Я не люблю фанфики, в частности, потому, что и сам их пишу.

Любой фанфик, выстроенный на идее «Не так все это было», глуп по определению: исходный текст, по определению же, более достоверен. Онтологически, так сказать.

Новый Завет, «Властелин Колец» и «мир Полудня» подобному переосмыслению не поддаются вообще: видимо, потому, что представляют собой священные книги с очень четкими этическими установками.

Поэтому из трех томов «Времени учеников» мне были сколько-нибудь интересны только вариации на тему, а не переосмысления и полемики; но, с другой стороны, как справедливо написал Андрей Чертков по поводу стилизации Даниэля Клугера (сиквел «Второго нашествия марсиан»), – а зачем продолжать то, что завершено и сюжетно, и идейно?

«Белого Ферзя» можно написать. Даже я, непрофессионал, вижу несколько вполне допустимых вариантов (допустимых и с точки зрения самого ярого сторонника нерасширения канона).

Но мы не ищем сложных путей.

Вокруг повести Верова и Минакова поднялось столько шуму, что я готов был поверить: миру явится нечто по-настоящему талантливое («впрочем... разве что чудо...») или по-настоящему ужасное, чудовищное.

Ни то, ни другое.

Если бы не сетевой пиар и бурление дискуссий, говорить было бы вообще не о чем. Повесть – никакая. Ну, то есть совсем никакая, без-дарная, в прямом этимологическом смысле: не дал Бог дара, так уж чего уж. (Уточняю: «Дорога» Маккарти мне не понравилась совершенно, но там есть о чем говорить – о литературе, пусть и плохой, на мой взгляд, – а здесь не о чем.)

Самое очевидное: стиль. Как ЭТО написано, можно увидеть, например, здесь. Впечатлились? Большая ошибка – полагать, что стиль Стругацких легко поддается имитации, даже незатейливый, казалось бы, говорок «журналиста Каммерера». Еще бОльшая – вставлять цитаты из Стругацких в свой текст: слишком уж очевиден контраст. И самая большая – вставлять цитаты из ЧЕРНОВИКОВ Стругацких, потому что достаточно открыть четырехтомник под редакцией Светланы Бондаренко, чтобы увидеть, как велика дистанция (стилевая, в том числе) между черновиком и окончательным текстом.

Далее: построение текста. И «Жук»-то написан на грани фола: то, о чем, из-за чего и для чего всё рассказывается, становится очевидным только в последних главах. Но ведь и до этого – «метался по огромной ласковой Земле загадочный человек с изуродованной судьбой, метался, не находя себе места, метался как отравленный, и сам отравлял всех, с кем встречался, отчаянием и обидой...» Что у Верова и Минакова? Мечется по Земле и Саракшу Максим Каммерер, беседует с говорящими головами, пытается выяснить, что же все-таки произошло между Абалкиным и Тристаном. Как написала в чистоте душевной Ника Батхен, в «Операции...» «герои-прогрессоры — живые люди, они ничтоже сумняшеся убивают, предают, трусят, обманывают, плодят внебрачных детей — и никаких из ряда вон выходящих моральных терзаний из-за перечисленного не испытывают». Так и есть: до Тристана Абалкин, как выясняется, таки добрался, и это он, а не имперские спецслужбы, вкатил своему наблюдающему врачу сыворотку правды. Чего с него взять – с шифровальщика штаба группы флотов «Ц»...

Приращения смысла, как и следовало ожидать, нет. Есть очередные попытки «всё увязать» и очередные фэнские гипотезы относительно Странников – не очень-то новые, как правило (идея о том, что излучатели на Саракше построены Странниками, была уже у Переслегина, если не раньше). В свое время я придумал версию, что марсианские летающие пиявки – это Странники и есть, и очень обрадовался, обнаружив ее в «Стажерах»; в «Стажерах» Стругацкие ее и бросили: потому что им это не нужно. Единственное, что они имели сказать о Странниках, они сказали в «Волнах», да так, что не все заметили и поняли. Все прочее – «перепуганная детективная белиберда», говоря словами Горбовского: забавно как игра ума, но текст на этом не выстроишь. Он и не выстраивается. Странники, оказывается, прогрессируют другие народы так-то и так-то. Ну, и?

Самое интересное: Островная империя. А нет ее, Островной империи. То есть – практически нет: меньше трети текста, 45 страниц из 154-х. Больше всего, конечно, о внешнем круге: его и Стругацкие хоть как-то успели расписать, и стрельба с пытками – это всегда хорошо. Но дальше то что делать? А нечего делать, гопак не так танцуется: второй круг – восемь страниц, третий – десять, причем почти всё – дословная цитата из Бориса Стругацкого, пересказавшего фабулу «Белого Ферзя». История? Культура? Психология, господи боже? Взаимодействия? Да нету здесь ничего, и не нужно это авторам, и прекрасно бы повесть без этого обошлась... но тогда и названия «Операция «Вирус» не было бы.

Мне все равно, не захотели авторы по-настоящему разработать концепцию Стругацких или попросту не смогли; я вижу текст, большая часть которого – фэнское упражнение в стиле, причем крайне неудачное, а меньшая – гвоздь в гроб прекрасной идеи АБС. И ничего больше. Клокочущая пустота, если вспомнить выражение одного верного адепта настоящей НФ.

Да, и еще: вы знаете, что Саула Репнина "заложил" отец Виктора Ющенко? Нет? А вот авторы знают. (Знакомый почерк Глеба Гусакова: «Гоголь на Украине официально предан анафеме, как писатель русский... чудны дела твои, господи...» Воистину чудны.)

Да, и еще: «– Славное местечко этот Партенит, – сказал Алена. – Почему мы здесь никогда раньше не были... Даже возвращаться не хочется».

И в завершение:

«Лихо закручено, увлекательно!» (Борис Стругацкий – рекламная цитата на «Операции «Вирус»).

«– А-а, Максик... – проговорил Горбовский, увидев меня. – Ты все такой же... Красавец... Рад тебя видеть, рад...» (далее по тексту).

22 апреля (четверг) в 19:00 в киевской "Розумній ресторації" состоится (надеюсь) моя лекция "Загадки "Слова о полку Игореве".

"Дорога" Кормака Маккарти. Пулитцеровская премия, лучший роман нового тысячелетия, бестселлер, экранизация с Вигго Мортенсеном (не смотрел), всё такое.

Плохо. Не очень плохо, но плохо. Стиль такой мужественный. Зубы стиснувши. И вперед. Рубленнный. Как у папы Хэма. И тот бы посовестился. Потому что жизнь. Такая. Только так и можно описать. Шаг за шагом. Отец. Сын. Мир после катастрофы. непонятно какой. Идут. Диалоги. Реплики. Короткие. А временами — сравнения. Метафоры. Образы. Чтобы видно было: не лыком шит. Не хуже Фолкнера. Фразы длинные. Вообще-то короткие, но для такой книги — длинные. "Выпрямился — навстречу чему? Чему-то безымянному в ночи, прародительнице всего живого, а может, самой утробе земли. По сравнению с ней и он, и звезды просто песчинки. Как огромный маятник качается в такт с движением Вселенной, о существовании которой даже и не подозревает. А она тем не менее существует". (Ты суслика видел?..) У Фолкнера, Томаса Вулфа, Мелвилла, Готорна это бы прошло на ура: у них все тексты такие, романтически приподнятые, библейски-риторичные. А здесь — "красивость", "литературность", не более того. Ибо всякий прием функционален.

Как целое: должно держаться на "атмосфере". Не держится, потому что нет внутреннего движения, повторы тех же ситуаций в чуть-чуть отличающемся антураже. Это не роман, не повесть даже — это рассказ, растянутый на двести страниц ("Чикагский провал" Брэдбери, только с отцом-сыном, а не стариком).

Каждый раз, когда я слышу о "простой", "искренней", "трогательной" книге (кавычки розановские или набоковские), я искренне и трогательно верю, что такая она и есть. На деле же оказывается, что данная книга только дергает за некоторые личные читательские ниточки (здесь — родительская любовь), но делает это довольно примитивно: не искусства от этого текста ждут. "Жена путешественника во времени", Гришковец и даже — horrible dictu — "Не отпускай меня" Исигуры.

* * *

"Летнее утро, летняя ночь" Рэя Брэдбери. Живее всех живых, чтоб никто не сомневался: изданные в 2007-м черновики "Вина из одуванчиков" затыкают за пояс всех Маккарти и иже с ними.

При том, что "Вино"-то я и не люблю, а отдельные гринтаунские рассказы — люблю очень.

Конечно, такая книга требует какого-то предуведомления или примечаний, но в русском издании их нет, и не уверен, были ли они в оригинальном. А дело вот в чем:

C середины 40-х годов Брэдбери работал над огромной и рыхлой рукописью, которая очень медленно и неохотно структурировалась, — об одном далеком лете в городе Гринтаун, штат Иллинойс. В конце концов из нее сварили "Вино" и десятка два рассказов, а еще через полвека Брэдбери напечатал (малоудачную) повесть-продолжение "Лето, прощай" (2006) — "хвост", отрезанный по требованию издателей из-за непомерного по тем временам объема текста. И, наконец, "Летнее утро..." — рассказы и фрагменты, которые не вошли ни в ту, ни в другую книгу и которые никоим образом не исчерпывают "гринтаунский цикл".

Это "официальная" версия, изложенная, скажем, в послесловии Брэдбери к "Лету". И, как часто бывает с официальными версиями, она значительно отклоняется от правды. На самом деле (см. замечательную монографию "Ray Bradbury: The Life of Fiction", by Jonathan R. Eller and William F. Touponce) все три книги суть одна: все три линии (радости лета Дуга Сполдинга, война детей со стариками, совершенно отдельные истории гринтаунцев) должны были идти параллельно, и, читая "Летнее утро..." невозможно не примерять, куда должен был лечь тот или иной фрагмент. В той же монографии, кстати, есть схемы и планы, показывающие эволюцию замысла.

Очень жаль, что роман никогда не будет напечатан в "первобытном" состоянии — но даже его осколки, представленные в новом сборнике, совершенно замечательны. "Красавица", "Ночная встреча", "Кладбище", "Летняя прогулка" (расширенная — и более глубокая — редакция последнего рассказа печаталась ранее, в сборнике "Во мгновение ока"), отрывки-миниатюры — всё складывается в портрет самого что ни на есть настоящего Брэдбери, каким он был в эпоху расцвета и какого уже не чаял увидеть. Схожий пример: не так давно издали-таки наконец полный перевод "Птиц, зверей и родственников" — и так странно и восхитительно было читать совсем незнакомые истории о безумном семействе Даррелл.

Ни один из рассказов не назову шедевром — но целое намного превосходит сумму частей.

Перевод Е. Петровой: не скажу "хороший", поскольку оригинала у меня нет, а значит, судить не могу, — но по интонации, ритму, лексике очень "брэдбериевский".

Subterranean вот-вот опубликует наконец-то "каноническое" издание "Марсианских хроник": из собственно хроник изъят рассказ "Высоко в небеса" (который о неграх), зато добавлены "Огненные шары" и "Пустыня"; а второй раздел составят рассказы, в основную летопись не включенные (плюс "Высоко..."), в том числе ранее не публиковавшиеся (миниатюра об эпидемии ветрянки, написанная от лица мужа Иллы, о!). Вот этот бы второй раздел, с "Шарами" и "Пустыней", да в классических переводах, да у нас бы издать... Издадут, даст бог.

В пятницу, 2 апреля, в 19:00, в "Розумній ресторації" — моя лекция "Человек, который был Честертоном".

Нужно ли что-то добавлять?

Подробности по ссылке.

Upd: Лекция отменена за отсутствием слушателей.