С каждым днем становлюсь все брюзгливей. Но это похоже предопределено. Не помню у какого народа, но есть пословица — "В молодости — остряк, в старости — брюзга". Все верно. И никуда ты не денешься.

Заметил, правда, что единственное спасение от чрезмерной брюзгливости — общество обаятельных девушек (не подумайте чего плохого — все чинно-благородно), чем красивее и моложе, тем лучше (к жене у меня, похоже, выработалось привыкание).

Вчера напал какой-то стих мистифицирования. Сочинил и впарил коллегам на работе байку, что в большинстве западных разведок во времена СССР существовали целые разделы, специализирующиеся на изучении дембельских альбомов доблестных воинов Советской Армии. Дескать, уж очень там, порой, ценная информация могла попасться. Коллеги — все сплошь суровые мужики, технари, в отличие от меня — пиджака, служившие срочную, проглотили мое вранье даже не морщась...

Мда-а-а... Надо контролировать себя построже — похоже дар Чичикова дремлет где-то в глубине моей натуры.

Сегодня был неплохой день — узнал, что заброшенные мной сети, похоже обещают что-то вытащить — вроде бы намекнули, что издание "Урфина Джюса" Волкова с иллюстрациями Бахтина у кого-то было... Это интересно. Хочу отсканировать оттуда дюжину-другую картинок и выложить здесь. В сети, похоже, их нет — материал обещает быть эксклюзивным...

По цепочке ассоциаций задумался об искусстве художника книги и изменении восприятия в зависимости от разных иллюстраторов. Как оказалось, у меня есть два издания "Путешествий Гулливера", причем с разными иллюстрациями — Томаса Мортена и Жана Гранвилля. Валялся на диване, листая обе книги. Что-то меня гложет, чувствую опять заведет куда-то... Гранвилль — образцовый фантастический художник, кандидат, достойный, чтобы о нем написали на ФантЛабе. Надо будет почитать про него. Говорят, умер, сойдя с ума. Жуткая участь.

Рылся в старых записных книжках, нашел вот это. Очень интересно (не зря, наверное, в свое время счел нужным записать). Первая цитата чего-то не гуглится, но записана вместе со второй под авторством Шарля Бодлера. Пусть будет так.

цитата

Гений (если только можно так назвать неопределенный источник великого человека) должен как паяц-новичок, рисковать тысячу раз сломать кости наедине, прежде чем танцевать перед публикой...

цитата

Есть в слове нечто священное, запрещающее нам случайную игру с ним. Обращаться сознательно с языком — значит творить нечто вроде волшебных заклинаний.

Оказывается известная латинская поговорка "Omne animal post coitum triste" — "Всякая тварь грустна после соития" (мне, например, она попадалась, кажется, в "Имени розы" Умберто Эко) в полном виде выглядит так — "Omne animal post coitum triste praeter gallum mulieremque" — "Всякая тварь грустна после соития, кроме петуха и женщины". Хоть убей, но так и не понял окончательно, к чему такой вывод...

Надпись на средневековой гравюре:

цитата

Завтра с раннего утра всем жителям запрещается гадить в ручей, понеже наш достославный магистрат повелел послезавтра варить пиво.

цитата

Мой знакомый стоял восьмым по очереди, стало быть, ему приходилось идти к столбам в третью очередь. Священник обошел всех с крестом. Выходило, что остается жить минут пять, не больше. Он говорил, что эти пять минут казались ему бесконечным сроком, огромным богатством; ему казалось, что в эти пять минут он проживет столько жизней, что еще сейчас нечего и думать о последнем мгновении, так что он еще распоряжения разные сделал: рассчитал время, чтобы проститься с товарищами, на это положил минуты две, потом две минуты еще положил, чтобы подумать в последний раз про себя, а потом, чтобы в последний раз кругом поглядеть. Он очень хорошо помнил, что сделал именно эти три распоряжения и именно так рассчитал. Он умирал двадцати семи лет, здоровый и сильный; прощаясь с товарищами, он помнил, что одному из них задал довольно посторонний вопрос и даже очень заинтересовался ответом. Потом, когда он простился с товарищами, настали те две минуты, которые он отсчитал, чтобы думать про себя; он знал заранее, о чем он будет думать: ему всё хотелось представить себе, как можно скорее и ярче, что вот как же это так: он теперь есть и живет, а через три минуты будет уже нечто, кто-то или что-то, — так кто же? Где же? Всё это он думал в эти две минуты решить! Невдалеке была церковь, и вершина собора с позолоченною крышей сверкала на ярком солнце, Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от нее сверкавшие; оторваться не мог от лучей: ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он чрез три минуты как-нибудь сольется с ними…

(Ф.М.Достоевский. Идиот)

цитата

Раппопорт ощутил сумасшедший комизм ситуации; и тут всего важнее для него стало сберечь до конца ясность сознания — ту самую, что позволяла ему смотреть на эту сцену с интеллектуальной дистанции. Однако для этого необходимо было — деловито и неторопливо объяснял он мне, как человеку "с той стороны", который в принципе не способен понять подобные переживания, — найти какую-то ценность вовне, какую-то опору для ума; а так как никакой опоры у него не было, он решил уверовать в перевоплощение, хотя бы на пятнадцать двадцать минут — этого ему бы хватило. Но уверовать отвлеченно, абстрактно не получалось никак, и тогда он выбрал среди офицеров, стоявших поодаль от места казни, одного, который выделялся своим обликом.

Раппопорт описал его так, будто смотрел на фотографию. Это был бог войны — молодой, статный, высокий; серебряное шитье его мундира словно бы поседело или подернулось пеплом от жара. Он был в полном боевом снаряжении — "Железный крест" у воротника, бинокль в футляре на груди, глубокий шлем, револьвер в кобуре, для удобства сдвинутый к пряжке ремня; рукой в перчатке он держал чистый, аккуратно сложенный платок, который время от времени прикладывал к носу, — экзекуция шла уже давно, с самого утра, пламя успело подобраться к ранее расстрелянным, которые лежали в углу двора, и оттуда разило жарким смрадом горящих тел. Впрочем — и об этом не забыл Раппопорт, — сладковатый трупный запах он уловил лишь после того, как увидел платок в руке офицера. Он внушил себе, что в тот миг, когда его, Раппопорта, расстреляют, он перевоплотится в этого немца.

(Станислав Лем. Глас Господа)

Вчера, наткнувшись на какой-то недостаток обычного книжного издания, я надолго погрузился в грустные размышления. Давно уже, наверное, прошли те времена, когда читателю в книге достаточно было наличия собственно самого текста. Лично мне для того, чтобы полностью получить удовлетворение от чтения нужна куча сопутствующих вещей. Жалко только, что неважное состояние современного русскоязычного книгоиздательства, приучило нас по спартански относится к книжным изданиями — бумага не расползается в руках, шрифт различим, особо чудовищных опечаток не видно на первый глаз — уже замечательно.

А на самом деле — как много чего, в сущности, хотелось бы видеть в книге.

В первую голову, конечно внятная и достоверная информация о произведениях, включенных в книгу — название на языке оригинала, перечислить соавторов, если они есть, год первой публикации, краткие сведения о предшествовавших переводах (если книга переводная), вкупе с небольшим сравнительным анализом.

Ну и собственно сами тексты произведений. Иллюстраций включить — так вообще было бы замечательно.

Но беда в том, что на этом перечне пожеланий не остановиться. И читатель, преисполнившись наглости, начинает мечтать на всю катушку.

Если это не очередной штампованный детектив или дамский роман, то пожелания к изданию, могут быть ну просто очень фантастическими.

Во-первых, комментарий. Я человек не шибко эрудированный, поэтому, читая очередную книгу, обычно вытаскиваю из шкафов с нон-фикшн добрую половину содержимого, а браузер начинает просто дымиться от количества поисковых запросов. Комментарий такая вещь, что его мало не бывает. Конечно, странным кажется, что в томике само произведение занимает меньше места, чем комментарии к нему. Но вряд ли кто-нибудь отказался бы от издания "Евгения Онегина" с полными комментариями Набокова, Лотмана и Томашевского. Хочу также привести мнение академика Лихачева про комментарии:

цитата

Составление исследовательского комментария (текстологического, историко-литературного, реального) дело нелегкое и должно поручаться специалистам. Хороший исследовательский комментарий должен быть лаконичен по форме изложения, удобен для пользования. Отдельные статьи комментария должны быть внешне единообразно построены. В комментарии не должны включаться сведения, которые легко найти в общедоступных энциклопедических словарях, языковых словарях и элементарных справочниках (например, комментарий типа “пуддинг — английское блюдо”). В комментариях не должно быть повторений (следует прибегать к перекрестным отсылкам). Если комментируются часто повторяющиеся места текста, то статьи комментария могут быть расположены в алфавитном порядке в виде словаря. Крупный недостаток комментариев — неправильный выбор комментируемых мест: комментируется часто то, что легко может быть установлено, и совсем не комментируются те места текста, которые оказалось не под силу объяснить комментатору. Если какое-либо место не поддается объяснению — об этом должно быть честно сказано в комментарии. Часто встречаются комментарии, повторяющие сведения, сообщённые в предшествующих комментариях к тому же произведению: этим путем передаются ошибки и обходятся комментированием наиболее сложные места текста. Комментарий к научному изданию должен носить исследовательский характер. Комментарий, излагающий более или менее известные данные, допустим только в научно-популярных изданиях.

Во-вторых, подбор иллюстраций. Если это известное литературное произведение с богатой традицией иллюстрирования, то хочется, чтобы в книгу попали иллюстрации нескольких художников.

Ну и конечно, очень часто произведение сложно представить без карты тех мест, где происходят события. Любовно составленная карта (не обязательно авторская), да еще и красиво нарисованная! Вкуснятина!

Дальше распаленное воображение уже не в силах остановиться. Начинают представляться вещи (по крайней мере для изданий фантастики) уже совершенно немыслимые.

Указатель имен персонажей.

Библиография предшествующих изданий тех произведений, что вошли в книгу.

Вариант, знакомый по академическим изданиям классики, когда в дополнении приводятся варианты из авторских черновиков для мест, которые отличаются в беловом варианте. Например, такая штука была бы просто незаменимой для изданий братьев Стругацких.

Верх наглости — издания с несколькими вариантами переводов. Или на худой конец обзорный рассказ о других переводах с примерами для сравнения.

И уж совершенно бредовые вещи приходят на ум. Например, снабдить книгу конкордансом для тех произведений, что в нее вошли.

Что такое конкорданс? Это алфавитный словоуказатель к какому-либо тексту с указанием значений (ну это, наверное, необязательно) слов и всех случаев их употребления в данном тексте.

Например, вот как выглядела бы словарная статья из конкорданса к "Евгению Онегину":

цитата

МОСКВА (частота употребления — 5)

Москва, России дочь любима, .................Эп.Г7.1

Как и надменная Москва. ........................Г4XVII.14

Москва, я думал о тебе! ..........................Г7XXXVI.12

Москва... как много в этом звуке .............Г7.XXXVI.12

Нет, не пошла Москва моя .......................Г7.XXXVII.8

В докомпьютерные времена из-за огромного объема работы по составлению конкордансов они создавались только для трудов большой важности – Библии, Корана или произведений У.Шекспира. Кроме того, понятно, что даже в этом случае, наличие конкорданса в издании просто чудовищно увеличит его объем. К тому же, ясно, что конкорданс имеет смысл составлять для произведений на языке оригинала. Но уж какое это было бы подспорье для въедливого и вдумчивого читателя!

Мечтать в этом направлении, можно до бесконечности. Но в реальности, увы, понимаешь, что в условиях современного рынка твердой, бумажной книги — это все утопия. Другое дело, что большая часть всего этого уже начинает появляться в интернете. Что еще более делает бумажные книги неконкурентоспособными.

Как вы видите, небольшая группа энтузиастов, при наличии у них времени, мозгов, прямых рук, широкополосного интернета и либеральных взглядов на свободу информации, могут для конкретного литературного произведения создать такой вариант электронного издания, что просто пальчики оближешь.

Печаль. Пошел в свою келью грустить дальше.

После прочтения повести Лукина "С нами бот" безумно захотелось прочесть тот самый словарь, который постоянно читает главный герой и периодически приводит оттуда всякие необычные факты. Сказано-сделано. Нашел, полистал. Сразу набрал кучу примеров, на манер тех, что приведены у Лукина. Пока есть мысль написать отзыв на повесть, вставив в нее там-сям таких примеров.

Сделать, так сказать, оммаж автору.

А пока просто приведу для забавы.

РАГАТЫ — расселины на коже.

РАДАР — сборщик подорожных пошлин.

КАХЕКТИК — хворый человек.

РЕБЕККАИТЫ — в Англии приверженцы и участники в разрушении шлагбаумов и таможенных заставь; подвиги свои они совершали по ночам, одевшись в женские платья и вычернив себе лицо.

НЕБУЛИСТ — художник, искусный в изображении облаков, воздуха.

НИФТЕЛЯ — лица женского пола, находящиеся друг с другом в родстве исключительно через женщин.

КАСТРАМЕТАЦИЯ — искусство располагать войска лагерем и на бивуаке, т. е. на отдыхе.

НУНКУПАТИВ — устно выраженная последняя воля.

КОИНОЛОГИЯ — общее совещание, преимущественно врачей (похоже до слова "консилиум" были другие варианты).

ПОЛЕМИК — ученый боец.

КАКОГРАФИЯ — умышленно ошибочное правописание, как дидактический прием (кажется, нашлось научное определение для сленга падонков).

ООНИСТ — птицегадатель, предсказатель по полету птиц

СКАФАНДР — плавательный пояс из пробки.

УНДУЛИСТЫ — художники, считающие волнообразную линию символом красоты.

КИЛИСТИКА — искусство стоять на голове и ходить на руках.

ЭРОТЕМАТИКА — искусство спрашивать и наводящими вопросами вызывать требуемый ответ.

КАКЕРЛАК — альбинос.

ЭДЕОГРАФИЯ — описание срамных частей и учение о срамных частях.

ИКСПЕТИКОН — стихотворение, воспевающее ловлю птиц.

ШЕПТАЛА — вяленые абрикосы.

КАДР — а) рама. b) в переносном смысле: существенный очерк какого-нибудь произведения.

ШЕРИФ — потомок Магомета от его дочери Фатимы

КАКЕМФАТОН — ошибочное и преимущественно неприличное, двумысленное выражение.

Ну и помимо этого очень непривычно видеть слова, к которым мы привыкли, в необычном написании. Например: ЦЕРТИФИКАТ, ЛАВРЕАТ, ЦЕНТРОФУГА, ЦЫНОВКА, ШЕЛОПАЙ

Между делом, наткнулся на небольшие эссе Святослава Логинова на схожую тему, то есть автор читает всякие непривычные и необычные определения из старых словарей и забавно их комментирует. Все бы ничего, но уже второй раз натыкаюсь у Логинова на случай, когда он крайне произвольно растолковывает тюркские слова. В первом случае, он объяснял происхождение слова "куурдак" (от которого произошло слово "кавардак") тем, что, дескать, происходит оно от слова "курдюк". Ничего подобного, происходит оно от тюркского слова "жарить". Второй случай — слово "бакалея". Логинов резонно замечает, что в русский язык оно пришло из тюркских языков, но при этом делает удивительное замечание, что это слово буквально означает "брюхо". Откуда он взял такие сведения — ума не приложу. Тюркское слово "бакал" происходит из арабского языка и значит буквально: всякую траву, зелень, овощи, причем не просто, а все сушеное. То есть в первом значении так, а во втором, то же, что и в русском, то есть раздел рынка или маленькую лавчонку, где продают сушеные сладости, масло, чай, сахар, соль и всякие специи. Как то так...