(Для родной газеты.)

Новая версия истории Маугли от Disney (режиссер Джон Фавро) поражает как бессмысленностью, так и беспощадностью по отношению к оригиналу.

Отчасти это беспощадность уже традиционная: «Книга джунглей» Фавро, игровое кино, перенасыщенное компьютерной графикой, наследует не столько рассказам Редъярда Киплинга, сколько диснеевскому же полнометражному мультфильму 1967 года. Оттого тем из нас, кто помнит роскошный советский мультик про Маугли – роскошный не только по качеству анимации, но и по точности переложения Киплинга на язык кино, – надеяться особо не на что. Джон Фавро и его сценарист Джастин Маркс ухудшили все, что можно было ухудшить, даже в сравнении с мультиком полувековой (ах, как летит время!) давности.

Питон Каа меняет пол

Проблем у «Книги джунглей» выше крыши Эмпайр-стейт-билдинг, и первая из них – весьма малоудачная попытка перевода нормальной анимации в компьютерную, «чтоб звери были как живые». Да, технологии развиваются, знаменитые белые медведи с мертвыми глазами из «Полярного экспресса» Роберта Земекиса (2004) – пройденный этап, в «Книге джунглей» глаза у зверей нормальные. Однако есть вещи, которые правильно сделать просто нельзя – например, звериные улыбки и вообще мимику и жесты, свойственные людям, но не нашим собратьям по фауне.

В мультфильмах звери могут улыбаться, плясать и так далее, потому что их изображения – по сравнению с природой – схематичны. В нынешней «Книге джунглей» волки, медведи и обезьяны обязаны быть почти такими, каковы они на самом деле. Но вот засада: улыбающегося волка в лесу никто никогда не видел, и когда с экрана на вас лыбятся Акела или Ракша, ощущения возникают скорее неприятные. Выглядит вся эта мимика очень неестественно, даже жутко. Обезьяны тут, конечно, исключение.

Эта же проблема бьет и по образу самого Маугли. В мультике его легко сделать прыгучим, легконогим, стремительно несущимся по джунглям, но когда выращенного волчицей мальчика играет настоящий актер (12-летний Нил Сети), его «физика» накладывает свои ограничения. Поэтому киношный Маугли выглядит очень неуклюже, он медлителен, нерасторопен, он совсем не похож на того Маугли, которого представляешь, когда читаешь Киплинга. Этот недостаток вполне могла бы компенсировать хорошая актерская игра, но вот незадача: Нил Сети – актер средненький.

Остальные главные роли в этом кино исполняют компьютерная графика и человеческие голоса – что, конечно, немало, если брать таких прекрасных актеров, как Билл Мюррей (медведь Балу), Бен Кингсли (пантера Багира), Идрис Эльба (Шер-Хан), Люпита Нионго (волчица Ракша), Скарлетт Йоханссон (питон Каа) и Кристофер Уокен (король обезьян Луи).

Возможно, люди, привыкшие к советской интерпретации «Маугли», будут удивлены таким подбором по половому признаку. С одной стороны, пантера Багира в русском переводе действительно сменила пол, в оригинале это самый что ни на есть мужик (что, согласитесь, несколько меняет ситуацию: воспитанием Маугли занимаются все-таки самцы – Багира и Балу). С другой, превращение Каа в женщину – творчество «пьяниц-сценаристов», как метко охарактеризовал их Скотт Фицджеральд в «Последнем магнате». И в книгах Киплинга, и в мультфильме 1967 года Каа – мужского пола, а тут он внезапно превратился в даму – видимо, под влиянием превратно понимаемого феминизма.

И хотя Скарлетт Йоханссон озвучивает питониху изумительно, с водой сценарист выплеснул и ребенка. Каа появляется всего в одной сцене (в диснеевском мультике сцен было две) и может быть вырезан из фильма без какого-либо ущерба для сюжета. Впечатление такое, что сценарий писался для галочки: «Каа есть?» – «Теперь есть!» – «Ну поехали дальше...»

«Я кладу его буквально везде»

Характеры героев «Книги джунглей» решены достаточно канонично. Шерхан – это, понятно, жестокий садист, охотящийся на Маугли столь страстно, что до какого-то момента производит впечатление педофила; только потом выясняется, что его страсть порождена банальной местью. Багира – зверь очень умный, осторожный, рациональный. Ракша – волчица-мать, готовая глотку перегрызть за своих детей. Каа – гипнотизирующая всех и вся хищница.

Впрочем, обитающий в заброшенном индуистском храме король обезьян с экзотическим именем Луи (отсылающим не столько к французским Людовикам, сколько к озвучившему персонаж в 1967 году Луи Приме, королю свинга) изменился существенно: теперь это не обычный орангутан, но фантастически огромный гигантопитек, страшный, как Кинг-Конг, и глупый, как осел; гоняясь за Маугли, он разрушает собственное жилище.

Медведь Балу, с другой стороны, предстает абсолютным сибаритом, эгоистом и где-то даже анархистом-индивидуалистом: он рассказывает Маугли о том, что такое песня, и, услышав, как тот гордо декламирует Закон Джунглей, восклицает: «Это не песня, это пропаганда!»

Странную роль здесь играют слоны, из обычных зверей превращающиеся в богов джунглей. Положим, для этого есть основания в тексте Киплинга («Своим хоботом господин Тха вытащил джунгли из глубоких вод, и там, где он провел по земле борозды своими бивнями, побежали реки, и там, где он топнул ногой, налились водою озера, а когда он затрубил в хобот – вот так, – народились деревья»), но дикого слона Хатхи в книге никто за бога не принимал. Просто Фавро хотел снять звериное фэнтези, а какое фэнтези без богов-то?

Очень портит картину тотальное отсутствие шакала Табаки, однако это скорее дань мультфильму – и еще, видимо, экономия: сколько можно тратиться на компьютерных зверей?

Сюжет «Книги джунглей» особо не воодушевляет, особенно если вспоминать иногда о логике. То Шерхан вероломно убивает Акелу (при полной покорности других волков) и шантажирует обитателей холмов, мол, не приведете Маугли – всех перебью. То Балу заставляет Маугли добывать для него мед с риском для жизни человеческого детеныша. Финал абсурден до невозможности: украв Красный Цветок, то бишь огонь, из деревни людей, Маугли несет его на бой с Шерханом и по пути поджигает половину джунглей. После чего стадо слонов эдак шутя поворачивают реку (!) – и вода небольшой речушки неожиданно резво тушит даже объятые пламенем от корней до кроны деревья...

Можно, конечно, смотреть «Книгу джунглей» как своего рода проповедь социализма. Если Шерхан – это корыстолюбивый капиталист, то коммуна зверей вкупе с примкнувшим к ней анархистом Балу, читающая Закон Джунглей как «Моральный кодекс строителя коммунизма», явно следует марксистско-ленинскому учению, и поворот реки слонами вписывается сюда идеально. Но такое прочтение фильму польстило бы; на деле это всего лишь очередная диснеизация пристойной книги, ставшей на экране не пойми чем.

Отдельный подарок от Диснея – сцена с медом. Когда смешливая капибара сообщает Маугли, что мед – это «ах, как хорошо!» и что «я кладу его буквально везде», и делает почти эротические телодвижения, хочется взвыть волком. От стыда и ужаса.

Между тем меня можно поздравить — я завершил черновой перевод "Глорианы" Майкла Муркока. Это не конец-конец, впереди вычитка и пара текстов-лимитрофов, но главное сделано. Муркок — один из самых важных для меня писателей, не скажу фантастов (собственно, в "Глориане", при всей ее фантастичности, фантастики мало), в том числе потому, что Майк умеет быть очень разным. "Глориана" — это такая, м-м, псевдоелизаветинская псевдоальтерантивно-историческая псевдоэротическая трагикомическая словаревычерпывающая комедия-дель-арте'вская моральная фантазия-буфф с предтечами в виде Эдмунда Спенсера и Мервина Пика. В русской фантастике никто ничего похожего, я думаю, не делал, да и в русской литературе тоже, ну а уж переводить это было зверски интересно.

(Был на пресс-показе "Супермена против Бэтмена". Написал про это пьесу — без спойлеров, если не считать стрекозлов и "Ежика в тумане", — потому что нельзя быть на свете красивой такой. Если кому рецы в виде пьес не нравятся, пропускайте :)

Из цикла «Неполиткорректные басни» опять.

Один фантаст в тисках большой нужды

зачал проект «Зады и Переды»

про два космических первоначала,

мутузящих друг дружку одичало

меж марсиан, вампиров и людей,

и непонятно, кто злодей.

То под арктическими льдами

Зады схлестнутся с Передами,

то в черных дырах нелады -

Задов уделывают в кашу Переды.

А на обложку слоган был таков:

«Извечен бой Задов и Передов!»

И вот фантаст, просекши фишку,

давай наяривать за книжкой книжку:

Зады и Переды ночные и дневные,

земные, огненные, водяные,

холодные, безумные, чумные,

обыденные, первые, цветные, -

в азарт войдя и не жалея слов,

весь спектр он отразил Задов и Передов.

Он что ни день в писательских трудах,

погряз вконец в Задах и Передах,

и гонит черновик, и льет в него воды,

разбухли чтоб Зады и Переды,

и над чистовиком в ночи рыдает сам,

уж чувствуя любовь к Задам и Передам,

и после, позабывшись сладко снами,

всё грезит он Задами-Передами.

Теперь он стал мужчина хоть куды

и отрастил себе зады и переды,

ну а поскольку их извечен бой,

морали тут не будет никакой.

[Из цикла "Неполиткорректные басни".]

Фантаст однажды негра встретил

и так его неласково приветил:

«Зачем ты бродишь, негр, по родине моей?

Да ладно был бы ты еще еврей

(я не фашист какой, чтоб не любить евреев!),

но черен ты — вали же с глаз быстрей

и с родины моей вали скорее!

Ах, для того ль писал «Тринадцатый Дозор»,

чтоб испытать средь бела (!) дня такой позор?

Ведь ты ж арап, ты прибыл к нам с востока

и исповедуешь, небось, ислам,

и затаился тут до срока,

чтоб нас — меня! — ударить по мослам...

Ах, мало мне хохлов и всяческих узбеков -

привел Господь сюда и черных человеков;

уж вижу я: на площади на Красной

мечеть Василия Блаженного стоит,

а в ней имам с народом говорит -

и муэдзин с нее вещает ежечасно!

Расстроил ты меня, засланец из Гейропы!

Домой скорей свои направлю стопы

и напишу с морщиной скорбной на челе

фантастику про мир и дружбу на Земле!»

Дыша взволнованно и часто,

негр терпеливо выслушал фантаста

и молвит вдруг ему в тоске

на очень чистом русском языке:

«Я, извиняюсь, негр не простой,

я негр культурный

и даже, страшно говорить, литературный.

Готов работать за еду.

Но коль немил я вам, так я пойду...»

«Постой! -

Фантаст в момент переменился. -

Вот ты бы мне и пригодился!..»

Мораль: порою без пяти минут позора

четырнадцатого не обрести «Дозора».