На макасарском языке говорят на юге индонезийского острова Сулавеси. И пишут тоже, когда-то писали, во всяком случае. Старинные памятники макасарской письменности сохранялись в основном на пальмовых листьях, отсюда — название письменности: лонтара, по местному виду пальмы. Каждый слог записывается знаком для согласного и диакритическим значком для гласного.
Беда в том, что макасарские слоги — это согласный + гласный + согласный. Финальный согласный на письме всегда опускается. Отсюда, если верить лингвисту Николасу Эвансу, возникает парадокс: прочесть макасарский текст можно лишь при одном условии — если вы заранее знаете, о чем он. Что, конечно, подходит для канонических текстов — молитв, мантр и прочего. Но, мягко говоря, не годится для литературы.
По-моему, последний фильм о Гарри Поттере режиссера Дэвида Йейтса — точно такой макасарский текст. Если вы заранее знаете, о чем он, то есть если вы читали книгу, вам всё будет понятно и с чувствами героев, и с лакунами, и с прочим закадровым действом. А если не знаете — фильм безнадежен.
Не то чтобы этого не случалось раньше. Такое же впечатление производил в свое время "Final Fantasy VIII: Advent Children" — фильм, немыслимо сильно завязанный на игру. Может, это и была первая ласточка "кино для фанатов".
Но с литературой и в Голливуде такое делают, кажется, впервые. Как говорят в Америке, для народной музыки сойдет, в смысле — для коммерции сгодится. Для искусства — вряд ли.
Current Books: «1Q84» Харуки Мураками (2-й том), «A Game of Thrones» by George R.R. Martin
Current Music: Suzuki Keiichi — The wasteland massacre and the reminiscence of geisha
Вряд ли кто еще это сделает, так что побуду патриотом Эстонии и напишу про статью местного фантаста Сийма Вескимеэса, появившуюся в прошлую субботу в газете «Eesti Päevaleht». Статья называется «Что станет с фантастикой после конца космической эры?» («Mis saab ulmekirjandusest pärast kosmoseajastu lõppu?», в Сети она есть только в платном доступе). Как ни странно, Вескимеэс во многом совпадает с НФ-возрожденцами вроде Глеба Гусакова и Антона Первушина, ну и вообще говорит вещи, о которых очень даже стоит поспорить.
Дословно переводить не буду, ограничусь пересказом.
8-го июля, пишет Вескимеэс, состоялся последний, 135-й старт американского шаттла. Эпоха прошла, и на смену ей не пришло ничего. «Понимаете — НИЧЕГО. Говорильня не в счет, на МКС теперь черт знает сколько лет будут летать русские “Союзы”, придуманные почти полвека назад и еще более примитивные, нежели морально и физически устаревшие шаттлы». Мы проигрываем и теряем то, чего добились. Научная фантастика, sci-fi — уже не дверь в завтрашний день, как это было пятьдесят лет назад, не попытка ощутить, что станет с человеком, когда мир изменится, предсказать влияние научных достижений, смоделировать будущее. Что пришло на смену НФ? «Тут впору завыть от неловкости: грезящие о вампирах тинейджеры в пору полового созревания...»
Впрочем, конечно, было бы ужасно, если бы НФ так и тащила за собой прежние канонические темы — космические полеты, путешествия во времени, технические чудеса и так далее. Круг тем расширился, хотя многие из них бесполезны и только, так сказать, коптят небо. Разве не является коптителем неба по сути своей стимпанк, авторы которого только и соревнуются в том, как бы сгрести в кучу побольше несуразностей? Читать стимпанк иной раз легко, мастера жанра владеют словом и искусством фабуляции, но на этом польза от них человечеству и заканчивается.
Ежегодно издаются сотни действительно хороших фантастических книг, но по закону Мёрфи на них приходится в десять раз больше книжек, на которые невозможно глядеть, не плача по погубленным лесам. (Подозреваю, что автор имел в виду закон Старджона все-таки — Н.К.) «Какого черта издается в таких количествах young adult, что лучше всего перевести на эстонский как “дебильная литература”? Один и тот же сказочный сюжет: вампиры, ведьмы, альтернативно одаренный подросток... Хорошо, у мыла свой потребитель, но Наука-то заперлась в сортире и уже никогда оттуда не выйдет. Научной фантастикой называют, например, “Жену путешественника во времени” Одри Ниффенеггер, — это slipstream, пограничная фантастика: главгерой попросту летает по времени, а в остальном мы имеем обычный женский роман — два человека встречаются, чуток трахаются и накручивают вокруг этого невесть что».
В качестве примера «влиятельных описаний общества будущего» Вескимеэс называет «The Windup Girl» Паоло Бачигалупи. «Масштабных и влиятельных книг много, но большинство из них страдает от ожирения. Если бы автор золотого века НФ принес сегодня в издательство свой 150-страничный шедевр, ему дали бы от ворот поворот: всё хорошо, только допишите еще страниц триста мыла...» Не жалует Вескимеэс и альтернативку, которая часто граничит с фэнтези, включая истории посткатастрофического будущего, где наука неотличима от магии.
Фанфары: «Примета времени: с иными книгами ясно, что они попали в число номинентов “Хьюго” и “Небьюлы” исключительно из-за приторной политкорректности. В этом смысле фантастика, которую пишут русские, — это иногда глоток свежего воздуха».
В последней части статьи с подзаголовком «Родной лягушатник» Вескимеэс пишет о местной фантастике: «Наша эстонская фантастика и вообще фантастика, выходящая на эстонском, — микроскопическое карикатурное отражение тех процессов, которые идут в мире». В последнее время издается больше 70 переводных романов и сборников в год плюс 12-15 книг эстонских авторов, вроде всё не так плохо, а приглядишься — депрессняк берет. «Фантастикой занимаются в порядке хобби, что неизбежно отражается на качестве». В итоге ежегодно выходят три-четыре хороших книжки местных авторов, но на деле «если ты эстонец, у тебя один осмысленный выбор — учи английский». Далее следует финал: если на твоем языке говорит меньше миллиона человек, культуру следует поддерживать не на словах, а на деле, то есть хорошо платить авторам и переводчикам, иначе эта культура отомрет за одно-два поколения. The End.
К слову, Сийм Вескимеэс есть в базе Фантлаба — его рассказ «Берег Штормов» публиковался по-русски в сборнике «Новые марсианские хроники», кажется, в переводе самого автора (и обработке составителя сборника Алексея Калугина).
P.S. Если никто не против, я иногда буду уделять внимание фантастике малых народов и прочему, что относится к фантастике, но ввиду неанглийскости в наше поле зрения, как правило, не попадает.
Current Books: «1Q84» Харуки Мураками, «A Game of Thrones» by George R.R. Martin
Питер Динклейдж номинирован на "Эмми" в номинации "выдающийся актер второго плана в драматическом сериале". Кто не знает или не помнит: Динклейдж — это Тирион Ланнистер в HBO'вской "Игре престолов" по Джорджу Р. нашему Р. Мартину.
Вообще же "Игра престолов" номинирована на "Эмми" чертову дюжину раз. И сама по себе, как лучший драматический сериал, и за лучший сценарий (только девятая серия, авторы сценария Дэвид Бениофф и Д.Б. Вейсс), и за лучшую режиссуру (пилот), и за лучший кастинг. Это не рекорд — сериал "Безумцы" номинирован 19 раз, — но всё равно приятно.
Совершенно не в связи с "Эмми", но всячески в связи с Тирионом — джорж мартин гангста хип-хап сочинения Сергея Игнатьева, йо.
На скриншоте (сколько я помню) Тирион собирается исхлестать рожу племянника, наследника престола Джоффри Баратеона.
Летом 2005-го мне повезло: перед отъездом из Лондона я пробежал навылет книжный Foyles, сжимая в руке десять фунтов, и наткнулся на книгу неизвестной мне Стеф Свэйнстон «The Year of Our War» с автографом автора. Я не очень большой любитель автографов, но этот буду беречь. Потому что Стеф Свэйнстон, автор четырех фантастических романов, написанных на стыке фэнтези и нью-вейрда, — мягко говоря, далеко не худших вещей 2000-х, благо их хвалили among others Чайна Мьевилль и Джон Куртенэ Гримвуд, — уходит из литературы.
Если коротко — Стеф не хочет быть фантастом, а хочет быть учительницей химии. Не потому, что ей опротивела фантастика. И не потому, что захотелось «живой жизни» — несмотря на заголовок статьи, «Мне нужно вернуться в реальность», Стеф повидала этой реальности достаточно: после Кембриджа («я была первой, кто пошел в университет в моей семье») она работала археологом, раскопала кучу всего в Уэльсе, Шотландии и Израиле, потом продавала книги, потом трудилась на компанию, создававшую лекарства из растительного сырья, потом вообще пошла в Министерство обороны.
Просто ей надоело быть писателем на тех условиях, которые предлагает... ну, скажем условно — «рынок». То есть издатели. Не в последнюю очередь поэтому Стеф уходит довольно жестко — она рвет контракт с Gollancz между двумя книгами. Первая написана и издана — это, судя по всему, «Above the Snowline», вышедший в 2010-м четвертый роман из цикла о Четыреземелье (the Fourlands), которое Стеф выдумала еще в детстве; в английском есть красивое слово для обозначения таких миров — paracosm. К слову, раздел «Books» официального сайта писательницы об этом романе не знает, его обложка появляется только в блоге. В «Книгах» значатся лишь «Год нашей войны» (на русском вышел в 2006 году «ЭКСМО») и сиквелы «No Present Like Time» (2005) и «The Modern World» (2007). Что-то подсказывает мне, что при нынешнем раскладе на русский сиквелы не переведут никогда.
Так почему Стеф Свэйнстон уходит? Потому что «бизнес-модель, кажется, такова: издатели хотят по книге в год. Я хотела работать над романами дольше, но с финансовой точки зрения этого делать нельзя». А делать (именно делать) по книге и больше в год могут не все. Стеф не может — то есть может, но при этом теряет смысл всё остальное, потому что писатель только и делает, что пишет, причем в одиночестве, а жить когда? «Посмотрите на Стивена Кинга, — говорит Стеф. — Все его персонажи — так или иначе писатели». Плюс фэны, которые в Сети ощущают себя на равных с писателями. А писатели вынуждены с ними общаться, потому что «от авторов ожидается самореклама в любой форме — Facebook, твиттер, блоги, дискуссии на форумах...» Круг замыкается. И автор «Года нашей войны» выходит из него вон.
То есть — сочинять-то она будет. «Но на моих условиях». Вопрос в том, кто и как будет печатать Стеф Свэйнстон на ее условиях.
Всё это не было бы так грустно, если бы не было грустно уже вконец. Раньше из литературы уходили в основном по внелитературным причинам. Классический пример — несчастный Артюр Рембо, за считанные годы превратившийся из лучшего поэта Франции в угрюмого торговца, странствующего по Абиссинии. Если мы о фантастике — можно вспомнить Уильяма Тенна, который активно писал фантастику до конца 1960-х, а потом за сорок лет выдал хорошо если десять рассказов, потому что преподавание увлекало его куда больше. Были еще люди, склонные к депрессии и затворничеству, такие, как Дж.Д.Сэлинджер и фантаст Уолтер М. Миллер-мл., автор романа «A Canticle for Leibowitz» (потом он всю жизнь писал сиквел, а в 1996 году, так его и не закончив, застрелился; завершил роман Терри Биссон). Хотя с Сэлинджером уже сложнее — он среагировал как раз на гримасы «рынка», который полвека назад был все-таки не столь агрессивным, как сегодня.
При всем при том мне очень сложно представить себе современного российского фантаста, который решился бы на поступок Стеф Свэйнстон (не забудем о грядущем конфликте с издателем) по указанным мотивам. Окей, примеры есть: Мариам Петросян сразу объявила о том, что за «Домом, в котором...» вряд ли последует что-то еще. Ситуации, действительно, чуть похожи. Мариам тоже описала в романе свой paracosm — и уж точно не может выдавать по «Дому...» в год. Но случай Мариам Петросян — исключение из всех правил, в то время как писательская карьера Стеф Свэйнстон куда больше похожа на правило. Тем ярче выглядит ее уход из Ясной Поляны фантастики.
«Рынок», то бишь крупные издатели, готов сделать исключение для элиты вроде Джорджа Мартина, который может позволить себе сочинять очередной роман много лет. Для таких, как Свэйнстон — очень классных, но не столь успешных, — исключений, кажется, не будет. Как там у классика: «Система работы позорная, — признал он, — грубая, прискорбно коммерческая. Он не упомянул лишь, что сам ее создал».
облако тэгов
