В 1970-ых – 1980-ых годах прошлого века внимание всех киноманов мира было приковано к Австралии. Там снимали настолько много всякого интересного, что по аналогии с тем, что происходило в предыдущие десятилетия в Европе, кинокритики даже придумали термин «австралийская новая волна». Нельзя сказать, что у этого направления было какое-то идейное единство, отнюдь. К «австралийской новой волне» относится много чего: тут вам и переполненный местной экзотикой «Обход» Николаса Роуга (1971), и постапокалиптический «Безумный Макс» Джорджа Миллера (1979), и комедийный «Крокодил Данди» Питера Фэймана (1986). Список можно, конечно, продолжать. Общепризнанным считается, что об «австралийской новой волне» как о культурном феномене заговорили после выхода на экраны первых фильмов Питера Уира. Это потом он переехал в США, где стал снимать кассовое кино и получать всевозможные награды. Некоторые из его поздних работ известны, кажется, всем. Сложно найти тех, кто не слышал про «Общество мертвых поэтов» (1989) и про «Шоу Трумана» (1998)? А вот до того, как «продаться» Голливуду, Питер Уир снимал сложные, мрачные и гипнотические триллеры. Именно они и открыли миру австралийской кино. Хотя было бы честно сказать, что все началось с тягучего и душного «Опасного пробуждения» Теда Котчеффа (1971), которое произвело такой скандал на Каннском кинофестивале, что про него предпочли забыть на следующие лет так сорок. А вот работы Питера Уира сразу оказались конвенциональными: смесь эзотерики и австралийской этнографии мгновенно вскружила зрителям голову. Сейчас эти его фильмы кажутся любителям триллеров слишком уж медленными, чуть ли не сонными, но никто не может оспорить то, что они обладают затягивающим эффектом.
«Последнюю волну» (1977) Питер Уир снимал после легендарного «Пикника у Висячей скалы» (1975), ремейк которой совсем недавно зачем-то сделали в виде мини-сериала. Уир работал в данном случае в уже привычном зрителю стиле, а так как к тому времени стал известным у себя на родине, то получил на съемки вполне себе неплохой бюджет, что видно хотя бы по первый впечатляющей сцене с дождем при ясном небе. Там с неба льется натуральный потоп, падают куски льда с человеческую голову, в общем, происходит натуральный апокалипсис. Фильм как раз про него, про конец света. Вот только не понятно, происходит ли он по-настоящему или только в голове одного отдельно взятого человека.
Сюжет «Последней волны» предельно прост. В Сиднее в среде аборигенов происходит убийство. Молодой парень погибает при очень странных обстоятельствах. Дэвид Бёртон работает адвокатом, ему предстоит защищать в суде обвиняемых в этом убийстве. Соприкоснувшись с местной архаичной культурой, он понимает, что все далеко не так просто. Ему снятся странные сны, мнится, что он гораздо тесней связан с происходящем, чем кажется на первый взгляд. Аборигены же не спешат раскрывать свои тайны и водят белого человека за нос. Или же готовят его к чему-то большему. Манера повествования построена на недосказанностях и ощущении иллюзорности происходящего. Зритель до самого финала так и не получит тех ответов, которые хотел бы получить. Парадоксальным выглядит то, что, в общем-то, достаточно безыскусная судебная драма в итоге оказывается каким-то мистическим трипом.
Питер Уир неоднократно говорил, что в ранних своих фильмах – до «Водопроводчика» (1978) – исследовал сновидения и грезы. И это прекрасно видно в манере киноповествования в случае «Последней волны». Это предельно сновидческое кино, когда непонятно где заканчивается реальность и начинается сон. Прибавьте к этому то, что фильм просто перенасыщен всевозможными символами, и поймете, что это не могло не вызвать появления множества интерпретаций происходящего на экране. Если искать ближайшие аналоги в русском кинематографе, то на ум приходит прежде всего «Сталкер» Андрея Тарковского (1979). Правда, у Уира подтексты не такие многозначительные и философских монологов нет.
Да, безусловно, многозначность трактовок фильма заложена создателями сознательно и последовательно. Зритель может дойти до того, что задумается даже о надписях на стенах. Есть некоторая параллель между наскальной живописью австралийцев (на ней сделан особый акцент на открывающих «Последнюю волну» титрах) и всякими там художествами на любых поверхностях в среде цивилизованной, городской. Возможно, на основе этой параллели и можно построить какую-нибудь очередную трактовку, но тут уж личное дело конкретного зрителя. Точно так же абсолютно не ясно – финальные эпизоды происходят на самом деле или просто приснились главному герою. Хотя в контексте фильма это не так уж и важно, так как зрителю уже успели внятно проговорить, что для австралийских аборигенов реальность и сновидения равнозначны. При этом сновидения даже важней, так как определяют ход жизни в дневной действительности. Во многом на этом строится одна из теорий, что в «Последней волне» нет разделения яви и сна, а, вообще, почти все происходит именно что во сне. Вторжение ирреального в повседневное начинается с того самого жуткого ливня в начале фильма. Чуть позже главный герой приходит домой, и в это обустроенное пространство, в убежище от внешнего мира (читай: в его сознание) так же в виде воды проникает ирреальное. На втором этаже переполняется ванна, сливное отверстие забили детские игрушки, и вот уже с потолка обильно капает. Дети главного героя радостно кричат: «Дождик!». Но радоваться тут нечему: внешняя угроза проникла в святая святых, от нее теперь не спрячешься. И, собственно, с этого момента и начинается трип. Вода медленно стекает по ступенькам лестницы, а главный герой медленно спускается в глубины своего подсознания (ничего хорошего он там, конечно, не найдет). В пользу этой теории говорит то, что само убийство происходит уже после начала водяных катаклизмов.
Но если отступить от трактовок и интерпретаций, останется ли в этом фильме некое ядро, которое все-таки делает его цельным повествованием? Да – оно есть. «Последняя волна» – прежде всего фильм про столкновение архаичного и цивилизованного. Судя по тому, что говорил сам Питер Уир (а он тут еще и сценарист, не забываем про это), для него основопологающим был посыл о том, что в древние времена люди обладали знаниями, которые более уже не доступны, в некотором смысле дикари, унаследовавшие опыт предков, мудрей просвещенных европейцев. На это можно возразить, что все дело в языке. Раньше для описания и объяснения мира использовался один язык, теперь – иной. Этот иной язык показал себя более функциональным, ничего большего. И тем более, ничего личного. Вот только эзотерики всех мастей с этим, конечно, не согласятся. Во многом это происходит из-за того, что цивилизованный человек в некотором смысле зачарован идеей о мудрости наших предков и той бездне знаний, которая может ему открыться. Прикосновение к архаике видится ему возможностью стать чем-то большим, чем незначительным винтиком в общественном механизме. Главный герой «Последней волны» измотан работой, в семье у него только видимая гармония, к тому же его с самого детства мучают кошмары. И вот ему дается шанс узнать что-то новое не только о мире, но и о себе. И он с остервенением хватается за него, желая сменить один язык на другой, найти таким образом выход к чему-то большему. Большему, чем он сам. Большему, чем общество, в котором он давно скучает. Большему, чем сам мир. Правилен ли этот путь? Питер Уир четко дает понять, что истину можно найти. И она преобразит искателя. Другое дело, что мир архаичный жесток и требователен. Там ничего просто так не получишь. И самое важное – он закрыт от посторонних. Можно сколько угодно заигрывать с магией и прочими радостями эзотерической жизни, но это не означает, что ты сможешь полноценно всем этим овладеть. Для этого надо полностью принадлежать к определенной культурной традиции. И в данном случае кровь все-таки не водица, а пропуск на ту сторону. Тут даже своих порой не пускают, не то что посторонних. Трагедия главного героя «Последней волны»в том, что ему уж очень хочется, прямо свербит в определенных местах, вот только получить желаемое можно только обходным путем. А следовательно полноценным полученное не будет. Никакого подлинного диалога культур по Питеру Уиру быть не может. Это все иллюзия, выдуманная себе на утешение западной цивилизацией. Недаром в одной из сцен второстепенный персонаж объясняет главному герою, что возможно только уничтожение одной культуры другой культурой. Именно так европейцы и поступили с австралийскими аборигенами, хотя теперь потомки тех самых европейцев и называют себя австралийцами. И в таком случае история нашего запутавшегося адвоката просто не может закончиться благополучно, крах неизбежен. И ситуация не изменится, даже если посмотреть на происходящее с немного другой точки зрения. А если все действительно происходит только лишь в голове героя? А там он и вправду столкнулся с миром потусторонним? В таком случае все даже хуже, так как стена между этим и тем еще крепче, а проломить ее практически невозможно. Тут вам все-таки не стандартная голливудская мистика, в которой рациональное всегда побеждает (почти всегда, нужно быть все-таки честными), тут у нас подлинные чудеса, а эти чудеса всегда малозаметны и страшны.
Противостояние автохтонного и пришлого режиссер выстроил не только на уровне фабулы, но и в определенном смысле обозначил на съемочной площадке через чисто кастинговое решение. На роль Дэвида Бёртона он взял стопроцентного американца Ричарда Чемберлена, а на роль то ли шамана, то ли вождя аборигенов Сиднея – Нандживарру Амагулу, самого настоящего племенного лидера с Грут-Айленда. Ричард Чемберлен весь фильм кажется растерянным и беспомощным, а вот Нандживарр Амагула может даже ничего не делать, чтобы выглядеть зловеще. Он всем своим видом словно бы говорит: не суйтесь туда, куда вас не просят. И говорит это не только главному герою, но и нам – зрителям.
Все рассказанное выше могло бы вызвать у читателя впечатление, что вот опять написали много букаф про мудреный арт-хаус, который, конечно же, провалился в прокате, а только потом обрел культовый статус. Тем не менее, «Последнюю волну» ждал кассовый успех. Зрителей зачаровала фантазия Питера Уира. То есть это, конечно, не летний американский хит, но лучше, чем у многих позже ставших культовыми фильмов. Да, были времена, когда подобное кино привлекало зрителей в кинотеатр, такое теперь гораздо реже происходит, конечно. Но, может, еще случится какая-нибудь феноменальная «новая волна»…
Место действия: английский город Ковентри. В массовой культуре он известен двумя вещами. С ним связана легенда о леди Годиве, которая прославилась тем, что проехала на лошади по улицам города полностью обнаженной ради того, чтобы ее супруг – граф Леофрик – снизил огромные налоги. Ну, есть, конечно, вероятность, что так оно и было, но мы все понимаем – легенда на то и легенда. Во-вторых, 14 ноября 1940-ого года Ковентри подвергся одной из самых разрушительных бомбардировок со стороны фашистов. Многие сравнивают судьбу Ковентри с судьбой еще двух городов, которые были практически разрушены в ходе Второй мировой – Волгограда и Дрездена. Недаром позже эти три города стали побратимами. Оба эти сюжета во всей полноте отражены в «Правде жизни» Грэма Джойса. Автор даже не забыл про то, какие именно шпили соборов сохранились после бомбардировки, и про то, что среди потерь немцев в ту ночь был всего один самолет.
Время действия: десятилетие после окончания Второй мировой. Собственно, роман начинается в мае 1945-ого года. И начинается весьма символично. Молодая женщина только что родила и ей предстоит отдать своего сына на воспитание чужим людям, так как возможности нормально его растить в ее семье нет. Все внутри нее протестует против этого. И тут она видит, скажем так, знамение и отказывается от столь бессердечного плана. Мир встает из пепла и разрушения, на его восстановление уйдет много сил. А Фрэнку Вайну выпало на долю быть ровесником этого нового мира. В романе будут все приметы времени: от продовольственных карточек до прогрессивной университетской коммуны.
Главные герои: вся эта огромная семья Вайнов. Тут царит полный матриархат. Во главе рода Марта Вайн, мать семерых дочек. У каждой из них своя судьба, свои идеи, свои радости и горести, но она внимательно за ними приглядывает и не дает случиться чему-нибудь плохому. Именно Марта решает, что Фрэнка его тети будут воспитывать по очереди, а то мама у него в этом отношении несколько ненадежна, таких, как она, некогда принято было называть блаженненькими. «Правду жизни» можно было бы, конечно, назвать семейной сагой. Но в этом отношении ей не хватает свойственного семейным сагам размаха по времени, никакой вам смены нескольких поколений и драм, пронесенных через десятилетия. Хотя своих секретов и тайн у Вайнов хватает.
У англичан хорошо получается писать вот такие вот краеведческие романы. Маленькие городки с местными достопримечательностями и вековой историей. Обычные люди со своими простыми радостями, чаяниями и горестями. Туристы потом могут смело ехать в места действия любимых книг, все будет так, как в них описано. Книжка Грэма Джойса выделяется из многих подобных тем, что сделана она в жанре магического реализма. Тут призраки стучатся в двери, у героев случаются странные предчувствия, а в воздухе, кажется, разлито подлинное волшебство. Но фокус все-таки не на чудесах, некоторые из которых весьма страшны, а на людях. Да, мертвые ходят где-то рядом, но важней все-таки живые. Не просто так книжка называется «Правда жизни», хотя и название «Правда смерти» ей вполне подошло бы.
«Правда жизни» производит двойственное впечатление. С одной стороны, тут прекрасно прописано не только Вайны, но и куча второстепенных персонажей. Все фактурные и узнаваемые. Но при этом сам Фрэнк представляет собой какое-то блеклое пятно. Вроде бы это роман и про взросление (главных тем тут несколько, это одна из них), в таком случае, ждешь живого описания мальчишеской жизни и всего ей сопутствующего. А тут этого нет. Персонаж-то есть, но ничего толком про него сказать нельзя. Разве что вспоминается его сверхъестественная способность. Фрэнк у Грэма Джойса получился этакой фигурой умолчания, вокруг которой танцуют остальные персонажи. У читателя просто нет шансов проследить за тем, как из младенчика получился весьма сообразительный мальчуган. С другой стороны, «Правда жизни» написана чрезвычайно искусно. Автор проявляет недюжинную наблюдательность, прописывая все эти мелкие бытовые мелочи. И не только бытовые. В этом отношении стоит выделить двадцать третью главу, которая публиковалась так же в виде отдельного рассказа. Вот где происходит полное смешение реального и ирреального. Но как только Грэм Джойс принимается высказывать какие-то душеспасительные идеи, то сразу же забываешь про его мастерство. Банальность на банальности банальностью погоняет. К счастью, автор не так уж и часто принимается за морализаторство (происходит это все-таки ближе к финалу), так что читатель может на этот момент просто закрыть глаза, увлекшись всеми этими любовными перипетиями напополам с мистикой. При этом надо отметить, что сюжет строится весьма изобретательно. Грэм Джойс сплетает его из всевозможных жизненных мелочей и снов, предчувствий и того, что иногда прячется в уголке глаза. Не обходится тут, конечно, и без всяких предсказуемых моментов, но их меньше, чем могло бы быть.
В начале «Правды жизни» имеется посвящение родителям автора. Можно предположить, что в этой книге гораздо больше автобиографического, чем может показаться на первый взгляд. Да и не просто так Грэм Джойс помещает действие «Правды жизни» в свой родной город. Нотки ностальгии и некоторой сентиментальности то и дело возникают в тексте. Возможно, этим можно объяснить и то, с какой симпатией автор описывает своих персонажей, и то, что порой обходится с ними чрезвычайно мягко. Все проблемы решаются, любой конфликт заканчивается благополучно. По сути перед нами милая утешительная сказка о том, что в большой семье всегда счастье найдешь, потому что в больших семьях принято любить друг друга. По крайней мере, когда-то было принято.
В 2003-ем году «Правда жизни» получила Всемирную премию фэнтези. И, в общем-то, это заслуженная награда. В этой книге удачного больше, чем неудачного, ладного больше, чем кривого. А вот сейчас у нее не было бы шансов. Мир изменился, и роман, в котором в финале выясняется, что счастье для женщины все-таки в замужестве и детях, заклеймили бы шовинистическим и ретроградным. Потому если вам нравятся несовременные истории, то за эту книжку точно стоит взяться, вдруг понравится.
Начало тут бодрое и напряженное. На неизвестную планету садится звездолет. На борту язвительный и агрессивный капитан (от его лица и ведется повествование), очаровательная охотница на всякое инопланетное зверье, монах и слепой с экстрасенсорными способностями. Они выходят на космодроме, расположенном в центре белоснежного города, и их встречают странные лошадки. Наверное, их можно было бы назвать роботами, но сами они отказываются так самоидентифицироваться. То есть больше всего лошадки похожи на тех лошадок, которых можно увидеть на любой карусели любого парка развлечений. Они сообщают путешественникам, что их поджидает страшная опасность, поэтому надо срочно садиться на них – в смысле, на лошадок – и спешить в город. Капитан – против, остальные – в общем-то, за. Капитан, кстати, весь роман будет против любого предложения, такова уж его натура. Не успевают путешественники отдалиться от своего корабля, как к нему подъезжает неизвестный механизм и заливает его белой мгновенно застывающей субстанцией. Теперь внутрь корабля не попасть. Остается одно: ехать в город. И там-то коварные лошадки вместе с неким гномом отправляют героев через портал в пустыню.
Понятно, что приключений впереди будет много. Да и объяснение происходящего не помешало бы. Но уже через несколько десятков страниц станет ясно, такая вот бойкая и напористая завязка сделана для отвода глаз. Каких-то сногсшибательных поворотов сюжета почти не будет. Да и объяснять природу многих явлений на таинственной планете Саймак не спешит. Какие-то моменты получат разъяснение только на уровне гипотез капитана, а он вполне может и ошибаться. Потому что тут важны не приключения тела, а приключения духа. Да и история вовсе не про планету, а про людей. Хотя планета у Саймака получилась весьма любопытная: тут вам и остатки древней цивилизации, и гигантский деревья, расстреливающие проходящих мимо острыми семенами, и загадочные крысы, состоящие в симбиозе с этими деревьями, и кентавры, играющие в поло, и мировоззренческая ловушка, в которую может угодить каждый, и причудливые существа, бегающие на горизонте, не забывайте, конечно, и про лошадок, и про гнома, и про таинственный артефакт, который в буквальном смысле слова изменит жизнь героев. Всего в достатке, но все это лишь фон, декорация, ландшафт.
Многие образы и мотивы кочуют у Клиффорда Саймака из романа в роман. Это тот язык, с помощью которого он и рассказывает свои истории. В «Игрушке судьбы» снова все на месте. Покинутая Земля, ставшая чем-то в роде мемориала колыбели человечества, имеется. Роботы, ломающие свои металлические головы над извечными философскими вопросами, так же в наличии. Необычные формы жизни – без них роман Саймака был бы не романом Саймака. У кого-нибудь из персонажей обязательно должны быть экстрасенсорные способности, тут есть парочка таких. В конце концов, пустынная и в чем-то жутковатая пастораль тоже стала визитной карточкой автора. И самое важное – мотив дороги. Герои книг Саймака часто отправляются в долгий путь, порой сами не зная зачем. И «Игрушка судьбы», конечно, как раз про странствие в поисках ускользающей истины.
Есть у старины Клиффа, конечно, и нетипичные вещи. Но вот «Игрушка судьбы» как раз наитипичнейший его роман. Не самый лучший, не самый худший, крепкий середнячок, который для тех, кто впервые взялся за Саймака, покажется в высшей степени своеобразным, а для тех, кто уже знаком с его книжками, будет как бы повторением пройденного. В первом случае надо просто привыкнуть к специфике саймаковских фантазий. Во втором же – все-таки стоит учитывать, что нюансы всегда имеют значения.
Известно, что Клиффорда Саймака любили в СССР. Некоторые его романы были изданы практически сразу после публикации в США. Так случилось с тем же «Заповедником гоблинов». Но все это касается текстов, написанных примерно до 1970-ого года. С поздним Саймаком советский читатель был не знаком. И на это есть вполне логичное объяснение. Советских цензоров, думается, должно было очень смущать, что чем дальше, тем больше в творчестве Саймака возникало религиозных коннотаций. Если бы, конечно, автор критиковал церковь, то в СССР это всех устроило бы. Но нет, для Саймака поиски Бога стали прямым и закономерным продолжением его гуманистических идей о единстве всего живого во Вселенной. Именно отсюда и возникает мотив не просто дороги, не просто пути, не просто путешествия куда-то, а именно что практически религиозного паломничества. Персонажи «Игрушки судьбы», правда, не ищут Бога, они, скорее, просто пытаются обрести свое место в жизни. Вот только автор все равно выводит их к тому, что осознать свое предназначение можно только отдалившись от мира, отринув его рамки, найдя свою Землю Обетованную, находящуюся за пределами восприятия. Царство пресвитера Иоанна по определению трансцендентно, уход туда равен смерти. И если в ранних романах Саймака персонажи просто бежали в лучший мир от угнетающего их общества, то в поздних они бегут уже, кажется, от самих себя. Да, такой подход не обязательно называть религиозным, его можно охарактеризовать и как эзотерический. Но в любом случае тут уже и не пахнет позитивизмом, которым, по мнению советских критиков, должна была быть пропитана научная фантастика.
Все персонажи «Игрушки судьбы» не похожи друг на друга, у каждого свой путь, но финал – и по мнению автора единственно благополучный – одинаков для всех. Одним легко перейти черту. Другим гораздо сложней. Чем ты странней, чем более не от мира сего, тем легче отринуть несущественное ради чего-то более значимого. Отрадно, конечно, что у Саймака даже роботы, даже туповатые лошадки имеют возможность проследовать в даль, туда, где простерлись Земли Блаженных. И это, конечно, вселяет надежду.
P.S. А теперь минутка недоуменного раздражения. Внимание, будет спойлер!
В таких историях, конечно, не надо все объяснять. Они пишутся для другого. Но все-таки почему наш такой прагматичный капитан отправился за своей ненаглядной не на корабле, а пошел пешком? Он что, голову потерял уже полностью? Или автору стало уж совсем все равно на логику повествования, и для него важным было лишь красиво завершить книгу?
Дэн Симмонс из тех писателей, которые не замыкаются в одном жанре. С этой тенденцией в его творчестве все стало ясно уже после выхода второго романа (как раз-таки «Фаз гравитации»). Первым был экзотический триллер, действие которого происходит в Индии («Песнь Кали»), читатели очень удивились, получив второй: тут совсем другая история, другие смыслы и интонации. Хотя привет из первой своей книги Дэн Симмонс в самом начале передает: собственно, «Фазы гравитации» открываются тем, что главный герой прилетает именно в Индию, и на первых страницах шестидесяти есть несколько сцен, которые могли бы, как родные, встроиться в «Песнь Кали». Но это обманка, Индия быстро закончится, и главный герой отправится в странствия по США конца 1980-ых годов (как раз время написания «Фаз гравитации»).
Мало кто знает, но на Луне побывали не только Нил Армстронг и Базз Олдрин. Всего на Луну было совершено шесть полетов. В ходе каждого на поверхность нашего спутника высаживалось по два человека. Итого получается – двенадцать человек. Все, понятное дело, американцы. Главного героя «Фаз гравитации» вы, конечно, в этом списке не найдете. Дэн Симмонс выдумал и Ричарда Бедекера, и остальных членов его экспедиции. Но такой человек вполне мог быть. А сам роман посвящен, собственно, не полету Бедекера на Луну (хотя будет много флэшбеков про его пребывание там), а тому, как его жизнь сложилась в дальнейшем. Кстати говоря, были планы экранизировать «Фазы гравитации». Дэн Симмонс даже написал киносценарий. Почему-то кажется, что лучше всего Бедекера воплотил бы на экране Харрисон Форд (конечно, когда был лет на двадцать моложе).
Основная идея романа сформулирована автором достаточно рано (как раз в первой части из пяти, в которой действие происходит в Индии). Бедекера спрашивают, знаком ли он с книгой Роджера Канна «Парни из лета». Суть этой книги в том, что Канн проследил судьбу парней, которые в 1950-ых годах играли за «Бруклин Доджерс», сезон они не выиграли, но отыграли весьма и весьма хорошо. Ужас же «Парней из лета» в том, что это был лучший момент в жизни этих спортсменов. Но они отказались принимать данную ситуацию. Прошло много лет, они все еще надеются на что-то. Вот только этого чего-то никогда не случится. И это надо понимать, иначе все будет только хуже. Ричард Бедекер отвечает, что не читал эту книгу. Но сама ситуация ему весьма и весьма знакома, хотя сперва он так же не собирается ее принимать. Там, на Луне, случилось его высшее достижение. Он оставил в лунной пыли свои следы. А дальше только обыденность. Рутинная работа сперва в НАСА, потом в коммерческой фирме, развод, сложные отношения с сыном. Создается впечатление, что тогда Бедекер смог прыгнуть выше головы, а теперь монотонно скользит вниз. Все ниже и ниже. С неизбежным ощущением разочарования и в себе, и в мире. Собственно, роман и начинается с того момента, когда кажется, что падать ниже уже некуда. Жизнь настолько развалилась, что остается либо плюнуть на нее, либо уж точно сделать что-то конструктивное. В конце концов, Бедекер увольняется с опостылевшей работы и отправляется путешествовать. Не самый плохой выбор, конечно.
Ну да, «Фазы гравитации» — это роман, прежде всего, о кризисе среднего возраста у в общем-то успешного мужчины. Со всеми вытекающими.
Кому-то из читателей могут показаться смешными экзистенциальные мучения Ричарда Бедекера. Мол, все же у мужика хорошо: стал знаменитостью, работа есть, ездит по свету, катается на крутой тачке, может ни в чем себе не отказывать, вон, даже миленькая девушка на горизонте маячит, явно хочет к нему в койку. Но проблема в том, что эти самые экзистенциальные мучения никак не зависят от достатка человека. Они просто приходят. И уже не оставят тебя в покое, даже если в подвале у тебя сейф, набитый золотыми слитками (у Бедекера такого, кстати, нет). И надо со всем эти что-то делать, как-то пережить, найти новые смыслы, даже если не получается, даже если для этого нужен ощутимый пинок под зад.
«Фазы гравитации» представляют собой образчик крепкой мужской прозы, в которой про сложные чувства говорится просто, с юмором и без надрыва. Герой общается с друзьями, приезжает в город своего детства, выпивает, предается воспоминаниям, рефлексирует. Правда, повествование нельзя назвать линейным, автор то и дело заглядывает в прошлое героя, дает параллельно сразу несколько временных линий. Больше тут ничего по сути и нет. Но Симмонс выписывает все эти коллизии так доверительно, так искренне, что и сюжета напряженного не нужно.
К счастью, «Фазы гравитации» никогда не скатываются в откровенную проповедь (хотя проблематика, в общем-то, подходящая). Тут нет пафосных диалогов, а персонаж, который как раз учит всех жить, оказывается смешон и жалок. Возможно, человек, который пытается решить для себя проблемы, похожие на проблемы главного героя, не найдет тут никаких ответов. Разве что поводы для размышлений. И давайте будет честны, пожалуй, это лучшая стратегия для писателя, так как истории у всех разные, универсальных ответов не бывает, есть только примеры, из которых читатель уж сам сделает выводы.
Пищу для размышлений в «Фазах гравитации» получат еще и преданные фанаты Дэна Симмонса. Тут есть не только отзвук предыдущего его романа, но и мотивы, которые будет развиты в дальнейших произведениях. Вон, юный Бедекер с отцом наблюдают на звездном небе полет советского спутника. Ага, в «Лете ночи» будет много про это. А тут один из персонажей рассказывает про самоубийство Эрнеста Хемингуэя. Да, в «Зимних призраках» Дэн Симмонс во всю развернется на эту тему. А еще тут есть досадные нестыковки. Внимательный читатель поразится тому, что автор умудрился запутаться в датах смерти родителей главного героя.
В общем-то, все это неудивительно. Дэн Симмонс действительно хорош во многих жанрах, вон, и чистый реализм оказался ему по плечу. Переклички между написанными и еще ненаписанными книгами – дело житейское. И самые великие допускали противоречия в своих опусах. Тут удивительно только одно: что «Фазы гравитации» делают в серии «Современная зарубежная фантастика. Только бестселлеры»? Все-таки пути российских издателей неисповедимы.
«Yoru wa Mijikashi Aruke yo Otome» («Ночь коротка, так что спеши, девочка», «Ночь коротка, так что гуляй, девочка», «Весенняя ночь коротка», «Night Is Short, Walk On Girl»). Полнометражный фильм, 95 мин. Мировая премьера: 07.04.2017. Студия: Science Saru. Режиссер: Юаса Масааки.
Видели ночь, гуляли всю ночь до утра.
Виктор Цой
Безымянная студентка киотского университета как-то вечером решает пройтись по ночным барам, чтобы хорошенько так выпить и познать прелести взрослой жизни. А влюбленный в нее безымянный старшекурсник отправляется за ней, он хочет подловить нужный момент и признаться-таки в своих чувствах. Такова завязка этой истории. Кажется, что банальней не придумаешь. Но банальностями здесь и не пахнет.
Во-первых, режиссером всего этого счастья является Юаса Масааки, человек, который стоит за такими авангардными в плане анимации вещами как «Кошачий суп» и «Кайба» (на самом деле он сделал гораздо больше, но не приводить же здесь весь список). Поэтому с самого начала надо быть готовым к абсолютно безумному стилю. И он тут есть! Любители кавая могут спокойно проходить мимо. Зрителя то радуют примитивным, почти детским рисунком, то на его голову обрушивается такой сюр, что сразу же вспоминаются армянские мультики (ну, вы поняли, там где «Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем»), то случаются столь безумные деформинги, которых не увидишь и в самом изощренном комедийном аниме, но это не мешает появлению на экране и реалистично прорисованных кадров. Какой бы ни оказалась эта история, ее визуальное воплощение явно будет интересным.
Во-вторых, «Ночь коротка, так что спеши, девочка» является формальным продолжением одиннадцатисерийного аниме 2010 года «Четыре с половиной татами» (вариантов перевода названия достаточно много, но остановимся именно на этом). У такой крышесносной — в том числе и в плане сюжета — штуки просто не могло быть банального продолжения. В сериале брали заезженные в аниме ситуации и показывали их в достаточно неожиданном ракурсе. Потому то, что девушка просто пошла по барам, а юноша последовал за ней, может обернуться самым неожиданным образом. Кстати говоря, для понимания этого фильма Юасы Масааки знакомство с «Четырьмя с половиной татами» не является обязательным, перед нами абсолютно самостоятельное произведение. Но если вы не смотрели этот сериальчик, то мимо вас пройдут некоторые отсылки, которые, конечно, добавляют радости.
Если главный герой сериала (тот самый безымянный старшекурсник) умудрился по воле божеств несколько раз прожить одни и те же годы, чтобы в любом случае совершить кучу ошибок, то ситуация в «Ночь коротка, так что спеши, девочка» прямо противоположная, теперь за одну ночь пройдет целый год. Вечером была весна, утром тоже была весна, а вот ночью случились лето, осень и зима. Вот такая тут мифологическая ночка. Да и всякой небывальщины случится навалом, будьте внимательны с теми, кого повстречаете, ведь это могут быть вполне настоящие боги. Правда, мелкие.
«Ночь коротка, так что спеши, девочка» напоминает бурлящий котел, в который чего только не набросали. Но это удивительное блюдо готовил опытный кулинар, так что все ингредиенты были добавлены по делу, получилось шикарно, пусть и странновато на вкус.
Есть тут, в общем-то, беззлобная сатира на реалии японской жизни. Например, на то, что, как известно, японцы, славящиеся трудоголизмом и поразительной рабочей дисциплиной, любят абсолютно безобразно напиваться. Пьянку из начала фильма сложно забыть хотя бы потому, что в самый ее разгар нам покажут танец софистов. Описать его, пожалуй, внятно не получится, это надо видеть. Вероятно, эмоции японцев при просмотре соответствующих сцен этого аниме должны некоторым образом совпадать с эмоциями россиян, когда они смотрят какие-нибудь «Особенности национальной охоты».
С другой стороны, авторы последовательно выворачивают наизнанку анимешные штампы. И делают это нарочито и намеренно грубо. Вот, например, один из самых известных анимешных штампов про женские трусики. Он же является одной из причин, почему на аниме так ополчились поборники морали и нравственности. Представим, к примеру, милый сериальчик про жизнь старшеклассников. Есть в нем и всякие воспитательные моменты, и вроде бы этические уроки можно извлечь, все чинно и благородно. Ну, кроме того, что в кадре постоянно мелькают эти самые женские трусы. В какой-то момент может показаться, что именно они тут главные герои. «Отлично, – подумали авторы «Ночь коротка, так что спеши, девочка», – ударим же по этому столпу мировоззрения типичного отаку!». В рассматриваемом фильме будет очень много про трусы. Но только мужские. И, в общем-то, это весьма и весьма смешно. Тут есть один персонаж, который, вообще, поклялся не менять трусы пока не достигнет поставленной цели. Обет обетов, в общем. Этого персонажа так и зовут Пахан труселей. Все к нему относятся предельно уважительно и говорят о его причуде предельно серьезно. Русский перевод этой клички стоит считать удачным, так как в оригинале обыгрывается слово, которым с середины XX века в Японии стали называть лидеров бандитских школьных группировок. И подобного безобразия в «Ночь коротка, так что спеши, девочка» предостаточно. Досталось и яою, и многому другому. Успевай только отслеживать все эти деконструкции. Полная феерия, конечно, наступает, когда на университетском фестивале начинается сатирический мюзикл. Вот тут, кажется, что авторы уже точно чувство меры потеряли. Но нет, все в порядке. Дальше будет еще безумней, только совсем в ином ключе.
При этом сюжет строится ладно и крепко, весь этот балаган ни разу не теряет осмысленности. Внимательно следите за деталями, они тут важны. Ниточки, которые завязываются в самом начале (зритель, конечно, этих моментов не заметит при первом просмотре), впоследствии превращаются в важные сюжетные линии. Перед нами цельная история, пусть и наполняют ее безумные события. При этом эта история с внятными идеями. Поговорят тут и про проблему отцов и детей, разницу в их чувстве времени. Покажут и то, как порой люди просто не могут понять других людей, так как гонятся за удовольствиями и развлечениями. Этим перечень не исчерпывается, тут много чего понамешано. Все эти темы, безусловно, вечные, само аниме сделано без явных привязок к современности (ну, мелькнет на заднем плане пару раз смартфон, кто-то там будет стучать по клавишам ноутбука), потому вся эта штука явно может быть актуальной для любого времени.
Все это кипело, бурлило, удивляло, смешило, вызывало недоумение, но при этом и волновало, чтобы в результате оказаться тонкой историей любви. Когда все сказано, когда все точки над i расставлены, когда до финала остается меньше десяти минут, зрителю вдруг становится ясно, о чем все это было. Сила искусства в том, что любую тему можно раскрыть как угодно. У авторов «Ночь коротка, так что спеши, девочка», мягко скажем, не самый обычный арсенал инструментов, но его хватает, чтобы решить поставленную задачу убедительней, чем у многих, пользующихся, скажем так, привычными методами. Но давайте будем честны, не всякому придется по душе вышеописанное, тут дело простое – либо зритель поймает волну, либо нет. Но если уж поймает, то получит от просмотра колоссальное удовольствие. Легко догадаться, что автор данного текста эту волну поймал.
облако тэгов
