КИНОрецензии

Успех, снизошедший на Дель Торо после релиза “Мутантов” позволил ему взяться за проекты посерьезнее. А тем временем на дворе стоял 2002 год и в мозгу людей все еще жили впечатления от первой “Матрицы”. В киномоде пьедестал заняли длинные черные плащи и полеты через весь экран. Скоро миру предстояло увидеть продолжение и завершение трилогии об избранном Нео, а так же увидеть “Другой Мир” – фантастический боевик, выполненный в эстетике всех частей “Матрицы”.

Но прежде в руки Дель Торо попал проект, который на первый взгляд, вообще не подходил под его стиль и работу. Это было продолжение экранизации известного комикса “Блейд”, который повествовал о чернокожем борце с вампирами. Изначальное происхождение персонажа было не особо интересным: Блейд, рожденный от обычной женщины и отца-вампира, мстил кровососам за свою погибшую мать, и пытался справиться со своей истинной природой, заменив ежедневные укусы на ежедневные уколы крови в вену.

Видимо, на выход фильма в свет повлияло детское увлечение Гильермо Торо – увлечение комиксами. Блейд не был у него любимым героем, но сама возможность воплотить комикс в жизнь, видимо так пришлась по душе режиссеру, что он отказался от клятвы, которую он дал на съемках “Мутантов” — никогда не работать в Голливуде, и с энтузиазмом принялся за новый проект.

Создавая “Блейда 2” Гильермо, что называется, на полную катушку “спустил вожжи”, превратив историю про вампира-мстителя в пафосный боевик, где разговоры занимали процентов 30 от общего экранного времени. Удивительно то, что даже при таком подходе, Дель Торо все равно умудрился сохранить свою эстетику – родные тоннели вампиров явно перекликаются с подземными переходами из “Мутантов”, а за окном все так же сгущается темнота и льет беспросветный дождь.

Сохранив эстетику, Дель Торо, тем не менее, направил свой талант визионера в новое русло, и в этот раз сосредоточился не на гриме, а на передаче японского духа, который всегда был заложен в персонаже Блейда. Сражения в фильме стали больше похожи на элегантные дуэли, а враги напоминали не столько вампиров, сколько акробатов или ниндзя. Персонаж Блейда приобрел некоторые черты героя-рыцаря, неуклонно следующего своему кодексу чести, что так же навевает параллели с кодексами самураев. Но Дель Торо не стал превращать своего главного героя в одинокого борца, хмуро режущего врагов с утра до вечера. Он наделил Блейда наглостью, черты которой во многом перекочуют в персонаж Хеллбоя. Блейд из мрачного охотника превратился в настоящего чернокожего мачо, чья крутизна литрами выливалась с экрана на захлебывающегося зрителя. Здесь были и пафосные речи, и стильные развороты в плаще, и жесты, выполненные в лучших традициях фразы “i`ll be back”. Сейчас, с точки зрения будущих экранизаций комиксов “Блейд 2” смотрится с недоумением, но в 2002 году это была суровая норма – тогда герои комиксов еще не подавались в том свете, в каком сейчас представляют их зрителю. Тонны пафоса сопутствовали им вместе с костюмом (та же история произошла и с первой частью “Человека-Паука”), а все сюжеты строились по одинаковой схеме, в которой герой находил свой путь в жизни, встречался со злодеем, и в финале побеждал его. По этой причине вторые части комикс-экранизаций оказывались на порядок адекватнее и интереснее первых, ведь автору не нужно было тратить свое время на представление и рассказ о персонаже – можно сразу было начинать развитие его характера.

Но, откровенно говоря, Дель Торо пошел в “Блейде 2” по пути наименьшего сопротивления – конфликты для развития персонажа вроде бы и намечались, но по сути своей, в финале герой не претерпел сильного изменения. Тот факт, что Блейду пришлось работать со своими злейшими врагами “в одной связке” нашел свое отражение лишь в постоянных приколах и издевательствах со стороны вампиров по отношению к главному герою и его товарищам. Особенно в этом плане отличился персонаж Рона Перлмана, который снова присоединился к своему другу Гильермо на съемках.

В “Блейде 2” Дель Торо впервые изменил своему неторопливому стилю повествования, что было оправдано – нагнетать атмосферу ужаса и опасности можно было с помощью определенных ситуаций и моментов, но в целом ставить весь фильм ей в поклонение не стоило. Традиционное место атмосферы занял экшн – практически безостановочный, снабженный последними компьютерными достижениями того времени. Дель Торо все так же хорошо удавалось сочетать компьютерную графику и реальную съемку. Видимо секрет был в том, что он старался не слишком увлекаться первой в ущерб второй. Но, несмотря на наличие огромного количества драк и перестрелок, динамика в “Блейде 2” ощущалась очень слабо. Сиквел “Блейда” сильно отличался по интонации от предыдущих работ Дель Торо, и в этом заключалась большая проблема. Режиссер привык снимать свои истории неторопливо, постепенно накаляя события. В “Блейде 2” он сменил атмосферу на экшн, но интонация спокойного рассказчика никуда не исчезла. Очень сложно разделить то ощущение бешеной энергии и драйва, в котором находились герои, если об этих чувствах тебе рассказывали спокойным тоном экскурсовода. Такой стиль очень подходит под мрачные сказки, которые режиссер рассказывал в “Хребтах” и “Лабиринте”, но как-то не вяжется с комикс-боевиком, в котором ниндзя, чернокожий вампир и не к месту прикрученная история любви варятся в одном котле.

Добавив же в свой фильм романтическую любовную линию, Дель Торо тем самым создал своеобразную версию “Ромео и Джульеты”, только с плащами и пистолетами. (Потом эту идею, не смущаясь, возьмет режиссер «Другого Мира»). Судя по этой линии сюжета, в Гильермо на протяжении долгого времени жил романтик, черты которого режиссер позволял себе проявлять в разной дозировке. Но, уже начиная с его самой первой картины, в каждой истории, так или иначе, появлялась любовная пара, проходящая определенные испытания. Исключением был “Лабиринт Фавна”, но там вместо обычной любовной линии появлялась тема дружбы и родительского внимания, так что замена оказалась равноценной. Не всегда эти пары проживали свою жизнь долго и счастливо, чаще обстоятельства побеждали их любовь, но во второй половине своего творчества, Дель Торо все-таки позволил своим героям обрести счастье. А классическая тема любви двух непохожих друг на друга существ, возникшая в Блейде, в будущем эволюционирует, и наиболее ярко отразится в дилогии о Хеллбое.

Испанские фильмы режиссера, так же как и дилогию о “Хеллбое” вопреки хронологии следует отделять от “Хроноса”, “Мутантов” и “Блейда 2”, ведь каждый из этих трех фильмов служил для Дель Торо лишь тренировочным плацдармом. В этих картинах стиль режиссера только начал формироваться, тогда как в “Хребте Дьявола” и “Лабиринте Фавна” он эволюционировал и окончательно окреп. Дилогия же о Хеллбое является для автора чем-то большим, нежели очередной голливудский проект, а потому выносится в отдельную веху его творчества.

Но вернемся к истории. После разочарования, оставшегося у Дель Торо от съемок “Мутантов”, режиссер поклялся больше не возвращаться в Голливуд, и, приехав в Испанию, начал снимать свой третий фильм.

По словам самого Гильермо, лента под названием “Хребет дьявола” стала для него наиболее личной, и именно этот фильм режиссер называет “своей лучшей работой”. Действительно, глядя на получившийся результат, можно смело утверждать, что человек, который несколько лет назад только неуверенно шептал о наболевших вопросах, в этот раз выпрямился в полный рост, и окончательно высказался по поводу тех тем, которые его волновали более всего.

“Хребет Дьявола” рассказывал историю мальчика, которого во время испанской гражданской войны отправляют в специальный приют, расположенный где-то в непонятной местности, находящейся вдали от военных угроз. Попав туда, и пройдя жестокую школу посвящения, мальчик понимает, что в стенах приюта обитают не только люди, но и призрак, который шепчет по ночам, зовя главного героя по имени.

Поначалу казалось, что в фильме на первый план снова выставлялась тема одинокого ребенка, попавшего в некое потустороннее место. Эту теорию могло подтвердить и положение самого приюта – формально он был построен вдали от города для того, чтобы защитить детей от ужасов войны. Но с фантасмагорического ракурса, приют оказывался тем местом, которое в русских сказках принято обозначать “пойди туда, не знаю куда”. Здание, находившееся где-то в непонятных землях, отчасти символизировало собой проход между двумя мирами – миром живых и мертвых. Поэтому призрак возник в этом приюте совершенно не случайно – души умерших, согласно классическим взглядам фантастов и сказочников, могут попадать на землю по нескольким причинам. Одной из них обычно является незавершенное дело, и эта тема так же проскальзывает в фильме. Но главной причиной является истончение реальности, возникшее в результате падения неразорвавшейся бомбы в центре двора.

Кадр этого падения находится в начале фильма по совершенно логичной причине. Это падение оформлено в качестве своеобразного пролога, задающего тон последующей истории. Сама же бомба играет в фильме сразу несколько функций. Это и метка, которая помечает проход между двумя мирами, и его причина. Так же, возникает интересная теория относительно сочетания двух тем – войны и потустороннего мира. Привидение мальчика в приюте все-таки является скорее частью общей картины мифического приюта, чем главной фигурой в фильме. Его история важна, но если вглядеться внимательнее в сюжетные события, становится понятно, что главные символы кроются не в этой ветке истории.

Более важным символом фильма оказывается как раз таки та самая бомба – ведь именно она по своей природе представляет собой призрак, особый призрак – дух войны. И в отличие от мальчика, с дыркой во лбу, который появляется только по ночам, бомба постоянно находится в поле зрения всех жителей приюта, не давая им забыть о том, что происходит за его стенами. Бомба тикает, тем самым только подчеркивая неотвратимость влияния той войны, которая все равно сможет дотянуться даже до этого забытого места. Ко всему прочему, снова возвращаясь к своей излюбленной теме присутствия Бога, Дель Торо делает акцент на этой бомбе, снимая ее особым образом. В фильме есть сцена, прямо говорящая о том, что Бог, мол, “покинул здание” – это момент, когда мальчики выносят огромное распятие Христа и приставляют его к стенке. Один из детей при этом добавляет фразу в духе: “Какой тяжелый, зараза”.

Но уход одного Бога не мог остаться незамеченным, так как в мифологии Дель Торо уход христианского Бога обычно означал пришествие языческих сил. В данном случае, их символом оказывается вовсе не призрак, а та самая бомба. В пользу этого факта говорит сразу несколько причин – во-первых, она, подобно волшебному древнему существу, рожденному под дождем, упала с небес. Во-вторых, бомба чаще всего снимается снизу вверх, что создает впечатление не традиционного оружия, а настоящего идола. И более того – этот идол, по мнению детей, является живым существом, и неоднократно это доказывает. Внутри этого стального тела бьется механизм, который, по мнению мальчиков, является одушевленным, потому что он дышит (то есть тикает), и отвечает на их просьбы, как в сцене, когда пустив привязанные к себе ленточки по ветру, бомба, тем самым помогает главному герою обнаружить дух убитого мальчика.

Возможно, стоит сказать, что этот новый символ веры является лишь отражением происходящего, и с определенной точки зрения это будет правдой. Объясняя то, почему призраков не существует, Доктор Касарес (его играет знакомый нам Федерико Луппи) утверждает, что “В этой стране всегда было много предрассудков” и “Сейчас Европа полна страхов, а страх отравляет душу”. Этим он подразумевает, что все фантазии мальчика порождены лишь ужасами войны, предчувствиями грядущей беды и возможной смерти. К тому же, в приюте, помимо наличия суровых спартанских условий, правит истинная диктатура в лице бывшего воспитанника Хасинто. Только сила и злоба позволяют ему незримо управлять этим местом, ведь другие обитатели приюта либо слишком слабы для того чтобы сопротивляться, либо уже давно отчаялись и не надеются на светлое будущее. Впрочем, для Дель Торо, сила любви окажется гораздо мощнее обычной злобы и физического превосходства. Пускай, у этой любви нет надежды и будущего, но заключенная в ней сила по-прежнему жива. С одной стороны, возникший во второй половине этой истории призрак доктора является результатом новой агрессии со стороны Хасинто. С другой же — представляет собой дух хранителя приюта и мести, чья сила любви вернула его с того света, давая возможность в последний раз помочь тем, кого он воспитывал и любил. В этой ситуации отказывается помочь и наука и логика, к которым обращался доктор Касарес в середине фильма – они отступают перед теми первородными мифическими силами, появившимися на земле задолго до людей и их убеждений.

Уже знакомая тема одинокого ребенка, который в своем одиночестве и побеге от реальности открывает особую дверь, ведущую в иной мир, в “Хребте” является отчасти зеркальным отражением реальности. Судя по словам режиссера, и отталкиваясь от характера главного героя, можно утверждать, что Карлос – это то, как Дель Торо видит историю своей жизни со стороны. Оставленный родителями на попечение кого-то другого, он сталкивается с суровыми реалиями жизни практически в одиночку, снова и снова, как и всегда, прибегая к силам своей разнообразной фантазии. В фильме ее источником служит не только дружба с мальчиками из приюта, сильно напоминающая реальную дружбу Дель Торо с Куароном и Иньярриту, но и книги, а так же комиксы. Именно благодаря этим историям в картинках молодые герои начинают ссориться, и с их же помощью представляют себе будущую хорошую жизнь. Эти моменты, связанные с рисованием и чтением комиксов, судя по всему, отсылают нас к молодости режиссера, для которого комиксы служили особым источником вдохновения.

Но, несмотря на то, что все темы, так или иначе волнующие Дель Торо были подняты в этом фильме, единственное, что не нашло там достаточного уровня отражения, так это его навыки в области грима и графики. Исключая внешний вид мальчика-призрака, у которого кровь из раны на голове текла вверх, Гильермо не стал делать сильный акцент на фантастическом гриме. Он дал возможность мистическому духу фильма приобрести максимально реалистичные и жестокие черты. Первое место заняли не призраки, а ужасы войны – а все на первый взгляд мистическое носило черты реальных людей и предметов.

Во второй испанской ленте под названием “Лабиринт Фавна”, Дель Торо не просто продолжил традиции “Хребта”, но и сильно развил все свои сюжетные и художественные идеи. Неудивительно, что “Лабиринт Фавна” на данный момент является наиболее сильным воплощением всех идей и мотивов режиссера, о которых тот, так или иначе, заводил серьезный разговор.

“Лабиринт Фавна” являлся самым жестоким фильмом режиссера, потому что взятый им период истории и место действия – последствия гражданской и Второй Мировой войны в Испании 40-вых, отличался особо тяжким давление со стороны военно-испанской диктатуры по отношению к Народному оппозиционному фронту. Партизаны были вынуждены прятаться в лесах, откуда их выкуривали подобно кроликам.

Не охватывая этот исторический конфликт полностью, Дель Торо сосредоточился на камерности своего сюжета – действие происходит в маленьком лесном поселении в течение всего нескольких дней. Вот только в отличие от “Хребта”, где присутствие врага еще только ощущается, в “Лабиринте” испанское население уже несколько лет живет под гнетом диктатуры. Дель Торо не зря называл “Лабиринт Фавна” частью своей “испанской трилогии” – ведь по всем характеристикам, “Лабиринт” выглядел улучшенной и доведенной до ума его же версией “Хребта дьявола”. То же необозначенное место действия, затерявшееся “где-то” в лесу. Опять главным героем становился ребенок и его детский взгляд на реальный мир, а одним из главных конфликтов снова оказывалось противостояние двух миров, каждый из которых тянул девочку на свою сторону.

Вот только в “Лабиринте” Дель Торо создал гораздо более фантасмагорическую картину мира – многие его герои казались повзрослевшими версиями своих прототипов из “Хребта”. Воспитанник приюта Хасинто вырос и превратился в капитана Видаля – садиста-тирана, считающего единственным правильным своё мнением. Горничная и помощница Кончита превратилась в партизанку Мерседез, не по своей воле прислуживающей фашистам. Доктор чем-то напоминал Касареса, а партизаны вполне могли стать теми самыми мальчишками, которым удалось сбежать из приюта. Возможно, некоторые из них и стали – ведь пара этих небольших ролей была отдана мальчикам-актерам из “Хребта”, что, отчасти, подтверждает эту теорию.

Впервые за все творчество Дель Торо, в его фильме возникнет тема, которая потом перейдет и во второго “Хеллбоя” – это некая меланхолия, связанная с тем, что вся магия и сказки потихоньку уходят из мира, оставляя после себя лишь реализм жизни. По версии Дель Торо сказки являются спасением души, ведь только они помогают главной героине справиться с давлением реальности, которая обрушивает на нее все новые и новые проблемы в лице жесткого отчима, больной матери, одиночества и войны.

Никогда до этого переплетение сказки и реальности не было столь близким – один мир начинает вторгаться на поле другого, и героиня с неслучайным именем Офелия, перестает понимать какой же из них настоящий. В конце концов, граница между обоими мирами стирается, и реальные события, связанные с тяжелыми испытаниями зеркально отражаются в испытаниях, которые приходиться проходить героине по воле Фавна.

В истории, которую рассказывал Дель Торо, огромная доля внимания была уделена силе детской веры, которая пришла на замену силе любви из предыдущего “испанского проекта”. Увидев фей в лесу, услышав рассказ Фавна, героиня не сомневается в том, что она – принцесса. Ее сознание, еще не отравленное логикой и неверием в чудеса, как у остальных взрослых, она с легкостью воспринимает этот факт. Более того – можно говорить о том, что как только сказочный мир проникает внутрь настоящего, он начинает распространять свое влияние на него. Корень волшебной Мандрагоры, который дает девочке Фавн, действительно помогает ее маме, потому что Офелия абсолютно верит в то, что она это делает. И так же сжигание корня в камине приводит к серьезным осложнениям в здоровье мамы. Это не значит, что происходящее напрямую зависит от воли девочки. Дель Торо скорее говорит о том, что весомую часть тех или иных событий может играть вера, причем не столь важна в кого или что. Здесь это сказки и древние существа, но с таким же успехом их место могли занять силы природы или древние тролли. Вера девочки помогает ей вплоть до финала, и особенно – в самом конце, когда она получает достойную награду за сильную веру в сказку.

Фантастическая линия, которая привлекла в свое время множество детей в кинотеатры, не зря оказалась совсем не той историей для маленьких, какой ее ожидали увидеть со стороны. Поскольку сказка здесь отражает реальность, то и уровень жестокости в ней соответствует тому, который изначально царил в древних легендах и сказаниях. Мистические существа не обязательно должны были быть добрыми и милыми – они, как и люди, оказывались жестокими существами, с обманчиво доброй наружностью. Неподчинение правилам в сказке каралось так же, как и неподчинение беспрекословным приказам отчима в реальной жизни. Природа, так же как и сама Испания, начинает расцветать только после изгнания скверны – в одном случае это мерзкая огромная жаба, в другом – фашисты. Вот только первый цветок на дереве раскрывается лишь к финалу фильма, а не тогда, когда жаба сдувается изнутри, освобождая дерево от своего существования, что заставляет задумать о том, какой из миров более реален.

“Лабиринт Фавна” по концепции проникновения в другое измерение очень сильно напоминает “Алису в стране чудес”, с ее “кроличьей норой”, ведущей в новый мир. Офелии постоянно нужно лезть то под корни дерева, то пробираться через маленькую, нарисованную мелом дверь, то спускаться к Фавну в своеобразный тоннель. И эта Страна Ужасных Чудес задает зрителю вопрос, который вырвался еще у самой Алисы в произведении Кэрролла. Это вопрос о безумии и реальности происходящего – сходит ли Офелия с ума, в соответствии с ее Шекспировским прообразом, или взрослым просто не дано увидеть тот волшебный мир, который видит маленькая девочка. Ответ на этот вопрос Гильермо Дель Торо дает ближе к финалу, и трактовать его можно в нескольких смыслах. Самой популярной является та, в которой Офелия, оставшись верной своим сказочным мирам до конца, спасла свою душу благодаря им. И пускай, для других этот мир был всего лишь плодом воображения, вымыслом, для нее он остался правдой – а правда, как известно, несет в себе мощнейший заряд ментальной силы.

С технической точки зрения фильм так же подарил Дель Торо большой простор для творчества. Возросший, по сравнению с “Хребтом” бюджет, позволил Гильермо в полной мере проявить свой талант художника. В фильме (уже традиционно для режиссера) произошел плавный симбиоз между компьютерной графикой и костюмами. Роли Фавна и безглазого охранника сыграл Даг Джонс, которому, скорее всего, теперь уже до конца жизни придется воплощать в жизнь все безумные фантазии мексиканского режиссера. С учетом того, что один грим занимал примерно 5 часов реального времени, а так же то, что снимаясь в испанском фильме, Джонс вообще не говорил по-испански, это, поистине, был героический опыт.

Помимо тех старых знакомых, которые получили небольшие роли, стоило упомянуть краткое появление Федерико Луппи в финале, а так же то, что одним из продюсеров фильма выступил друг Дель Торо – Альфонсо Куарон. Лицо, стоящее за камерой, так же было знакомо любителям творчества мексиканского режиссера. Постоянный оператор режиссера — Гильермо Наварро в этот раз превзошел весь свой предыдущий опыт, рисуя перед зрителем мрачные кадры отчаявшихся партизан и заброшенных темных руин. Его работа не осталась незамеченной, и вместе с двумя “Оскарами” за декорации и грим, фильм получил статуэтку и за “операторскую работу”.

Одним из ключевых моментов фильма, который в очередной раз проводит параллели между “Фавном” и “Хребтом”, является финал картины, который оставляет зрителя перед выбором между оптимистичной точкой зрения на судьбу героев, и сожалением об их судьбе и будущем. Сам режиссер, как становится понятно из финальных кадров, склоняется к первому варианту. И этот факт является удивительным явлением – было бы логично, что после всех событий в обоих фильмах, финальная точка была бы безжалостной и мрачной, но Гильермо, как большой оптимист (что вдвойне удивительно, стоит только вспомнить историю его бегства из страны и похищения отца) все же делает акцент на светлом моменте истории. Эта черта гораздо сильнее отразится в последующей Голливудской работе режиссера – картине “Хеллбой 2”. Здесь же еще висит некий дух двойственности, определяться с которой зритель должен был сам. Но именно этот дух оставлял тот простор для воображения, который требовался человеку для создания любой истинной сказки.

Знаете… Знаете, а у меня есть для вас одна история, которую я бы хотел рассказать. Сказка? Хм, вы же уже по горло были сыты сказками, разве нет? Скажите — о чем вообще вам рассказывали родители, лежа рядом под одеялом? О добре и зле? О принцессах и тайных королевствах? О, какая прелесть. Наверное, вам было тепло и уютно засыпать под стук капель дождя за окном, наверное, вы наслаждались покоем и победой добра? Жалко, что вам никто не удосужился рассказать настоящие сказки. Те самые, которыми по ночам пугали деревенских детей. Те самые, от которых дети сходили с ума от страха.

Вы хотите историю? О да, я расскажу ее вам! Она как раз о ваших страхах и призраках – да, да, да, там есть и война, есть и бедные детки, бессердечные родители. (Ох, какая музыка для моих ушей). Есть там и кровь, есть и магия, в которую уже не принято верить. Есть там и зло, есть и добро. Что еще там есть? Бог? Бог… если он там и обитает, то он почему-то забыл о тех, кто остался расти среди подобных себе монстров.

История начнется там же, где и полагается начаться любой хорошей истории – а именно посреди бесконечной пустыни. А точнее, в центре песчаной бури, которая прогуливалась когда-то по дорогам Мексики, заполоняя легкие прохожих жестким желтоватым песком. Именно где-то посреди этой выжженной земли появился на свет мальчик. Он рос, как и все – увлекался тем, что приходило в руки этим детям из далекого зарубежья. Это были, в основном, разного рода истории – одни передавались на словах, другие же высекали на бумаге. Они не помогали материально, и, в общем-то, не давали никакого особенного представления о том, что же на самом деле происходило там, где-то далеко – в большой глянцевой Америке. Но каждая история ценилась детьми на вес золота, ведь именно благодаря этим сюжетам их фантазия открывала двери в волшебные страны.

Любил истории и мальчик Гильермо. Вот только незадача – его бабушка, день и ночь оберегающая внука от дурного влияния дьявола, неустанно рассказывала ему совершенно другие сказки – сказки о Боге. Среди них всегда фигурировала истинная вера, ангелы, прощение Господне и фигура Иисуса Христа. Мальчик слушал эти истории все детство, пока однажды они окончательно не надоели ему. В этот день он вырос, и стал заниматься тем, чем не пристало заниматься католику – он сам стал рассказывать мистические сказки.

Особое удовольствие Гильермо доставляло создание тех историй, которые он позже магическим образом перенесет в новое измерение – в мир кино. Так уж сложились мексиканские звезды, что свое восхождение к статусу будущего сказочника Гильермо Дель Торо начал в возрасте 8 лет, когда судьба швырнула его прямо в открытые объятия человека, по имени Дик Смит. Уже немолодой джентльмен слывший “крестным отцом” грима в мире кино, научит будущего режиссера многим тайнам этого дела. И Дель Торо, загоревшись его работой, навсегда попадет из этого мира в другой – фантасмагорический.

С этого момента маленький мальчик начал заниматься созданием всевозможных тварей и исчадий ада – любых существ, которых требовала призвать к жизни воля создателей фильмов. Гильермо надолго увлечется искусством грима, и постепенно приобретет вес среди своих уже не только друзей, но и коллег. Этот авторитет, который будет известен не только Мексике, но и всему миру, уже тогда поддержат люди, чьи имена тоже скоро станут узнаваемыми. В те года сойдутся вместе такие авторы как Эммануэль Любецки*, Альфонсо Куарон и Алехандро Гонсалес Иньярриту. И если Любецки в будущем пойдет по своему собственному пути, то остальные три режиссера, столкнувшись однажды на мексиканском телевидении, станут друзьями на всю жизнь. Прямо как в сказке.

Режиссеры не просто будут общаться между собой, но и начнут помогать друг другу в профессиональном плане, периодически выступая, то в роли продюсеров, то в роли монтажеров фильмов своих закадычных друзей. С тех самых пор карьера всех трех начнет двигаться к вершинам успеха, а их работы из детских увлечений превратятся в дело всей жизни.

Первым по-настоящему весомым опытом, после работы на мексиканском телевидении, для Дель Торо станет фильм “Хронос”, рассказывающий о своеобразном виде вампиризма, носители которого продлевали себе жизнь посредством использования прибора, похожего на большого золотого механического жука. И уже в этой киноленте можно будет увидеть потенциал, скрытый в маленьком мальчике, которого неустанно заставляли верить во всемогущего Бога.

“Хронос” очень удобно рассматривать в качестве трамплина, от которого потом оттолкнулся начинающий режиссер. Сказка… даже не сказка, пожалуй, а притча, предложенная зрителю Гильермо Дель Торо, грешила всеми традиционными изъянами, свойственными любому молодому рассказчику – заиканием, чрезмерным увлечением одной темой и невнятностью повествования. Интересно, что уже в первом фильме режиссера можно отыскать тот след внутреннего противоречия, который возник у Гильермо по отношению к религии. По его собственным словам, он «верил в человека», но при этом утверждал, что «если кто-то однажды стал католиком, то он навсегда им по-своему и останется».

И хотя главный конфликт в фильме не поднимал вопрос о существовании Бога, но зато весьма тонко подчеркивал отсутствие оного. По сюжету герой фильма, со звучным испанским именем Хесус, пытался обрести молодость и бессмертие посредством золотого жука-вампира, которого он случайно обнаружил в своей лавке.** Так, легко и непринужденно, Гильермо Дель Торо взял личность и легенду об Иисусе Христе, и поместил ее в контекст современного мира, где реалии нового времени превратили метафорического сына Божьего в наркомана, слизывающего кровь с пола, только чтобы вернуть утраченные годы и силу.

По сюжету идея “нового Иисуса” не являлась ключевой, но отношение Гильермо к этому вопросу, судя по созданному образу, было настолько неприязненным, что данная тема безжалостно задвинула остальные сюжетные реалии и красной линией прошла через весь фильм. Для Дель Торо, в “Хроносе”, единственным богом является Время, которое беспощадно забирает свою плату за возвращаемые годы. И когда в финале герой, как и его прообраз, восстанет из мертвых, он уже не будет человеком – но не будет он и сыном Бога. Единственное, что останется от прежнего человека в этом переродившемся монстре будет чувство любви к своей внучке.

Этот вопрос отношений между героем Федерико Луппи и его экранной внучкой не так уж и прост. В первую очередь, противоречие идет от самого режиссера. В фильме, несмотря на зависимость Хесуса от крови, он продолжает хорошо относиться к своей "маленькой девочке", которая потеряв родителей, живет и работает вместе с ним. Гадать не приходится, но судя по всему, именно в таком формате строились отношения между маленьким Гильермо и его бабушкой. Стоит поставить веру вместо наркомании, и все встает на свои места.

Впервые у Дель Торо возникнет тема, которая позже станет традиционной, – это присутствие маленького, одинокого, и особенного ребенка. Ребенок для Гильермо является одновременно и наиболее уязвимым и наиболее сильным существом, потому что именно он оказывается проводником между двумя мирами – реальным и фантастическим. Через образ ребенка Дель Торо, скорее всего, воплощает те ощущения, которые он испытывал в детстве, будучи оставленным на попечении религиозной бабушки. И как его в свое время спасали фантазии и комиксы, так и герои Гильермо предпочитают жестоким реалиям настоящего мира, мир сказочный. Наиболее ярко это ощущение Дель Торо передал в своих “испанских” фильмах – “Хребет дьявола” и “Лабиринт Фавна”.

История, которую Гильермо рассказывал в “Хроносе”, по задумке, обладала хорошими динамичными характеристиками. Но, то ли дело в менталитете режиссера, то ли в его подходе, однако динамика в фильме, наравне с сюжетом, имела свойство «провисать». Позже эффект “отстраненной динамики” станет свойственен всем голливудским фильмам Дель Торо, особенно “Блейду 2”, и чуть меньше – «Хеллбою». Суть этого эффекта заключается в том, что, несмотря на огромное количество экшна, разворачивающегося на экране, создается ощущение, будто режиссер командует постановкой через толстый слой стекла, куда совершенно не проникает яростный динамичный дух драк и перестрелок. Такой прием неторопливого повествования очень хорошо работает в “Хребте” и “Лабиринте”, но в голливудских проектах он идет во вред. Хорошо, что автор может спокойно рассказать историю, грамотно расставив все по местам. Но когда в "Блэйде 2" по экрану из одного угла в другой летают пули, вампиры и демоны, хочется все-таки почувствовать этот драйв на себе, а не прослушать рассказ о том, что “драка была весьма зрелищна, сэр”.

Однако вернемся к истории. «Хронос» стал популярным в Мексике, но, несмотря на это, сам по себе фильм остался очень спорным проектом в режиссерском пути Гильермо Дель Торо. Здесь впервые проявились черты будущего визуального стиля режиссера – большая работа с гримерами и упор на создание мрачной атмосферы. Уже на первом фильме Дель Торо выступил в качестве поборника традиционного грима***, что неудивительно, учитывая его опыт в этой области. Однако в своих последующих фильмах он несколько изменил прежним убеждениям, начав работать не только с классическими приемами, но и с компьютерной графикой.

Возвращаясь к “Хроносу”, хочется отметить то наследие, которое Гильермо получил от Дика Смита – а именно умение правильно создать монстра с помощью грима. Метаморфозы, происходящие с телом героя Федерико Луппи, чем-то напоминают изменения главного героя Кроннерберговского фильма «Муха», у которого Дель Торо, безусловно, черпал вдохновение. У Хесуса похожим образом сереет и отмирает плоть, а душа из человеческой превращается в нечто мерзкое и отвратительное. Правда, в отличие от героя Джефа Голдблюма, Хесусу удается в последний момент сохранить человеческий облик, о чем свидетельствует лиричный финал.

Еще одной доминантой мексиканского режиссера, станет его любовь к постоянной съемочной команде, часть из которой так или иначе будет присутствовать в каждом его фильме. Первым стоит отметить актера Рона Перлмана, который является по совместительству другом Гильермо. Их долгая дружба привела к тому, что Перлман засветился практически в каждом фильме Дель Торо. И, судя по всему, кто-то где-то по ту сторону реальности написал сценарий судеб этих людей. Именно Дель Торо подарил Перлману образ героя Хеллбоя, демона из ада, борющегося с оживающим фольклором.

Другим постоянным спутником режиссера стал его оператор – Гильермо Наварро, с которым Дель Торо до сих пор работает в плотной и чрезвычайно удачной спайке. Гильермо снимал с ним все свои фильмы, кроме “Блейда 2”, и это сильно сказалось на визуальном стиле последней картины. Это сотрудничество двух людей с одинаковыми именами создаст массу атмосферных и мощных кадров, многие из которых по своему смысловому наполнению послужат главными ключами к разгадкам кинолент Дель Торо.

Последний участник этой “счастливой тройки” в тот момент еще не был включен в список постоянных друзей и актеров Гильермо. Но, уже начиная со следующего фильма – “Мутанты”, в состав съемочной группы вольется актер, чьи роли обычно будут отличаться сильными визуальными эффектами. Этим человеком станет американец Даг Джонс, который воплотит на экране все ключевые роли фантастических и ужасных героев, которые только будут попадаться в фильмах Дель Торо. Первой актерской работой Джонса станет роль предводителя жуков-мутантов, которого будут стремиться уничтожить герои следующей ленты.

Благодаря тому опыту, который Гильермо Дель Торо соберет за время съемок “Хроноса”, он сумеет не только прославиться на родине, но и пробить себе дорогу дальше – в Голливуд. Впрочем, как покажет жизнь, Голливуд окажется далеко не тем беспечным съемочным раем, в который стоит стремиться без оглядки.

Глянцевые небоскребы Америки, которые призывно блестели где-то в сознании детей, мечтающих уехать из Мексики, оказались не столь добры к своим гостям. Весь приобретенный талант, захваченный Гильермо Дель Торо из своей страны, был тонким слоем размазан по двум проектам, которыми ему пришлось заниматься в солнечном Голливуде.

Уже первый голливудский фильм создал ему препятствия, похлеще тех, с которыми сталкивались герои его следующей картины “Мутанты”. Продюсер второго фильма Дель Торо постоянно вставлял мексиканскому режиссеру палки в колеса, пытаясь заставить его вырезать то одну, то другую сцену из сценария. Ко всему прочему, судьба заставила удачливого мальчика заплатить за побег из родной страны: во время съемок “Мутантов” на родине Дель Торо был похищен его отец. В итоге его выпустили на свободу, но тюремщики потребовали выкуп, в два раза больше чем они просили изначально. Из-за этого Гильермо вместе с семьей пришлось переехать за границу, и, по словам Дель Торо: «каждый день происходило что-то, что напоминало ему о его непроизвольном изгнании из своей страны». Этот поворот, безусловно, отразился на личности режиссера, и то внутреннее переживание, которое тогда испытывал Дель Торо, перекочевало в его работы.

Но, несмотря на удары судьбы, Гильермо продолжил и завершил работу над своим вторым полнометражным фильмом. Сценарий к нему написал сам режиссер (потом это будет традицией), и результатом стал то ли фантастический триллер, то ли фильм ужасов, по духу напоминающий ужастики категории «Б», которые пользовались в Америке и по всему миру особой популярностью. От классических черт “B-movie” в “Мутантах” сохранились общая канва сюжета и визуальные приемы – сильный акцент на физиологической части монстра.

Строго говоря,“Мутанты” — не самый точный перевод названия фильма. В оригинале картина называется “Mimic”, что подразумевает возможность монстров мимикрировать, то есть принимать человеческий облик и подстраиваться под чужое поведение. Различие на первый взгляд мелкое, но по факту, оригинал и перевод несут в себе несколько разный смысл.

Несмотря на наличие, весьма приличного бюджета в 30 миллионов долларов, фильм у Дель Торо получился камерным, хотя и мог похвастаться компьютерными эффектами и большим взрывом ближе к финалу. Главное, что сумел приобрести Гильермо с помощью бюджета – это навыки в области грима и компьютерной графики. С помощью этих подручных средств Дель Торо удалось создать мрачную и темную атмосферу фильма, которая постепенно начинала, будто бы обволакивать героев. Поэтому неудивительно, что большая часть действия фильма проходила в темных подземках метро. Впрочем, и на поверхности окружающий мир тонул в таких же темных цветах. Проблески света были редкими гостями: полупустые улицы, долгая ночь и сильнейшие дожди – именно таким мрачным и представал мир фильма перед зрителем. Единственное, что было выполнено в более-менее конкретных светлых тонах, это пролог, в котором главная героиня обещает уничтожить эпидемию тараканов с помощью нового вида жука.

Уже в самом начале “Мутантов”, можно было догадаться, что Дель Торо не собирался отступать от прежних тем разговора. Странный маленький мальчик, мрачный мир и темные создания из людских кошмаров – все остается на своих местах. Впрочем, одинокие дети, которые видят гораздо больше, чем их родители еще не являются главными героями, но все уже ведет к этому. Не зря же как раз ребенку по имени Чуи, у которого есть врожденная способность к мимикрии, удается не просто найти обитель жуков-мутантов, но и установить с ними контакт.

Контакт в “Мутантах” – это пересечение сразу нескольких подтекстов, характерных для режиссера. Помимо ребенка-проводника, здесь затрагивается тема подражания (мимикрии) и тема веры. Некоторые сюжетные факты фильма не просто намекают, а очень ясно выражают точку зрения режиссера по отношению к вопросу о религии. К примеру, вид жуков, который был призван истребить вирус, получил ироничную кличку “Иуда”. Так же и в сцене контакта – логово жуков находится не просто в тоннелях метро, символизирующих собой другой, потусторонний мир; один из входов в логово, который обнаружит ребенок, будет располагаться в здании бывшей церкви. Предварительно, из уст дедушки, опекающего этого странного мальчика, прозвучит ключевая фраза, характеризующая отношение к Богу в этом мире победившей эпидемии. Проследив за направлением взгляда Чуи, который смотрит на погасающий неоновый крест и заколоченный досками проход, дедушка наклонится и скажет ему: “Чуи, у них на кресте написано “Иисус”, но это – не святое место”. Такое отношение подчеркивает и само убранство церкви – пустота и пыль гуляют между завернутыми в полиэтилен статуями святых, которые вызывают ассоциации с трупами. Оторванная голова статуи Христа ненужным мусором валяется на полу. Действительно, святостью здесь больше и не пахнет.

*Эммануэль Любецки — мексиканский режиссер, кинооператор, продюсер. Работал с такими известными режиссерами как Тим Бертон и Терренс Малик.

**Жук находится внутри статуи ангела, что не только подчеркивает тему веры, но и визуально связывает "Хронос" с "Мутантами". Особенно показателен кадр со статуями в полиэтилене — церковь в "Мутантах" изнутри выглядит похожим образом.

*** Имеются ввиду средства типа масок, специальных кремов и тд, а не грима с помощью компьютера.

Фильм «Любимая» (Beloved, 1998 г.) мне попался случайно. Попался и затронул, даже зацепил. Захотелось непременно досмотреть до конца, чтобы узнать все тайны, которых по мере развития сюжета, все прибавлялось и прибавлялось. О чем он? О страхах, о прошлом, о страхах из прошлого, о прошлых страхах. И о том, что прошлое, как говорит слоган фильма, живет своей собственной жизнью («The past has a life of its own»).

Время действия фильма – вторая половина девятнадцатого века. Место действия – США, штат Огайо, предместье городка Цинциннати, дом номер 124, где живет чернокожая беглая рабыня Сэти и ее дочь Денвер, а еще – маленькое привидение, которому нет покоя. Когда-то этот дом был полон людей. Сначала он был местом пересылки, здесь прятались и пережидали беглые рабы, прежде чем двинуться дальше, дальше от белых, от которых они сбежали. Потом здесь поселилась Бэби Сагз, святая Бэби Сагз, свекровь Сэти. И дом номер 124 снова был полон людей. А потом произошло что-то, о чем Сэти предпочла бы забыть, как обо всем своем прошлом. Что-то, из-за чего дом номер 124 опустел, зато здесь поселилась яростная злоба, детская злоба, отчаянное привидение, разбрасывающее кухонную утварь, бьющее зеркала и оставляющее отпечатки детских ладошек на тесте для пирога. Из дома сбежали сыновья Сэти, Бэби Сагз слегла и не вставала до самой смерти, а Сэти и Денвер привыкли к маленькому бушующему привидению – старшей дочери Сэти, у которой даже не было имени, только одно слово на надгробии — Beloved. Главное – не возвращаться мыслями в прошлое, отогнать его и жить в настоящем, не задумываясь о будущем.

Однако прошлое само вторгается в ее дом и ее жизнь в лице старого знакомого Поля Ди, с которым они жили когда-то у хозяев. Прошло восемнадцать лет с тех пор, как они видели друг друга в последний раз. И прошлое самым бессовестным образом вторглось в настоящее. Поль Ди прогнал привидение – и оно ушло. Но, как оказалось, не навсегда. Уйдя из дома духом, оно возвратилось во плоти, во плоти молоденькой девушки, назвавшейся Возлюбленной, Любимой, Любимицей – Beloved.

Главную роль гордой Сэти сыграла известная американская телезвезда Опра Уинфри, неожиданно оказавшаяся неплохой актрисой. Пару ей составил Дэнни Гловер («Смертельное оружие 1,2,3», «Пила»). Роль восемнадцатилетней Денвер досталась довольно взрослой уже на ту пору актрисе Кимберли Элиз («Большие спорщики», «Хроники будущего»), а роль Бел (Beloved) сыграла Тэнди Ньютон («Хроники Риддика», «Рок-н-рольщик», «2012»), отлично сумевшей перевоплотиться и во взрослого ребенка, и в красавицу, и в отвратительное существо. Повествование фильма идет неторопливо и хоть и занимает почти три часа, но время проходит незаметно. Несмотря на достоинства, которые, несомненно, есть, на громкое имя режиссера (фильм снял Джонатан Демме, автор «Молчания ягнят» и «Филадельфии»), на еще более громкий первоисточник (фильм снят по одноименному роману Тони Моррисон, которая получила за него сначала Пулитцеровскую в 1988-м, а потом и Нобелевскую премию – в 1993-м, став первой чернокожей женщиной-нобелевским лауреатом), так вот, несмотря на все это судьба у фильма не завидная. Он провалился в прокате, собрав в Штатах всего 22 852 487

долларов, в то время как бюджет фильма в четыре раза больше. Удостоился номинации на Оскар в 1999 году, правда всего лишь за лучшие костюмы, но и там не был лучшим, заветная статуэтка ушла костюмерам «Влюбленного Шекспира». То ли в тот год было слишком много хороших фильмов, то ли общество устало от темы «Хижины дяди Тома», но «Beloved» так и осталась незамеченной.

Если сравнивать экранизацию с первоисточником, то можно сказать, что получилась она вполне аутентичной. Неплохо передана атмосфера того времени – как внешне (все-таки не даром была номинация за лучшие костюмы), так и внутренне. История рабства, похоже, прочно вошла в кровь и плоть всех афроамериканцев, именно в фильмах с такой тематикой особенно заметна самоотдача и искренность, с которой играет даже эпизодический актер второго плана. Но все-таки, чего-то не хватает, чего-то неуловимого, что трудно сформулировать, но что точно есть в книге и отсутствует в фильме.

В «Возлюбленной» нет магии, просто мир духов вполне реален, христианство больше похоже на язычество, а мертвые способны выбраться на этот свет и разгуливать по этой земле при свете солнца. Так что появление мертвой дочери не шокирует мать, а воспринимается ею как второй шанс, как возможность искупить свое преступление, исправить то, что она совершила много лет назад и в чем до сих пор уверена, как в единственно верном выходе.

Отдельного разговора заслуживает образ святой Бэби Сагз, пожилой чернокожей женщины, которую выкупил из рабства ее младший сын Халле, муж Сэти. Поселившись в доме номер 124, Бэби Сагз стала местной проповедницей. Она не проповедовала Христа, не отнимала паству у церкви. Она учила освобожденных рабов любить себя, любить свою плоть, любить свои руки, но больше всего — любить свое сердце. И ее собственное сердце не выдержало того, что произошло внутри ее же семьи. После трагедии, закончившейся смертью одной из ее внучек, Бэби Сагз закончила свою проповедь, остаток жизни ища лишь ярких цветов. Синего, желтого, розового. И никогда — красного.

Сэти не боится своего домашнего привидения. Хотя оно бушует, ломает мебель, калечит домашнего пса, так что тот больше десяти лет не переступает порог хозяйского дома. Не боится в первую очередь потому, что то, что она пережила во сто крат страшнее любого бушующего привидения. От чего она бежала, от чего всеми силами старалась уберечь своих детей, даже ценой их жизни. Но вот только стоит ли свобода жизни ребенка и счастливы ли дети, пережившие свою смерть? Наверное, это одна из основных мыслей фильма. В книге немного отчетливей звучит: рабское прошлое – самая страшная вещь на свете, нет ничего страшнее рабства, даже потусторонний мир, издревле внушающий страх человеку, не так страшен. И чуть слабее – тема любви, в полной мере открывшаяся лишь в эпилоге. Тема потерянной любви. Ведь Возлюбленная – несчастное существо, не добравшее любви. Появляясь привидением, она настойчиво требует к себе внимания, завистливо гонит из дому других детей. А появившись возле дома номер 124 во плоти, мало помалу проникает внутрь сердца своей матери, отвоевывая кусочек за кусочком, захватывая себе все больше и больше, требуя все себе, себе, себе, играя на чувствах, подчиняя всех, не желая делиться заполученной любовью ни с кем. Стоила ли ее смерть такого?

Фильм – на любителя, но здесь есть, над чем подумать. А значит, наверное, он не так уж и плох.