Девианты

Уважаемые читатели, затаите дыхание и немного замедлите шаг, так как с этого момента мы с вами попадаем на территорию классической антиутопии. По правую сторону — "1984" Оруэлла, по левую — "Процесс" Франца Кафки, но мы перед ними не останавливаемся и продолжаем двигаться точно по центру. В следующем зале нас встречают кинематографические эквиваленты — в легкой задумчивости проходим мимо "Эквилибриума", легонько касаемся стекла, за которым спряталась "Гаттака" и приветливо машем рукой сразу всем "Двенадцати обезьянам". Да, специфика данного жанра состоит в том, что пребывая внутри его узких рамок, действительно трудно изобрести что-нибудь новое и оригинальное, и каждая следующая попытка построения "дивного чудного мира" по собственному образу и подобию (на этот раз — по методу цветовой дифференциации штанов генов), с какого-то момента начнет неминуемо сползать в проверенную временем седую классику. Как того и требует жесткий канон, автор с первых же строк помещает читателя в жерло выдуманного им мира, пребывание в котором причиняет не просто неудобства эстетического характера, но и представляет прямую опасность для жизни: обычный день здесь протекает согласно строгому распорядку- от утреннего гимна до вечерней сирены, а обязательные для таких случаев личные инвентаризационные номера и стальные решетки на окнах не описываются прямо, но вполне подразумеваются. И сжатый лаконичный слог прекрасно отвечает авторскому замыслу- помимо решения злополучной проблемы <20000 символов (которая для классических антиутопий смерти подобна, поэтому в данном жанре в основном преобладают романы), он акцентирует внимание читателя на полнейшей механизации жизненного процесса: определение места действия — одним словом, его описание — единственной рубленной фразой, стиль диалогов — сухой казарменный канцелярит, ни одного лишнего слова — как в компьютерной программе. И все бы было замечательно, если бы в финале рассказа автор демонстративно не перевернул на читателей сразу весь тазик с литературными и кинематографическими цитатами. Приближаясь к финальной части "Девиантов", опытный читатель чувствует, будто пребывая в выдуманной автором реальности, он по-прежнему продолжает скользить по одному из залов жанровой славы, пока не упирается носом прямиком в гиллиамовскую "Бразилию". Сцены допроса героини, мимолетная иллюзия благополучного исхода в стиле "Счастье для всех даром" — это все оттуда, слава богу, что не дословно. Потом пытаешься снова сосредоточиться на тексте, отводишь глаза от Гиллиама и натыкаешься уже на вачовскую "Матрицу", ведь финальные строчки произведения явно выдержаны в стиле "Welcome to the real world, Neo!", в котором и "ложки нет", и "комната пуста".

Резюме — хорошо написанный атмосферный рассказ, впечатление от которого изрядно портит тот факт, что мы с автором читаем одни и те же книги и смотрим одинаковые фильмы.

Богохульник

Автор сего произведения заслуживает бурных и продолжительных аплодисментов, хотя бы за свою смелость — и в самом деле, идея перемешать в рамках одного небольшого рассказа мотивы из «Божественной комедии» Данте Алигьери, «Моби Дика» Германа Мелвилла и еще дюжины признанных шедевров мировой литературы свидетельствует не только о величине писательского интеллектуального багажа, но и размерах его творческих амбиций. С первых строчек автор предлагает читателю поучаствовать в своеобразной литературной игре «Угадай персонажа, найди цитату», но вся шутка заключается в том, что выбранная им стилистика «постмодернистского литературного альманаха» весьма негативно отражается на целостности самого произведения. С одной стороны мы имеем Филлипа ван Страатена — мрачного капитана проклятого судна грешников и богохульников, вошедшего в западноевропейскую мифологию под именем «Летучий голландец», с другой — персонажа курьезной юморески Фрэнсиса Скотта Фицджеральда «Забавный случай с Бенджамином Баттоном»— человека, прожившего свою жизнь задом наперед, которого непонятно каким ветром затянуло на это плавучее Чистилище. И действительно, почему на роль летописца человеческого грехопадения автор назначает именно Баттона, а не Икабода Крейна или Пера Гюнта или идеально вписавшегося бы в сюжетную и стилистическую канву доктора Фауста? Примерно так же, с одной стороны мы видим стилистически безупречный текст, представляющий собой идеальную усладу для глаз любителей литературного постмодернизма, но с другой — порой игра сама забывает о собственных правилах, и где-то между строк, далеко за рамками состязания, кто угадает наибольшее количество литературных ассоциаций, начинают раздаваться совсем нешуточные призывы к личному покаянию. Представьте себе, что один хороший знакомый предлагает Вам сыграть партию в шахматы, но когда его пешка наконец достигает противоположной стороны поля, вместо ожидаемого ферзя вдруг ставит на доску «дамку» и заявляет, что с этого момента Вы с ним играете в шашки. Однако, самая главная претензия к рассказу кроется отнюдь не в стилистической эклектике, изъянах литературной формы и даже не в его непосредственном содержании, а в соответствии теме конкурса, которого здесь мягко говоря не наблюдается. Складывается впечатление (возможно обманчивое, но невероятно устойчивое), что собираясь принять участие в «4-ой Фантлабораторной работе», автор просто достал из загашника свое лучшее произведение маленькой формы, совершенно не заботясь о том, как оно уместится в рамки заданного формата. И даже несмотря на всю мою любовь к данной стилистике и различного рода постмодернистским игрищам, умом я прекрасно понимаю, что на серьезных литературных конкурсах, подобный подход не заслуживает никакой пощады.

Резюмирую — смело, стильно, очень амбициозно, но совершенно очевидно, что формулируя тему данного конкурса Борис Натанович Стругацкий явно имел в виду нечто иное.

Переговорщик

С первого взгляда сюжет этого рассказа может показаться чудовищно банальным: в некоем современном городе происходит неудавшееся ограбление банка, закончившееся захватом заложников. И вот здесь автор произведения выкладывает перед читателем свой главный, и как впоследствии выяснится единственный козырь, потому как урегулирование этой потенциально взрывоопасной ситуации он решает доверить не какому-то там Грязному Гарри, Бэтману или скажем, Хеллбою, а нестареющему герою бессмертного романа Оскара Уайлда «Портрет Дориана Грея»! Причем, для того, чтобы выставить самого лорда Келсо в типичном амплуа нью-йоркского полицейского Джона Маклейна, у автора имеется единственное, зато железное оправдание — он просто так захотел. «А почему не Дракула, мистер Хайд или даже Карлсон, который живет на крыше?» — спросит на этом месте ошарашенный читатель и будет совершенно прав. Очевидно, автор на полном серьезе считает, что в постмодернистских конструкциях, равно как и в средневековой алхимии не бывает несмешиваемых ингредиентов. И поэтому не стоит удивляться тому обстоятельству, что сам рассказ изготовлен строго по проверенной формуле, когда в одну руку берется всемирно известный литературный персонаж (в данном случае — Дориан Грэй, он же «Франт», он же «позывной Денди»), в другую — наша современная реальность с ее непременными «торчками», «харями», «крантами» и «фраерками», после чего первый компонент грубо совмещается со вторым и растирается по часовой стрелке до полного впитывания. Почему? Зачем? С какой тайной целью автор заставил циничного британского лорда 3 страницы подряд слушать приблатненную лексику в исполнении доморощенных гопников отечественного разлива — правильный ответ на этот вопрос мы с Вами узнаем только после (в случае) его деаномизации. На самом деле, «Переговорщику» можно было бы простить и (мягко говоря) эксцентрические сюжетные ходы, и странноватую (тоже мягко выражаясь) логику персонажей , если бы глаза постоянно не спотыкались за неуклюжие словесные конструкции, с помощью которых автор очевидно пытался стилизовать свой текст под аристократическую речь викторианской эпохи: и если «скоропостижное молчание» еще отскакивает от читательской глазницы, не задев мозг, то «кургузый револьверчик» бьет в цель оба раза — без осечек и промахов.

Резюмирую — как в предисловии к Тому Самому Роману писал сам великий Оскар Уайлд «Кто пытается проникнуть глубже поверхности, тот идет на риск». У автора «Переговорщика» это явно не получилось. А вот какой именно глубины, он планировал достичь с помощью рассказа, который по своей форме и структуре больше напоминает затянувшееся стилистическое упражнение — спросите сами после (в случае) его деаномизации

Угрызенцы

Сюжет таков: посетив нашу планету в недрах хрестоматийной летающей тарелки, два инопланетянина решили разом искоренить пороки всех жителей современной Москвы, начиная с откровенно криминальных вроде "гоп-стопа" с поножовщиной и заканчивая соблюдением некоторых не самих популярных в народе библейских заповедей. Если под коварными врагами человечества понимать саму врожденную склонность нашего биологического подвида к нарушению общепринятых моральных норм, то при некотором усилии, рассказ все-таки можно впихнуть в рамки темы, заданной Борисом Стругацким (являясь "врагами" наших пороков, инопланетяне тем самым становятся тайным "другом" всего человечества, которое самостоятельно победить их явно не в силах). И как уже очевидно с самых первых строк, фантастический элемент рассказа фактически сведен до функции обычной мишуры, а добрым инопланетянам в тексте отведена роль классического Deus ex machina (с тем же успехом на нее могли взять добродетельных ангелов или Санта Клауса, разъезжающего по небесам в повозке из волшебных оленей — не суть важно), потому что перед нами самая обыкновенная шутка со всеми присущими этому специфическому жанру достоинствами и недостатками. Достоинство по большому счету одно — любопытно до какого именно уровня дойдет инопланетный эксперимент "поголовного осовестливания" всех граждан Нерезиновой, в частности — хватит ли автору личной смелости, чтобы преодолев слишком предсказуемых в таких случаях "людей с полосатыми палками", добраться до самой последней инстанции. Недостатков же гораздо больше — рассказ безбожно затянут, состоит из постоянно повторяющихся однотипных элементов (из серии "и вот тут совесть проснулась у <вставьте фамилию, имя, наименование должности или важного государственного чина>), и после того, как его фабула становится полностью очевидной (а это происходит уже на второй или третьей страницы из девяти), оставшаяся часть произведения усваивается исключительно на автомате. Для того, чтобы прослыть хорошей, каждой шутке необходимо совмещать в себе сразу три важных условия, и одновременно быть свежей, лаконичной и актуальной. Увы, из всех этих пунктов, "Угрызенцы" могут похвастаться лишь последним, т. к. в наших пенатах тема повального взяточничества сохраняет свою неизменную актуальность еще с седых времен Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Однако, о какой-либо "свежести" заикаться не приходится, ибо подобными юморесками о чудесатых чудесах, с помощью которых Россия вдруг решает все свои многочисленные проблемы, до недавних времен была заполнена вся наша юмористическая эстрада. А непосредственный словарный объем в 20000 знаков тихо подсказывает, что и никакой "лаконичности" здесь не наблюдается.

Резюмирую — данное произведение представляет собой очередное свидетельство вполне очевидного факта, что словосочетание "забавная шутка" далеко не всегда является синонимом для "отлично написанного фантастического рассказа".

Почти друзья

В отличии от предыдущего рассказа, здесь заметна попытка хотя бы номинально вписаться в тему конкурса: действительно в произведении присутствуют, как само человечество, так его враги и "как бэ" друзья. Номинально, потому что сам рассказ очень напоминает не самостоятельное произведение, а отрывок\главу\сценарий отдельной серии, выдранные из чего-то гораздо более крупного и эпического — повести\романа\целого книжного сериала. Понятно, что в 20000 символов физически невозможно запихать все 20 лет истории кровавого противостояния двух (или даже трех) инопланетных цивилизаций, но это оправдание совсем не отменяет того печального факта, что все более или менее значимые события происходят за рамками самого рассказа, т.е. "остаются за кадром". Слишком уж много моментов автор оставляет читателю для его добровольного творческого додумывания — обстоятельства смерти жены главного героя, истинные мотивы, которыми руководствуются все три стороны конфликта, дальнейшая судьба самого Ковалева, ведь формулировка последней фразы Майора, что дескать "может и расстрелять" отнюдь не подразумевает немедленного исполнения приговора. А теперь прибавьте к общей недосказанности незамысловатый авторский прием, когда весь конфликт между персонажами раскрывается только и исключительно посредством диалогов, которые по своей сухости и обезличенности напоминают попарное чтение заголовков двух конкурирующих меж собой газетных изданий — и в итоге получится задачка без правильного решения, потому что из всех необходимых для этого условий, в ней присутствует только вопросительный знак. Выходя на финишную прямую, автор явно хочет, чтобы читатель сам решил, на чьей из сторон прячется злополучная Истина, одна беда — слишком скупое на детали описание самого конфликта, делает эту миссию совершенно невыполнимой.

Резюмирую — заготовка для неплохого произведения средней (или даже крупной) формы, которая сильно пострадала от сжатия до габаритов конкурсного формата, как итог — рассказ буквально распирает от различных недомолвок и моментов, которые нуждаются в подробной прорисовке яркими жирными красками вместо точечного пунктира. Огромный плюс, которого не отнять — прекрасно выдержанная стилизация под "военную прозу" и отточенный литературный язык.

С превеликой радостью сообщаю, что вашему покорному слуге уже второй раз была оказана высокая честь присутствовать в составе финального судейского жюри литературного конкурса "Фантлабораторная работа". Тему для нынешнего состязания сформулировал один из патриархов отечественной фантастики, Борис Натанович Стругацкий -"Я не друг человечества, — я враг его врагов". Если год назад Вы уже являлись подписчиком данной колонки, то прекрасно знаете несложные правила: за 5 дней я должен прочитать 12 рассказов-финалистов и написать на каждый из них по небольшому отзыву. Заранее вынужден огорчить тех, кто привык все оценивать исключительно посредством цифр: выкладываемые отзывы не будут содержать конкретных оценок, Вашему вниманию предлагаются лишь мои общие субъективные впечатления от прочитанного.

Итак, поехали.....

Враг человеческий

Автор сего опуса похоже всерьез собрался поставить рекорд по обогащению Великого и Могучего наибольшим количеством мусорных словесных образований на одну страницу печатного текста: профик, лузероид, сонгер (кто это, кстати?), бомбильный, простодыр — и еще с десяток выражений, от которых начинает безбожно краснеть грамматический редактор, встроенный в любую версию Microsoft Word. Цель этой операции ясна как Божий день — в очередной раз (опять и снова, эгейн энд эгейн) обличить "бездуховность" наших общих современников, изъясняющихся друг с другом на языке протухших интернет-шаблонов, не читающих книг и о ужас — даже иногда посматривающих порно! Однако, морализаторская притча из извечной серии: "Куда катится мир?" уже на первой странице рассказа терпит поражение от рук суровой реальности, когда представший пред быдловатым ликом отъевшихся "сетевых бандерлогов", новоявленный Спаситель начинает из рога изобилия сыпать несусветным количеством банальностей и морализаторских клише. Автор, Вы совершенно правы, никто даже не собирается с Вами спорить на тему, что "человек должен любить человека" и "любить не за что-то, а просто любить", но разве нельзя те же мысли сформулировать как-нибудь поизысканней? В результате, словесное сражение двух антагонистов превращается в состязание между двумя ходячими штампами (хорошая и добрая ДУХОВНОСТЬ против плохой и злой БЕЗдуховности), в котором совершенно неважно, кому из них по очкам достанется моральная победа — штампу светлому или темному, ведь на то они и штампы. Тема конкурса, сформулированная Борисом Стругацким как "Я не друг человечества, — я враг его врагов" в данном рассказе также отсутствует (нет, безусловно за уши можно притянуть что угодно, к чему угодно, но ЗАЧЕМ?). В довершении всего, избыточная прямолинейность текста и повышенное внимание автора к тематике: "люди перестали читать книжки — ах, куда катится весь наш современный мир!!!", навевает сходство с одним рассказом, ровно год назад угодившим в финальное состязание конкурса "2-я фантлабораторная работа", одним из участников жюри которого, так же являлся Ваш покорный слуга. Если авторство обеих текстов и в самом деле принадлежит одному и тому же человеку, то остается лишь констатировать, что из общих критических замечаний по поводу предыдущего произведения, он не сделал ни одного полезного вывода.

Если резюмировать — произведение, которое явно задумывалось как философская притча, но прогнувшись под весом засахаренных клише и изрядных банальностей, смогло обернуться лишь неумелой проповедью — скучной, предсказуемой и даже в тесных рамках своего жанра- абсолютно неубедительной. Впрочем, есть подозрение, что в различных журналах околохристианской тематики его оторвут с руками.