Поучительно – и все же печально – читать книги, написанные на голом мастерстве, чистой технике.
Роман, который мог стать одним из лучших у Кинга, построен по крепко сбитым, десятки раз проверенным схемам. Американский быт со всеми подробностями вплоть до логотипов и давно забытых брендов? Есть. Маньяк, убивающий своих родных? Есть. Псих, преследующий жену? Есть. Мамочка, сделавшая сына чудовищем? Есть. (Жизнь подражает искусству: речь идет о матери Ли Харви Освальда.) Славные подростки и их понимающий учитель? Есть. Простые американцы с синдромом де ля Туретта? Есть. Зловещий городок в штате Мэн? А то! Как его название? Дерри? Ну, кто бы сомневался. Продувка, протяжка, взлёт! – а нет, не летит. Нагромождение штампов, которые не действуют именно потому, что были слишком успешны в прошлом: автоматизация приема. В результате – парадокс: каждый отдельный эпизод читаешь – не оторвешься, а роман в целом я домучивал. (Для сравнения – еще один недавний роман об изменении прошлого, «All-Clear» Конни Уиллис. Добрая треть текста совершенно необязательна, а целое – сильно и… цельно.)
Воссоздание прошлого: не обязательно заглядывать в послесловие автора, чтобы увидеть несомненное влияние прекрасного романа «Меж двух времен». Между тем, добиться такого же эффекта погружения, как у Джека Финнея, Кингу не удалось; вернее, удалось куда реже, чем того требует 800-страничный роман. И, кажется, я понимаю, почему: Финней описывал прошлое настолько далекое, что для его воссоздания требуется чрезвычайная детализация – цвет, фактура, запах! Между тем, Кинг имеет дело с «близким ретро». Он может сказать: ребята, а гамбургеры-то в 63-м стоили всего столько-то центов! а хитом номер один была та песня, ну, все помнят, все под нее в школе танцевали!.. – и этого достаточно; и слишком часто Кинг этим злоупотребляет.
Что же касается собственно фантастической составляющей, то вопросом, а к добру было бы спасение Кеннеди, задавался еще герой Финнея. Конечно, Кинг даже не попытался показать, что именно в американской жизни первых лет президентства Кеннеди могло привести к катастрофе; даже не попытался развить тему «Освальд как демон Америки», только декларировал в кульминационной сцене, причем довольно топорно.
скрытый текст (кликните по нему, чтобы увидеть)
А уж разрушение реальности как результат изменений прошлого – такая банальность…
Как и в «Сердцах в Атлантиде», Кинг слишком хорошо знал, что делает: пишет роман Стивена Кинга, отчасти пересекающийся с жанром Великого Американского Романа. Что и получилось – но не более того.
1 декабря 2012 года исполняется семьдесят лет одному из самых значительных современных писателей – Джону Краули, американскому прозаику и сценаристу.
Краули дебютировал в 1977 году романом science fantasy «Глубина», за ним последовали НФ-романы «Звери» (1976) и «Машинное лето» (1979). Однако наиболее известен юбиляр книгами, стоящими на пограничье фэнтези и магического реализма. Это семейная хроника «Маленький, большой, или Парламент фейри» (1981) и тетралогия «Эгипет» (1987–2007), последний том которой, к сожалению, до сих пор не издан по-русски.
В XXI веке Краули опубликовал несколько «мейнстримных» романов: «Переводчица» (2002), «Вечерняя земля: роман лорда Байрона» (2005) и «Четыре свободы» (2009). В настоящее время он работает над новой книгой в жанре анималистической фэнтези.
А лично от себя могу сказать, что Краули – приятный в общении, очень закрытый и в то же время очень доброжелательный человек, и две встречи с ним – в 2007 в Киеве и в 2010 в Америке – были для меня чрезвычайно важны. Тот случай, когда общение с любимым писателем не разочаровывает, а что-то объясняет и в его книгах.
И он ничего не говорил больше, но мне казалось, что он говорит. Торопиться некуда, говорит он. До конца света еще миллиард лет, говорит он. Можно много, очень много успеть за миллиард лет, если не сдаваться и понимать, понимать и не сдаваться. И еще мне казалось, что он говорит: "Он умел бумагу марать под треск свечки! Ему было за что умирать у Черной речки..."
— Времени совершенно нет, — сказал сэнсей с каким-то даже отчаянием. Он откинулся на сиденье, положил руки на колени, но сейчас же снова сгорбился, почти повиснув на ремнях. — Совершенно, — повторил он. — Совершенно нет времени.