипотеза, и нельзя сказать, чтобы Николай Конрад её сколько-то нибудь окончательно обосновал. Но он призвал к дискуссии, и эта дискуссия действительно имеет смысл, смысл поисков связующих горизонтальных нитей культур разного времени, но также и с учётом их собственного контекста и социо-культурной динамики. К сожалению, последователи этого замечательного учёного в основном постулируют его идеи, нежели ищут им доказательную базу, однако, будем надеется, что теории Николая Конрада переживут в будущем свой «Ренессанс».

Лапина З. Г. . Учение об управлении государством в Средневековом Китае. Москва. Наука. Главная редакция восточной литературы .МГУ. 1985г. 384с.илл. твердый переплет, обычный формат.

Историки, занимающиеся историей Китая, чаще всего идут по пути её иллюстрирования. Очень много работ, которые показывают политическую историю, масса тех, кто показывает причудливые культы и обычаи этого народа. Это интересно, конечно, но как мы поймём эту цивилизацию, если будем изучать отдельные, небольшие курьёзы?

Есть и другие вещи. Чтобы понять чужую культуру, нужно вникнуть в саму её суть, понять тот язык, через который они реализуют свои представления об окружающем. В конце концов, недаром учёные тратят многие годы на лингвистическую подготовку. Хорошие традиции, заложенные в языкознании продолжились и в советские годы – несмотря на многие и многие репрессии в отношении известных учёных. Традиции до сих пор живы в нашей синологии – большое спасибо тем, кто выдерживал её все эти годы.

Может быть, именно поэтому книга Зинаиды Лапиной получилась такой… немарксистской? Казалось бы, всё на месте, и ссылочки на Первоисточники, и обязательная лёгкая критика «буржуазной» историографии… Однако, прекрасно зная, что дальше первой главы цензор эту муть читать не будет, Лапина писала уже своё. Она не стала фантазировать насчёт феодальной системы, не впала в рассуждение об эксплуатации крестьянства и классовой борьбе.

В центре исследования – трактат XI в., экзаменационное сочинение, написанное чиновником Ли Гоу, которое именуется «План обогащения государства, план усиления армии, план успокоения народа». Большая часть учёных даже сер. 80-х, в которых была написана книга, просто повыдёргивали бы из трактата цитат, разбавив Марксом, и написали бы пафосное сочинение об усиливающейся феодальной эксплуатации и прогрессивности Ли Гоу. Однако Лапина не такова. Её интересует причудливая вязь иероглифов, тот смысл, который в них вкладывал автор.

В современном китайском языке понятие «цзин цзи» означает экономику, и примерно совпадает с западным. Часто его экстраполируют и на прошлое. Однако, как это часто бывает, биномом «цзин цзи» просто обозначили то, что не имело прямого аналога в сознании конфуцианца. В средневековых текстах это понятие содержит в себе целый комплекс различных понятий.

Главное для конфуцианца – семья. Чжин Гоу – государство – это большая семья. Тай Цзу – глава семьи. Тот, кто является проводником воли Неба, носитель благой силы Дэ. Он должен держаться «цзин цзи». Это не просто «экономика». Это целый образ мыслей. «Цзин цзи» — это стремление к бережливости. Бережливость ведёт благородного мужа к совершенствованию. Благородный уж будет всё делать для процветания других, и использовать своё богатство во благо. Низкий человек будет копить богатства и обирать окружающих. Либо безудержно тратить всё на бездумные развлечения. Это неприемлемо для

Конфуцианца. Он должен стремится к совершенству во всём. Если все будут на своих местах, а благо будет распределятся по справедливости, когда каждый будет помогать каждому – тогда наступит гармония в обществе.

Сразу становится ясно, что Ли Гоу, конечно, идеалист. Он пишет о том, как должно быть, и многие слова из его трактата так и просятся на цитаты. Однако он верить в Дао, в путь, ведущий к совершенству, верит, что люди осознают и поймут цену идеалам Кун-цзы.

В целом, книга Лапиной представляет из себя суховатое источниковедение, с подробным лингвистическим анализом. Стороннему читателю лучше вообще не стоит браться за эту книгу – мне, знакомому с Китаем только по университетскому курсу и паре обобщающих рбот, пришлось тяжело. Однако если вы готовы к сложностям восприятия – пожалуйста. В любом случае, понимать китайскую культуру вы будете чуть-чуть лучше.

Берзин Э.О. Юго-Восточная Азия в XIII- XVI веках. АН СССР Институт востоковедения Москва, Наука. Главная редакция восточной литературы 1982г. 332с. Твердый переплет, обычный формат.

…Знаете ли вы, что в одно время с тем, как Иван Грозный и его Избранная Рада вели воины за расширение нашей земли, тоже самое делалось на другой стороне материка, где бирманские короли Табиншветхи и Байиннаун распространили свою власть почти на весь Индокитай?

Что пока поляки и литовцы схлёстывались с Тевтонским Орденом в Великой Войне, отважный Чан Куй Кхоанг выбивал китайских оккупантов из долины Красной реки?

Что государственная система Аютии-Сиама, отчасти живущая и до сих пор, была заложена за полвека до открытия Америки Колумбом, и её отцом является король Боромотрайлоканат?

Вот вопрос, который меня всегда интересовал – почему романисты разных мастей берут сюжеты для своих книг из истории Европы? Почему Ричард III, Альфред и Карл, Жанна д’Арк и Тиль Уленшпигель? Понятно, они ближе культурной традиции. Но ведь другие регионы нашей планеты тоже являлись подмостками длинной, бесконечной и кровавой драмы под названием «жизнь», где царило предательство и благородство, жадность и великодушие?

Один из таких регионов – Юго-Восточная Азия. Регион для нас достаточно экзотический, эдакое белое пятно на карте истории. Даже курсы на российских истфаках благополучно обходят его стороной. А, между прочим, здесь много ярчайших и интересных моментов, изучением которых занимается считанное число людей. В советское время это положение брались исправить, и различные авторы-востоковеды из РАН в 60-70-е гг. выпускали краткие очерки истории каждой страны Индокитая – Бирмы, Сиама, Камбоджи, Лаоса, Вьетнама, Индонезии… Книги были разной степени удачности, корпуса источников всегда были очень разные. Несмотря на то, что каждая страна имеет свою летописную традицию, сохранилось от неё не так много, и историкам подчас приходилось по крупицам собирать информацию, каждое имя, каждый факт здесь на вес золота… Тем паче, что археология тех мест, насколько мне известно, достаточно слабо развита. Особенно хорошо, однако, здесь устроились специалисты по колониализму – благо европейских источников полно. Неплохо потрудились и синологи, вычитывающие в китайских летописях и документах – в частности, с недавнего времени, увы, покойный завсектором Китаеведения ИВ РАН Алексей Бокщанин.

Написание доколониальной истории Индокитая – это, конечно, поступок. Написание доколониальной истории Индокитая с точки зрения «советского псевдомарксизЪма» – скорее, извините, профанация. И тем не менее, Эдуард Берзин взялся за этот глобальный труд, желая создать своеобразный справочник по политической истории названного региона, сдабривая его при этом густой приправой марксистко-ленинской теории о классовой борьбе и закрепощении крестьянства. Мы не будем рассматривать первую часть работы, посвящённую событиям до XIII века – просто у меня нет её на руках. Вторая часть освещает события XIII-XVII вв., самое бурное и кровавое время. Что получилось?

Несмотря на сообщение, что исследование «основано на широком круге источников», оно представляет из себя обычную компиляцию более ранних трудов. Даже в те разделы, где Берзин является специалистом (Таиланд), не добавлено ничего нового по сравнению с его предыдущими работами. Источники, конечно, используются, но по минимуму. В принципе, это простительно, ведь исследование не претендует на новизну – скорее, на обобщение материала. С этим вышло хуже.

Книга представляет из себя описание политической истории, внутренних и внешних воин стран Индокитая в их современных границах. Разные главы явно писались в произвольном порядке, и, как бы это сказать, не «сбалансированы». История этих стран переплетена теснейшим образом, однако чувства внутренней динамики событии в регионе совершенно не чувствуется.

Вторая моя существенная претензия – извечные псевдомарксистские заклинания, которые сопровождают книгу. Я очень уважаю марксизм, но он должен быть уместен в исследовании – смог же, например, Николай Конрад совместить его с теорией китайской литературы, сделав это интересным и оригинальным. Здесь же – просто попытки подогнать историю Индокитая под какие-то общие схемы классовой борьбы. Причём даже не по сведениям источников. Здесь берётся старый добрый метод всех любителей различных «-измов»- метод реконструкции фактов. Где-то на периферии борется шайка беглого буддистского монаха? Следовательно, положение крестьянства ухудшается, укрепляется феодальное землевладение и уровень эксплуатации. Нет сообщений о бунтах? Значит, положение крестьян улучшается, а нынешний правитель государства борется против гнусных и реакционных феодалов… В принципе, логично, но очень умозрительно. Да и не убедительно.

Однако, в целом, книга довольно весело читается. Она не очень велика по объёму, и следить за судьбами династий и отдельных людей достаточно интересно. Реальность всегда интересней выдумки, и причудливые судьбы великих государственных деятелей заставляют задуматься над хитросплетениями судьбы. Так что история Индокитая – неиссякаемый источник для книжных сюжетов, и этот справочник по политической истории – неплохой путеводитель по ней.

У многих учёных, занимающихся историей Китая, есть одна особенность – язык не поворачивается назвать это недостатком. Синологи очень любят объект своего изучения – они обожают китайскую литературу и учёность, влюблены в скупые, но красивые пейзажи художников, восхищаются доблестью воинов, схватывающихся на границе со степными варварами… Они смотрят на Китай как на вторую родину, страну мудрецов, стабильности и спокойствия. Китай – это вторая родина. Хотя многим ли из них довелось жить в этой стране, общаться с простыми людьми не на учёном языке конфуцианистов, а на простом, повседневном?

Чарльз Патрик Фицджеральд начинал свои китаеведчиские штудии не с чтения иероглифов в скучной аудиторной зале. Волею судеб двадцатилетнего парня закинуло в неспокойный Китай 20-х гг., где он работал на Пекинской Императорской ЖД, изучая китайский язык, что называется, с натуры. Это и определило в дальнейшем судьбу Чарльза – вернувшись в Лондон, он получил образование востоковеда. Судьба связала Фицджеральда с Китаем накрепко – вся его карьера, на дипломатическом ли фронте (наблюдал возникновение КНР своими глазами), преподавательском ли – везде он занимался только проблемами этой страны.

Больше половины жизни Фицджеральд провёл в Австралии, на тихом местечке профессора истории Восточной Азии, и за это время написал массу работ по самым разным аспектам истории Китая – от древних времён до современности. И предлагаемая научно-популярная работа из той же самой плеяды просветительских трудов, призванная рассеять туман незнания над этой гигантской и загадочной страной.

Когда читаешь таких «мастеров обобщения», как Гердер, Гегель или Тойнби, ловишь себя на мысли: а к чему писать столько о стране, о которой тебе настолько мало известно. В сочинениях этих авторов описана монолитная и застывшая структура, загнанная навеки в рамки конфуцианской морали, несколько размываемое в нынешнее время западной цивилизацией. Тот же Тойнби относил время возникновения государственной экзаменационной системы к династии Хань (206 до н.э. – 221 н.э.) – что тут говорить… Фицджеральд старается разрушать обыденное представление, в его интерпретации Китай – динамичная и развивающаяся структура, и застой для неё – скорее искусственное, ненормальное явление. Политической истории уделено немало места, однако больше половины книги – это культура.

Книга научно-популярная, и предназначена для людей, имеющих об истории Китая лишь крайне смутное представление. Автор кратко, но доходчиво описывает основные черты китайской цивилизации, делая упор на политическую историю и культуру. Он описывает историю Китая от 200 г. до н. э., от зари культуры, вплоть до падения династии и падения Цинн в 1912 году. Конечно, очень кратко, но Фицджеральду удалось рассказать о бесконечных воинах за власть начиная со времён восхода империи Ши Хуанди. Главы о политической истории перемежаются интерлюдии, повествующие о различных сторонах культуры – иероглифическом письме, семейным ценностям, науке, философии, географическим открытиям. Книга хорошо проиллюстрирована, специальные термины подвергаются тщательной расшифровке, различные специфические стороны чужого культурного кода разжёвываются с большой тщательностью. Особенно это касается письменности и литературы – Фицджеральд явно преклоняется перед китайским искусством каллиграфии, также как и универсальным языком литературы, мало связанным с повседневной речью в силу своей символичности. В книге представлена подборка стихотворений китайских поэтов – классиков, на самые различные темы – от любви до алкоголизма.

Другое дело, что автор мало места уделяет социальной и экономической истории, а описание структуры общества достаточно поверхностно – он ограничивается описанием управленческих структур, возникших во времена Тан, и исчезнувших с Синхайской революцией. Он употребляет расхожие термины «феодализм» и «капитализм», хотя ясно, что эти термины в Китае имеют свою глубокую специфику, если, конечно, вообще могут быть к нему употребимы. Однако Фицджеральд не пытается пояснить эти термины…

В итоге можно сказать, что эту книгу прочитать стоит – в ней даётся цельная картина Китайской цивилизации, её культуры и политической истории. Несмотря на некоторую легковестность и поверхностность (вполне допустимую для научпопа) «История Китая» — неплохой материал для первичного ознакомления с историей этой загадочной страны, ставшей для нас в последнее время более близкой.

П. С. Правда, переводчик местами… путает даты и имена. Так что читать нужно внимательно…