(Уточним — здесь и далее под термином "критика" мы понимаем отнюдь не разгромные журналистские материалы, но вообще любую аналитическую информацию о книгах, в нашем случае — о книгах фантастических. Она отличается от простой заметки ("В изд-ве Таком-то вышла книга Имярека о злобных принцессах и добрых вампирах") тем, что не просто сообщает о факте, но дает этому факту некую оценку, негативную или позитивную. Заметка нейтральна, критика же всегда содержит оценочное суждение, со знаком "плюс" либо "минус").
Первый и главный потребитель такой критики — отнюдь не автор, а именно читатель периодического издания, в котором она напечатана. Читатель — тот, кто "заказывает музыку", — и чего же он при этом хочет? Разумеется, более-менее объективной информации о книгах. При нынешних темпах книгоиздания в России выходит до двух десятков книг еженедельно — и даже если отбросить переиздания, количество это явно превышает и финансовые, и "читабельные" возможности рядового потребителя фантастики. Причем уточним: по возрасту, художественному вкусу и т.д. эти потребители между собой весьма отличаются; поэтому правильнее говорить о нескольких целевых аудиториях, которые покупают ту или иную фантастику.
Отсюда — необходимость учитывать "мишень" — потенциального читателя — при написании рецензии. Вот она — первая и, пожалуй, важнейшая составляющая успеха критического "выстрела": точно знать, куда "стреляешь". Какому читателю будет интересна книга серии "Фантастический боевик", какому — "Альтернатива. Фантастика". Каковы ассоциативный ряд такого читателя, его понятийное поле; иными словами, как нужно писать рецензию, чтобы именно "тот самый" читатель купил книгу — и не разочаровался. Разумеется, нет четкого разделения, кто-то может с одинаковым удовольствием (ну, хотя бы без отвращения) читать и Павича, и сериал "Гор" Нормана. Но даже в случае такого всеядства ожидание будет разным: от Павича человек хотел бы получить одно, от Нормана — другое. И если в своих ожиданиях читатель будет обманут — не важно, хороша ли сама по себе книга, он все равно воспримет ее негативно.
Помогают ли сориентироваться покупателю в вале собственной продукции издательства? Нет, нет и еще раз нет! В статье "Фантастика: между притягательной силой жанра и неодолимой харизмой метода" я упоминал об этом: для издателя все покупатели, по сути, разделены на две категории. К первой относятся те, кто и так знает, о чем книга; в 95 случаях из 100 (исключение составляют особо злостные эстеты) такие читатели купят книгу в любом оформлении. Ко второй категории относится читатель, которого нужно завлечь — и делается это наиболее доступным способом: пестрыми картинками, крикливыми аннотациями, наконец, выпуском книг в сериях ("купил одну — купит остальные, он ведь собирает серию").
Если судить по обложкам и аннотациям, в 99% издаваемых книг фантастики нас ждут кровь, перестрелки, спасение миров и, в перерывах между оными, любовные похождения главного героя (разумеется, успешные!). Впрочем, в 70% именно все это и составляет контент упомянутых книг.
Вообще, к существующему термину "женский/дамский роман" следовало бы добавить "роман подростковый, фантастический" — инфантильную по своей сути писанину, в которой автор (все равно какого биологического возраста), не слишком убедительно скрывшись за личиной главного героя, своего alter ego, вовсю демонстрирует нам свои комплексы. Подобные герои, как правило, скромны и остроумны (точнее, считают себя таковыми), имеют успех у всех существ противоположного пола, какие только появляются на страницах книги (а появляются они там редко и бывают описаны крайне схематично); наконец, такие герои спасают мир, до той поры их гениальности не признававший, и отправляются почивать на лаврах (вместе со схематично выписанными красотками).
Литературный язык? внутренняя логика текста? новизна идей? — ищите их где-нибудь в другом месте!
Но на подобную книжную продукцию существует спрос (равно как и на дамские романы) — и алкающий именно такой книги читатель купит и прочитает ее с удовольствием. Купит и прочитает, если его привлечет обложка, если распалит воображение аннотация, если прочитанная им рецензия будет соответствовать: а) содержанию книги; б) ее, книги, целевой аудитории. Смешон критик, всерьез обсуждающий образный ряд и архитектонику каких-нибудь "Обреченных на убой". Не меньшее недоумение вызовет рецензия с фразами: "Клевое чтиво!", "Лихо завернут сюжет", — на монографию Фернана Броделя "Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II".
Итак, в первую очередь — четкое понимание целевой аудитории. А отсюда и второй, но отнюдь не маловажный фактор: самоидентификация рецензента.
Помните, я говорил о "более-менее объективной рецензии"? Почему "более-менее"? Да потому что абсолютно объективной вы никогда не прочтете: личные пристрастия рецензента всегда оставляют свой отпечаток.
И это... хорошо! Художественная литература — не свод однажды утвержденных правил; разные вкусы, разные предпочтения писателей дарят нам возможность читать разные книги, делают литературу живой, красочной. О нет, я не отстаиваю право на существование — и тем более, на монополизацию книжного рынка — за литературой даже не серой, а бесцветной, которой, увы, становится год от года всё больше. Разумеется, есть некие рамки грамотности, внятности изложения и проч., которые не обойдешь пресловутым: "А я так вижу!" И прикрывать собственную безграмотность претензиями на оригинальность ни у кого долго не получается.
Критику хорошо бы помнить о том, что он — не истина в последней инстанции. О его вкусах, эрудиции, идейных убеждениях постоянные читатели скоро составят свое мнение, они будут делать "поправку" на всё это, читая его материалы. Однако иногда бы хорошо и самому критику отдавать себе отчет в собственной субъективности.
А аналитика? Она и помогает сориентироваться, подняться от простого "мне понравилось" до "мне понравилось, потому что". Собственно, "понравилось" в большинстве случае как бы выносится за скобки (об этом — чуть ниже). А вот "потому что" как раз помогает читающему рецензию понять, понравится ли книга ему самому!
Теперь о "понравилось". По моему глубокому (и субъективному!) убеждению, писать рецензии на книги бесцветные, тусклые, никакие — не следует. Потому что "черный PR — тоже PR". Да и попросту жалко места, ведь в любом издании — газете ли, журнале — места для рецензий выделяют не так уж много; всегда — меньше, чем хотелось бы!
По-моему, рецензент в идеале должен выполнять роль этакого светильника: направлять внимание читателей на те книги, которые этого внимания достойны. Которые вышли в нераскрученной серии, или же их авторы обладают пока не слишком звучными именами, — те книги, которые могут затеряться в общем вале издаваемой фантастики, — но достойны большего. Иными словами, рецензия в 95 случаях из ста — материал со скрытым месседжем "Прочти эту книгу!"
Исключение стоит сделать в случае, если некую книгу уж так хвалят, так хвалят! — а по мнению критика, хвалят совершенно зря (или не за то, за что следовало бы). Тогда месседж меняется: "Осторожно! Не обманись!" — и критик объясняет: "книга не понравилась, потому что".
Но понравилась книга или нет, существует типовой набор ошибок, допускаемых критиками в рецензиях.
Например, руганье книги за то, чего в ней нет. Речь идет не о прорехах во внутритекстовой логике (их-то отмечать надо бы!), а о фразах вроде: "Жаль, очень жаль, что автор так и не написал о начальнике транспортного цеха".
Порой доходит до смешного. Рецензент, прочитав книгу "по верхам" или "очень по-своему", вдруг пишет о том, чего в ней нет. Например, одна московская критикесса, умная, эрудированная и обычно внимательная, сообщает: "В повести Елены Хаецкой "Поп и пришельцы" пришельцы потому и бесы, что контакт с ними сопряжен с болью, унижением, а в данном конкретном случае — еще и с ритуальными убийствами". Всё бы ничего, да только у Хаецкой "в данном конкретном случае" бесы/пришельцы фигурируют в повести лишь как некое умозрительное допущение, в действительности же оказывается, что и убийства совершались не ими (да были ли пришельцы?!), и бесы они, согласно объяснениям главного героя, отнюдь не поэтому, и...
Но здесь мы остановимся, чтобы не впасть в еще один, едва ли не самый тяжкий грех рецензентов. В любом художественном тексте есть момент в сюжете (т.н. "завязка"), за который переступать в рецензии критик не имеет права. Это очень тонкая грань: с одной стороны, совсем ничего не писать о сюжете нельзя; с другой, нельзя и раскрывать интригу больше допустимого. (Что, увы, частенько позволяют себе в аннотациях те же издатели).
Вообще, в литературной критике все тексты, посвященные неким конкретным книгам, а не явлениям, тенденциям и проч., можно разделить на два типа, которые условно назовем "предисловия" и "послесловия". Принцип прост: в первом случае читатель с произведением, о котором идет речь, не знаком. Соответственно, "предисловия" (к каковым относится и большинство рецензий) больше рассказывают (с той или иной долей аналитики). Хорошие же "послесловия" в первую очередь занимаются именно анализом.
А что еще может и должно быть в рецензии (если, разумеется, объем позволяет)? Вопреки ограничениям (обычная рецензия бывает от 2 до 5 тыс. знаков с пробелами) хотелось бы видеть в материале:
— хотя бы минимальную информацию об авторе;
— повторяю — пересказ сюжетной завязки;
— анализ проблематики произведения, его идеи;
— анализ сюжетного построения, характеров (не обязательно, но желательно);
— описание языковой палитры, используемой автором, его стиля;
— если перевод — как книга переведена;
— как книга издана, оформлена (но в рецензии такую информацию необходимо внятно отделять, дескать, на обложку романа поставлен дурацкий рисунок, что, однако, не умаляет его, романа, художественных достоинств);
— акцентировать внимание, какому кругу читателей книга будет интересна в первую очередь (на худой конец — сравнить с какими-то из уже известных и похожих по тематике, стилю книг).
Многовато для 5 тыс. знаков? Да нет, нормально; хватит, если рецензент с первых же строк приступит к сути, а не станет выплясывать вокруг да около, попутно демонстрируя собственную эрудицию и проч.
И еще — то, чего многие критики не учитывают, а надо бы. Кроме целевой читательской аудитории книги, есть еще формат изданий, где появляется та или иная рецензия на эту книгу. И рецензия для "Реальности фантастики" или "Просто фантастики" (изданий жанровых) должна принципиально отличаться от, допустим, рецензии в журнал для подростков "Одноклассник" или в глянцевый "Free Time". Иные читательские круги, иные системы ценностей, а главное — иная погруженность в тематику. То, что для читателя жанрового издания — непреложная истина, читателю, допустим, "Одноклассника" надлежит разъяснить.
Не зная этого или не желая играть по таким правилам, многие рецензенты "уходят в глухую оборону": пишут только для жанровых изданий. А это очень плохо, ведь тем самым они способствуют замыканию фантастики и фэндома на самих себя. Вот одна из причин, по которым фантастика считается недо-литературой, литературой второго сорта: о ней пишут "как для своих", критики ленятся или боятся представлять лучшие книги фантастики в других СМИ — и все мы в результате в который раз проигрываем...

* * *

Конечно, в этой статье подняты далеко не все проблемы, связанные с рецензированием фантастики и вообще с жанровой критикой. Ни слова не сказано, например, о заявленном "чего ждет от рецензии автор", не сказано об этическом аспекте рецензирования (ведь некоторые писатели-фантасты частенько выступают в роли критиков — допустимо ли это? хорошо или плохо?), не сказано о том, насколько важен фактор оперативности в написании и публикации рецензий, не сказано о рекламе скрытой и явной, о...
А впрочем, пора заканчивать дозволенные речи. Об упомянутых выше проблемах (и о многих других, пока не озвученных), надеюсь, мы поговорим в следующий раз.

PS. "Не стоит прогибаться под изменчивый мир!.."

Статья эта была зачитана на первом заседании КЛФ "Портал" 5 июня 2004 года — и тогда же оказалось, что к ней непременно нужно написать постскриптум. Потому что некоторым из присутствовавших показалось, дескать, автор статьи всячески призывает "прогибаться", "ложиться" под читателя, а ведь такое "прогибание" для настоящего творца — последнее дело!..
А действительно, не окажется ли учитывание формата издания, целевой аудитории и проч., к чему призывает автор данной статьи, "прогибанием"? Под этим термином подразумевается некая уступка собственным вкусам, творческому замыслу в угоду: а) читателю (чтобы понял, чтобы понравилось), б) издателю (текст такого формата скорее опубликуют).
И здесь, к сожалению, многие путают художественную литературу, публицистику и журналистские тексты. В чем разница? Попробуем объяснить.
Художественный текст, в идеале, пишется "для себя": в момент творчества автор не задумывает о том, кто будет его читать, не задумывается даже о том, для кого и почему он пишет; так не задумывается, наверное, соловей, когда поет свою песню. Творческий акт — нечто естественное, часто — далекое от рационального "для того, чтобы". Как говорил Жванецкий, "писАть, как и пИсать, нужно тогда, когда уже не можешь сдерживаться". Иными словами, художественная литература, даже несущая в себе некий публицистический или узкий тематический посыл, по сути своей безадресна, ее целевая аудитория не определена автором или определена очень схематично; или же эта целевая аудитория (например, в случае с детской литературой) определяется самим типом текста, его содержанием. Странно, однако написание сказки почему-то "укладыванием под читателя" никто не считает...
Вообще многие не отделяют собственно творчество (написание текста) и коммерческие вопросы (поиск издателя, заключение договора и проч.) — а это два совершенно разных аспекта писательской деятельности; оба — чрезвычайно важные, но смешивать их нельзя. Нельзя писать текст и в то же время думать о том, "куда бы его пристроить"; иначе ничего достойного не получится — хотя с коммерческой точки зрения может выйти весьма удачная вещь.
Ах, эта фраза "коммерчески успешный текст"! Многие озвучивают ее с уничижительными интонациями — а зря, совершенно зря! Ведь коммерческий успех может быть вызван разными причинами. Да, кто-то пишет книгу, ориентируясь в первую очередь именно на этот успех — и добивается его (а бывает, что и нет). Кто-то же пишет "просто для себя", а потом оказывается, что книга успешна коммерчески. Более того, при правильном PR-е, можно в несколько раз повысить продажи любой книги (написанной бездарно или талантливо — не важно); PR сам по себе не является чем-то недостойным (но об этом всё же давайте поговорим подробнее в следующий раз).
Итак, это что касается текстов художественных. И, добавлю, публицистических — как правило, они пишутся тоже в первую очередь "по велению души", а потом уже автор ищет, где бы их опубликовать.
Не то — тексты журналистские (в том числе — рецензии). Журналистика тем и отличается от литературы, что она работает "на читательский отклик". Даже термины специальные для этого существуют: эффективность журналистского материала, например. Актуальность затронутой темы, правильно выбранная целевая аудитория, грамотно (с точки зрения выбранного понятийного поля) написанный материал — всё это приводит к высокой эффективности такой статьи. В нашем случае, прочитав рецензию, человек захочет купить книгу — или, вопреки другим прочитанным им же рецензиям, покупать ее не станет.
Вот о чем речь. Хотите быть услышанными — говорите на понятном языке и в людном месте. Можно, конечно, читать проповеди в горах, баранам и камням; если проповедь будет пламенной и живой, и камни ответят, и бараны уверуют, но...
Но это уже, скорей, из области фантастики.

Искренне ваш, ВП

Не знаю, заметили вы или нет, но в последние годы на конвентовских семинарах и секциях всё чаще звучат доклады не на литературоведческие, а на социологические темы. Видимо, прогнило что-то в фэнском королевстве — и сильно прогнило, запашок доносится из самого нутра.
Отсюда и доклады, и статьи. Попытка разобраться в вечных вопросах: кто виноват и что делать?
Но в который раз городить огород — скучно. Все эти статьи и воззвания — толку с них мало. Опять же: ну стало уже общим местом источать тоску по поводу, скажем, наших доблестной как-бы-критики и комплиментарного рецензирования. Всё это старо.
Но есть кое-что новенькое, свежее. Пахучее — хоть святых выноси.
Сказать об этом — пожалуй, надо. Однако в привычном формате — не хочется.
И раз уж мы все тут — любители фантастики, то давайте пофантазируем. Представим себе, что некий инопланетный биолог, этакий Альфред Брем (Альф?), наблюдает за нами, невидимый, но всевидящий. И иногда пишет письма своему другу — не римскому, орионскому.
Одно из таких писем попало ко мне. Вот оно.


* * *

Дорогой друг, вот уже который год я наблюдаю за обитателями здешней планеты. Они разумны, но их сознание — причудливо и парадоксально, и способно привести в изумление даже бывалого путешественника.
Как ты помнишь, с недавних пор я занимаюсь социологией малых групп. В прошлых письмах я рассказывал тебе, что такое фэндом. Нынче я поделюсь с тобой наблюдениями за тем, как постепенно из сообщества любителей литературы он превращается в нечто совершенно иное. И по каким именно причинам это происходит.
Как ты помнишь, в основе всякой группы лежит структура, иерархия. Она бывает официально озвученной или негласной, но всегда — чёткой и довольно жёсткой. Каждый член группы обладает тем или иным статусом.
Статус — своеобразный «интерфейс», он поясняет, как именно другим членам группы взаимодействовать с его носителем. Пышный хвост, громкий голос, яркие седалищные мозоли — все они знаковы для тех или иных видов животных. И не просто так: каждый значимый элемент внешности или поведения важен с точки зрения выживания вида.
А что же в фэндоме — сообществе, которое, по идее, объединяет ЛЮБИТЕЛЕЙ ХОРОШЕЙ ФАНТАСТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ?
Не поверишь, но внутритусовочные табели о рангах зачастую выстраиваются по критериям, которые не имеют к литературе вообще никакого отношения.
Нынешний автор обычно начинает своё вофэндомление не с публикаций, а с выступлений на форумах и участия в интернет-конкурсах. Он активно демонстрирует себя граду и миру — подчёркиваю: себя, а не свои произведения. Собственно, такая вызывающая форма вхождения в группу встречается у многих животных: новичок как бы пробует внутреннюю иерархию «на излом», ищет в ней своё место.
И очень быстро — в случае с фэндомом — выясняет, что в нём важно не качество твоих текстов, а громкость твоего голоса и активность позиции. Убедившись, что в ЛИТЕРАТУРНОМ СООБЩЕСТВЕ качество текста мало кого волнует, такой автор и всю свою дальнейшую «карьеру» строит на этом: громком, настырном, зачастую вопиюще безграмотном «крике». Для него показателем того, что книга удачна, являются тиражи; все попытки литературного анализа — довольно вялые, имеющие больше общего с отзывами, чем с литературной критикой или полновесными рецензиями — он воспринимает в зависимости от их, попыток, тональности.
Положительная рецензия? Рецензент — большая умница. Каких бы глупостей он ни написал.

Рецензий нет вовсе? — как и любая игнорируемая особь в группе, автор пытается привлечь к себе внимание: активно призывает прочесть свою книгу, льстит, берёт на «слабо» и т.д. Тональность выступлений бывает разной: от ложного самоуничижительного: «Ну конечно, как всегда, моё творчество недостойно их величайшего внимания», — до воинственного: «Они просто привыкли к американской жвачке для мозгов. Куда им осилить мою КНИГУ!»
Ну а если рецензии появились — и они преимущественно негативные, стиль поведения автора становится агрессивным. Здешние высшие приматы имеют обыкновение швыряться во врагов собственными фекалиями — метод малоэстетичный, однако эффективный. Люди действуют схожим образом, но на словах.
Первым делом «пострадавший» с увлечением погружается в пучины конспиромании. Видимо, это как-то связано с особым строением мозга или типом сознания, я пока толком не выяснил, но убедился в одном: такие авторы не способны представить себе, что они написали книгу слабую или пустую. Значит, виноваты окружающие. И начинают воздвигаться трогательные в своей нелепости теории: «они, столичные, о нас, провинциальных, ни в жизнь не напишут!», «они, провинциалы-завистники, о нас, столичных, ни слова не скажут», «конечно, я же автор издательства на три буквы, а в том журнале с названием в четыре буквы рецензируют только книги издательства пятибуквенного»... Рецензенты обвиняются в чём угодно: отсутствии филологического образования и чувства юмора, в скудоумии, поверхностности, невежестве...
Пожалуй, всё это — следствие твёрдой уверенности, что издатель, читатели и критики пребывают перед автором в неоплатном долгу. Таким сочинителям и в голову не приходит, что в первую очередь они сами, претендуя на чужое внимание, обязаны соответствовать этим претензиям — соответствовать высоким профессионализмом во всём, от умения грамотно писать до способности вложить в произведение глубокую идею... ну хотя бы одну.
Увы.
И на закуску, дружище, — самый потрясающий аргумент таких «недооценённых». «Почему-то ни один рецензент, — сокрушаются они, — не подчёркивает, что это по его мнению автор исписался, сделал слабую книгу и так далее. Почему-то ни один рецензент не допускает, что, может, это он изменился и просто стал другим и поэтому не воспринимает новые романы автора».
Не поверишь: те же самые писатели никогда не требуют, чтобы в хвалебных рецензиях на них рецензенты подчёркивали, что это только по их, рецензентов, мнению книги гениальны. И, повторюсь, ни один автор, который приводит такие аргументы, похоже, и мысли не допускает, что ОН САМ изменился к худшему, что он тоже может совершать ошибки и написать слабую книгу.


* * *

То, что я описал тебе, — лишь первая, наиболее безобидная стадия. Она шумная и зловонная (в информационном смысле, разумеется), но большого вреда литературе не приносит.
Однако самые сообразительные из авторов делают следующий шаг и, подыскав себе партнёра (или — реже — нескольких), вступают с ними в особый род связи: занимаются литературным грумингом. У высших приматов груминг — это очень важный социальный аспект жизни. Они не просто выискивают в шерсти друг у друга блох, клещей и кристаллики соли, но и тем самым демонстрируют взаимную приязнь.
Причём, отыскав паразитов — съедают их тихонько, другим не показывают. Взамен парнёр по грумингу делает то же самое.
Чтобы окружающие не заподозрили их в сговоре, авторы-парнёры по грумингу, обменявшись похвалами, с лёгким упрёком журят друг друга за «мелкие недочёты, которые, впрочем, не мешают получить удовольствие от книги в целом». (Именно так, в стиле советских передовиц, обычно и пишут рецензии друг на друга партнёры по грумингу).
Высшая форма литературного груминга — обмен вымпелами и значками, которому наиболее сообразительные авторы предаются во время конвентов. Принцип тот же, что и с рецензированием. Награждать самого себя — неловко. Совсем другое дело — создать мелкий, на полсотни участников, конвент или учредить премию имени какого-нибудь критика прошлых веков — и вручить вымпел и значок «полезному человеку», который написал о тебе развёрнутую критическую статью, выпустил твой сборник, напечатал в журнале. А уж если «полезный человек» тоже имеет отношение к какому-нибудь из конвентов, значит, там тебе наверняка воздастся сторицею.
Нас с тобой учили, что в этом случае ценность наград падает до нуля. По сути, важен не сам предмет (вымпел, значок, статуэтка), а то значение, которое ему придаётся. Как, когда, почему, за что его вручили. Здесь все: и те, кто вручает, и те, кому вручают, и даже окружающие, — знают о подноготной вручения; это ведь только кажется, что взаимный наградной груминг для окружающих неочевиден.
И всё-таки даже сами призёры — видимо, в итоге причудливого аутотренинга — искренне верят во все эти титулы «лучших авторов планеты».
Признаться, я не вижу ничего плохого во взаимных жестах и добрых услугах. Однако ущербность литературного груминга — и в случае с рецензиями, и в случае с наградами — в том, что добрая услуга оказывается услугой медвежьей. Неплохой автор начинает верить в свою безупречность, хороший — в гениальность, — и оба при этом стремительно теряют способность к самокритике, а, следовательно, даже тот уровень мастерства, которым обладали.
К тому же большинство премий, согласно их названиям, вручаются за ЛУЧШИЕ произведения. А на деле...


* * *

Но и эта, вторая, стадия вофэндомления не так вредна, как третья. Видишь ли, литературный груминг эффективен до определённого предела. В конце концов, если парнёры через силу читают книги друг друга и пишут вымученные рецензии, это заметно.

И вот тогда отдельные писатели превращают литературу в этакую служанку Чего-Изволите. Чтобы ни один рецензент не смел замахнуться на их святое творчество, они встраивают его в те или иные надуманные теоретические конструкции. Это может делаться с нарочитой академичностью, с непременной публикацией исследовательских статей и монографий, или же — с добродушным задором, под музыку и прибаутки, в форме, более доступной широким читательским массам. Общий знаменатель у тех и других — псевдонаучный характер таких теорий.
Так поступают и в животном мире. Некоторые виды членистоногих перед спариванием подносят самке «подарок»: запелёнутую в кокон добычу. Самые же «продвинутые» подсовывают пустой кокон, и пока самка разберётся что к чему, успевают сделать своё дело и убежать.
Такие «пустышки» в литературном мире бывают разными.
Скажем, очень эффективный путь — «создание» новых направлений, жанров, школ.
Нередко бывает так, что автор, дабы выделить свои произведения, обозначает их неким термином: «м-реализм», «фантастический боевик», «фантастика пути» и т.д. При этом он не скрывает своих намерений и не возводит на основе этого псевдо-термина теорий, он всего лишь создаёт бренд, чтобы успешнее продвинуть на рынке товар. Он об этом заявляет совершенно открыто, не претендуя на лавры теоретика или учёного. Ничего зазорного в подобном подходе, на мой взгляд, нет.
Но иногда брендОвые фантазии набирают обороты — и возникают такие кадавры, как христианское фэнтези, миракль-фэнтези, интеллектуальная фантастика и т.д. Это уже концепты, претендующие на нечто большее, чем просто название для индивидуального стиля одного автора. Речь идёт о якобы открытых новых направлениях в литературе. Им пытаются дать определение, составляют списки классиков, отцов-основателей. Пишутся статьи и даже монографии. Полным ходом куётся новая, с пылу, с жару, страница в истории литературоведения.
Мотивы этаких «открытий» бесхитростны. Заявив об оригинальности новой школы, направления, жанра, автор тем самым выбивает право на то, чтобы в рамках мертворождённого концепта творить что угодно. И даже брать под своё крыло тех, кто ему по тем или иным причинам полезен.
Проблема в том, что все эти концепты к литературоведению не имеют никакого отношения. Придуманные термины и группы настолько же состоятельны, как, положим, воображаемый таксон «крылатые гады», к которому относились бы мухи, птеродактили и бэтмен.
Никакой научной основы у таких новообразований нет. Выдвигая их, «первооткрыватели» в лучшем случае ссылаются на некие абстрактные учебники. В худшем — не делают и этого, аргументируя полёт своей мысли тем, что «нечего со своей низменной алгеброй соваться к возвышенной гармонии художественного текста; я так вижу, мне так удобнее».
При этом в умах читателей насаждается терминологическая путаница; и не всегда — по искреннему неведению горе-учёных.
Безусловно, тезис Канта о том, что «любое исследование является наукой лишь в той степени, в которой использует математику», устарел, да и касался он в первую очередь естественных наук. Но это не означает, что наука — внесистемна и хаотична. Она требует чёткой терминологии — а это как раз то, что всегда навевало тоску на лентяев-второгодников. Некоторые из них сейчас правят бал в «тусовочном» литературоведении.
Автор, жаждущий признания ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ и в одночасье сделавшийся литературным теоретиком, на науку на самом-то деле плевал. Ему интересны не дискуссии по спорным вопросам, а самоутверждение и пиар. Поэтому в якобы проблемных статьях он не делает того, что считается необходимым минимумом для любой научной работы: не начинает с обзора истории вопроса и не даёт определения терминам, которыми потом будет пользоваться. Почему? Да очень просто. Углубись в историю проблемы — и обнаружится, что ты изобретаешь велосипед, в сотый раз открываешь Америку. Начни давать чёткие определения терминов — и алогичность твоих построений станет очевидна всякому.
Поэтому самые нахрапистые и бесшабашные авторы вписывают своё творчество в уже готовый контекст. Слегка подправив ряд нюансов. Без вранья не выходит, но когда оно смешано с правдой, отделить одного от другого сложнее.
В итоге создаётся этакая громыхающая творческая биография, словно томина из серии «Жизнь замечательных людей», посвящённая комсомольцам-добровольцам.
К примеру, весьма характерна политика, которую проводили недавно двое соавторов (тебе, дружище, их имена ничего не скажут, как и большинству здешних читателей). Взяв за основу утверждение о том, что научная фантастика погибает, они начали целенаправленно сокрушаться об этом в своих и чужих Живых журналах, утверждая, что за последние год-два в России было всего четыре настоящих НФ-романа. В том числе — ты угадал — их собственное детище.

Информационная кампания проводилась в несколько этапов и имела следующие характерные черты. Везде, где в Живом журнале упоминали о научной фантастике, появлялся сперва один, а затем и второй из соавторов. Они вмешивались в дискуссию, обязательно озвучивая свой тезис о гибели НФ и о том, что пора её возрождать. Где-то иронизировали, где-то вели себя откровенно агрессивно, — этакая смесь миссионеров с крестоносцами. Однако добились того, что их стали узнавать и ассоциировать с тезисом о гибели НФ и необходимости возрождения жанра.
На их роман обратили внимание – появились первые, крайне негативные отзывы. Авторы с упоением вступили в бурные дискуссии с теми, кто их критиковал, во всём спектре, от нарочитого дружелюбия до сквернословия; причём такая реакция могла касаться одного и того же собеседника... если он сперва вежливо пытался увещевать, а затем откровенно предлагал соавторам вести себя поскромнее.
В конце концов ими была написана «программная» статья о гибели НФ. Поленившись даже сформулировать определение того, что такое научная фантастика, и скопом обвинив всех предыдущих теоретиков жанра в несостоятельности, соавторы вывалили на читателя несколько страниц ничем не подтверждённых фактов и наивных утверждений (чего стоила только ссылка на опросы в Живом журнале, которые, разумеется, никакой научной и статистической ценности в проведённых ими масштабах не несут). До слёз умилило меня и сравнение жанров научной фантастики и космической оперы, проведённое на сопоставлении двух фрагментов из романов Э.Гамильтона (1947) и А.Кларка (1968). Выдернутые из контекста цитаты романов, которые были написаны в два разных этапа становления жанров, – до такого аргумента раньше никто не додумывался!
Стоит ли говорить, что авторы в своей статье не упоминают ни об одном современном зарубежном писателе научной фантастики? Очевидно, их знакомство с жанром ограничивается публикациями советских и первых постсоветских лет – и уж тем более не касается новейших романов и повестей, которые на русский пока не переведены.
И вот таковы те, кто берётся судить о предмете, те, кто пытается формировать пейзаж современного фантастического литературоведения.


* * *

Отсутствие критики, ориентированной на литературные критерии, сродни отсутствию хищников в биоценозе. А в здешнем литературном болотце его обитатели-караси не только в жизни не сталкиваются со щуками, но и сами делают вид, будто они — зубастые и опасные хищники. Как ты знаешь, вид, лишённый естественных врагов, начинает активно размножаться (что уже происходит — видел бы ты количество выпускаемых в год романов!..) и вырождаться (...лучше тебе их не читать!). Устойчивые психологические барьеры, не допускающие и мысли о том, что сам автор способен ошибаться, плюс сознательное информационное паразитирование вряд ли позволят переменить ситуацию к лучшему.
Я назвал здешний социум страной непуганых критиков, однако это только полуправда. В действительности местные «караси» лишь мимикрируют под «щук»: они пишут свои статьи и рецензии не как критики, но как писатели, их цель — восхваление собственных книг. Литературоведение как наука их не интересует. И никогда не интересовало.
Один из точных критериев, позволяющих определить такого автора, — то, что в своих «критических» статьях он обязательно упоминает о собственных произведениях, приводит их в пример, ссылается на них.
Выводящий рулады соловей не радеет о певческом исскустве. Построивший беседку шалашник не думает об архитектуре. Танцующий перед самкой журавль не мечтает о возвышении балета на прежде недосягаемые высоты. Все они желают только одного... известно чего.
Так и горе-критики, авторы громоздких мертворождённых теорий, на самом деле стремятся к тому, чтобы [в письме неразб.] читателям мозги.
Впрочем, сами читатели тоже виноваты — потому, что принимают эти песни, пляски, фокусы и замки из песка за чистую монету. Если же воспринимать все подобные телодвижения трезво и с долей иронии, именно как попытки всеми правдами и неправдами привлечь читателя, — ну что же, в самых изящных из них можно даже найти нечто забавное.
Только не надо «благодарить» соловья аплодисментами — он не оценит, а, скорее, испугавшись, упорхнёт.

* * *

P.S.-1. На международном фестивале фантастики «Звёздный мост», где было зачитано это письмо, в тот же день, на других семинарах, прозвучали два доклада, которые во многом с ним перекликаются, а некоторые темы, в письме только упомянутые, широко и всесторонне раскрывают. Эти доклады — «Белые слоны отечественной фантастики» Александра Золотько и «Десять искушений матёрого публиканта» Генри Лайона Олди. Рекомендую прочесть — и задуматься, с чего бы вдруг все мы, не сговариваясь, взялись за одну и ту же тему.

P.S.-2. Я искренне полагал, что пишу письмо. Оказалось — очередное «зеркало», сработавшее эффективней, чем «Зеркало для фэндома». Прослушав доклад, некоторые авторы и критики увидели в моих героях себя. Другие поспешили «напеть» окружающим, что я перечислил всех ПОИМЁННО и всех же обозвал разными «нехорошими научными словами». Вот такое стихийное шапковозгорание...
Я же могу сказать только одно: вам виднее, господа. На то оно и зеркало.

Киев-Харьков, сентябрь 2008 г.

[В оформлении использованы фото Thomas`а Marent`a]