| |
| Статья написана 30 мая 2014 г. 01:20 |
В пратчеттовской "Страже" есть такой эпизод: * * *
He reached the Watch House. It was an ancient and surprisingly large building, wedged between a tannery and a tailor who made suspicious leather goods. It must have been quite imposing once, but quite a lot of it was now uninhabitable and patrolled only by owls and rats. Over the door a motto in the ancient tongue of the city was now almost eroded by time and grime and lichen, but could just be made out:
FABRICATI DIEM, PVNC
It translated — according to Sergeant Colon, who had served in foreign parts and considered himself an expert on languages — as 'To Protect and to Serve'.
Yes. Being a guard must have meant something, once.
* * * Он приближался к штаб-квартире Ночной Стражи. Это здание было древним и удивительно большим; с одной стороны его подпирала кожевенная мастерская, а с другой — магазинчик портного, изготовлявшего подозрительного вида кожаные изделия. Когда-то давно здание, должно быть, производило впечатление, но сейчас большей частью оно пустовало, и некоторые этажи посещались лишь совами и крысами. Выбитый над входной дверью девиз на древнем языке города почти истерся от времени, въевшейся грязи и плесени, однако еще можно было разобрать следующие буквы:
FABRICATI DIEM, PVNC
В переводе это значило "Защищать и Служить" — со слов сержанта Колона, который служил в иностранных частях и считал себя немалым специалистом в языках.
Да, в прежние времена служить в Городской Страже было честью.
* * * Псевдолатинская надпись — калька с "Make my day, punk" (из "Грязного Гарри"), и в переводе это, конечно, совершенно не работает.
Сегодня, отвлечения для, пытался придумать, как бы это сделать в русском контексте, и, кажется, придумал.
|
| | |
| Статья написана 13 января 2014 г. 20:45 |
Так какой бишь палец откусил Голлум? It was the right hand, and the third finger was missing. Это очевидно для тех, для кого очевидно, но мне понадобилось напоминание Скалл и Хэммонда в комментарии к "Властелину": большой палец (thumb) в счет не входит, и речь идет о безымянном пальце (ring finger, ну еще бы). Во всех известных мне русских переводах, за одним исключением (Маторина), Фродо лишился среднего пальца.
|
| | |
| Статья написана 2 января 2014 г. 03:34 |
C полугодичным запозданием, но подвожу итоги "фантастического 2012-го". Это был год, когда умерла русская фантастика. Смерть Бориса Стругацкого. Объявление о закрытии журналов "Если" и "Полдень, XXI век". Конвульсии "проектных" серий. Перемещение малой прозы в антологии, эти братские могилы талантов и бездарей. Окончательный переход критики в сетевой формат и, как следствие, практически полное исчезновение аналитики. И – впервые за пятнадцать лет существования моей неофициальной премии, – не могу назвать ни одного романа, ни одной повести, ни одного рассказа, которые мог бы с чистой совестью и без оговорок назвать "лауреатами". Причин "всего этого горького катаклизма, который я тут наблюдаю", немало, но главная из них – безответственность всех участников процесса: писателей, издателей, читателей. В том числе – перед самими собой. (Или, если угодно: в романе Дяченко "Vita nostra" жанровая фантастика наконец-то зашла на территорию метафизики – что ей не удалось даже в "турбореалистические" девяностые, – и надорвалась, и надломилась.)
Что касается романов, здесь все просто. Почти все самые значительные фантастические романы последнего десятилетия написаны или мейнстримовцами, или выходцами в мейнстрим: Дмитрием Быковым, Алексеем Ивановым, Марией Галиной. (А внутри жанра? – Дяченко и Жарковский.) Показательно, что все названные авторы хорошо понимают природу фантастики и по крайней мере неплохо знакомы с его историей. По-своему права Галина, не раз утверждавшая, что фантастический элемент в мейнстриме успел не только распространиться, но и девальвироваться; пожалуй, так, но возможности еще не исчерпаны, как подтверждает "Лавр" Евгения Водолазкина ( премия "Портал" – присужденная, между прочим, еще до "Ясной поляны" и "Большой книги"). О романе этом сказано много – включая споры о том, можно ли считать его житием (как утверждает сам автор) или нет; два слова о его фантастическом аспекте. "Нереалистическое" в "Лавре" существует в двух плоскостях – фабульной и языковой. Исцеления и предсказания будущего – элемент житийный; дикая смесь древнерусского, условно-"вневременного" и жаргона/канцелярита ХХ столетия – элемент лингвистический. Оба выводят фабулу из рамок XV века в подчеркнутое, даже нарочитое вневременье (пресловутые пластиковые бутылки в 14... году – сюда же). Потому что душа человека не привязана ко времени, а судьба страны принципиально неизменна (долго всё это еще будет твориться? – "Не знаю. Всегда, наверное", – как отвечал Рублеву Феофан Грек). Мне такая проза интересна, но вчуже: вавилонское смешение языков заметно раздражало (даже когда стала понятна его функция), а главное – слишком видно, как это сделано; книга о чуде получилась без чуда, при всем уме и мастерстве автора. А лучший роман, написанный в рамках жанра, тоже вышел не в фантастической серии, что характерно. Речь о "Море Имен" Ольги Онойко. Нечасто в последнее время бывает, чтобы книга меня удивляла, чтобы хотелось делиться авторскими находками с теми, кто оказался рядом. И самое для меня важное достоинство романа – красота. Море Имен – это и вправду очень красиво, и вправду завораживающе. Но. Читая первые главы, я все время вспоминал "Долину Совести", а чем дальше, тем яснее вставала громада "Vita nostra". Неважно, читала Онойко эти романы или нет, – сопоставление напрашивается. (Что, кстати, касается и почти всех главных текстов "цветной волны": "прототипы" немного слишком очевидны.) Что, в частности, удалось Дяченко в первом романе "Метаморфоз"? То, на чем спотыкаются почти все: они не низвели метафизику до физики, не утопили ее в конкретных деталях. А у Онойко она все-таки тонет. То же, о чем я говорил выше: изобилие придумок, деталей и образов, которые должны вывести героев и сюжет в высшую реальность, а на самом деле – крепко привязывают роман к "фантастике". Админы, серверы, тоннели... Фантастич., не бывает. Если использовать терминологию самого романа – книга и автор не ломают свой Предел, не выходят за рамки уже-возможного, уже-сделанного. Но подходят к Пределу вплотную, этого не отнять. Назову еще роман Натальи Шнейдер и Дмитрия Дзыговбродского "Сорные травы" (премия "Портал" – "Открытие себя" за творческий рост). По литературным достоинствам он уступает Онойко и тем более Водолазкину, но привлекает внимание таким важным аспектом фантастической литературы, как художественное моделирование: а что будет если в один миг умрет пятая часть населения Земли? что будет с двумя врачами, мужем и женой, из провинциального российского городка? Роман заканчивается словами "Конец первой книги", и вторую, когда она выйдет, я прочитаю: интересно не только, "что это было" и "чем всё закончится", но и удержат ли авторы планку. Хотелось бы. Не так много было и примечательных повестей. Интересней прочих мне показался "Последний мамонт" Владимира Березина (опять-таки, вышедший без маркера "фантастика") – попытка воссоздать научно-популярно-приключенческий роман для юношества в новую эпоху и иными средствами. И опять-таки – слишком видно, как работает текст; или, точнее, с какими перебоями он работает – причем перебоями намеренными и (повторюсь) нарочитыми. Живая история и живые люди в ней оказываются погребенными под ворохом цитат, чего былые популяризаторы счастливо избегали. Постмодернистский коллаж сделать – не штука; а попробуй написать "Карика и Валю", чтобы через 75 лет хорошо читалось. Вы, нынешние, ну-тка. И рассказы. Конечно, Мария Галина: "Ганка и ее эльф", "Лианы, ягуары, женщина", "Ригель" (премия "Портал"... что-то я ее часто поминаю в этот раз, да?). Все эти тексты, особенно последний, подтверждают очевидное: то, что блестяще умеет писательница, больше в нашей фантастике сейчас не умеет никто (да и прежде-то...). Галиной удалось "застолбить" собственную тему и интонацию – а это дорогого стоит, – но вот и оборотная сторона: даже жутко-завораживающий "Ригель" напоминает о том, что Галина уже писала не раз. Роман в стихах "Всё о Лизе", фрагменты которого начали публиковаться как раз в 2012-м, благодаря самой своей форме (в смысле – структуре) оказался очень интересным развитием темы – но об этом, даст бог, в следующий раз. То же могу сказать о рассказе Святослава Логинова "Где слышен колокола звон" – ну, кто же не знает, что Логинову особенно удается деревенская проза, неважно, фэнтезийная, или реалистическая, или пограничная? Все знают, вот еще одно подтверждение. Ключевые слова: еще одно. Действительно необычным опытом стал рассказ Владимира Аренева "В ожидании К." Повторю то, что уже говорил о нем, когда судействовал на премии "Новые горизонты": может быть, лучший на сегодня рассказ Аренева. Человеческая история; очевидная метафора, не сползающая в аллегорию; литературная игра, которая не сводит реальность до пределов книжной страницы, а, напротив, делает странно-убедительными и даже зловещими детские стишки (для тех, кто не читал: сказки Чуковского); выход в миф, а из него – вполне естественно – опять к истории одного человека. Рассказ переусложнен – и в данном случае это скорее недостаток: некоторые отсылки к прекрасно известным мне текстам я "считал" только после прямых указаний автора. Желание упаковать слишком много выдумок, культурных и исторических отсылок нередко загромождает прозу Аренева, в ущерб сюжету и героям. Здесь и, скажем, в "Белой Госпоже" этого удалось избежать – но ведь на самой грани прошел. Поэтому, после долгих раздумий и с тяжелым сердцем: прочерк, прочерк, прочерк. В номинации "Эссе" немного сжульничаю и назову то, что написано не о фантастике, но фантастом: "Мои универсамы" Святослава Логинова – автобиографическое повествование о работе грузчиком в середине восьмидесятых годов. Что касается критики, то – и "Если", и "Полдень" давно уже ничем не радовали; напротив, "Мир фантастики" стал для меня интереснее, и статьи Сергея Бережного ("Киберпанк как культура отключения от сети") и Николая Караева (об экранизациях Брэдбери и Толкина) я прочитал с удовольствием. А в области литературоведения, конечно, не было равных "Льюису Кэрроллу" Нины Демуровой (премия "Портал", к чему бы это?). Слава богу, продолжилось издание "Неизвестных Стругацких" – шеститомника, подготовленного героическими Виктором Курильским и Светланой Бондаренко (АБС-премия), но о нем скажу после выхода последней части. Переводная фантастика. Здесь мне судить труднее, потому что слишком многое из того, что издается в России, относится к двум категориям: (1) так плохо переведено, что оценить трудно; (2) может, в чем-то и талантливо, но мне совершенно не интересно. Неудивительно, что все книги, вошедшие в топ-лист 2012 года, я читал в оригинале. Вот "Танец с драконами" (премии "Локус" и... "Портал", да что ж такое!), подтвердивший, что если коготок увяз... то, я очень надеюсь, Джордж Р. Р. Мартин все-таки сумеет вытащить неповоротливое и буксующее повествование из того болота, в котором оно завязло. Вот "Благие знамения" Нила Геймана и Терри Пратчетта (премия Фантлаба) – книга настолько же смешная, насколько поверхностная. Вот невероятный, гм, комикс Шона Тана "Прибытие" (премии "Локус", "Ауреалис"), рассказывающий (без единого слова!) историю эмигранта из сюрреалистической Центральной Европы в еще более сюрреалистическую Америку. Ближайший и чуть ли не единственный аналог – мультфильмы Ивана Максимова; пролистывая "Прибытие", я мысленно как раз и превращал его в фильм, удивительный и трогательный. А "Мраморный фавн" достается русскому изданию книги Сергея Жадана "Ворошиловград" – может быть, самого важного украинского романа за последние десять лет. "Ворошиловград" – прекрасный образец "химерной прозы" (украинского аналога магического реализма), развитие традиций литературы 1920-х (Майк Йогансен) и 2000-х (Олександр Ирванец); книга настолько украинская, что ни один русский критик ее не понял – большинство увидели в ней ностальгию по СССР или бытописание "бандитских девяностых". Между тем, Жадан, рассказывая о земле, где прекрасная "муринка" угощает странника плодами граната, где кочевники идут из Азии в ЕС, где можно сыграть в футбол с давно умершими друзьями, а священник-штундист дышит огнем, – рассказывая об этой земле, имя которой Украина, Жадан говорит о необходимости осмыслить прошлое – свое, личное прошлое, – и идти дальше. "Чужих между вами нет"; наша земля едина, и ее нужно защищать, то есть работать на ней. Прошлое прошло, пора думать о будущем. Это текст очень смешной, очень лиричный и очень важный для, говоря пафосно, национального самосознания. Это – настоящее. Итак: Роман: ––– Повесть: ––– Рассказ: ––– Эссе: Святослав Логинов. Мои универсамы (Новый мир. – № 1). Критика, литературоведение: Нина Демурова. Льюис Кэрролл (М.: Молодая гвардия). Переводная книга: Сергей Жадан. Ворошиловград (пер. З. Баблояна. – М.: Астрель). Подводить итоги 2013-го я еще не готов. Надеюсь вернуться в обычный график и сделать это в начале лета.
|
| | |
| Статья написана 14 декабря 2013 г. 22:31 |
(Вчера забросил в ЖЖ, пусть и тут будет.) Из сообщения Нила Геймана, опубликованного в журнал "Дагон" (апрель 1987): "В конце двадцатых – начале тридцатых годов один молодой английский писатель (которому, как и Лавкрафту, ничего не стоило сочинить письмо на двадцать тысяч слов) жил в Нью-Йорке, работал над книгами и либретто для мюзиклов. Неудивительно, что Лавкрафт, отъявленный англофил, был его поклонником. Что П. Г. Вудхауз был поклонником журнала “Weird Tales” – пожалуй, тем более неудивительно. Пока что я не хочу распространятся о том, каким образом в мои грязные руки попала их обширная переписка. Довольно сказать, что я владею не только единственным романом, который они написали в соавторстве (варианты названия: "Морок над клубом “Трутни”"; "Это зов Ктулху, Дживс!"), но также фрагментами их мюзикла "Лето Некрономикона", в котором героиня поет бессмертные строки: Я по жизни шла спокойным шагом Сердце не решаясь никому открыть Но лишь повстречавшись с гигантским липофагом, Перед обветшалым мерзким саркофагом, Я поверила слу-ху, Что сам древний Ктул-ху Способен любить! Сходство двух писателей – не только инициалов, но и биографий (вот лишь один пример из легиона подобий: обоих воспитали тетки) – заставляет задуматься, отчего же соавторство ни к чему не привело и держалось в такой глубокой тайне. Безусловно, роман проливает свет на многие их обсцессии. Здесь немедленно вспоминается сцена, в которой тетя Агата оказывается Ньярлатотепом , а также экспедиция Вустера и Псмита на трижды проклятые равнины Ленга, немало оживленная их нескончаемой перепалкой о галстуке-бабочке Берти".
|
| | |
| Статья написана 5 декабря 2013 г. 02:27 |
(О первых двух Докторах см. ранее.) Третий Доктор (Джон Пертви) — мой любимый из олд-скульных. Отчасти потому, что, глядя на него, я впервые признал того Доктора, с которым познакомился в новых сезонах. Это было в серии "The Time Warrior", при знакомстве с Сарой-Джейн Смит. DOCTOR: It's a rhondium sensor. It detects delta particles. At a preset spectrum density of fifteen ams, it oscillates this little cylinder there, which promotes a vacuum in there which wakes me up. Clear? SARAH: Well, why do you want to be woken up when it detects delta particles? DOCTOR: Because I'm very fond of delta particles. Сказано таким же мэттер-оф-фэктным тоном, как и "Lots of planets have a north". Да, подумал я, он и вправду Доктор. Но дело не только в этом: именно в эпоху Третьего сериал окончательно стал британским. Третьего Доктора, с его любовью к хитроумным приборам и стильным машинам, часто сравнивали с Джеймсом Бондом, но это лишь видимость. Главный образец — разумеется, Шерлок Холмс. Как персонаж Дойла был современной инкарнацией героя рыцарских романов, так и Доктор — новая версия того же рыцаря без страха, но не без упрека. Ученый, интеллектуал, денди, защитник. Он владеет не борьбой баритсу, а венерианским карате, гипнотизирует инопланетное чудище при помощи звуковой отвертки и венерианской же колыбельной на мотив "God rest ye merry, gentlemen" ("Roughly translated it goes, 'Close your eyes, my darling. Well, three of them, at least'") и время от времени бросает реплики вроде: "Good grief, man, it's as simple as Einstein's Special Theory of Relativity". Что Доктор — это новый Холмс, придумали еще в начале шестидесятых, но вот реализовали — только в 1970 году. Неудивительно, что вскоре появился и Мориарти, сиречь Мастер.
Доктор сослан другими тайм-лордами на Землю, запустить ТАРДИС не может и вынужден сотрудничать с секретной военной организацией — небезызвестным ЮНИТом, во главе британского отделения которого стоит бригадир Алистер Гордон Летбридж-Стюарт (с ним успел познакомиться еще Второй Доктор, прогоняя снежных человеков и Great Intelligence из лондонской подземки). Вот тут-то и начинается самое интересное. Не помню, кто сказал, что в английской приключенческой литературе равно обязательны само приключение и уютный дом. Пять сезонов Третьего Доктора — это типично британская, очень уютная (несмотря на всех монстров и злодеев) история о том, как ворчливый пришелец, страшно недовольный своим изгнанием, нашел новый дом и друзей. Большинство серий олд-скула можно смотреть в любой последовательности, но приключения Третьего — лучше по хронологии, чтобы увидеть эту динамику. А вот и команда ЮНИТа: Бригадир — идеальный офицер и джентльмен, невозмутимый в большинстве ситуаций (хотя привыкнуть к тому, что инопланетную нечисть не берут пули, он так и не смог), столь же невозмутимо ироничный и невероятно обаятельный. Одна из моих любимых сцен: в серии "Invasion of the Dinosaurs" Бригадир просматривает дела, заведенные на арестованных мародеров, и внезапно видит фотографию широко ухмыляющегося Доктора. После паузы, спокойным голосом: "Typical. Absolutely typical". Взаимная симпатия Бригадира и Доктора постепенно становится очевидной, а их постоянные подначки — оптимальной для обоих формой общения. И что бы там Доктор ни говорил Бригадиру в лицо, но как только на ЮНИТ начинает давить какое-нибудь министерство обороны, таймлорд моментально становится на защиту своих. Только посмотрев старые сезоны, понимаешь, почему по Одиннадцатому так ударила смерть Летбридж-Стюарта и каким подарком судьбы для него стала встреча с Кейт. Капитан Йейтс — отличный порученец, но, как выясняется, слишком молодой и слишком наивный для ЮНИТовца. Сержант Бентон — человек нерушимо надежный, верный и куда более умный, чем кажется на первый взгляд (однажды перехитрил самого Мастера!). Бентон как будто был первым, кого не изумил интерьер ТАРДИС ("Well, Sergeant, aren't you going to say that it's bigger on the inside than it is on the outside. Everybody else does". — "It's pretty obvious, isn't it? Anyway, nothing to do with you surprises me anymore, Doctor"). О спутницах — чуть позже, а пока что пройдем по лучшим сериям. Их больше, чем у любого другого Доктора олд-скула — да, я пристрастен. Первый сезон (седьмой по общей нумерации), как обычно, был раскачкой. Серии слишком затянутые, плюшевые монстры попросту смехотворны, но кое-что посмотреть можно: "Spearhead from Space" (7/51) — прибытие Доктора на Землю, знакомство с новой спутницей и бунт манекенов. Конечно, Дэвис очень хорошо помнил эту серию, когда писал "Розу". Лучшие моменты — не сюжетные, а бытовые: Бригадир пытается поверить, что ВОТ ЭТОТ и есть его старый знакомый; Доктор представляется мисс Шоу на языке планеты Дельфон — шевеля впечатляющими бровями; Доктор подбирает себе новый костюм и тырит очередное транспортное средство — желтый автомобиль, который получает табличку с номером "WHO 1" и имя Бесси (в одной из следующих серий таймлорд не может удержаться, чтобы не устроить гонки с Бригадиром). А еще враги привязывают Доктора к инвалидной коляске и похищают. Так вот, Лиз Шоу — ученая из Кембриджа, ушедшая после первого сезона: авторы сериала еще не решились наделить героинь способностью хоть что-то делать, а интеллектуальной ровней Доктору кто же может быть? Фальстарт. "Inferno" (7/54). Доктор попадает в параллельный мир, где сбылся самый страшный кошмар англичан: в стране победил развитой фашизм, с концлагерями и всем прочим, и честный служака Бригадир становится безжалостным "бригадным лидером". Всё бы ничего, но это олд-скул, и по экрану начинают бегать зеленые волосатые чудовища, а это скучно. Финальная сцена — очередное противостояние Доктора и "подлинного" Бригадира — хороша как никогда. Второй/восьмой сезон: появляется Мастер в исполнении Роджера Дельгадо, столь же идеального партнера Пертви, каким был Симм для Теннанта. Да, это еще те славные времена, когда герои были настоящими героями, а злодеи — настоящими злодеями, с мефистофельской бородкой, дьявольским смехом и неистребимой склонностью рассказывать о своих планах ("Итак, Доктор, поскольку ты все равно умрешь, я могу раскрыть свой замысел..."). Это очень трогательно и, как ни странно, увлекательно. Вот что говорили о Дельгадо те, кто его хорошо знал: "Because he was such a nice, good person, he could play villains wholeheartedly. Whereas people who've got a dark side of their own, can't go for it a 100 percent because of not giving it away. Roger hadn't anything to give away, so he could do a 100 percent nasty." Первая серия с Мастером, "Terror of the Autons" (8/55) примечательна разве что появлением самого злодея и новой спутницы, Джо Грант, глупенькой и отважной. Доктор быстро нашел с ней общий язык ("Do you know, Jo, I sometimes think that military intelligence is a contradiction in terms"), а вот Мастера не прочь был изничтожить вовсе. (Как говорится, "Десятый бы никогда!..") "The Mind of Evil" (8/56) — пожалуй, первая полностью удачная серия с Третьим; столкнувшись со злобным пришельцем в банке, который вытаскивает из подсознания самые большие страхи, мы узнаем, чего же больше всего боятся наши таймлорды (Доктор видит гибель планеты в огне из “Inferno” и слышит вопли “Exterminate!”, Мастер же — разумеется, хохочущего над ним Доктора). "The Daemons" (8/59) — самая знаменитая, но не самая лучшая из серий с первым Мастером (впрочем, хорошая). Один из любимых приемов сериала: мистика объясняется квазинаучно, демоны и горгульи оказываются инопланетянами. Голос Дельгадо из этой истории мы, кстати, слышим в нью-скуле, когда профессор Яна открывает старомодные часы. "Day of the Daleks" (9/60) — первая удачная серия с далеками (из сохранившихся) и одна из первый попыток устроить timey-wimey, time loops и переписывание истории. Спойлерить не буду, скажу только, что в начале истории перед изумленными Доктором и Джо появляются Доктор и Джо из будущего (но дураки-продюсеры вырезали финальную сцену, в которой Д. и Д. отправлялись в прошлое, чтобы замкнуть кольцо). "The Sea Devils" (9/62) — еще одна затянутая серия с дурацкими... э... планетянами (силурианами), которую стоит смотреть только ради Мастера в тюрьме. Да, его повязали-таки и приговорили к пожизненному заключению, а уж в тюрьме он развернулся, как мог. Пристрастие Мастера к детским телепередачам — из этой серии, фраза "The Master is our friend" — тоже (а в "Даймонах" он произносил монолог "What this country needs is..." — Мастер всегда был политиком, хотя в олд-скуле и довольно топорным). Фехтовальная дуэль Мастера и Доктора снова напоминает нам, что в прежнее время борьба зла с добром умела быть изящной. Именно здесь Третий Доктор первый и последний раз произносит знаменитую фразу: "I reversed the polarity of the neutron flow", которая для нескольких поколений зрителей станет неразрывно связана с ним. "The Time Monster" (9/64). Эту серию вы не найдете ни в одном списке старых добрых хитов, напротив — ее чаще всего поминают среди худших. Между тем, я ответственно заявляю — это если не лучшая, то одна из лучших серий олд-скула. ЮНИТовцы во всей красе, Мастер злобен и хитроумен, Доктор сооружает timey-wimey detector (конечно, иначе называемый) из винной бутылки, пробки, штопора и чайной чашки; а еще там тонет Атлантида, и в костюме Минотавра бегает Дэвид Прауз — будущий Дарт Вейдер. Серия ближе всего к нью-скулу из девяти первых сезонов — потому-то, видимо, и вызвала отторжение у тех, кому до Экклстона оставалось еще тридцать лет и три года. Обратите внимание на воспоминания Доктора о галлифрейской юности ("Yes, it was the daisiest daisy I'd ever seen...") — они аукнутся в финале последнего сезона с Третьим. Серия "The Three Doctors" (10/65) открыла юбилейный сезон и заложила традицию встреч нескольких Докторов. Все они, кроме моффатовских, откровенно неудачны, и эта не исключение. Вернее, сюжет, злодей и чудища сверхнелепы, а на взаимодействие персонажей (Второй, Третий, Бригадир, Бентон) не наглядеться. "Wonderful chap... both of him", — говорит Летбридж-Стюарт на прощание (с Первым он так и не увиделся). А еще — именно в этой серии Доктор впервые (кажется) устроил big bang, в хорошем смысле слова. Доктору наконец-то разрешили вновь бороздить просторы вселенной, и он немедленно этим воспользовался. "Carnival of Monsters" (10/66) — одна из тех серий, в которых сначала вообще не понятно, что происходит (корабль в Индийском океане? плезиозавр? и почему все пассажиры вместе с динозавром повторяют одни и те же действия, не догадываясь об этом?). Даже плюшевые монстры не портят впечатления. "Frontier in Space" (10/67) — Доктор и Джо оказываются буквально на линии огня в войне, которая вот-вот начнется между землянами и драконианами. Нетрудно догадаться, кто стоит за провокациями, посмеиваясь в бородку, а вот кто стоит за ним... К сожалению, Дельгадо погиб, не успев сняться в конце сезона, и поэтому, хотя следующая серия прямо продолжает "Фронтир", история выглядит оборванной. Приятно запомнить Дельгадо таким блестящим, каким он был здесь: читающим "Войну миров" с несколько ироничной улыбкой; важно цитирующим Теннисона ("Well, Miss Grant, as an Earth poet once said, "my strength is as the strength of ten, because my heart is pure")... А в последней (и хорошей) серии сезона, "The Green Death" (10/69), Джо Грант обручилась и покинула ЮНИТ. Доктор печально уезжает на "Бесси", и Пертви даже не нужно ничего говорить: печальные глаза, грустная улыбка — нет, Джо явно не была для него лишь очередной ассистенткой. Зато в первой же серии следующего сезона, "The Time Warrior" (11/70) возникла Сара-Джейн Смит. Она не первая спутница, которая спорила с Доктором и защищала право иметь свое мнение; но именно с появлением Сары стало понятно, что наконец пришли новые времена — времена работающих молодых женщин, которые умеют за себя постоять... если, конечно, они не окажутся в прошлом, среди разбойников-норманнов и инопланетян, похожих на печеную картошку. Первую актрису, которую взяли на роль, пришлось заменить — зато между Пертви и Элизабет Слейден сразу возникла та "химия", без которой сериал вообще не возможен. Я не назвал бы Сару Джейн лучшей спутницей времен олд-скула (предпочитаю Лилу, первую Роману, а также Тиган и Эйс, до которых речь еще не дошла), но одной из самых обаятельных — безусловно. История о сонтаранце в Англии XIII века вполне увлекательна (кстати, в ней Доктор впервые называет свою планету — Галлифрей), но сердце мое отдано ЮНИТу, и следующую серию я люблю больше. "Invasion of the Dinosaurs" (11/71): как ясно из названия, динозавры вторгаются в современный Лондон — вернее, возникают из ниоткуда и в никуда исчезают. Доктор и Бригадир, как всегда, показывают себя с лучшей стороны. Николас Кортни, исполнитель роли Летбридж-Стюарта, долгие годы тепло вспоминал качество тогдашних спецэффектов... пока однажды не пересмотрел серию. Динозавры трогательно-игрушечные, и я до сих пор не могу понять: сцена, в которой Доктор отбивается шваброй от резинового птеродактиля, должна быть жуткой или гомерически смешной? В любом случае, смотрел я с удовольствием. И, наконец, "Planet of the Spiders" (11/74). Несмотря на то, что пауки (огромные говорящие инопланетные мутанты) по достоверности не превосходят динозавров, это достойное завершение истории Третьего Доктора. Очень британское: без особой надежды пойти навстречу почти неминуемой смерти, но... "A tear, Sarah Jane? No, don't cry. While there's life there's..." — и Джон Пертви превращается в Тома Бейкера. "Well, here we go again", — говорит Бригадир, не поведя глазом. И он, разумеется, прав.
|
|
|